Надежда Кожевникова

Выбор – жить

Сколько раз подтверждалось, чем меньше человеку дано, тем скромнее его претензии. И, главное, проблем меньше. А ведь что такое проблемы – это выбор, возможность выбора и связанные с ним сомнения. Ну, в точности как на картине «Витязь на распутье». Шел бы себе, не задумываясь, и вдруг развилка: направо пойдешь, налево пойдешь… Растерянность, паника, ненужное совсем искушение – выбирать. А что, чего? Коли встретился бы Соловей-Разбойник, всё ясно, он Разбойника за грудки,  тот на него с тумаками – нормальная потасовка. А вот так столбом застыть и некое раздумье изображать – ведь мука, страдание, тем более с непривычки.

Творение Васнецова в историческом ракурсе, зная последствия выбора русской нации своей судьбы, будущего, воспринимается пессимистическим пророчеством. Действительно, будто какой-то рок, проклятие: религию выбрали, изолировав себя от западной цивилизации, западных культурных традиций; выбирая царей, вождей, ухудшали условия собственного существования, получая всё меньше свободы и всё больше ограничений в правах. Похоже на мазохизм, присущий не отдельной особи, а народу в целом. Или же другое объяснение: сам народ никогда ничего не выбирал, а лишь обреченно, раболебски принимал выпавший ему несчастливый жребий. И тут невероятное терпение, почему-то восхваляемое, на самом деле было и осталось едва ли не главным источником всех бед.

В странах, где декларируется как основа мнение большинства, лучше всего вообще от какого-либо в чем-либо соучастия уклоняться. Навык подобный виртуозно усвоили, надо признать, весьма смышленые советские граждане. Хотя опыт – не лезть, не вникать, не встревать дался кровавой ценой, предшественниками заплаченной. Власть, в результате репрессий, зверств, получила равнодушную, инертную массу, как бы послушную, а на самом деле неуправляемую. Мимикрия въелась во все общественные слои, и именно мимикрия оказалась наиболее действенным оружием – грозным, опасным.

Всё стало фарсом, пионерские, комсомольские собрания, партийные съезды, демонстрации, парады на Красной площади, безвкусно- пошлые праздничные концерты в революционные даты, транслируемые по всей стране. Открыто не протестовали, малочисленных диссидентов сажали, упрятывали в психушки, но и с декабристами, элитой нации, расправились в своё время без особых для режима последствий.  Но когда власть уже ни страха, ни уважения не вызывает, известны способы как её игнорировать, надувать, вместе с этим вроде бы веселым задором, зарождается в обществе апатия. Презрение к навязываемой лживой патетике сопровождается безразличием и к своей стране, утрате в менталитете нации важного звена: любви к родине.

СССР рухнул, конечно, не из-за происков врагов извне, а истлел, скукожился изнутри. Не как в царской России, где враждовали «красные», «белые»- все стали серыми, которым на свою державу было уже глубоко наплевать.

Вот что привело к катастрофе, и теперь обнаружилась наглядно: расхищение, варварское, бандитское, богатейшей державы на глазах парализованного не народа, а населения, по безжалостной, только на фактах основанной статистике, вымирающего.

Что же касается эмиграции, то при разных волнах она имеет, понятно, и разный окрас. Но принцип один: когда свирепствует чума, спасается, кто может. И должен, обязан использовать ради спасения себя, близких любые способы.

Но послереволюционная эмиграция имела некоторые существенные различия в сравнении с нынешней, опять же сравнительно недавней. Те эмигранты обладали, пусть и относительной, слитностью, определяемой их социальным статусом, принадлежностью к среде, пользующейся в царской России привилегиями, с учетом не только аристократического происхождения, но и образовательного ценза.

То есть, сбродом ту эмиграцию назвать нельзя. И уезжали они из страны не в расчете на лучшую долю, а сознавая, что ничего хорошего в эмигрантских мытарствах их не ждет. Речь шла о физическом выживании. Хотя, как ни странно, физически выносливыми оказываются именно люди с прочной духовной закваской.

Короче, из царской России снялся, вымылся верхний слой, что было колоссальной потерей, советским режимом вроде не замечаемой. Но что еще хуже, страшнее, советская власть продолжала уничтожать и внутри страны лучшие слои, тот человеческий потенциал, что дороже всего, и недр, и нефти, и алмазных приисков, и золотых запасов.

Именно за гнусное, подлое небрежение человеческим фактором советский режим заплатил полным развалом – руинами даже того, что можно было и следовало сберечь.

Гигантская разница, если и в эмиграции в людях остается тяга к своим корням, к прошлому, истории, культуре, а еже ли их, напоследок, умудряются так унизительно оскорблять, что осадок, горечь от причиненных ран их человеческому достоинству, не только для них памятлив,  а наследуется  и их детьми, внуками, впитываемыми уже генетически.

Всё это так, но есть некоторые «но». Советский режим – зло, но ни русский язык, ни русская культура, литература, не только классическая, но и советская, где были, остаются шедевры мирового уровня,  нисколько не заслуживают отвержения, вне зависимости, каких воззрений придерживались их авторы.

Я, скажем, много раз перечитывала повести Павла Нилина «Жестокость», «Испытательный срок», друга юности моего отца, с которым при встрече в Переделкино они друг другу еле кивали. Между тем отец чтил Нилина блистательным талантом, превосходящим по дару многих их коллег-современников.

От Жоры Вайнера, в соавторстве с братом написавшего мастерски сделанные детективы – и так уж, кстати, Кожевников способствовал принятию братьев Вайнеров в союз писателей – услышала уже здесь, в США, что Нилин ответил на его вопрос о Кожевникове: не понимаю, как Вадим, пижон, бонвиван, стилист изощренный, мог опуститься до уровня литераторского бонзы.

Нилин не понял, а я очень даже хорошо. Принцип выживания заложен в человеческой природе, и посягать на такой принцип могут только  лжецы  или же праведники, к которым большинство из нас не принадлежит. Надо всё же адекватно оценивать и сами себя, свои способности  возможности, и ту страну, где мы рождены.

Интересно наблюдать, как в эмиграции, в новых, контрастных, условиях в наших именно соотечественниках обнажается советский костяк, каркас.  Типа тавро, что ставят на лошадях, но и на людях оно остается, вне зависимости, где они, на какой лужайке пасутся и в какой конюшне едят  овес.  Такое тавро  скрыть нельзя, прежде всего от самих себя.

США изначально страна эмигрантов, для эмигрантов, в сравнении, наиболее комфортная. Здесь не морщатся от неправильного произношения, в отличие от французов, не лезут с назойливыми расспросами, кто ты есть и кем был. Будь тем, кто ты есть, кем хочешь быть – твой выбор, и никто тебя за это не осудит.

Но наши, мои соотечественники, привносят шлейф того менталитета, что у них сформировался в СССР. Меня, честно скажу, дивит, особенно у пожилых советских эмигрантов, ни дня не проработавших в США, получивших практически бесплатное жильё, бесплатное медицинское обслуживанье, их негодование теми социальными льготами, что в США представляется не только им, но еще и выходцам из третьих стран. Мексиканцам, к примеру, азиатам.

Товарищи или господа, да у мексиканцев, выходцев из Латинской Америки,  у азиатов, их историческое прошлое стократно перекрывает ваше, бывших советских, новоявленных американцев. Неужто в СССР, воспевающего братство всех наций, в вас воспитали ксенофобию, расизм? В таком случае вы – истинно советский продукт. И нечего пыжится, изображая себя другими.

И с какой стати те, кто существуют на государственные субсидии, больше всего озабочены повышением налогов на заработки миллионеров?

А еще меня просто-таки умиляют вопли, что де Америка катится к европейскому социалистическому разгулу. Спросить хочется, а вы Европу знаете, часто там бывали? Имеете представление, сколько там стоит образование, медицинское обслуживание, пенсии, отпуска? Несравнимо с  США. А еще люди в Европе умеют жить, вкушать праздник жизни, наслаждение жизнью, чему американцы в большинстве своем не обучены. А если не знаете, не судите. Европейская цивилизация исчисляется веками, европейцы придумали, испытали все, что потом явилось, возникло в США.

Мне нравится, удобно здесь жить. Но при поездках регулярных в Европу молодею. Товар там дорог, так я им не соблазняюсь. Но атмосфера в Европе животворна. Там нет пуританского американского ханжества, близкого к советскому. Европейцы мне понятней, ближе. Воинственность, амбиции  лидеров в мире  Европой изжиты. Дорогого заплатили. Во Второй  мировой войне  несравнимо дороже, чем США.

Никто уже теперь не лидер. И США не лидер. Ирак, Афганистан стоили столько молодых жизней – и ради чего?

Я как-то возвращалась рейсом из Лондона в Денвер, он у нас прямой, и на выходе из терминала увидела коляски для инвалидов. Туда усаживали молодых, красивых парней – жертв той войне.

Муж, меня встретив, спросил: почему ты в слезах, что с тобой случилось? Со мной – ничего. А вот с теми, искалеченными в  Афганистане, Ираке – да.

И для меня никакого значения не имело,  какие у них лица, белые, черные,  какой разрез глаз. Сгубили жизни. А если выбирать – только жизнь, наша жизнь, имеет  ценность. Всё прочее – ерунда.