Въехав во двор, Гриша застал настоящую идиллию: няня мирно посапывала рядом с коляской, свесив голову с буклями на грудь, ребёнок заходился плачем, на нём сидела кошка и, протянув лапу к лицу девочки, пыталась с ней заигрывать. Попытка разбудить няню окликом ни к чему не привела.

Как становятся папами

Михаил Гаузнер

«Кажется, надо ехать, — сказала жена несвойственным ей растерянным голосом. — Вроде бы ещё рано, врач сказал, что есть ещё несколько дней…». Чтобы подбодрить жену, Гриша решительным тоном ответил: «Собирайся!». Набросали в сумку набор необходимых вещей и вышли из дома.

Вызвать такси в те годы было нереально. Наступали сумерки. Прошли два квартала, но по их тупиковой улице за это время не проехала ни одна машина. Вышли на более оживлённую, но и там не везло — «частников» тогда было очень мало, а единственное встреченное такси занято. Наконец, Гриша успел заметить на обогнавшей их «Волге» зелёный огонёк и громко крикнул: «Такси!». Машина остановилась не сразу. Опасаясь, что водитель уедет, по привычке сказал жене: «Рванули!», и они, держась за руки, побежали.

Запыхавшись, сели на заднее сиденье, и Гриша назвал адрес. « — Не-е, я в парк, а это в другую сторону, не поеду. — Пожалуйста, это в роддом, жена рожает!» Водитель обернулся и с ехидной усмешкой спросил: «Поумнее ничего не придумал? Рожает она… Рожающие так не бегают! Да и фигура не похожа. Вылазьте!». Гриша умоляюще повторил: «Пожалуйста, поскорее, я уплачу не по счётчику! — Сказал, вылазьте! За такие выдумки Бог вас и наказать может! Не поеду! — Никуда мы не выйдем, везите в роддом!»

Водитель неохотно поехал, продолжая бурчать, и замолчал только после того, как фары осветили вывеску «Роддом». Гриша сунул ему деньги, позвонил в дверь, завёл жену в вестибюль, и пожилая санитарка немедленно ушла с ней внутрь. Вернувшись, сказала: «Нечего тебе тута делать, иди домой. — Но как же, вдруг что-то понадобится? — растерянно сказал Гриша. — Завтра приходи, с утра. Раньше ничего не будет!» — и выпроводила.

Выйдя наружу, Гриша с удивлением увидел, что такси стоит на прежнем месте. Водитель вышел и сказал: «Извини, парень, я был неправ. Хорошо, что не высадил вас. Поехали, подвезу тебя до моста, оттуда доберёшься. И денег не надо».

В семь утра Гриша стоял перед закрытой дверью роддома, не решаясь постучать. Через час вышел врач и сказал: «Всё идёт нормально. Раньше полвторого — двух не приезжайте и не звоните».

Приехав домой, Гриша не мог найти себе места, пока его мать не выдержала: «Перестань маяться, займись чем-нибудь полезным. Ты давно собирался покрасить гараж, — так торжественно называли в семье сарайчик под лестницей, где жил Гришин мотороллер. — Как раз успеешь к часу, заодно и польза будет, а то уже краска в банке засыхает».

Мать оказалась права — он успел всё покрасить, вымыть запачканные с непривычки краской руки, и раньше назначенного времени опять стоял под заветной дверью. Часа через полтора вышел врач и поздравил Гришу с дочерью, заверив, что с ними обеими всё в порядке. Телефон-автомат рядом с роддомом, конечно, не работал, и Гриша решил уехать без звонков.

Дома его ждал накрытый стол (видимо, родителям уже сообщили). Только успел он сделать глоток вина, как раздался звонок телефона, стоявшего в соседней комнате. Мать, сидевшая ближе к двери, подошла, сняла трубку и позвала: «Папа, тебя!» Отец Гриши выбрался из-за стола, прошёл через всю вторую комнату и протянул руку к трубке. Только тогда мать, изобразив удивление, спросила: «А ты здесь причём? Теперь папа он, а ты — дед, привыкай» — и позвала Гришу.

Приняв по телефону чьё-то поздравление, Гриша извинился: «Не сидится. Немного покатаюсь». Езда всегда его успокаивала, заставляя сосредоточиться. Так было и в этот раз — подъезжая к дому, он попытался представить себе, как через несколько дней привезёт сюда не только жену, но и дочь! Свою дочь! Эта образная попытка у него, как ни странно, почти получилась, и он успокоился.

Но вскоре выяснилось, что успокаиваться было рано. У жены начались проблемы с грудью, пошли бессонные ночи, практически пропало молоко, и никакие меры, типа питья пива с молоком и других самоистязаний, не помогали. Однажды на работе, затягиваясь сигаретой в «курилке», Гриша поделился своими огорчениями с коллегой, ставшим отцом почти одновременно с ним: «Проблемы с молоком? — Да. — И у моей. Вымоталась она совсем. — И моя. Сил уже нет!» И только через несколько фраз выяснилось, что «молочные» проблемы у их жён одного наименования, но с противоположными знаками — у одной нет молока, а у другой — его избыток и связанные с этим изматывающие процедуры.

Так у Гришиной дочери появилась молочная мама, и он минимум дважды в день ездил к ней за грудным молоком. Однажды при доставании из холодильника выскользнула из пальцев запотевшая бутылочка, разбилась. Его и без того не всегда сытая дочь на полдня осталась без еды; её плач он запомнил надолго.

Через тридцать лет Гриша с женой были в гостях у друзей в Сан-Франциско и узнал, что его молочная сестра его дочери лет десять назад стала «Мисс Калифорния».

«Декретный» и следовавший за ним обычный отпуск закончились, и подошло время Гришиной жене выходить на работу. Она работала в прекрасной школе, очень дорожила замечательными коллегами и учениками, не допускала возможности потери работы, поэтому вариант просьбы об отпуске за свой счёт даже не обсуждался. Нужно было срочно найти няню. Попросили об этом многочисленных знакомых, расклеили объявления и стали ждать звонков.

Проблема оказалась серьёзной. Несколько заведомо неприемлемых предложений были отвергнуты. Наконец, перед самым началом учебного года появился вроде бы неплохой вариант — пожилая опытная женщина, вырастившая двух собственных внуков, в прошлом работник детского сада. От её имени позвонил сын, объяснивший, что звонит он, а не мама, так как она по телефону не всё слышит. Оговорили условия — работа только до середины дня, а оплата ненамного меньше зарплаты Гришиной жены. Время поджимало, пришлось согласиться.

Вечером накануне первого сентября Гриша явился по указанному адресу. Его встретила опрятная старушка с тщательно уложенными седыми буклями — «божий одуванчик», как сразу мысленно назвал её Гриша. Он привёл её домой, познакомил с женой и объектом попечения. Няня предложила, чтобы родители утром сами кормили ребёнка, до её прихода вывозили коляску под дерево во двор («он у вас такой зелёный!»), ставили рядом стул и оставляли завёрнутую в несколько слоёв шерсти бутылочку для второго кормления («чтобы я не ходила за ней в квартиру»), а также чистые пелёнки. Перепеленать ребёнка она собиралась прямо в коляске.

Гришину жену такие перспективы насторожили, но что поделаешь — завтра ей начинать учебный год, все остальные члены семьи тоже работают, отменять вариант уже поздно. Решили рискнуть, а Гриша вызвался приехать домой с инспекционной целью во время своего обеденного перерыва (вернее, вместо перерыва — ведь почти всё его время нужно было потратить на дорогу в оба конца).

Въехав во двор, Гриша застал настоящую идиллию: няня мирно посапывала рядом с коляской, свесив голову с буклями на грудь, ребёнок заходился плачем, на нём сидела кошка и, протянув лапу к лицу девочки, пыталась с ней заигрывать. Попытка разбудить няню окликом ни к чему не привела. Тогда Гриша решился на энергичную меру — подкатил мотороллер почти впритык к коляске, завёл двигатель и дал почти полный «газ». На этот раз две из трёх участниц процесса энергично отреагировали — кошка с обиженным видом грациозно выпрыгнула и удалилась, плач дочери стал ещё интенсивнее. Но самая ответственная из них — няня продолжала блаженно подрёмывать.

После этого у Гриши не оставалось выбора. Он хорошенько потряс няню за плечо; этот способ общения оказался эффективным, так как воздействовал на объект непосредственно, без участия органов слуха. Не слушая попыток оправдания («я ночью плохо спала и всего на минутку задремала»), Гриша твёрдо заявил, что её работа больше продолжаться не будет, и выпроводил. Занёс дочь домой, перепеленал и накормил. Наконец, позвонил на работу и сказал, что ввиду сложившихся обстоятельств он вернётся только в конце дня (имея в виду, что жена придёт домой сразу после уроков, не задерживаясь).

Самое интересное в этой истории произошло вечером — позвонил сын няни и в полном соответствии с трудовым кодексом потребовал оплату за две недели её работы, т.к. работника заранее не предупредили и уволили по бездоказательным причинам.

После этого сменились ещё две няни. Последняя из них, пожилая женщина, жила у Гриши в семье до тех пор, пока дочери исполнилось четыре года и она пошла в детский сад. Эта няня очень полюбила ребёнка и в случаях несогласия с линией поведения родителей в отношении их дочери не раз твёрдо заявляла: «Вы не родители, вы вредители». Уехав в своё село, пару раз приезжала навестить воспитанницу, безапеляционно критикуя вслух ряд обстоятельств её новой жизни. Употребление дочерью некоторых слов и произношение многих других, усвоенные ею при общении с няней, родителям пришлось терпеливо корректировать довольно долго. Но они оставались благодарны этой малограмотной пожилой женщине за искреннюю, хоть и очень своеобразную, любовь к их дочери.

В детский сад дочь отвёл Гриша. Все члены семьи очень беспокоились, как выросший вне коллектива ребёнок отреагирует на непривычные для него условия. Гриша на всякий случай предупредил на работе, что он, возможно, в этот день не придёт.

У ворот их встретила воспитательница, по-доброму познакомилась с девочкой, взяла за руку и повела на территорию. Гриша, оставив калитку приоткрытой, с опаской смотрел им вслед. Пройдя десяток шагов, дочь обернулась и, увидев отца, спокойно сказала: «Что ты стоишь? Иди на работу, всё хорошо!». В меру успокоенный, но с комом в горле Гриша поехал на завод. Правда, уже не на мотороллере — его, ставшего за одиннадцать лет практически членом семьи, незадолго до этого украли от проходной.

Специальных воспитательных мер к дочери обычно не применяли, считая личные примеры достаточно действенными. Правда, изредка это оказывалось необходимым. Однажды дочь, которой тогда было лет пять, прибежала со двора и возбуждённо обратилась к Грише: «Папа, папа! Лене (соседской девочке, почти ровеснице, отец которой был моряком) её папа купил туфельки — красные, лаковые, такие красивые! Я тоже хочу! Купи мне такие! Купишь? Я очень хочу!»

Гриша посадил дочь на колени, погладил по голове и сказал: «Конечно, куплю. Только я должен тебе кое-что объяснить. Ты знаешь, где работает папа Лены? Нет? Сейчас расскажу. Он работает на большом железном корабле, который уходит в море очень надолго. Я могу уйти со своей работы на заводе и тоже пойти плавать на таком железном корабле. Тогда я смогу привезти тебе такие туфельки. Но учти — я долго не буду бывать дома, только один раз в год, когда у меня будет отпуск, а всё остальное время мы с тобой не будем видеться. Ты согласна?»

В глазах дочери появились слёзы, она обхватила ручками шею отца, прижалась к нему и стала просить: «Папочка, пожалуйста, не иди работать на этот противный корабль! Я не хочу, чтобы тебя долго не было! Не надо мне таких туфелек! Я хочу видеть тебя каждый день, гулять с тобой, разговаривать! Не надо надолго уезжать!». Правда, получив заверение, что папа не уедет, с детской непосредственностью спросила: «А обычные, не лаковые, пусть не такие красивые, но красные вы мне сможете купить?», твёрдо добавив: «Но это не обязательно!». Это была первая и последняя в жизни дочери просьба купить ей обновку.

Рассказав о первых отцовских опытах своему другу — журналисту, Гриша услышал в ответ: «Это — готовый рассказ. Напиши его и назови «КАК СТАНОВЯТСЯ ПАПАМИ». Гриша так и сделал.