[Дебют] Михаил Ермолаев, Тамара Львова: Три главы, в книгу об Арктике не предназначенные. Из воспоминаний М.М. Ермолаева

Loading

Тогда, именно тогда, впервые закралась мысль: все ли у нас так, все ли правильно? Не САМОДЕРЖЕЦ ли новый появился? Мне все-таки удалось тогда приглушить эту крамольную мысль. Она всплыла снова в другое время и в другом месте — в камере № 69 на Шпалерной в 1938 году, где я провел в одиночке почти четыре месяца.

Три главы, в книгу об Арктике не предназначенные

Из воспоминаний М.М. Ермолаева

Михаил Ермолаев, Тамара Львова

С биографическим очерком Елены Михайловны Лысенко (Ермолаевой)
при творческом участии Владимира Фрумкина

Правнукам Михаила Михайловича Ермолаева посвящается…

М.М. Ермолаев, 1950-е годы

Тамара Львова: Не так давно, в 2015 г., вы могли прочитать в нескольких выпусках «Мастерской» наши с Владимиром Фрумкиным «посттурнирные заметки», или — как мы назвали их — «РАСЦВЕТ И ГИБЕЛЬ “ТУРНИРА СК”». (Из истории легендарной передачи Ленинградской студии телевидения)». В часть первую, в последнюю ее главку, мы включили фрагмент из «ВОСПОМИНАНИЙ» Михаила Михайловича Ермолаева, замечательного светлой души человека, ученого географа — геолога с мировым именем, известного полярника и… бессменного Председателя Коллегии Справедливости нашего «Турнира СК» — «Мои лагерные годы». Откликнулась дочь М.М. Елена Михайловна — «Мастерская» опубликовала небольшой фрагмент лагерной переписки ее отца с родными. И то и другое заинтересовало читателей. Письма были, звонки… Вот и решили, совершенно для себя неожиданно, продолжить начатое…

Книга — «ВОСПОМИНАНИЯ» Михаила Ермолаева, в соавторстве с Тамарой Львовой (первое издание — 2001-й г., второе -2005-й, оба — очень малыми тиражами), имеет второе название — «Арктика моей молодости». Она и посвящена в основном даже не молодости — юности ее героя: автору было тогда всего 19-25 лет. А ведь предполагали мы включить в нее воспоминания обо всей его арктической биографии, с 25-го по 38 гг. Увы, не успели… Но есть в книге ТРИ ГЛАВЫ, последние, особенные, «В КНИГУ ОБ АРКТИКЕ НЕ ПРЕДНАЗНАЧЕННЫЕ», но каждая, по-своему, ее касается. Как раз в области образовавшихся «белых пятен». Они отчасти возмещают то, что М.М. не успел рассказать подробно: интереснейший, как кажется мне, сюжет о зимовке в Русской Гавани, которую М.Е. возглавлял и где стал «НАЧАЛЬНИКОМ Новой Земли» для попавших в беду промышленников; о поразившем меня, абсолютно неординарном взгляде на знаменитую челюскинскую эпопею; о драматических перипетиях всех трех высокоширотных экспедиций 30-ых годов, в которых он участвовал, а были они в свое время широко известны и у нас в стране, и в мире; и, наконец, о долгих и мучительных своих «ЛАГЕРНЫХ ГОДАХ»…

Обо всем этом Михаил Михайлович рассказывал мне в самый последний период нашей совместной работы, а рассказывал он — до конца — живо и образно. Я старалась как можно точнее записывать. Каждую из трех частей, уже через годы после его ухода, издавая книгу, сопровождала кратким предисловием…

… С этими последними главами, несколько сократив их, но и кое-где дополнив, мы хотим познакомить читателей «Мастерской»…

I

КОГДА Я УВИДЕЛ В НЕМ САМОДЕРЖЦА

Было это поздним вечером, летом 1988 года. Михаил Михайлович позвонил мне. Волновался. Просил, если можно, завтра приехать. Оказалось, совершенно неожиданно он получил письмо из молодежной газеты «Северный комсомолец» (орган Архангельского обкома ВЛКСМ). Его просили как знатного архангелогородца, связанного с Европейским Севером тридцатью годами жизни и работы, прислать для специального раздела «Книга в газете» страничку своих воспоминаний.

Мы долго думали — что выбрать? Предлагали друг другу варианты из уже написанных для книги воспоминаний глав… И вдруг он говорит:

«А давайте возьмем другое, еще ненаписанное, из будущих глав. Вот увидите — интересно!» И тут же стал рассказывать. Я села к машинке…

Почти ни слова не изменив, газета опубликовала в своей «Книге в газете», в трех номерах, 8, 9,10, за февраль — март 1989г., наш материал с пометкой: «печатается впервые». Вырезанные из газеты листочки складываются в изящную книжечку — она и сейчас у меня есть. Михаил Михайлович очень радовался этой публикации.

Т.Л.

* * *

Поздняя осень 33 года. Число точно назвать не могу, не помню: был вечер, канун выходного дня, только что вернулся из института Арктики, где тогда работал; мы с женой обсуждали планы на предстоящий выходной, тут же вертелся сын Алешка. Как вдруг раздался звонок. Какой-то необычный телефонный звонок, продолжительный и требовательный — мы все кинулись к телефону. Трубку снял я и услышал незнакомый внушительный, пожалуй, даже властный, но предельно вежливый голос:

— Я хотел бы поговорить с Михаилом Михайловичем Ермолаевым…

— Ермолаев Вас слушает…

— С Вами говорит секретарь ЦИКа Енукидзе. Завтра Вы получите телефонный вызов в Москву на заседание Верховного Совета для вручения ордена Трудового Красного Знамени. Выезжайте завтра «Стрелой». Ваш именной билет получите в Центральной кассе Московского вокзала. В Москве Вас встретят, с вокзала доставят прямо в Кремль. Вопросы есть?

По правде говоря, вопросов у меня было много, но я так растерялся от неожиданности, что только и нашелся ответить: «Все ясно». В трубке раздались короткие гудки.

Я не просто растерялся — я был поражен. За свои действия во время арктической зимовки на ледниковом щите Новой Земли, откуда недавно вернулся, я уже получил «награду» — выговор от начальства Главсевморпути, Отто Юльевича Шмидта, за мою, по молодости лет, сверхэнергичную, ни с кем не согласованную и не входившую, по его мнению, в мои непосредственные обязанности начальника зимовки Русская Гавань, деятельность по спасению новоземельских промышленников.

Тут придется сделать отступление и рассказать хотя бы вкратце и о нашей зимовке, и о промышленниках.

… В 1931 году Правительство СССР решило принять участие в организации и проведении Второго Международного полярного геофизического года. Мне было поручено выбрать на Новой Земле место для организации сейсмоакустической станции специального назначения. Это было выполнено, и в 1932 году я был назначен начальником полярной геофизической обсерватории Русская Гавань и ее филиала в центральной части ледникового щита Северного острова Новой Земли.

Ремарка — Т.Л.

Человек, скромности совершенно поразительной, Михаил Михайлович уходил в сторону от моего прямого вопроса, неоднократно повторявшегося: «А названо ли Вашим именем что-либо в Арктике?» И только через годы в «Справочнике географических названий на побережье СССР» нашла. Именем Ермолаева названы: ГОРА, ЗАЛИВ, ОСТРОВ и МЫС на Новой Земле.

Именем Ермолаева названы: гора, залив, остров, мыс на западном побережье Новой Земли

М.М. — продолжает…

Нашей основной задачей было сейсмоакустическое зондирование стратосферы, выполнение цикла аэрометрических работ и определение мощности ледника в центральной части ледникового щита, а в летний период — проведение стационарных геологических и гляциологических работ. Этот план осуществлялся нами совместно с Геттингенским университетом и Потсдамской обсерваторией.

М. Ермолаев ‒ начальник полярной геофизической обсерватории Русская Гавань проводит наблюдения на леднике (1932/33 год)
Ледник Шокальского… Бездонными трещинами разбита его поверхность
Волны ледника Шокальского. Русская Гавань, Новая Земля

В состав моей зимовки был включен доктор Курт Велькен из Геттингена, сотрудник профессора Вирта. В состав зимовки И. Д. Папанина на Земле Франца-Иосифа — доктор И. Шольц из Потсдама. Наш Курт Велькен был опытный полевой работник, геофизик, участник двух гренландских экспедиций известного немецкого полярного исследователя А. Вегенера. А всего нас было семеро — помните, «Семеро смелых», фильм Ю. Германа и С. Герасимова, это в какой-то степени о нас, но об этом позже… (Ю. Герман использовал в своем сценарии рассказы о нескольких зимовках — Т.Л.)

Я не буду больше касаться нашей собственно научной работы, замечу только, что Международным комитетом по исследованию стратосферы она была оценена весьма высоко.

Надеюсь, понятно, что ни к каким новоземельским промышленникам мы поначалу и отношения не имели. Известие о том, что терпят бедствие жители прибрежных промысловых поселков, мы получили как раз в самый разгар наших исследований.

Метеобудка. Русская Гавань
Участники экспедиции в Русской Гавани: метеоролог М. Н. Карбасников и доктор Курт Вёлькен (справа), геофизик, гляциолог, и… чемпион по непрерывным танцам

События развивались следующим образом. В тот год архангельский исполком решил организовать новую промысловую зимовку для охоты на песцов. На Новую Землю были отправлены промышленники с семьями и строительные рабочие — всего около сорока человек, причем, «по преступной небрежности», как я потом прямо телеграфировал архангельскому облисполкому и обкому партии, отправлены в самом конце навигации. И потому все основное продовольствие, а также зимнюю одежду к их становищу не успели доставить: зима началась ранняя, следующего рейса просто не было — океан замерз! И вот архангельские власти дают мне категорическое телеграфное указание: «под личную ответственность тов. Ермолаева обеспечить благополучное проведение зимовки» и производят этого самого тов. Ермолаева, которому только стукнуло тогда 27 лет, в «начальники Новой Земли». Выполнять это малореальное указание надо было в течение восьми месяцев (до следующей навигации, это в случае благоприятных ледовых условий) — почти год!

Что мне оставалось делать? Прежде всего, познакомиться с этими самыми «арктическими промышленниками», которым предстояло чем-то помочь. В том, что сами промысловики — люди северные, профессиональные охотники, знакомые с местными суровыми условиями и владеющие специальными навыками, я не сомневался. Беспокоили больше семьи, там были женщины и дети, а также строительные рабочие, которых вообще предполагали вывезти до конца навигации.

Вообразите же себе мое самочувствие, когда никаких промышленников в становище, кроме двух-трех, я вообще не нашел. Это были случайные, «с бору по сосенке» набранные — завербованные люди, в том числе, жители Кубани и Северного Кавказа, не имевшие элементарных представлений о жизни и поведении человека в Арктике. Вот тогда и родилась моя возмущенная телеграмма о «преступной небрежности» — про себя я выразился еще покрепче. Очевидно, кому-то требовалось срочно рапортовать об «успешном» устройстве нового промыслового становища… Как все это давно, тогда еще, начиналось! То, что много позднее мы назвали показухой…

Ремарка…из 2015 г. — Т.Л.

Удивлена… Огорчена… Потрясена… Почти столетие прошло, «А ВОЗ И НЫНЕ ТАМ»… Ничего, ничегошеньки не изменилось…

Прочла в «Новой газете» (№88,23.11, стр.18-19) статью Алисы Кустиковой «ГЛУБОКАЯ ЗАМОРОЗКА»… Внимание привлекла фраза, вынесенная в эпиграф:

«Сотни людей, направленные строить военные объекты в Арктике, оказались без еды, денег и возможности выехать на Большую землю»…

Найдите! Прочитайте! Вот только один абзац:

«В сентябре 2015 года 40 строителей должны были улететь с мыса Шмидта. Но когда прилетел борт Минобороны, военные, сославшись на указание сверху, заявили, что гражданских вывозить не будут. В вертолет удалось попасть 12 рабочим… Был скандал, улетали с боем…Остальные строители остались на мысе Шмидта ждать следующего борта. Вертолет прилетел за ними только через полтора месяца. За это время запасы еды и топлива подошли к концу»…

Похоже — не правда ли? Один к одному! Впрочем, нет — не совсем: не оказалось рядом «СЕМЕРЫХ СМЕЛЫХ»: совсем молодого тогда Михаила Ермолаева — «начальником мыса Шмидта» и его товарищей…

М.М. — продолжает…

Эмоции эмоциями, а действовать наша семерка начала незамедлительно. Для меня Русская Гавань была первым опытом руководства полярной зимовкой. И если бы не безоглядная поддержка товарищей моих, более, чем я тогда, знавших Арктику, ничего бы у нас не получилось. Прежде всего, наш строго лимитированный запас продовольствия, рассчитанный только на нас, мы перераспределили заново. Тщательно учли все продовольствие поселков, объединив все запасы воедино. Затем отобрали тех, кто… умеет стрелять, т.е. способен охотиться, добывать пищу. Таких оказалось двое, да нас, на станции, тоже двое, я и Владимир Эвальдович Петерсон, наш механик. Только нам четверым, прошедшим «охотничий экзамен», выдавался порох, оружие: ни того, ни другого не хватало, значит, надо было строжайше контролировать.

Функции заготовителей зимней одежды тоже упали на нас. Охотники, снабжая становище пищей, добывали и меха для одежды. А шили, даже кроили — мы. Посильную помощь оказывали жены промышленников. Должен сказать, что все эти дополнительные обязанности, конечно, мешали нашим научным изысканиям, но, представьте себе: не только мешали — и помогали! Систематические объезды на собачьих упряжках по арктической целине, вдоль прибрежного льда — на очень большие расстояния: охотника ноги кормят! — сопровождались зарисовками и картированием как распределения льда, так и его общей характеристикой, а это уже входило в круг нашей тематики.

Обычно говорят о благополучных и неблагополучных зимовках. А ведь неблагополучная может быть полезнейшей для становления, воспитания самой личности полярника. Суровая арктическая действительность обладает огромным воздействием. Она учит думать о себе, но в неменьшей степени — о том маленьком коллективе, который тебя окружает. Все мы, как, может быть, ни в какой другой, «благополучной» зимовке, приобрели в ту пору такое умение жить в коллективе, такую полярную закалку и столько чисто практических навыков и умений, которые впоследствии, в нашей полярной и даже неполярной жизни, нам послужили неоднократно. Причем в самых неожиданных, часто экстремальных ситуациях. Мне, например, безусловно, — в моих долгих лагерных испытаниях…

Так мы и жили, немного странной, но вполне дружной семьей, я бы назвал ее промыслово-научной. Продовольственные запасы регулярно пополнялись олениной и медвежатиной — наше охотничье мастерство росло, а промышленники, двое-трое, сколько бы их там ни было, параллельно вели песцовую охоту — капканами — выполняли государственный план. Но все-таки было ясно, что до начала навигации нам не продержаться. Ну, пять-шесть месяцев, но не восемь! При всех расчетах, экономии, сверхусилиях охотников. И еще и еще раз поминал я недобрым словом тех, кто, обещая золотые горы, фактически обманом «заманил» на Север, а теперь бросил на произвол судьбы, «поручив тов. Ермолаеву обеспечить», совершенно неподготовленных к арктическим условиям людей. Не могу не рассказать о случае, ставшем для меня одним из самых незабываемых душевных потрясений.

А было так. В первый месяц нашей зимовки приходит к нам на станцию молодой здоровый парень, Филя кажется, с Украины и, удивленно смеясь, — ему уже не было больно! — показывает руки со всеми десятью обмороженными пальцами: «Смотрите, совсем костяшки стали, давайте в кипятке размораживать»… Я обмер. Бедный парень и не представлял себе, что уже стал инвалидом, а грозит ему, возможно, еще более страшное.

Немедленно связались с Большой землей — Архангельском, вызвали к рации хирурга. Мои опасения подтвердились: необходима немедленная операция, ампутация всех отмороженных пальцев, иначе неизбежна гангрена, распространение ее на всю кисть, руку, общее заражение… Непередаваемый ужас охватил меня, когда, выслушав предварительно подробную лекцию, я получил прямой приказ — оперировать! И мы с Володей Петерсоном прооперировали: я был хирургом, он — ассистентом, оба не имея никакого медицинского, а тем более хирургического образования. На время этой страшной операции была отключена вся сеть арктических станций, кроме связи: Архангельск — мыс Желания — Русская Гавань (с Большой землей мы связывались только через мыс Желания). Хирург в Архангельске говорил, я, став его глазами и руками, выполнял, Володя помогал мне, виртуозно угадывая, что именно в данный момент нужно делать. Быть может, нас спасло то, что хирург был не просто хирург, а военный, что он не просто говорил нам — приказывал, а мы чувствовали себя на боевом посту в момент смертельной опасности. Так или иначе, операция прошла вполне благополучно, мы даже сохранили Филе два пальца, увы, только два, остальные пришлось ампутировать. Ухаживали за ним преданно, всем коллективом нашей станции, никакого заражения не последовало, парень поправился…

Но я отвлекся. Нужно было принимать экстраординарные меры, чтобы вывезти людей до начала навигации: участились случаи болезней, обморожений, нависла угроза цинги. Я понимал, что местные власти не смогут своими силами сделать что-либо решительное, да и, возможно, не захотят «выносить сор из избы», пожелав скрыть происшедшее от высокого московского начальства. И мое собственное руководство в Главсевморпути вряд ли сочтет нужным ввязываться. Учитывая все это, я дал телеграмму в Центр, лично Михаилу Ивановичу Калинину. Впоследствии я узнал, как развивались события. От Калинина позвонили в Главсевморпуть, там заявили, что промысловые поселки к нашей епархии отношения не имеют и выразили удивление, что начальник зимовки Русская Гавань обратился в правительство по этому поводу. В общем, уклонились, как я и предполагал. Тогда, по прямому распоряжению М.И.Калинина, была создана правительственная комиссия по оказанию срочной помощи Русской Гавани. В нее включили специалистов-полярников и, при минимуме волокиты, на которую катастрофически не было времени, приняли единственно возможное, хотя и рискованное решение: поручить ледоколу «Красин» немедленно приступить к организации спасательной экспедиции, а начальником ее назначить интереснейшего, чрезвычайно мужественного человека, «полярного волка» Марка Ивановича Шевелева, в то время руководителя арктического флота и авиации Главсевморпути.

Почему остановились на «Красине»? Это был единственный в то время наш ледокол, которому под силу была порученная задача: впервые в истории полярных плаваний предстояло проложить путь сквозь тяжелые льды в самый разгар суровой арктической ночи, в пору слишком рано нагрянувшей и особо холодной зимы, с морозами, необычайными даже для этих широт… Шевелев блестяще справился с заданием, его экспедиция вошла во все учебники, посвященные полярным плаваниям, и я мог бы уже рассказать о завершающем ее эпизоде — прибытии в Русскую Гавань ледокола «Красин», но ему предшествовало событие столь мне памятное и, на мой взгляд, занимательное для читателя, что упустить его я не могу. Тем более, что именно оно имеет непосредственное отношение к фильму С. Герасимова и Ю. Германа «Семеро смелых».

А дело все в том, что сюрпризы, которые преподносит Арктика, абсолютно непредсказуемы. «Красин» уже вот-вот должен был выйти в плавание, когда неожиданно прервалась радиосвязь между нами и Большой землей. Единственная радиостанция, которая поддерживала связь между Русской Гаванью и Архангельском, находилась на мысе Желания, северной оконечности Северного острова Новой Земли. И вот по нечаянной оплошности радиста, напутавшего при сборке радиосхемы, со страшным взрывом лопнула генераторная лампа — единственная! Запасная находилась только у нас, на станции Русской Гавани. Чтобы обеспечить спасательную операцию «Красина», связь была необходима. Выход оставался один — как можно быстрее сделать это за несколько дней: у нас были замечательные аэросани, чудо техники по тому времени, принадлежавшие лично А. Н. Туполеву и подаренные им нашей зимовке.

Аэросани экспедиции М. Ермолаева, подаренные ему А. Н. Туполевым и снятые в фильме «Семеро смелых»

Отправились мы втроем: я, механик Володя Петерсон и «наш немец» геофизик Курт Велькен. Вначале все шло прекрасно, даже останавливались в пути для проведения кое-каких замеров, а потом… потом было примерно то, что вы увидели в фильме: сильнейший шторм, многометровые заносы, поломка аэросаней и пеший переход по ледниковому щиту с едва живым, совершенно ослабевшим Куртом. Между прочим, аэросани, которые зритель видит в фильме, это и есть те самые, на которых на самом деле проходило наше путешествие. Мы подарили их съемочной группе. Чтобы к этому уже не возвращаться, замечу, что Сергей Аполлинариевич Герасимов уговорил меня быть научным консультантом фильма. Увы, на долгие годы — мои лагерные годы — фамилия моя из титров исчезла, а теперь, как рассказывают видевшие фильм недавно, вновь восстановлена… Меня радует не столько это, как то, что фильм до сих пор смотрят, даже молодое поколение: наверное, имеет решающее значение подлинность лежащих в основе событий, а также романтическая приподнятость, которая воздействует на молодые сердца во все времена. Особенно трогателен там совсем молодой Алейников — это, по-моему, первая заметная его роль в кино; помню, как увлеченно и терпеливо работал с юным артистом режиссер Сергей Герасимов.

РемаркаТ.Л. (2005 г.)

Не так давно мне довелось вновь посмотреть по телевидению «Семеро смелых». С радостью увидела восстановленные титры: «Консультант М. Ермолаев».

М.М. — продолжает…

…Много лет спустя, в конце 1966 года, меня пригласили принять участие в передаче ленинградского телевидения, посвященной творчеству Юрия Павловича Германа. Он был уже тяжело, смертельно болен, знал об этом, но согласился выступить — прийти в студию. (Передачи были тогда «живые», без записи.) Но… не пришел, не смог. Однако смотрел передачу по телевидению. Мое выступление, как и фрагмент из фильма «Семеро смелых», были для него настоящим сюрпризом, растрогавшим его, по словам родных, до слез. Мне приятно думать, что незадолго до смерти мы все, устроители передачи — автором ее была Т. Львова, участвовали в ней А. Баталов, К. Лавров и я, — сумели доставить ему эту радость, наверное, одну из последних…

РемаркаТ.Л.

Привожу фрагмент из моих воспоминаний о Юрии Павловиче Германе (впервые напечатаны в журнале «Нева» №1 за 2002 г.)…

«… В 1938 году М.М. Ермолаев был арестован, исчез, пропал, сгинул… Ю.Герман считал его погибшим. И вот теперь он явился из небытия, пришел на передачу и живо, образно, с юмором вспоминал об их общей молодости, о смешных эпизодах на съемках фильма.

Впрочем, все трое наших выступающих: М. Ермолаев, А. Баталов и К. Лавров — были прекрасны. И фрагменты фильмов естественно вошли в ткань передачи. Мы вышли из Студии на большом подъеме. Слава Богу — успели! Позвонили из автомата Юрию Павловичу, он был очень взволнован, каждому сказал какие-то теплые слова…»

М.М. –продолжает…

Но я снова отвлекся. Дней через 12–14 мы добрались все-таки до мыса Желания, принесли эту драгоценную лампу — и тут же позывные радиосвязи полетели с Новой Земли в Архангельск и Ленинград. Их приняла и наша родная Русская Гавань, где по этому поводу был устроен грандиозный пир всем ее населением, вместе с промышленниками и строителями. Нас уже не чаяли услышать!

М.М. Ермолаев — начальник зимовки 1932/33 года в Русской Гавани. Стрелками показан легендарный поход на аэросанях к м. Желания, позднее мы увидели его в фильме С. Герасимова «Семеро смелых»

«Домой», в Русскую гавань, мы были доставлены с полным комфортом — за нами на мыс Желания зашел «Красин», так что осуществление спасательной экспедиции началось с нас троих. Глубоко поразило нас зрелище самого движения нашей ледокольной громадины. Буквально с пушечными выстрелами вспарывал «Красин» сплошной полутораметровый лед и пусть медленно, но неуклонно продвигался вперед и вперед по намеченному курсу.

«Домой», в Русскую Гавань, с мыса Желания М. Ермолаева и двух его товарищей с комфортом доставил ледокол «Красин»

Доставив нас на станцию, «Красин» обошел все бедствующие становища, где уже начала свирепствовать цинга, и забрал всех ожидающих отправки на Большую землю. На обратном пути, в чрезвычайно тяжелых ледовых условиях зимнего плавания, «Красин» заходил во многие становища и южного острова Новой Земли, забрал и там всех больных и нуждающихся в помощи.

Успех задуманной операции был полный. Этим мы обязаны в первую очередь, кроме, конечно, ледокольных свойств самого «Красина», руководителю экспедиции Марку Ивановичу Шевелеву и капитану «Красина» Якову Петровичу Легздину, мне хочется еще раз сказать об этом…

Итак, «Красин» ушел, а наша семерка осталась — мы продолжали работать на станции Русская Гавань, как было запланировано, до августа, когда и вернулись благополучно в цивилизованные края…

Напомню, героями мы себя отнюдь не чувствовали. Более того, за вмешательство не в свое дело, самовольство и обращение в высокие инстанции ничего доброго не услышали. Какие там награды и благодарности! Обошлось бы все тихо-спокойно: не отстранили бы от работы в Арктике… И вдруг вызов в Кремль. Меня. Шевелева. Легздина. Изумлению нашему и нашего начальства не было границ.

* * *

И вот мы в приемной Георгиевского зала Кремлевского дворца. За дверью заседание ЦИК СССР. Мы ждем долго. Нам неловко. Абсолютно не представляем, что будет дальше. Волнуемся. Пугает, главным образом, неизвестность и слишком уж торжественная обстановка.

Внезапно раздается шум за дверью, она широко распахивается, в приемную выходят люди — мы понимаем, что объявлен перерыв. К нам подходит кто-то, очень внимательный и вежливый, спрашивает наши фамилии и предлагает пройти с ним в зал. Идем. У всех троих деревянная походка и напряженные лица. Нас провожают взгляды, любопытные, но, кажется, доброжелательные, это успокаивает. Идем через зал, к авансцене, нам показывают места на небольшом возвышении за президиумом. Мы чувствуем себя ужасно глупо, сидя на пустой сцене, лицом к пустому залу. Первым входит человек, хорошо знакомый нам по фотографиям, — секретарь ЦИК СССР товарищ Енукидзе, «рыжий Авель», как его назвали товарищи по партии, политкаторжане: рыжий для грузин — редкость. Это он звонил мне домой в Ленинград. (Впоследствии участь его была трагична, как и многих представителей грузинской партийной, и не только партийной, и не только грузинской, интеллигенции.) Енукидзе подходит к нам со списком, спрашивает, кто есть кто и, очень приветливо улыбаясь, жмет нам руки.

Секретарь ЦИК СССР товарищ Енукидзе, «Рыжий Авель» (Всего через несколько лет ожидала его, как и многих, многих других, трагическая участь…)

Буквально через несколько минут раздается звонок, и зал быстро заполняется. Перед нами, чуть ниже нас, садятся на свои места члены президиума. Здесь ли Сталин? Где он будет сидеть? Почти все места уже заняты. Внезапно вижу его, скромно сидящим в одном из боковых кресел первого ряда. Не в президиуме! Но вот он поднимается, не торопясь идет на сцену, никто не встает — все-таки еще 33 год! Но уже все взгляды на него, и наши тоже. Председатель ЦИК СССР Михаил Иванович Калинин объявляет заседание открытым.

— Среди нас, — говорит он, — находятся наши товарищи-полярники, представленные к правительственным наградам.

Затем он называет нас, первым — Марка Шевелева, затем Якова Петровича Легздина, третьим — меня. В зале молчание. Мы сидим на своих местах. Всем, кроме нас, очевидно хорошо известен ритуал, по которому развертывается действо. Михаил Иванович берет коробочку с орденом и делает знак Шевелеву. Тот подходит, Калинин выходит ему навстречу, еще раз называет его фамилию, объявляет, что награждается он «за успешное зимнее плавание ледокола “Красин” и спасение бедствующих промышленников Новой Земли». Левой рукой вручает орден, правой жмет руку. Калинин не улыбается. Он исполнен чрезвычайной серьезности, сознания важности, государственной значимости совершаемого. И какой-то глубокой симпатии, интереса, уважения к человеку, удостоенному столь высокой награды. Орден Трудового Красного Знамени был учрежден сравнительно недавно, в 1928 году, утверждал новое, невиданное нигде и никогда отношение Советского государства к человеку труда, трудовому подвигу. (Звание «Герой Советского Союза» было введено чуть позже…) Марк идет на место. Зал торжественно молчит. Я уже понимаю, что приветствовать нас будут после окончания процедуры награждения всей группы. И правда. С Легздиным повторяется все точь-в-точь: серьезный Калинин, вручение ордена, рукопожатие, доброжелательное молчание зала.

Волнение мое достигает предела. Сейчас назовут меня. Кажется, волнуюсь больше, чем когда шли в пургу по ледниковому щиту и тащили Курта… Так и есть. Михаил Иванович приглашает меня. Я подхожу. Он уже подает мне заветную коробочку: орден Трудового Красного Знамени № 428. Я, словно в тумане, слышу его слова: «За самоотверженную помощь бедствующим новоземельским промышленникам» — и уже протягиваю руку, чтобы взять, но не успеваю… Заминка. Нарушение ритуала. Раздается негромкий, но слышный всему залу удивленный голос с грузинским акцентом:

— Такой молодой!..

Мне хотелось бы воспроизвести эти слова в их неповторимой интонации с длинным, протяжным «а» в первом слове, с двумя ярко выраженными «а» во втором:

«Т-а-а-кой маладой!».

Рука М. И. Калинина останавливается на полпути, моя, протянутая ему навстречу, повисает в воздухе. Мгновенно, неузнаваемо изменившееся лицо. И таким оно останется в моей памяти навечно. Растерянное, жалкое, искаженное страхом и… это странно, странно, мне не верят, когда я рассказываю, но я видел — ненавистью ко мне, виновнику происшедшего.

Пауза, мне казалось, бесконечно затягивалась. Зал напряженно молчал. И тут снова тот же голос:

— В чем дело?.. Вешай… Вешай…

И рука снова тянется ко мне. Но не отдает коробочку, как моим товарищам. Мне прикрепляют орден к левой стороне груди, и я чувствую, как руки, делающие это, дрожат. В лицо Михаилу Ивановичу я смотреть не могу и смотрю на Сталина, который одобрительно кивает и улыбается. Становится ясным, что «такой молодой» — это не осуждение, а одобрение. (К слову, я выглядел для своих 28 непростительно молодо, почти мальчишкой.) И в зале улыбающиеся лица, шутливые замечания, аплодисменты.

Я иду на место. И, конечно, счастлив своему ордену, тогда еще редкому и такому почетному. Но остался в душе осадок, и избавиться от него я уже не мог. Все вновь и вновь звучал негромкий отчетливый голос:

«Т-а-а-кой маладой!»

И вставало перед глазами неузнаваемое лицо «всесоюзного старосты», нашего президента, главы государства…

Михаил Иванович Калинин — Председатель ЦИК СССР, «всесоюзный староста», наш президент, глава государства…

Тогда, именно тогда, впервые закралась мысль: все ли у нас так, все ли правильно? Не САМОДЕРЖЕЦ ли новый появился? Мне все-таки удалось тогда приглушить эту крамольную мысль. Она всплыла снова и осветила эту сцену из прошлого пронзительным светом в другое время и в другом месте — в камере № 69 на Шпалерной в 1938 году, где я провел в одиночке и полной неизвестности почти четыре месяца. А мы изо всех сил старались подавить, приглушить самую мысль об этом, малейшие сомнения…

А если бы не подавляли?.. Можно ли было тогда еще все это остановить? Кто нам на это ответит?..

Продолжение

Приложение
Краткая биография педагога, исследователя и ученого
Михаила Михайловича Ермолaева (29.11.2005–24.11.1991)
составлена Еленой Михайловной Лысенко (Ермолаевой)

М.М. Ермолаев родился 29.11.1905 г. в Краснодаре (Екатеринодаре) в семье военного инженера электрика. После окончания школы в 1922 г. поступил в Ленинградский Политехнический Институт им. М.И.Калинина.

В 1924 году во время большого Ленинградского наводнения, работая в аварийной бригаде института, простудился, заболел открытой формой туберкулеза, и выбыл из института. Профессор Штернберг (директор Туберкулезного института) рекомендовал ему уехать на Север. В августе 1925 года М. Ермолаев был зачислен в штат в Ново-Земельской экспедиции на Шхуну Эльдинг в качестве коллектора-геолога и топографа.

Так началась его работа в Арктике. В 1928 году М.Ермолаев поступил на заочное отделение Геофака ЛГУ. В 1932 г. был назначен начальником полярной геофизической обсерватории Русская Гавань. В том же году стал действительным членом международного общества Аэроарктик, а 22.11.1932 был избран действительным членом Географического Общества США.

В 1934 году вместе с Р.Л.Самойловичем организовали в ЛГУ кафедру Полярных Стран. До 1937 года М.Ермолаев читал на ней лекции по гляциологии и др. В 1935-37 гг. был участником высокоширотных экспедиций В 1937 году был утвержден Секретарем Арктической секции Мирового Геологического Конгресса.

08.07.1938 года работа в Арктике была прервана арестом (ст. 58 пп. 6,7 УК РСФСР). С января по 11 ноября 1939 года судим Военным трибуналом Ленинградского военного округа Осужден на 12 лет тюремного заключения. «Приговор окончательный обжалованию не подлежит». 22.02.1940 г. дело было прекращено за отсутствием состава преступления, оправдан, освобожден. В ЛГУ восстановлен на работе в качестве доцента на кафедре академика Л.С.Берга. 25.08.1940 снова арестован по обжалованию Берием решения Верховного Суда СССР от 22.02.1940 г. Без суда «особым совещанием» по ст. 58 пп. 10,7,11 приговорен к ИТЛ сроком на 8 лет. Дважды сокращали срок — на 1 и на 2 года. 18.01.1944 был освобожден из лагеря, но оставлен на месте в качестве вольнонаемного. В июле 1945 г. выехал в Сыктывкар к семье.

7 апреля 1953 г. получил амнистию. В связи с этим ему была разрешена прописка в Архангельске. 5 января 1955 г. М.Ермолаев получил извещение Прокуратуры СССР о полной реабилитации по 30-12 1940г.; 24-П 1951 г. «Прекращены за отсутствием состава преступления с полной реабилитацией Вас по этим делам».

В 1954 году М.Ермолаев вернулся в Ленинград, где занялся преподавательской и научной деятельностью. В 1965 г. защитил диссертацию на степень доктора геолого-минералогических наук. В 1970 году на всесоюзном съезде Географического общества АН СССР было принято решение об организации кафедр географии океана в двух университетах страны и М.Ермолаев перешел по конкурсу из ЛГУ в КГУ, где он был избран заведующим кафедрой Географии океана.

В 1983 году, после смерти жены, вышел на пенсию и переехал в Ленинград к дочери, где он продолжил работу над книгой «Воспоминания». Его правой рукой стала Т.Львова (член Санкт-Петербургского Союза журналистов), с которой его связывала давняя дружба еще с 60-х годов по телепередаче Турнир «СК», где она была редактором программы, а он участвовал в ней как председатель Коллегии Справедливости. Работа над книгой была прервана продолжительной болезнью М.Ермолаева. 24 ноября 1991 г. М.М. Ермолаева не стало.

Print Friendly, PDF & Email

8 комментариев для “[Дебют] Михаил Ермолаев, Тамара Львова: Три главы, в книгу об Арктике не предназначенные. Из воспоминаний М.М. Ермолаева

  1. Еще одна удивительная история в удивительной стране. Какие мощно прописаны характеры — парой слов, одной фразой. Очень здорово!

  2. Потрясающе.
    И это все пережил, совершил, выстрадал, преодолел один человек.
    Спасибо!

  3. Публикация очень интересная. Эти «штрихи к портрету» М.М. Ермолаева в то же время и «штрихи к портрету» ВРЕМЕНИ. Времени трагическому и героическому. В этом какой-то загадочный парадокс истории. Ведь действительно (помните песню: «Когда страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой»?) — БЫЛО!!!..
    Но самое поразительное то, что ГЕРОЕМ становились и БЕЗ ВСЯКОГО ПРИКАЗА, просто по велению души, совести, чести, как ГЕРОЕМ стал совсем молодой тогда ученый-полярник, «Начальник Новой Земли», Михаил Ермолаев, о котором рассказывает публикация «Мастерской».
    Куда это все ушло»… И когда?..
    Жду продолжения.
    Михаил Адамский

  4. Виктор Гуревич
    Россия — 2016-01-06 17:32:52

    Немного в сторону. Может быть, кому-нибудь будет интересно.
    Цитата из второй главы моей книги «Челябинская баллада, или Как это делалось тогда» (С.-Пб.: 2007).
    Впервые о планировании репрессий солдат срочной службы Советской Армии Виктор Гуревич узнал от майора милиции – случайного попутчика в вагоне поезда, когда возвращался в декабре 1956 г. в свою войсковую часть из десятидневного отпуска. Майор рассказывал, как в 1936-37 гг., будучи еще лейтенантом, служил в глубинке Западно-Сибирского края, и как трудно было выполнять директивы первого секретаря крайкома Р.И. Эйхе, предписывавшего найти и арестовать заданное количество «кулаков» и других «врагов народа». Пришлось, например, однажды для выполнения плана арестовать крестьянина, которому помогала по хозяйству племянница, его обвинили в использовании наемного труда.
    Позже майор служил особоуполномоченным НКВД на Дальнем Востоке, арестовывал командиров армии Блюхера – Енукидзе (как он утверждал, брата Авеля Енукидзе) и Я.З. Покуса (сам Блюхер для ареста был вызван в Москву) – и составлял на них обвинительные заключения. Не стесняясь случайных попутчиков, рассказывал, как посадил Енукидзе в карцер, а при обыске в квартире Покуса взял «на память» золотые часы – ведь все равно пропадут…
    Сейчас майор ехал в Москву для объяснений в Генеральной прокуратуре и дрожал за свою судьбу. Родом он был из Восточной Сибири, с верховьев Лены; в свое время его отца учил грамоте не кто иной, как политический ссыльный Лев Троцкий, служивший там приказчиком в деревенской лавке…

    Сегодняшнее добавление к этой цитате: за что Енукидзе попал в карцер.
    По рассказу майора, при составлении обвинительного заключения по делу Енукидзе (далее – Е.), состоявшего в 20-х годах одну из оппозиционных платформ в ВКП(б), (если мне не изменяет память, «платформу 46» – В.Г.), он спросил у Е.: «Как же это вы проявили такую несознательность?» На это Е. вспыхнул и ответил: «Да я прочитал больше марксистской литературы, чем ты сам вместе со всем своим г….м весишь!» За это майор (тогда лейтенант) его и наказал…

  5. Б.Тененбаум: выполняя просьбу В.Гуревича, ставлю его отзыв:

    Виктор Гуревич
    Россия — 2016-01-06 12:57:15

    Ценнейший исторический материал, мастерски изложенный и хорошо иллюстрированный, Мизансцена Ермолаев–Калинин–Сталин стоит перед глазами, как живая. Портрет Калинина с «колючим и в то же время трусливо-настороженным» (c) взглядом прекрасно ее дополняет. Портрет Енукидзе, одного из близких друзей Сталина – большая редкость.
    Благодарность (посмертная) герою повествования Михаилу Ермолаеву, спасибо публикатору Тамаре Львовой и оформител-ю (-ам).

  6. Как полярник, многократно зимующий на одной широте с Петуховским архипелагом и в 500 – 700 км от Русской Гавани, утверждаю, что М.М.Ермолаев сильно поскромничал.
    Что на самом деле означает, когда среди случайных, «…завербованных людей, в том числе, жителей Кубани и Северного Кавказа, не имевших элементарных представлений о жизни и поведении человека в Арктике» строго распределили продукты и только четверым выдали оружие?
    Это означает только одно: там был железный порядок и непререкаемый авторитет начальника. Какими средствами это достигалось?
    Убеждением, верой в правоте своих решений, необыкновенной твердостью характера, тактом. Ситуация там была близка к катастрофической, при которой очень возможна паника и проявления животных инстинктов. Нужно обладать огромным мужеством в сочетании с глубокой тактичностью, чтобы настроения в замкнутом коллективе сбалансировать.
    Похожая ситуация была при открытии Южного полюса. Но те англичане все без исключения были опытными полярниками, а руководил ими матерый профессионал.
    А здесь: «…я выглядел для своих 28 непростительно молодо, почти мальчишкой»
    Учитывая недавнюю открытую форму туберкулеза, необыкновенной силы духа был этот молодой человек, М.М.Ермолаев.

  7. Авель Енукидзе был арестован и расстрелян довольно скоро по так наз. Кремлёвскому делу: о «засорённости» интеллигентного слоя Кремля (библиотекари и проч.) «бывшими».. Естественно, готовившими заговор против Сталина. Какое-то отношение к их назначению имел либерал Енукидзе. Возможно, что дело было в Енукидзе, от которого Сталин желал избавиться.

  8. Какой поразительный человек, и какая поразительная история …

Добавить комментарий для Б.Тененбаум Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.