Единственное, где ещё возможна неповторимость — фантазия, творчество. Даже самый бездарный поэт не в состоянии сочинить одно и то же стихотворение дважды. И только ради этой неповторимости, которой, в сущности, цена — копейка, стóит стучать по клавиатуре и наполнять слабоалкогольным вдохновением стакан.

Ноябрь 15-го

Заметки. Часть II. Часть I

Александр Левинтов

Неповторимость

Жизнь утомляет своей повторяемостью. День-ночь, день-ночь, мы идём по Африке, но гораздо чаще на работу или с работы, стоим в пробках — в одних и тех же местах и в одно и то же время, а если надоело стоять, то жмёмся и трясемся в метро и именно на этой станции в вагон войдёт старушка и смиренно, по-палачески, нависнет перед тобой, сидящим, а если старушка вдруг припозднится, то вот эта долгоногая в высоченных сапогах на шпильках, встанет на твою левую, и ты взовьёшься кострами и другими сами собой вылетающими словами.

Всё повторяется, монотонно и неумолимо и не дай Бог, если что-то выпадет или задержится: зарплата, самолёт, насморк, очередная первая любовь — мы места себе не найдем, хотя никакого места не теряли, да и было ли оно у нас?

Мы были маленькими, а над нами — большие и старые, а теперь мы — большие и старые, а у нас под ногами маленькие, и мы в умилении ворчим: «ничто не вечно под луною» или, что то же самое: «будут внуки потом — всё опять повторится сначала»

Прибой — вот символ бесконечной и дурной повторяемости. И какой бы силы ни был шторм или штиль, какой-бы девятый вал ни накатывал на берег, волна придёт и уйдёт, придёт и уйдёт, и нет никаких шансов, что окончательно пришла или навсегда ушла. «Раз, раз, раз» — бессмысленно бормотал древний грек на берегу моря, пытаясь пересчитать бесконечные прибои («раз» по— древнегречески и значит «прибой»), наивно надеясь, что когда-нибудь это всё-таки кончится, но, скорее всего, по старинной своей привычке этим пересчётом отлынивал от работы, уже тогда измерявшейся не результатами или усилиями, а угробленным на неё временем.

И как в прибое, в жизни присутствует бессмысленная круговая цикличность, много циклов, коротких как секундная стрелка и утомительно долгих, как циклы Кондратьева. Они накладываются друг на друга, но это не прибавляет им смысла. Они все совершенно одинаковые, хоть и разного масштаба: как только цикл кончается, тут же начинается другой, один в один с покойником.

Поэтому всё в этой жизни узнаваемо и предсказуемо: чуть зазевался — и через сорок дней жди прибавления в семействе, стоит только родиться, и через полгода непременно начнут чесаться, вылезая сквозь дёсны молочные зубы, переступил порог школы — приготовься трястись при сдаче ЕГЭ по неизвестному тебе пока русскому языку, получил первую зарплату — получишь и последнюю, непременно получишь, даже если сгоришь на работе. Посмотри на своего дедушку. Узнаёшь? Это ведь точь-в-точь ты в скором будущем, разве что давление будет у тебя чуть повыше, чем у него. В принципе некрологи можно писать заранее, как только вы отказались от услуг знакомого гинеколога в абортарии.

И это делает жизнь монотонной, фаршированной, бессолевой и безрисковой, даже в Лас-Вегасе: какой может быть риск в игре со слот-машиной, если заранее известно, что вы ей проиграете, сколько бы вы ни поставили и как долго вы бы ни делали ваши ставки? Риска выиграть или проиграть — никакого, особенно выиграть.

Единственное, где ещё возможна неповторимость — фантазия, творчество. Даже самый бездарный поэт не в состоянии сочинить одно и то же стихотворение дважды. И только ради этой неповторимости, которой, в сущности, цена — копейка, стóит садиться за инструмент, брать в руки кисть, стучать по клавиатуре и наполнять слабоалкогольным вдохновением стакан.

Цель и организация как работа с целями. Целеполагание. Проблематизация

1. Цель

Несколько лет своей жизни я увлекался стрельбой из лука — был и олимпийским, и национальным судьей, а в ЦСКА еще и участвовал в психологической подготовке спортсменов перед крупными соревнованиями. И этот опыт помог мне понять природу цели.

Вот Эмма Гапченко — первая советская чемпионка Европы. Она так описывает свои переживания во время соревнований:

— Я выхожу на линию огня в красивом белоснежном костюме. Мой лук — предел изящества и совершенства, моя поза грациозна и привлекательна, я думаю только о красоте движений и позиций. Когда эстетическое наслаждение достигает своей вершины, я отпускаю стрелу, и она красиво, а потому точно летит в пеструю и красивую мишень.

Владимир Ешеев — бурят. Он — олимпийский чемпион, чемпион мира и Европы. Он был рекордсменом рекордное количество раз. Но стрельбу он видел совсем иначе:

— Я вижу прицел и стрелу, я вижу цель и сливаюсь с ней, луком и стрелой в нечто единое и нераздельное. Когда наше единство и сосредоточенное понимание друг друга достигают предела, когда я перестаю отличать себя от мишени и становлюсь по сути мишенью сам, когда я чувствую, что касаюсь своей стрелой мишени, расположенной в девяноста метрах от меня, но ставшей совсем близко, касательно близко, я отпускаю стрелу, и она как бы без всякого расстояния оказывается в понятой мною мишени.

Таковы европейский и азиатский взгляды на цель.

1.1. Цель и интерес

Откуда берутся цели? — Их субстратом являются интересы. В неинтересном невозможно поставить цели. Философ Голосовкер, более известный как переводчик и интерпретатор античных мифов, в своем трактате “Об интересном” рассматривает физиологию и анатомию интереса, подноготную этого удивительного феномена. Сам по себе интерес также не первичен. Он порождается вниманием. Трудно найти или заметить нечто интересное при рассеянном внимании. Сосредоточенность внимания и делает интерес связывающим нас с внешним предметом — интерес есть смесь внешних особенностей того или иного объекта с нашей субъективной сосредоточенностью на нем. Внимание еще не понимание и именно на разнице между осторожным и остерегающим вниманием и уже принимающим пониманием и строится интерес, как потенциальная цель. С. Кьеркьегор описывал интересное как то из внешнего мира, что мы впускаем в свой внутренний — и это очень важно для понимания концепта цели.

1.2. Цель как действие

Цель можно представить себе как идеальное представление о желаемом результате, а можно — как процесс достижения этого результата. И в этом случае цель предстает не онтологически, не как образ, а деятельностно, в глагольной форме.

При этом следует выделить три типа глаголов:

— акторные, направленные на реализацию конкретной цели (цели типа target) — «купить машину», «сдать экзамен», «съездить в Париж»;

— глаголы состояния, направленные на достижение более общей цели (цели типа goal) — «стать президентом», «быть лучшим»; эти глаголы можно также назвать –организационно-акторными: они требуют не просто действий, а организации этих действий;

— модальные глаголы, выражающие не цель, а интересы («хочу»), требования («необходимо») или задание («надо». «нужно»)

1.3. Цель и задание

Мы редко действуем целенаправленно, гораздо чаще — по заданию. Мы привыкли быть наемной рабочей силой и почти никогда не работаем на себя, даже так называемые творческие личности: они прислушиваются к критике, вкусам, требованиям чаще, чем к самим себе.

И это особое искусство — перевод внешнего задания в собственную цель. Это требует: понимания, какова цель выдавшего задание, принятия и разделения этой цели, переинтерпретации цели заказчика в своих интересах, но в рамках заданного, наконец, поиска убедительных доводов того, что выполнение задания важнее для тебя, чем для заказчика.

В качестве примера: во второй половине 80-х годов монотонные волны планов, программ, проектов и прогнозов (строго говоря, совершенно не отличимых друг от друга) вдруг прервалась заданием по всей структуре плановой экономики концепции развития. В 99% случаях реакция на совершенно новую работу была однозначной: рутинные плановые документы и разработки стали называться концепциями. Но те, кто понял истинные цели этого задания, рожденного в недрах Старой площади (=ЦК КПСС), кто смог увидеть в этом нечто новое и интересное, включились в концептуирование или хотя бы поиски того, что можно назвать концепцией. Вследствие этого, начался идеологический развал некоторых отраслей народного хозяйства, предваривший перестройку и общенациональный кризис.

1.4. Цель и желание

Как часто мы их путаем! Как часто мы выдаем за цели свои желания. “Хочу быть богатым!” — не более, чем желание. “Хочу конфету!” — бубнит малыш, а мы, взрослые, это желание принимаем за цель ребенка и выполняем ее, тем самым лишая будущего человека умения ставить перед собой цели. Он быстро и навсегда отождествляет свое хотение и желание с целью и потом всю жизнь — хочет, но не может.

Впрочем, желать и мочь — также не одно и то же. Наши желания — необузданная жажда, чаще всего мнимая. Это не вежливая форма “я желал(а) бы”, а жадное “хочу!”, за которым не стоит никакого “могу ли я?”. Это может показаться скучным, но хотим мы обычно только то, что можем. Хотение невозможного — грань, за которой цель превращается в желания, по большей части бесполезные. Цели себе мы ставим по своим возможностям и способностям, чтобы они были выполнимы, а не витали над нами призраками несбыточного.

1.5. Цель и результат

Цель есть наше представление о результате собственного действия. Разумеется, мы можем действовать вовсе не имея собственной цели, а в силу чужой воли или действия (“партия наш рулевой” — и все дела). Тогда мы просто реализуем чужие цели и являемся чьим-то средством. Но если это наше представление о результате, то, как и всякая идеализация, это представление обычно более возвышенно (во всяком случае оно перфекционно), чем получаемый нами результат. На этой маленькой хитрости Бога (наши идеалы всегда возвышенней реальности) построено в мире многое, если не все, в частности, на этом построена экономика и рыночный механизм (об этом как-нибудь в следующий раз). Простейшие цели по сути совпадают с результатом, но такие цели нас редко удовлетворяют. Разве что в самом начале пути и в процессе образования. Нам блазнятся более высокие и абстрактные цели, и потому мы так часто не замечаем результаты, которые не совпадают с нашими целями. Часть этих результатов называются побочными — мы за ними не гонялись, но вполне ими довольны и умеем пользоваться и распоряжаться ими. Так, многие девицы поступают в институты и университеты с единственной целью — выйти замуж, а если при этом им удается еще и диплом получить или профессию, то они тому рады несказанно и тут же находят своей профессии применение в поисках покровителей, называемых нынче спонсорами. Теперь, правда, говорят, девицы ищут в образовании профессию, а мужей находят в качестве побочных результатов, почти в капусте, неподалеку от собственных новорожденных детей, но мне все это кажется не более, чем изощренным кокетством с их стороны.

То, что цели по сути — идеальные представления о результатах, объясняет и невыполнимость ни одной цели до конца и то, что цели по принципу выше, благородней, возвышенней результатов — на правах идеала.

Негативные результаты (последствия) реализации наших целей сыпятся на нас как камушки на Иванушку, но только потому, что мы привыкли жмуриться на предстоящие последствия, а не рассудительно находить их заранее и заранее же стелить солому. Ставя перед собой цель, мы не хотим сами себе портить настроение возможными последствиями и предпочитаем получать неприятные сюрпризы уже в готовом виде. Обидно, что большинство последствий несоизмеримо тяжелее наших легкомысленных и легковесных целей. Еще обидней то обстоятельство, что мы сами и окружающий нас мир — океан чьих-то последствий. У кого-то казнили старшего брата, а мы теперь до сих пор цитируем “Материализм и эмпириокритицизм как зеркало русской революции”.

1.6. Цель и средства

Наши средства есть наши же реализованные цели — и это главное свойство и назначение целей. Все, чем мы владеем как средствами, наши знания, навыки, умения — все когда-то стояло перед нами в качестве наших целей или целей наших родителей. Когда-то государство имело цель бесплатно использовать труд подростков и студентов (не хватало рабочих рук, потому что в трудоспособный возраст вступила малочисленная генерация рожденных во время войны) — весь девятый класс мы пол-недели учились, а пол-недели работали на заводе (считалось, что мы приобретаем от этого политехническое образование и — только не смейтесь! — участвуем в диктатуре пролетариата). Студенты технических ВУЗов также бесплатно первые два года днём работали на заводах, а вечером учились. Так как это были не наши цели, то и средств мы никаких не получили. Более того, мы сами были средством государственных целей.

Американский теоретик менеджмента Russel Akoff строит свой тезис “цели-средства” таким парадоксальным образом:

— Вы вышли из дома, чтобы выйти из дома… (и далее тезис разворачивается в цепочку целей “для того, чтобы”: чтобы купить книгу, чтобы прочитать ее и стать умней или грамотней, чтобы получить более квалифицированную работу, чтобы выйти из дому и купить еще одну книгу…)

Справедливо и противоположное утверждение: наши цели — это нереализованные средства. Именно поэтому не могут быть целями те или иные объекты, предметы, явления, события, взятые вне нашей деятельности, непреложимые к деятельности. Абстрактные цели типа “миллион долларов” бессмысленны, пока мы не ответим сами себе на вопрос “зачем мне нужен миллион долларов?”. И, задав этот вопрос, мы чаще всего вдруг обнаруживаем, что-либо нам надо гораздо больше, либо вообще не надо никаких денег. Представьте себе, что вы отвечаете себе на этот вопрос так:

— Чтобы купить шикарную машину, которая стоит именно миллион долларов.

И тут же обнаруживается, что эта машина требует дорогой страховки, высококачественного горючего, охраны и гаража, приличного гардероба, особняка на берегу океана, образа и стиля жизни (на что уйдет еще несколько лет и миллионов), новой обстановки, меблировки и жены. Тут вы останавливаете себя и говорите:

— Нет, лучше уж мои подержанные жена и машина, чем этот ваш миллион — хлопот не оберешься.

Цели как нереализованные еще средства не позволяют нам ставить негативные цели (а желания негативными бывают!). Например, невозможно поставить перед собой цель стать участником, инвалидом или жертвой войны, хотя в прошедшей советской жизни миллионы людей были вынуждены ставить себе такую цель и документально доказывать свое участие, инвалидность или жертвенность. И эти несчастные в любой очереди — за машиной, жильем и хлебом вынуждены были помахивать бумажками, как будто именно ради этого, ради того, чтобы не стоять в очереди, они воевали и страдали.

«Цель оправдывает средства» иезуита Лойолы стало девизом Троцкого, Ленина и всей большевистской партии вплоть до наших дней. Неразборчивость в средствах привела к тому, что коммунизма как цели мы не достигли, но положили на это несколько десятков миллионов жизней.

Маршал Жуков на вопрос Черчилля, как преодолевались немецкие минные поля и заграждения, ответил по-солдатски прямо и просто: «Людьми».

Дефицит средств относительно целей и есть проблема. Проблема — единственное, что заставляет нас двигаться вперед, а, следовательно, если мы хотим двигаться вперед и сами строить свое будущее (а будущее существует только как создаваемое нами, а не грядущее само по себе), нам надо ставить перед собой цели заведомо превышающие наши средства, но зазор между ними был бы все-таки для нас сомасштабен.

1.7. Target и Goal

В английском, как и в русском, эти два понятия разведены по одному и тому же основанию. Target означает мишень, конкретно заданную и указанную цель, Goal — более общую цель. Перед стрелком из лука и мишень с разноцветными кругами и цель — победа в соревнованиях или рекорд… или — получение путевки на соревнования более высокого уровня… или — поездка за границу на казенный счет… или… Человек устроен довольно странно: конкретная цель, мишень, всегда одна, но, как только цель становится абстрактной, их возникает много, они даже могут вступать в противоречие друг с другом (так называемый конфликт интересов), а потому становиться невыполнимыми. Чем абстрактней цель (чем она выше), тем невыполнимей.

Это различие очень важно в коллективной деятельности: цель футбольной команды — выиграть матч, однако нападающий видит не только эту общую цель, но и конкретную мишень своих ударов — сетку ворот противника.

1.8. “Общие цели”

Нас долго приучали к мысли о единстве целей. Так долго, что мы в этом разуверились и разочаровались. И теперь с удивлением обнаруживаем, что такие существуют и вовсе не являются коммунизмом. Мы обнаружили, что родителей и детей объединяет единая цель благополучного будущего детей, что продавца и покупателя роднит единая цель — расширение потребления, что в бизнесе без единой цели занятых невозможно добиться успеха, что, наконец, государство, общество и личность могут находиться в гармонии единой цели, например, чистоты окружающей среды.

Подобного рода “единые цели”, имеющие общезначимое, гуманистическое значение, называются миссиями, декларирующими направления движения и развития — коллективов, организаций, городов, стран, регионов.

Важно лишь, чтобы “общие цели” не застили нам возможности установления личных целей, чтобы никто не тыкал нам забвением общих интересов из-за личных корыстий. Если “общая цель” противоречит личным целям, то не стоит тут же отказываться от себя: как знать, не бессмысленна ли та общая, хотя бы для вас?

Все это означает, что никакого “дерева целей”, о котором так долго говорят “кибернетические управленцы” и другие верующие в математизированный и машинизированый менеджмент, не существует, а, если и есть множество целей, то они составляют “лес целей”, и каждое “дерево” в том лесу имеет свои цели.

1.9. Цель и ценность

Цели принадлежат нам и не всегда, скорее даже, очень редко провозглашаются и декларируются нами в своей интимной подлинности. Цели напоминают дорожные указатели направления движения. Часть этих указателей очевидна всем на дороге (это и есть общие цели), часть видна только нам (только мы знаем: вон у той аптеки надо свернуть направо, к магазину, где часто продается хорошая селедка).

Ценности — это то, чему принадлежим мы. Ценности нельзя присвоить себе, если речь идет не о ценностях банка или ювелирного магазина. Ценности — застывшие формы культуры, превратившиеся в знаки запрещения или остережения. Мы не крадем, не творим себе кумира, не убиваем и все прочие “не” не в силу личного опыта, а из соображений веры и повинуясь высшим для нас авторитетам.

Николай Бердяев, лучший русский зарубежный философ, неоднократно возвращался к этой теме и обсуждал ее, в частности, как свободу выбора (цели) и плен совести (ценности).

1.10. Цель и свобода

Действительно, как только мы ставим перед собой цель и начинаем ее реализовывать, мы тут же начинаем ощущать, что, сделав свободный выбор, мы вдруг оказываемся невольниками собственной цели. Она не только ведет нас в своем узком направлении, но и не позволяет уклоняться или задерживаться. Именно в силу этого обстоятельства абсолютное большинство людей отказываются иметь цели либо делают вид, что живут и действуют целенаправленно. Пристально вглядитесь в свой жизненный опыт, и вы обнаружите, что вам гораздо проще ответить на вопрос “почему я это делаю?”, чем “зачем я это делаю?”: зачем мы ходим на работу? Любим своих близких? Рожаем и выращиваем детей? Едим? Дышим? Живем?

Греческий эквивалент цели –τελσς, телос (отсюда телеология — учение о цели). Вовсе не случайно «телос» и «тело» так созвучны, ведь по сути цели — потакание требованиям и потугам тела, всегда эгоистичного. Мы послушны телу? — мы его рабы.

Живя бесцельно, мы оставляем за собой свободу.

Но, точно также можно утверждать, что ставя и выполняя собственные цели, мы приобретаем свободу, покидая мир необходимости, непреложности, обязательности и причинности.

И мы возвращаемся к двум типам целей.

Отождествление себя с результатом собственной цели — глубоко восточная мысль и мировосприятие; такая техника целеполагания и целеобразования приводит человека к ощущению возможного слияния с миром, растворения в нем, преодоления личной кармы и достижения высшего блаженства неделания и нежелания. В цели мы теряем и покидаем себя.

Преодоление в себе недостатков, совершенствование в ходе реализации цели, рационализм как неотклоняющееся движение по кратчайшей траектории — европейский склад мышления и действия. Предельная точность европейского способа целедостижения обеспечивает прежде всего достоинство человека в собственных глазах и во мнениях окружающих. В цели мы обретаем себя и отделяемся от внешнего мира.

1.11. Целеполагание

Во-первых, целеполагание как процедура следует за самоопределением, ядерным (кто я?) и рамочным (в каком я мире?). Цели должны быть не только разносодержательны (но, по возможности, не взаимопротиворечивы), но и разномасштабны: на сегодняшний день, на месяц вперед и на остаток жизни. Самое же важное и серьезное: анализ реализации целей, столь же регулярный и тщательный, сколь и откровенный.

Если вы гарантированно хотите невыполнения своей цели, задайтесь только ею. Но если вы хотите добиться своих целей, непременно задайтесь несколькими и, главное, расположенными в разных действительностях. Реально одним набором действий мы можем осуществить 5-6 своих целей и, если одна из них окажется нереализованной, то это не опечалит нас.

Целеполагание — процесс, а не одноразовая процедура: меняется ситуация, меняется наше самоопределение, меняются и цели. К этому надо добавить, что ситуацию мы же и изменяем, а потому сами себя вынуждены подталкивать к новому самоопределению и целеполаганию.

2. Организатор: работа с целями

«Каждой новой цели — новую организацию»
Кесслер

«Организация — это наши усилия по реализации моей цели»
собственная мысль

Конечно, цели бывают разные. Например, вполне эфемерная и осязаемая цель: срубить бабла и разбежаться. Организация под такую цель будет коротенькой и незатейливой.

Правда, не всегда так.

Бюрократическая машина обожает коротенькие цели, цели на раз, цели-вспышки. Никто уже не помнит, что ВЧК-ОГПУ создавалась в расчете даже не на месяцы — на недели, как орудие красного террора против контрреволюции. Прошло без малого сто лет, а бюрократическая машина террора продолжает действовать, хотя давно уже нет ни революционеров, ни контрреволюционеров. ФСБ терроризирует как тех, кто доволен (крышует их), так и теми, кто недоволен (политическая оппозиция), эта организация сама себе находит тех, кого она будет терроризировать, потому что в этом — смысл ее существования. И таких примеров — во множестве. Когда-то, во времена распределительной экономики и военного коммунизма был такой главк, «Главспичка». Уже и спичек никто почти не употребляет, а «Главспичка», под немного другим названием, продолжает существовать. И таких долгожителей и динозавров — хоть пруд пруди. КЕПС, СОПС, Министерство Уделов (теперь — УД администрации президента) — всё это существует и продолжает существовать. Никакими нанотехнологиями «Роснано» не занимается, своей миссии не выполняет («Содействие реализации государственной политики, имеющей целью вхождение России в число мировых лидеров в области нанотехнологий»), но уже порядочное число лет деньги жрет — и с большим аппетитом, и не устанет это делать, пока есть деньги. А Россия не только не входит в число мировых лидеров, но всё более отстает от них, а также от тех, кто хоть что-нибудь делает в сфере нанотехнологий.

Цель — не нечто неподвижное и застывшее. Целеполагание — процесс, а потому и организация по реализации цели — процесс. В этом смысле организация сродни образованию (по-немецки das Bildung) и строительству, построению (по-английски building). Организация, говоря высоким слогом, есть миросозидание: университетского мира или мирка «уди-уди».

В основе любой цели, даже цели-вспышки, лежит некое онтологическое представление:

— предельное (образование призвано преобразовывать и развивать общество),
— базовое (образование как единственно достойное средство спасения страны),
— рабочее (образование есть самообразование).

Разумеется, когда цель формируется «срубить бабла и разбежаться», то и онтологическое основание такой цели: «срубить бабла и разбежаться».

Утверждается, что онтологическое представление предшествует организационно-деятельностному плану: сначала онтология — затем адекватная ей организация. Чаще всего мы поступаем прямо противоположным образом: рисуем пирамидальную оргсхему, ставим себя во главу этой пирамиды, а потом задаемся вопросом:

— Это булочная или сталелитейный завод?

В нашем университете у его участников реально — разные цели и разные онтологические представления, стоящие за ними.

Одни видят в своем образовании развитие, шаг развития — и бодро едут на этом велосипеде; другие (в том числе я) — совершенствование и тупо вращают свой гончарный круг — главное: не останавливаться; третьи удовлетворяют свое ненасытное (надеюсь, что ненасытное) любопытство; четвертые — … тут важно не затоптать чужую цель и чужую онтологию, а постараться помочь товарищу — ведь его усилия приводят и приведут к реализации твоей цели.

Практически критерии подбора и отсева в организации совпадают. Предлагаемое меню критериев было выработано и оснащено соответствующими тестами в ходе бизнес-консалтинга в 80-90-е годы:

— авторитарный организатор ориентируется на дубли себя, которые аккумулируют в себе как лучшие, так и худшие черты организатора. Если организатор избегает внутрикомандной конкуренции, то он в отборе и отсеве ориентируется на тех, кто заметно слабей его. Это, в частности, видно на примере Путина, последовательно вымывающего из своего окружения профессионалов, образованных и талантливых людей и привлекающего к себе всё серое и невзрачное, но самолюбивое и обидчивое

— командный организатор окружает себя своими антиподами, контрастными ему и дополняющими его до онтологической полноты в представлениях этого организатора. Так поступают многие американские президенты: это приводит к высокой степени динамичности президентских команд

— тактический организатор в первую очередь распределяет функции и функциональные места, а затем заполняет их исполнителями соответствующего профиля и уровня; именно в таких организациях неизменно разыгрывается трагедия организатора и перерождение организации в оргструктуру

— стратегический организатор формирует комбайн-организации, где имеются поды, антиподы и функционалы — в адекватных целям организатора пропорциях.

3. Организация и структура. Оргструктура — трагедия организатора

Различие между организацией и структурой обычно иллюстрируется следующей метафорой.

Если в прямоугольной планке выдолбить несколько луз, в каждую поместить по шарику, а затем вынуть любой из них, то с остальными шариками не случится ничего — они будут покойно лежать в своих гнездах. Если эти же шарики закрепить на подвижных пружинках внутри рамки к ее граням, а сами шарики также связать пружинками, то при вынимании любого шарика остальные выйдут из равновесия покоя и займут, после нескольких колебаний, другое положение. То же произойдет, если добавить шарик или изменить вес и форму любого из них.

Первую ситуацию принято называть организацией, вторую — структурой.

Организатор, пытаясь реализовать свои цели, создает соответствующую организацию: «пусть наши усилия приведут к достижению моей цели». Собственно, если хватает своих сил для достижения цели, то никакой организации и привлечения других людей не предполагается.

В организации все построено так, что все (кроме носителя цели, организатора, разумеется) заменимы, так как представляют собой функциональные места, предназначенные для выполнения задуманной и поставленной цели.

Трагедия начинается, когда организация начинает заполняться реальными живыми людьми, каждый из которых по-своему уникален, а потому незаменим хотя бы в собственном воображении.

Поверх намеченных функциональных связей начинают формироваться отношения как рефлексивные отражения этих связей, возникает структура со всеми ее колебаниями, неустойчивостями и непредсказуемостями. К ужасу и огорчению организатора выясняется, что привлеченные им в организацию люди имеют свои, независимые от целей организатора, цели и намерения.

Возникшая структура прочно стягивается с организацией, которая Цена ней. Так формируется симбиоз, называемый оргструктурой.

Одной из важнейших особенностей оргструктуры является то, что фронт работ, по необходимости, располагается между фронтом компетенции исполнителей (за ним) и фронтом ответственности (перед ним). Это означает, что все или большинство сотрудников работают безответственно (ответственность на себя берет начальство и руководство), но ниже своей компетенции (эти компетенции также узурпированы руководством), а потому, с одной стороны, царит беспечность, а с другой — господствует «комплекс недодоенной коровы».

Эта ситуация прямо противоположна принципу Питерса («каждый работает на уровне выше своей компетенции»), господствующему в западном менеджменте.

Но и в том, и в другом случае оргструктура — кошмар организатора. Единственный тип организаторов, которые не боятся своих порождений и даже живут ими — писатели и драматурги, персонажи и герои которых по мере разворачивания сюжета начинают жить своей жизнью, по своим законам и независимо от автора. Это хрестоматийно описано в «Театральном романе» Михаилом Булгаковым, но это никак не утешает организаторов бизнеса, производства, хозяйства и т.п.

4. Проблема и проблематизация

Этимология

Упадок крито-микенской культуры в 12 в. до н.э. привел к тому, что Пелопоннес обезлюдел, и на освободившиеся земли хлынули жители степного Причерноморья. Они шли по непривычному для них горному рельефу и вынуждены были обходить самый высокий и самый мощный горный массив — Олимп (нынешняя Восточная Греция). Над ним, очень близко, гремели громы и блистали молнии (вот почему верховным божеством для них стал Зевс-Громовержец). Часто они шли в тумане, не видя дороги на неизвестном им пути. И тогда они бросали перед собой камень, по звуку которого можно было определить: впереди стена, пропасть или проход? Греческое слово πρóδλέμά, проблема, дословно означает «камень брошенный вперед». Проблема нужна только тому, кто двигается вперед, в неизведанное, в своё будущее.

Смыслы проблемы

Один из основных современных смыслов понятия «проблема» является ситуация, когда нет ни личного, ни группового, ни общего социокультурного опыта её решения: нам не на что сослаться и некого призвать в авторитеты, поскольку решения просто нет, но именно это и является решающим фактором развития, которое как процесс является «разворачиванием свитка», текст которого неизвестен никому. По сути, развитие всегда проблемно, а решение проблемы ведет к развитию. Нам невыносимо трудно согласиться с тем, что мы стоим перед проблемой и, стало быть, никакой международный опыт нам не поможет. Но реально мы находимся именно в этой, проблемной, ситуации, а, вместо признания проблемности шарим вокруг себя или в своем прошлом. Проблема существует только, когда мы движемся (неважно, по неизвестной тропе или в мышлении) и когда у нас есть реальная цель, а не мимикрия чужого задания.

Другим, не менее важным смыслом, является то, что проблематизация есть признание дефицита средств относительно цели. И это — очень тяжелое место. Очень часто, почти всегда, мы не имеем цели, но подменяем её заданием. Например, вдруг и неожиданно для самих себя сотрудники десятков, если не сотен российских университетов практически одновременно поставили перед собой цель стать «исследовательским университетом», толком даже не зная, что это такое, да ещё непременно войти в топ-40, топ-50 или топ-60 таких университетов. До этого ни у кого такой цели не было, а тут — повальное желание. Практически произошло присвоение задания и превращение его в личную или корпоративную цель.

Такое присвоение нормально, даже иногда похвально и психологически оправданно. Но тут возникает одно весьма важное обстоятельство. Когда присваиваем внешнее задание и называем его своей целью, мы предполагаем, что тот, кто дает нам это задание, будучи честным субъектом, предоставляет нам и адекватные этому заданию средства.

Но у того, кто формирует задание, есть только очень слабый административный ресурс, практически ничего не значащий: переименовали все ПТУ колледжами и академиями, все институты и академии — университетами — и что?

Так как наши цели являются нам навязанными, то мы и не можем определить дефицитность наших средств относительно этих целей-заданий, а потому проблематизация превращается в стояние с протянутой рукой.

Третьим смыслом проблематизации является поиск новых средств и сил не вне себя, а внутри себя. Проблематизация — это инвентаризация и переоценка себя, как личности, как субъекта деятельности, истории, науки и т.д.

Покаяние как проблематизация

История выработала несколько культурных образцов проблематизации. Один из самых наглядных — метанойя, что дословно переводится как «заумь», а в православии принято называть покаянием. В корне русского слова «покаяние» лежит древне-славянское «каять», оценивать. Для покаяния вовсе необязательно впадать предварительно в грех: несли покаяние и святые, и праведники. После крещения в Иордане Христос ушёл в пустыню и сорок дней проводил своё покаяние: мучительную, полную соблазнов и искушений самооценку. Говоря современным языком, он дал образец проблематизации.

Наше общество, увы, весьма консервативно и избегает проблематизации (а, стало быть, и развития) и покаяния. Очертя голову и безо всякой проблематизации мы ринулись выполнять задание построения в нашей стране социализма и коммунизма, толком не зная, что это такое, но считая это своей целью. Спустя семьдесят лет мы бросили это задание-цель и безо всякого покаяния приступили к построению у себя рынка и демократии, толком не зная, что это такое. И результат получается пока разгромный.

Беспроблемное существование

Конечно, беспроблемное существование вполне возможно. Более того, оно распространено гораздо шире, чем проблемное. И подавляющая масса людей живет по принципу: «мы всем довольны, у нас всё есть, нам ничего не надо». Это обеспечивает стабильность существования и даже естественность, природность, биологичность нашей популяции.

Но существует прослойка людей, которые почему-то и зачем-то ищут и хотят нового: ученые, философы, предприниматели, творческие личности. Им не нужны задания — они хотят ставить перед собой свои, личные цели. В отличие от остальных, считающих, что мир уже сотворен, что это — past perfect, эти уверены — мир всё ещё творим, мир в состоянии present continuous, поскольку развитие — это всегда переход от перфектных форм прошлого к перфектным формам будущего через несовершенное настоящее (а совершенного настоящего и не бывает, поэтому любое движение к будущему — несовершенно по средствам относительно целей и проблемно).

Проблема и задача

Очень часто мы индульгируем своё беспроблемное существование решением задач. Мы собственно только задачами и занимаемся, зная, что в конце задачника есть правильный ответ, а нам надо только найти к нему наиболее рациональный/эффективный/красивый путь.

Задачная организация проникла даже в науку: ты должен представить результаты исследования до самого исследования. Задачный путь солиден, достоин и респектабелен, он необходим, особенно в условиях тотальной технологизации и глобализации. Но это — путь на месте.

Кто-то должен бросать камень впереди себя.

Свобода совести и ответственность

Исследования и эксперименты, проведенные С. Милгрэмом[1], показывют, что 65% людей склонны выполнять приказы и указания сверху до конца, даже, если это грозит реальной смертью реципиенту, а им самим доставляет моральные неудобства, угрызения, сострадание, и только 12.5% человек готовы отказаться от исполнения, руководствуясь голосом совести.

Собственно, на этой коллизии и был построен Нюрнбергский процесс: исполнение приказа оказалось мощным суррогатом совести и индульгенцией на убийства и другие репрессии.

Любая иерархия, можно утверждать вслед за С. Милгрэмом, есть оправдание насилия.

Конечно, иерархическая организация преодолевается современными средствами коммуникации, прежде всего сетями Интернета, однако это — всего лишь организационное средство. Гораздо более действенным и эффективным средством является свобода совести, не заглушаемая приказами и распоряжениями сверху.

Совесть и ответственность — не только созвучные слова. Совесть как канал связи души человеческой с Богом (Разумом, Высшей силой и т.д.) означает, что человек берёт ответственность за себя, свои решения и поступки, ответственность перед тем, к кому или чему обращена его совесть.

Примером этой связи между совестью и ответственностью является Иисус и его ученики.

Не в одиночестве на горе Синай, как Моисей, а прилюдно, в Нагорной проповеди Христос получает и излагает этические основания своей веры. Он — не командир и не начальник своим ученикам, в доказательство чего сам омывает им ноги, он никому ничего не велит, но приглашает («кто не с нами, тот не за нас» Мтф.12.30, Лк. 11.23). На пятидесятый день после смерти Христос наделяет своей харизмой учеников, отныне — апостолов, и возлагает на них ответственность перед людьми, равносильную своей.

Свобода совести — это свобода от социальных укрытий и убежищ («пусть разбирается начальство, а я всего лишь исполнитель»), это свобода принятия решений по совести и только по совести, в полном соответствии с нравственным императивом И. Канта «поступай так, чтобы максима твоей воли могла бы быть всеобщим законом» или, иными словами, поступай так, как по-твоему поступил бы на твоем месте Бог, или, иначе, всегда поступай так, как если бы ты был последним человеком на Земле.

Почему свобода совести должна концентрироваться в корпоративном образовании? — в детском воспитании, в школьном и университетском образовании это знание носит умозрительный характер, оно оторвано от реальных действий и каждодневной практики, а потому неустойчиво и легко преодолеваемо лукавыми соображениями социальной безопасности и безответственности. Кроме того, школьное и университетское образование построены предметно, дисциплинарно, а корпоративное принципиально не может строиться предметным образом.

Всякая корпорация, в более широком плане, всякая социальная организованность иерархична или привержена к иерархии. Корпоративное образование в сфере свободы совести по сути противоречит и противостоит иерархи, но не снижает эффективность деятельности корпорации, а усиливает её. Недаром одним из атрибутов развитой корпорации является клубность её организации, клубность как противостояние иерархической структуре.

Демократизация творчества

Общим местом является признание избранности творчества и недоступности креативной деятельности для большинства, что, строго говоря, противно природе человека: каждому дана мера таланта и каждый человек не только тварь по подобию Божию, но и творец по его образу. На Последнем суде с нас нечего спросить кроме одного: что ты сделал с данным тебе талантом? И горе тем, кто зарыл свой талант в землю: по лени, трусости, халатности, беспечности, маловерию в себя либо по каким-либо другим причинам личного свойства.

Если мы ответственны за Вселенную (а мы ответственны и в силу сильного антропного принципа космогенеза, и в соответствии с нравственным императивом И. Канта, и как носители золотого сечения вселенского соотношения Добра и зла и ещё по множеству оснований, невзирая на явную окраинность нашего расположения в Космосе), то мы своим мышлением и творчеством противостоим тотальной энтропии Вселенной: «Человек своим мышлением должен доказывать факт своего существования» (М. Хайдеггер). Человеческий потенциал не только сумма компетенций (знаний, навыков и умений), не только сила понимания и мышления, но также сила творчества и воображения. И эта сила начинает играть решающую роль. Предельной миссией любой корпорации и любой организованности людей является перевод человеческого потенциала в капитал, в то, что само по себе обладает спекулятивностью и способностью накапливаться по мере использования и вовлечения в деятельность.

Демократизация творчества есть процесс присоединения к творчеству и креативной деятельности всех или большинства. Как демократическое движение оно наиболее успешно может развиваться в рамках корпоративного образования, поскольку корпоративная деятельность носит не имитационный или теоретический (как в структурах обычного образования), а прикладной и сиюминутно используемый характер.

Основными образовательными средствами демократизации творчества и креативной деятельности являются:

— creative thinking,
— imagination,
— cocreating.

Creative thinking

К сожалению, ни в школах, ни в университетах в России так до сих пор и не освоены азы critical thinking — упорно продолжаем оставаться рабами текстов. Но жизнь, особенно корпоративная жизнь растоятельно требует требует сreative thinking.

Креативное мышление позволяет взламывать технологии и технологические процессы, личностно противостоять им как источникам рутины. Если критическое мышление рефлексивно относительно существующего чтения и потому во многом связано с пониманием, то креативное мышление вовсе свободно от существующего, на направлено на создание того, что понадобится не в настоящем, а в будущем. В этом смысле удовлетворение сегодняшних потребностей и интересов — не задача креативного мышления, по природе своей проблемного, а потому двигающего вперёд, за пределы норм, стандартов, прототипов, шаблонов, лекал и стереотипов.

Креативное мышление всегда сродни чуду, если понимать под чудом кратчайшее и самое естественное решение той или иной ситуации.

Креативное мышление — атрибут свободного человека. Единственное, что требуется — не мешать быть человеку свободным (речь идет не о социальной свободе по Вольтеру), а свободе совести и творения. И чем больше в корпорации свободных людей, чем глубже их свобода, тем успешней корпорация и деятельность, осуществляемая ею.

Imagination

Роль изображения в современной PC-ментальности и, шире, современной интеллектуальной сфере, с очевидностью и непрерывно возрастает. Вот уже в Японии всё школьное и домашнее начальное образование строится на комиксах. В узлах коммуникаций (центры городов, аэропорты, вокзалы и т.п. можно не уметь читать, но легко ориентироваться по пиктограммам и даже надписи рассматривать как пиктограммы).

При всём удобстве и компактности изображения в этом явлении таится серьёзная угроза и вызов роботизации человека и атрофии воображения.

Важнейшие различия между ними могут быть представлены следующим образом:

	воображение	изображение
примат	первично	вторично
включённость	себя	внешнего мира
основная интеллектуальная функция	Интроспекция	демонстрация
направление интеллектуальных усилий	вдохновение как слабо контролируемая трансцеденция, цизтранс («служение Музе»)	фантазия

Дальнейшее продвижение изображения в образовании уже привело к массовому распространению техники представления учебного материала (презентации, рефераты, эссе, курсовые, дипломные и иные квалификационные работы) в режиме copy-paste, без отягощения себя знаниями, пониманием и даже чтением.

Противостояние воображения и изображения в образовательной деятельности может быть организовано на противопоставлении избирательного (элитного, индивидуального и т.п.) и массового образования.»[2]

Изображение, виртуализация текстов становится мейнстримом коммуникации. Оно всё менее противопоставляется воображению и даже превращается в коммуникативное предъявление воображению, вовлекая в творческий процесс и того, кто визуализирует, и того, кому предназначена визуализация.

Cocreating

Выделяют два принципиально различных вида творчества:

— творчество как преступление существующих норм (по Платону);

— творчество как процесс, приносящий удовлетворение не по результату, а по самому процессу (по Аристотелю).

Первый тип, как правило, связан с одиночеством. Это — мансардное, отчаянное, ноктюрн-творчество

Второй тип — студийное, публичное творчество.

Корпоративное сотворчество представляет собой попытку объединения этих двух типов в одном процессе или проекте. Это сочетание трудно достижимо, но возможно в ходе формирования творческих мегамашин.

Таким образом, в рамках всего образования корпоративное является пионерным в самых высоких и значимых горизонтах общественной жизни. Оно становится неотъемлемым и необходимым компонентом общественного развития.

___
[1] Milgram, Stanley Behavioral Study of Obedience // Journal of Abnormal and Social Psychology (англ.) русск. — 1963. — № 67. — С. 376.

[2] НИР «Образование как деятельность» М., Сколково, SEDEC. 2014.