Игорь Мандель: От Магадана до Лондона за восемьдесят лет. Игорь Голомшток в иллюстрациях младшего современника

Loading

Подражать Свешникову нельзя, как нельзя ему и следовать. Человек родился, оставил самое пронзительное, наряду с Шаламовым, свидетельство о своем времени — и умер…

От Магадана до Лондона за восемьдесят лет

Игорь Голомшток в иллюстрациях младшего современника

Игорь Мандель

Все пять событий как-то исподволь сплелись в цепь.

1. Сначала, пролистывая несказанно прекрасный огромный том Босха, в котором вставки позволяют сделать такую фотографию как внизу с моей рукой, прикрывающей некоторых маленьких райских созданьиц, я стал вспоминать, куда же делся тот, первый альбом, купленный с большим трудом в семидесятые (рис. 2) — первая, как я знаю, книга о самом модном из старых художнике среди интеллигенции (что-то в нем тогда казалось полузапретным, да и оригиналов Босха не было в Союзе, вот книга и ценилась). Дома книги не оказалось. До Игоря Голомштокa было не просто далеко, а вообще никак.

2. Затем я твердо убедился, что каталог выставки Бориса Свешникова 2008 года (рис. 3), который еще совсем недавно вот тут стоял, тоже пропал. Это был тяжелый удар. Не только потому, что Свешникова я очень люблю, но и потому, что найти замену было невозможно — магазин в музее, где он был куплен, закрылся, в интернете книги не было. Я был всерьез опечален. Но к И.Г. это, снова-таки, никак не вело.

1. Иллюстрация из книги: Hieronymus Bosch: Complete Works. By Stefan Fischer, Taschen, 2014
2. Иероним Босх. Автор текста и составитель альбома Г.Фомин. М. Искусство. 1974
3. Каталог выставки Б. Свешникова. Zimmerli Collection, Rutgers University, New Brunswick

3. Потом случайно зашел в одну галерею в Нью Йорке, за которой в лучшем случае подозревал наличие работ Б. Заборова (подвердилось), а в худшем — непомерные на него цены (тоже подвердилось). Но, к моему неописуемому изумлению, в ней также оказалось несколько (!) экземпляров моего утерянного каталога Свешникова. И когда я, стараясь казаться невозмутимым, между делом поинтересовался, можно ли их купить (оказалось, очень даже можно), мне тут же был предложен оригинал лагерного рисунка (по цене, в три раза превышающую рыночную, если таковая существует — рис. 4).

4. Б. Свешников. Старуха, 1948 (все названия рисунков даны по [2])
“Да вот посмотрите — сказал менеджер — он даже в наиболее надежный каталог включен”. И достал из особого ящика альбом (рис. 5). Я замер.

Я знал эту книгу давно и мечтал ее достать. Но доставать было негде. Похоже, ее вообще никогда и не продавали. Изданная 15 лет назад в классическом стиле «Мемориала», на чьи-то деньги, малым тиражом, уже после смерти художника, она бесследно растворилась и в интернете не появлялась. На мой острожный вопрос последовал отрицательный ответ — книга одна. Я понял, что ее они продадут только вместе с рисунком, но такое мне было не под силу. Фамилия Голомштока тут же всплыла в памяти и уже застряла в ней.

5. Обложка единственного издания лагерных рисунков Б. Свешникова [2]
4. Не прошло и пары месяцев, как, пролистывая «Журнальный Зал», я наткнулся на «Мемуары пессимиста» в «Знамени» (см. полное издание [1]). Памятуя о недавней находке и в какой-то смутной надежде чего-то больше узнать об альбоме, о Свешникове и т.д., я начал чтение. Оторвался лишь когда все закончилось. Оказалось, в частности, что тот самый Фомин, что создавал моего любимого Босха на фото 2 — он тоже Голомшток. Это становилось похожим на интригу. Теперь фамиля твердо осела в голове.

Kак-то сразу сообразилось, что я и сам скоро еду в командировку в Лондон. Начал склеиваться какой-то невнятный план. И.Г.там живет. Можно будет увидеться. Но как? Интернет молчал, я не мог найти ни емайла, ни адреса — то есть вообще неясно, где и чего. И тут-то я поговорил с Сергеем Чесноковым.

5. С. Чесноков, как известно, принадлежит как минимум к трем культурам (см. терминологические разъяснения): к статистике и математике, со своим замечательным детерминационным анализом[3] и его дальнейшим развитием; к «миру авторской песни», в каковом он много лет играет очень заметную роль; и к миру рафинированного раннего концептуализма, персонализацией которого является Дмитрий Пригов, многолетний друг Сергея. Так что разговор наш свободно перетекал оттуда туда и обратно. Пока вдруг не всплыло, что не далее как пару недель назад Сергей пел песни Галича (и не только) лично Игорю Голомштоку и его жене Флоре. В том самом Лондоне, в котором никаких Голомштоков, согласно Yellow Pages , нет и быть не может.

6. С. Чесноков поет А. Галича, И. Голомшток подпевает. Сентябрь 2015, фото О. Буянкина

«Стой! — воскликнул я в ажитации. — Так ведь именно с И.Г. я и хочу увидеться! Как?»

Через десять дней, после нескольких чрезмерных любезностей в форме писем и телефонных звонков самого Сергея и двух его друзей Олега Буянкина и Марка Шустера у меня был не только телефон И.Г., но и его согласие на встречу. В конечном счете мы увиделись; мои самые лучшие (от “Мемуаров”) впечатления были превзойдены, этот очерк начал обдумываться.

Про Игоря Наумовича Голомштока писать трудно по очень простой причине — он сам про себя написал слишком хорошо и недавно. В книге[1] так много и так интересно обо всем сказано, что можно лишь чуть-чуть добавлять то, чего в ней нет — например, некоторые иллюстрации, что я и попробую сделать. Ну, еще можно задать вопросы и получить ответы — что, к счастью, мне тоже удалось. И уж потом заключить, чем так необычен этот человек и почему не писать о нем тоже как-то не получается.

У меня нет цели написать биографию Игоря Голомштока или как-то обобщить его долгий творческий путь как искусствоведа. Я не знаю хорошо ни его лично, ни его работы. Скорее мне хотелось бы объяснить самому себе притягательность этой личности и тем самым , как выяснилось в процессе писания, уяснить, чем И.Г. так отличается от многих и многих, кого я знаю по их текстам, а иногда и лично. Так что я попробую просто упорядочить свои впечатления, вставляя в них фрагменты наших с И.Г. разговоров за время моей короткой поездки в Лондон в октябре 2015 года, записанных на видео (курсив). Я разобью впечатления на несколько групп.

Иллюстрации

Вот хорошее начало: портрет И.Г. 1967 года работы A. Петрова. Он приведен в [1], но не в цвете, так что тут впервые воспроизводится с любезного согласия И.Г. Уже тогда было видно, что вокруг И.Г. много чего происходит, к тому же одновременно.

7. A. Петров. Игорь Голомшток, 1967

А вот изображение 2015 года. Борода поседела, да. Все остальное, кажется, изменилось очень мало. Смотрит, правда, в другую сторону.

8. Игорь Наумович Голомшток, октябрь 2015 года. Фото автора

1. Книги. Как постепенно выяснилось, его книги сопровождали меня с юности. Вот одна из них, которую многие, я уверен, помнят. Этот альбом (рис. 9) долгое время был очень полулярен. Подборка там была замечательная, почти за гранью дозволенного уровня эротики, в частности.

9. Графика Пикассо. М., Искусство, 1967 (Составитель — И. Голомшток, но в книге этого не сказано, ибо уже прошел процесс его друга В..Синявскога и Ю. Даниэля)

И.Г. эмигрировал в 1972 году, оставив несколько текстов подготовленными для издательства. Вот они и издавались — но под чужим именем. Про Босха я уже писал. А вот еще, Сезанн.

10. Поль Сезанн. Составитель и автор вступительной статьи А. Барская Л., Аврора, 1975 (А. Барская честно «сыграла роль» И. Голомштока)

А вот «Эстетическая природа течений в современном зарубежном искусстве«, будучи уже набрана, все же после отъезда рассыпали, а не издали под другим именем. Так что меры к книгам, как и к людям, применяли разные, по понятиям. Одну — издали без упоминания автора. Другую рассыпали в связи с отъездом. Для двух других автор сам организовал издание под другими именами, хотя, наверно, ответственные лица знали, что происходит (но тут я не уверен). Словом, игры, достойные своего времени.

Помните знаменитыe ретушированные фотографии сталинских (и не только) времен? Человек «навредил» — его стирают отовсюду, но пока что не навредивших еще оставляют. В книге Д. Кинга (см. рис. 11) их очень много. В 60-е — 70-е труд даже столь ненадежных людей все же использовался, в целом, рачительнее. Экономика таки стала экономней.

11. Давид Кинг. Комиссар исчезает. Фальсификация фотографии и искусства в сталинской России. Тэйт, 2014

А вот, наверное, самая первая книга И.Г., о «полулегальном» издательстве которой много очень и колоритно сказано в его воспоминаниях: первая советская книга о Пикассо, с фиговым листком в форме «голубя мира», прикрывающим все ужасы «формализма», явная историческая ценность. Рядом на обложке — Вадим Синявский, ближайший друг И.Г. с юности, еще без Даниэля, без процесса и даже, кажется, без Абрама Терца в кармане.

12. И. Голомшток, В. Синявский. Пикассо. М.: Знание, 1960

«До процесса» (которому, кстати, в этом году 50 лет — и от которого многие начинают вообще историю диссидентского движения, преследующего до сих пор (!) ту же исходную цель: соблюдайте собственную Конституцию) были также книги [5,6] и другие. То есть к моменту отъезда (1972) И.Г. имел богатый счет в трех весовых категориях: легальной, как автор нескольких опубликованных книг и статей, куратор выставок и т.д.; нелегальной, как переводчик «Зияющей тьмы» A. Кестлера (под названием «Мрак в полдень»), друг осужденного В. Синявского, также получивший на знаменитом процессе свой (нетюремный) срок за отказ от дачи показаний, и вообще явный диссидент; и полулегальный, как автор тех самых незнамо чьих книг (кажется, ставших наиболее популярными из всех).

За годы жизни в Лондоне Игорь Голомшток продолжал интенсивно работать, преподавал, выступал на радио, вольно или невольно участвовал в самых разнообразных перипитиях эмигрантских отношений (чего стоит знаменитая распря Континента и и Синтаксиса), писал книги и статьи [6,7] и др.. Но наиболее важной мне представляется вот эта книга (рис. 13), недавно переведенная на английский (первое русское издание 1994 года — [8]). О ней отдельно ниже.

13. И. Голомшток. Тоталитарное искусство в Советском Союзе, Третьем Рейхе, фашистской Италии и Китайской Республике (пер. Р. Чандлер: R. Chandler, translator), The Overlook Press, 2012

2. Борис Свешников. «Свешников — явление уникальное; в мировом искусстве я не знаю аналогов» — сказал И.Г.; я согласился. Вот наш небольшой диалог (мои вставки здесь и далее выделены жирным; я старался буквально воспроизвести слова И.Г. по записи, но иногда менял их для смысловой согласованности).

Со Свешниковым мы дружили с конца 50-х годов…Потом я вот решил сделать такой альбом. И когда я был в Москве и пришел к Свешникову, у него была папочка небольшая, рисунков 100, вот лагерных рисунков только; это было в конце 80-х, и мы их пересняли.

А роль Ирины Осиповой в книге? Она собирала документальный материал, она связалась с родственниками, она достала письма.

Борис Трофимов альбом прекрасно оформил…. Да; он даже посмотрел на рисунки и сказал, что сделает это бесплатно или там за какую-то небольшую сумму; и он это очень здорово сделал.

14. Образец страницы из альбома[2] — фрагменты писем, даты, конверты… Свешникову в 1949 всего 20 лет; второй год в лагере… почти детский почерк…
Свешников, конечно, был человеком совершенно необыкновенным. Во-первых, он был,так сказать, художником… просто не мог не рисовать; не рисовать — как не дышать. В лагере он поэтому рисовал все свободное время, а после лагеря… Понимаете, он был человек несколько подмороженный…Он был замкнутый, общался только с близкими друзьями.. Когда вот началась эта эпопея с неофициальным искусство, делались выставки в разных частных домах — он в этом не участвовал; к нему приходили — он давал работы. Он говорил, что второй посадки уже не выдержит.

Художнили его очень ценили. У Свешникова бывали часто Зверев, Плавинский, Синявские, конечно, которых я к нему привел. Это была компания такая более менее постоянная и очень благожелательная.

Жена хлопотала, она его работы продавала, даже те, которые он выбрасывал. Он ведь очень много выбрасывал. Эстерик (? — И.М.), коллекционер, который, кажется первый стал этим нелегальным искусством заниматься — я увидел у него одну картину, которую Свешников выбросил на помойку.

А как множество работ попало в Zimmerli collection? Мне непонятно, как попали работы к Нортону Доджу; это было сравнительно недавно; они (сотруднили музея) это скрывают, я у них спрашивал. 300 работ они купили. Ну, дело в том что его жена — она была такая, религиозница. Я думаю, он был сам верующий, но не церковный; в церковь он никогда не ходил… когда он умер, она его рисунки отдала какому-то попу; я не знаю кому. Может быть, отсюда, в основном, и попали. Но я видел какие-то, например, у Эдика Штейнберга. Отец его был лагерник, очень там (Свешникову) помогал, поэтому они дружили… Я не уверен, что они в одном лагере сидели… то ли он тогда уже освободился; ну, в общем, он сильно Свешникову помогал и тот ему был очень благодарен. Аркадий Акимович, по моему его звали (да; о нем есть статья в Википедии — И.М.).

Основные акценты тут, кажется, расставлены. Я прекрасно помню свое полное изумление, когда вместе с другом мы попали, совершенно того не ожидая, на выставку ранних работ Б.С. в 2008 году (см. обложку каталога на рис. 3). Слегка пожелтевшие рисунки — те самые, что и ввел И.Г. в кругооборот искусства в природе выпуском альбома (рис. 4) — висели со всех сторон в двух больших комнатах, заставляя приглядываться к каждому и погружаться в «мир другого». Было совершенно ясно, что это сон наяву, в который иногда попадают детали паскудного настоящего, но не в них дело. По мнению В. Синявского, можно вообще не догадаться, что это сделано в лагере — и не надо. У Б.С. есть, наверное, с десяток рисунков, где фантасмагории в стиле Гойи или Гофмана, действительно, полны ссылок на окружающие совсем молодого человека лагерные реалии (и то обычно в метафорическом виде, как оборвавшееся с неестественно длинной веревки тело — рис.15) и на них чаще всего и ссылаются, говоря о его творчестве.

15. Б. Свешников. Часы, 1949

Но куда чаще он стремится не столько отразить реальность, сколько уйти от нее — однако, перенося (возможно, неосознанно, как во сне) какие-то ее очень важные черты на бумагу. Именно эти работы наиболее сильны, своей отстраненностью, общностью и одновременно детальностью. Именно в них смешиватеся то, о чем автор знает более чем хорошо с тем, о чем он вообще ничего не знает — но к чему стремится как к единственному спасению от текущего кошмара. Если искусство вообще есть некий сон, то у Свешникова — это сон во спасение. Можно найти некую общность его с Ван Гогом, Мунком, Кубиным и другими в этом аспекте — но никто из них не был в столь ужасающем раздрае между тем, о чем мечтаешь и тем, где живешь.

Потустороннесть и перемешивание планов разлиты в самой фактуре рисунка — мелкие очень ясные детали, как проблески неведомой художнику жизни в мистическом, но узнаваемо русском пространстве, как детали сна, почему-то становящиеся очень важными наяву (16, 17). Почему “менуэт” в диком поле (18)? Что за «памятник вазе» со скамеечкой (20)?

16. Б. Свешников. Пейзаж с сараем, 1949
17. Б. Свешников. Пейзаж с сараем, 1949 (фрагмент)

В малой (на обширном фоне поля) зоне «сарая» кипит какая-то бурная жизнь, если вооружиться микроскопом или хотя бы лупой. Но в лагере нет ни того ни другого — и Б.С. использовал лишь воображение.

18. Б. Свешников. Мeнуэт — 3, 1948
19. Б. Свешников. Женщина перед зеркалом, 1949
20. Б. Свешников. Ваза, 1949

Какая тоска во всем этом, и как видно желание убежать от нее — куда? И.Г. заметил, что Б.С., понятия не имея о сюрреализме, фактически создал его из собственного видения мира. Это так, но, кажется, он сделал несколько большее. Сюрреалисты с самого начала были в плену некоей концепции, о которой они мнoгократно заявляли и воплощали в жизнь различными способами. Элемент эпатажа и искуственности, наряду с потрясающей изобретательностью, был там очевиден. Громкие заявления о «непосредственной фиксации» на холсте подсознательных видений мне всегда казались чисто декларативными и, главное, непродуктивными, то есть ничего не объясняющеми. Уж логичнее Поллоку сказать, что он непроизвольно плещет красками из ведра (зачем, вопрос), чем Дали — что он непроизвольно пишет свои видения в тончайшей манере Энгра. И вообще — cюрреалисты «делали искусство» и знали, куда их воображение их ведет.

Свешников никакого искусства не делал. Он никого не хотел эпатировать. Он даже не был изобретателен — в смысле, никогда не ставил себе цель кого-то чем-то удивить (типа — а вот давай так попробую, а теперь — так). Он, как представляется, непосредственно записывал то что нарисовывалось само, то есть, не думая об этом, сделал то, о чем сюрреалисты лишь заявляли. Рисунок был способом избавления от вяжущего видения, то есть без рисования ему было бы действительно очень плохо, физически (он сам об этом, собственно, и писал иногда). Короткий диалог В. Сорокина с А. Архангельским говорит о том же самом:

В.С. Как сказал Элиот, по-моему, литература пишется не для того, чтобы создать переживание, а чтобы поскорее от него избавиться. А какая это, к черту, профессия — избавляться от переживаний?
А.А. Это терапия?
В.С. Ну да!”

Такой терапией и занимался Б.С., начиная с юности и, собственно, до самого конца. Похожесть стиля и одновременно постоянное разнообразие изображемого говорит о постоянстве эмоций с одной стороны и о чрезвычайно богатом воображении — с другой. В этом и есть его уникальность в мировом маштабе. В его лучших работах, особенно раннего периода, чувства художника буквально проступают с поверхности рисунка или картины. Рука не поднимается назвать это сюрреализмом. Он не совмещал несовместимое как Магрит, не выдумывал наезды разных планов и текстур друг на друга как Эрнст, не лакировал полу-гламурные видения как Дали. У него все эти и другие компоненты появлялись ненатужно сами, почти каждых день (или, наверно, каждую ночь), они проявлялись как следствие, не как основа работы. Основой был готовый образ, томящийся в раненном сердце и требующий постоянного выплеска.

Подражать Свешникову нельзя, как нельзя ему и следовать. Человек родился, оставил самое пронзительное, наряду с Шаламовым, свидетельство о своем времени — и умер…

Окончание

Литература

  1. И. Голомшток. Занятие для старого городового. Мемуары пессимиста. М., АСТ, 2015
  2. Борис Свешников. Лагерные рисунки. О-во «Мемориал»; Сост.: Голомшток И., Осипова И. М.: Звенья, 2000. – 160 с.: ил. – На рус. и англ. яз.
  3. С. Чесноков Детерминационный анализ социально-экономических данных. М.: Наука, 1982
  4. Голомшток, И. Искусство древней Мексики. Издательство: М., Искусство, 1962
  5. И. Голомшток. Искусство авангарда в портретах его представителей в Европе и Америке. М.: Прогресс-Традиция, 2004.
  6. И. Голомшток. Английское искусство от Ганса Гольбейна до Дэмиена Херста. М.: Три квадрата, 2008.
  7. И. Голомшток. Тоталитарное искусство. М.: Галарт, 1994.
  8. I. Golomstock. Totalitarian Art (R. Chandler, translator), The Overlook Press, 2012
Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Игорь Мандель: От Магадана до Лондона за восемьдесят лет. Игорь Голомшток в иллюстрациях младшего современника

  1. Браво, Игорь. Вообще замечательно, что редактор разместил Ваш текст по соседству с моими «Размышлениями у черного квадрата». Вопреки усилиям Малевича и искусствоведов живопись не сдохла, Борис Свешников, Владимир Любаров, Гариф Басыров, отнюдь немало прекрасных, совершенно непохожих друг на друга художников.

  2. Необыкновенно интересная статья. Удивительно, что будучи хорошо знаком с книгами Голомштока, изданными в Союзе, я никогда о нем не слышал. Очень интересно было прочесть о самобытном художнике Борис Свешникове. Никогда о нем ранее не слышал. Большое спасибо.

Добавить комментарий для Марк Фукс Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.