Недавно в «Мастерской» я прочёл статью Якова Бар-Товы «Премия» и вспомнил свой, написанный пару лет назад очерк, который, не помню уж по какой причине, тогда не стал публиковать. Сейчас, думаю, он дополнит тему участия евреев в крупных разработках и оценки их труда в условиях советского режима.

Опустевший муравейник

Виталий Аронзон

В большой светлой комнате на четвёртом этаже здания всесоюзно и всемирно известного НИИ работали несколько сотрудников-инженеров. Работали много лет вместе и хорошо знали особенности характера друг друга. Не были тайной и их семейные отношения, более того, почти все были знакомы с мужьями и жёнами коллег. Но никогда вслух все вместе не обсуждали коллегу в связи с его личной жизнью. Однако, комната всё-таки была общая и иногда обменивались многозначительными взглядами, случайно услышав телефонный разговор, выдававший с головой отношения собеседников. Общий обмен новостями обычно происходил утром, когда рассаживались за столы и ещё не втянулись в трудовые заботы. А когда кто-то приходил с незаурядной новостью, то всем коллективом охотно включались в разговор. При хороших новостях вместе радовались, при плохих — сочувствовали. Среди инженеров и учёных института эту комнату называли «муравейником» за трудолюбие и дружбу.

Так выглядел коллектив « муравейника» для непосвящённых из другого города или из другого отдела НИИ, которые часто, временно, ненадолго присоединялись к работе того или иного инженера лаборатории. На самом же деле отношения в «муравейнике» были непростые. Два «старика» были кандидатами наук, а третий «старик» — доктор наук, профессор, ранее был их научным руководителем при работе над диссертациями. Называю их «стариками», хотя все трое были почти одного возраста. У каждого «старика» было один или два сотрудника, которые, как правило, являлись соискателями учёной степени. Диссертационная готовность у «младших» — неостепенённых сотрудников — была разная, что зависело от темы диссертации, начала работы над ней, удачи, лени или трудолюбия индивидуума, а также внимания руководителя. Ясно, что о простых отношениях говорить не приходится. Но не одной работой живёт человек, и человеческие страсти никто не отменял. О том и пойдёт речь.

Профессор, человек незаурядный, энциклопедически образованный, путешественник и прекрасный рассказчик, был душой коллектива. Его любили и не любили. За что любили — понятно. А не любили за изощрённую издёвку над коллегой из-за незнания чего-либо, из-за ошибок и неумения правильно выразить замысел, грамотно написать отчёт или статью. Обычно сотрудники такое отношение терпели, так как замечания, как правило, были справедливы, а зависимость их карьеры от мнения шефа была очевидна: профессор был членом Учёного совета, где защищались будущие кандидаты наук и доктора.

Нелюбовь к доктору была «сиюминутная» и продолжалась в течение непосредственного научного общения, а в другое время компенсировалась любовью за таланты Учителя. Но нелюбовь имела свойство накапливаться и собираться, как пыль в укромном месте.

***

Наступил момент, когда Государственная комиссия приняла с высокой оценкой многолетний проект для нескольких заводов отрасли, выполненный сотрудниками «муравейника». О их работе писали отраслевые и областные газеты, газета «Правда», говорили на семинарах, конференциях, включая международный конгресс. На международном конгрессе в Париже никого из сотрудников не было, они были невыездными не по причине секретности, а из-за «пятого» пункта в паспорте. Но успех был столь оглушительным, что участники разработки поговаривали между собой о возможном представлении их достижений на Государственную премию.

Кое-кто мысленно оценивал свои шансы попасть в будущие лауреаты, сознавая по опыту, что список счастливцев не будет длинным: первые места займут чиновники из министерства и заводов, руководство института и обязательно Учитель как руководитель проекта. На оставшиеся места попадут один-два рабочих, чтобы оказать уважение классовому гегемону. Вполне вероятно, что настоящих авторов замысла и его исполнителей среди лауреатов не будет. Этот неутешительный вывод подкреплялся и сознанием, что все авторы и руководитель — евреи. Понимали, что для политкорректности и одного еврея будет достаточно. Неутешительный вывод!

Собственно так и произошло. Профессору позвонил главный инженер института. Коллеги по комнате сразу поняли, о чём идёт речь, и даже те, кто был до этого увлечён делом, прислушались. «От института три участника? — переспросил доктор. — Сейчас зайду к вам».

Заинтересованным коллегам, двум «старикам», основным авторам, руководитель лаборатории сообщил о предложении дирекции, что от института будут представлены на Государственную премию только три сотрудника, в том числе от коллектива разработчиков только профессор.Услышав об этом, один из «стариков» предложил отказаться от участия в спектакле, считая такое предложение аморальным, каким бы ни было оно престижным для института и Министерства. Заведующий лабораторией с ним согласился и сказал, что это мнение сообщит дирекции.

Профессор промолчал, не решился возразить, всё таки «старики» — друзья. Молчание его — знак согласия. Внешне ничего не изменилось в общении между коллегами, но настороженное ожидание: «Что будет?» — висело в воздухе. Те, кто никак не мог претендовать на премию, переживали за своих «стариков» и внимательно следили за развитием событий. И «накопившаяся пыль» проявила себя. Профессор своим научным чутьём это заметил и больше не вёл свободно по телефону разговоров на волнующую тему. А они были. Слабая отчуждённость по отношению к нему проявилась сильнее, когда администрация не отказалась от своего решения утвердить на научно-техническом совете предложение о представлении проекта на Государственную премию.

Тем временем «старик», который предложил отказаться от выдвижения работы на Государственную премию, отбыл в рутинную командировку в министерство, а там начальник главка попросил его подъехать в Комитет по науке и технике: мол, с ним хочет переговорить Советник по науке, курирующий отрасль.

Советник оказался приятным и доброжелательным собеседником, расспросил о проекте и сказал, что хочет посетить один из заводов, познакомиться поближе с разработкой, а также с авторами работы из института и заводскими участниками.

И такая встреча с Советником произошла на одном из заводов. Советнику понравилась разработка, и он сказал, что других подобных результатов в стране не видел. А потом Советник показал «старикам» положение о новой премии под эгидой Совмина, которая предлагалась как аналог одной из степеней прежней Сталинской премии, исчезнувших при переименовании её в Государственную. Существенным отличием новой премии было расширение числа претендентов до 25. «Эврика! — произнесли два «старика», узнав об этом. — Это то, что нам нужно!» Советник согласился с ними, намекнув, что сможет поддержать представление работы на новую премии, если сам окажется в числе разработчиков. Но для этого надо написать с ним или для него несколько статей, иначе его как работника Комитета по науке не утвердят в списке претендентов.

Профессор вынужден был согласиться с таким планом действий. Мгновенно, как только разработчикам в институте и на заводах стало известно о новом варианте премирования, Учителя в коллективах опять возлюбили. Работа по подготовке представления на премию пошла полным ходом. Сформировали списки участников, в которые включили руководителей министерства, института и заводов. Остались места и для действительных авторов и основных исполнителей. Одна загвоздка: в списке оказались пять евреев из института и три от заводов. Списки должны были пройти утверждения на научно-технических советах, а также в парткомах, райкомах, горкомах и обкомах КПСС. Для периферийных предприятий утверждения по такому длинному пути не представляли проблемы, так как местные власти были не избалованы премиями, и потому не следовало ожидать, что кому-то из претендентов от заводов откажут по национальному признаку. Да и всего-то один еврей на завод.

Другое дело, утвердить в списках пять евреев-разработчиков в таком городе как Ленинград, в котором партийные власти евреев не жаловали и оказывали давление в этом вопросе на дирекцию учреждений. Нужно было задействовать специальный сценарий утверждения и личные связи, с которыми не смогут не считаться партийные антисемиты.

Ловкой интригой было утверждение списка в обкоме партии до утверждения в райкоме партии. И эту операцию успешно провёл член обкома, директор завода и сам участник работы. Он был по национальности армянин и как-то на ухо шепнул одному «старику», что прекрасно знает: «Если будут бить евреев, то затем армян обязательно». Утверждение списка в Комитете по науке обеспечил Советник, теперь уже автор статей в научных журналах по теме разработки. И надо отдать должное, что и дирекция института оказалась толерантна к списку.

Наступил день, когда «Муравейник» с ликованием отметил присуждение премии, а «старики»-лауреаты распределили денежное вознаграждение поровну между всеми сотрудниками лаборатории, участниками разработки. Все оказались на высоте.

Можно было бы здесь поставить точку. Но однажды профессор куда-то уехал на несколько дней, якобы по своим личным делам. А когда вернулся, рассказал конфиденциально «старикам» такую историю.

Есть у него со школьных лет приятель, который теперь директор закрытого ленинградского НИИ, работающего на оборонку. Однажды они встретились, и этот директор предложил профессору съездить с ним на секретный завод, так как у него есть для него интересное предложение по работе. Если профессор согласен, то директор обеспечит получение допуска, и они вместе побывают на этом заводе. Директор НИИ легко добился согласия профессора.

Летели они на завод на самолёте с военного аэродрома. Полёт длился часа три. Место, куда самолёт прилетел, было где-то на юге. Сели в автобус с закрытыми шторками. Завод оказался по применяемой технологии и по оборудованию близким к тем предприятиям, где внедрял свои разработки профессор, но здесь использовалось другое сырьё, и стало понятно, почему завод засекречен. После осмотра профессору было сделано предложение провести на этом заводе работу, аналогичную той, за которую он и коллеги получили премию Совмина. Предложение было заманчивым. По успешному завершению работы участникам гарантировали Государственную или Ленинскую премию и награды без публикаций в печати. По слухам это обычная практика организации закрытых проектов для оборонной промышленности. Естественно, профессор упомянул, что он и его коллеги, которых он должен пригласить к участию в работе и которые являются его соавторами, — евреи. Ему ответили, что для серьёзных тем это решаемый вопрос.

Теперь профессор захотел услышать мнение своих самых доверенных коллег, без них за такую работу не взяться. «Нам не стоит в это ввязываться, — сказали оба «старика», — так как, попав на эту работу, мы будем иметь такую форму допуска, которая лишит нас возможности распоряжаться своей судьбой».

Наверное, ответ «стариков» совпал с мнением самого профессора, поэтому больше к этой проблеме не возвращались.

Затем началась Перестройка, более свободная эмиграция для евреев. «Муравейник» быстро опустел.

Бывшие обитатели «муравейника» живут в разных странах, успешно там поработали до выхода на пенсию и нисколько не жалеют, что отказались от призрачных премиальных перспектив, лишь иногда вспоминая об истории с первой премией.