Олег Аранович: Стихи II

Loading

Стихи II

Олег Аранович

НАКАНУНЕ

Мы идём на дуэли, — зачем, если смысла в них нет?
Побеждает не тот, кто был прав, а кому пофартило
На безумный вопрос — богохульный, но точный ответ:
Изменить этот мир даже Богу уже не под силу.

Заползает в окно полумёртвый от стужи рассвет.
Посидим на дорожку, — глядишь, доживём до капели,
Я уже зарядил, подобрав по руке, пистолет,
Мне пора выходить, чтоб проследовать к месту дуэли.

Мне проследовать нужно, а, значит, оставить следы,
О, всевидящий Боже, жандармом за нами следящий!…
Привязалось словцо — не накликать бы в рифму — беды,
Где же мой секундант, где последний мой друг настоящий?

Он влезает в карету, коротенькой трубкой сопя,
Предлагает глоток ароматной вишнёвки, — согреться…
Цвета крови вино, но я пью его, сердце скрепя,
Чтоб прогнать холодок, угнездившийся где-то под сердцем.

Я скупыми глотками стакан осушаю до дна,
Осознание фарса приходит ко мне в полной мере:
Все мы вечно грешим, так, простите, какого рожна
Мы к барьеру встаём, вопреки нашей собственной вере?

Обращение к Богу с молитвой:»Всевышний, прости!» —
Не раскаянье вовсе, а глупая наша попытка —
По дороге к Творцу все следы за собой замести,
А следов этих, скажем помягче, осталось с избытком.

Выстрел, кровь на сорочке и жгучая боль в животе,
Не унять мне теперь пересуды болтливых соседок…
И уже ни друзей, ни вина, ни постельных утех —
Понимание Бог почему-то даёт напоследок

ПОДРАНКИ

Городок беспробудно и жёстко гудящих мужчин,
Где полно слишком жёстко и рано разбуженных женщин..
Я сюда завернул в силу ряда неясных причин,
И в кафе на углу был тобою случайно замечен.

Наша жизнь — как баланда в тюрьме: в ней не густо чудес,
В ней для вкуса всегда не хватает то соли, то перца.
Мы живём себе тихо, и звёзд не хватаем с небес,
Но с небес получаем Амура стрелу прямо в сердце

Я спокойно и чинно у стойки за пивом сидел,
Ты клевала мороженное в вазочке ложечкой белой.
И, похоже, мы оба попали с тобой под обстрел,
И без промаха били Амура волшебные стрелы.

Мы пытались спастись и бежали на улицу, в ночь,
Как бегут в кинофильме герои от бомб, или танка,
Мы по улицам шли и пытались любовь превозмочь,
Обречённые на невозможность расстаться подранки.

Мы пытались повязки на раны свои наложить,
Потеряв в тех попытках, от крови почти половину
Что же делать подранкам, которым на свете не жить
Друг без друга? — связать свою кровь и судьбу воедино

Мы трепались за жизнь, а потом неизвестно о чём,
И тянулся наш трёп «ни о чём» золотой канителью,
Наша общая кровь билась в жилах горячим ключом,
И скрипучий диван стал нам первой совместной постелью…

МОИМ ДРУЗЬЯМ

Каждый был когда-то молод
И, запретам вопреки,
Вёл девчонку в зимний холод
В летний домик у реки.
Есть кровать, вина бутылка,
Есть рефлектор на полу…
Вы друг друга грели пылко
Под иконою в углу.

И взирал святой сердито
На греховной страсти пыл,
Может, кем-то всё забыто,
Но ведь ты-то не забыл?
Ту любовную истому,
Звон в ушах и стук сердец,
Скрип пружин и стон знакомый,
Предвещающий конец.

Пусть святой сулит вам взглядом
Сто столетий адских мук,
Что вам ад, пока вы рядом,
Что вам призраки разлук.
Ваша мудрая беспечность:
Есть рефлектор и кровать,
До утра осталась вечность —
Так чего ж ещё желать?

Сколь воды, или песчинок
С этой ночи утекло,
Что за камень без причины
Выбил памяти стекло?
Вновь горит любовный голод —
Не дадут душе пропасть:
Летний домик, зимний холод,
Полыхающая страсть.

ФУГА БАХА

Где-то город штурмуют и грохот баллист,
Где-то бредит больная подруга,
Ну, а здесь нота к ноте ложится на лист
Неземная, но страстная фуга.

Ты садишься порою за старый клавир,
Наполняя вселенную звуком,
Из осколков чудес возводя новый мир,
Где неведома крестная мука.

Нас всегда призывает куда-то набат,
Иль гудки опостылевших фабрик, —
Нам всю жизнь о работе и долге твердят,
А в душе у нас — вечный декабрь.

Там, где — пламя свечей, аромат хвойных лап,
Ёлка детства со всей мишурою, —
Ощущение счастья без яда утрат,
Когда жизнь нам казалась игрою

Пусть всегда наша жизнь — пир средь вечной чумы,
Рядом дохнут от голода дети,
Но под фугу твою забываемся мы,
Забывая все беды на свете.

И сползает слеза за слезой по щеке,
И нам чудятся запахи Рая… —
Это старый приёмник стоит в уголке,
Там орган фугу Баха играет.

Диптих
ДИАГНОЗ

Ты в снах обречён возвращаться всё время туда —
В тот миг — ощущенья бессилья и чёрного горя,
В момент пониманья, что сладкое слово — года,
На месяцы, дни и минуты заменится вскоре.

Ты шёл отупело вдоль моря, держа на маяк,
И в тысячный раз разбирал и считал варианты,
Но вся твоя сила и опыт сегодня — пустяк,
И вряд ли помогут друзей доброта и таланты.

Рентгеновский снимок безмолвен, но опытный глаз
Мгновенно прочёл приговор беспощадно короткий:
Есть рак с метастазами, батенька, нынче у вас…
Вам можно курить, вам уже не напортит и водка.

Причина? Какая вам разница? Может быть, стресс,
Иль что-то другое , что жутко банально и просто…
На чудо надеяться можно, но сколько — чудес?
И сколько могил по всем старым и новым погостам?

ЭСТАФЕТА

Справедлив приговор, или нет — остаётся принять,
Что не чудес не бывает, не будет проявлена милость,
Дай-то Бог, чтоб детей удалось на прощанье обнять,
Приказать, чтобы жили, как жили — пусть всё изменилось.

Ты не всё завершил, но пора — твоё время пришло:
Пробежал, сколько мог, и пора передать эстафету,
Если есть сыновья, — это значит тебе повезло:
Значит, дал тебе Бог, сохранил твоё имя по свету.

Возложи свои руки на головы детям своим,
Собери всё, что есть, и отдай, как последний подарок,
Всё дерьмо в этом мире теперь разгребать уже им,
Ты сгорел, но твой свет для детей будет вечен и ярок.

Не цепляйся за жизнь, как за миску — со дна наскрести:
И любви и надежд тебе вдоволь отмерил Всевышний,
Ни о чём не жалей: ты успел сколько надо пройти,
И пора уходить, чтоб не чувствовать здесь себя лишним.

ДОРОГОЙ ДЛИННОЮ…

Главу склонив и опустивши плечи мы,
И бормоча под нос: «Господь, прости…» —
Идём, любовью прошлой покалечены,
Пытаемся до будущей дойти.

Любовь сгорела, словно в крематории,
И, что осталось Ей (да и Ему)? —
По горстке пепла…только вот история
Не учит никого и ничему.

Пожить бы тихо, душу не тревожа,
Брать, что дают, спокойно, с холодком…
Но что-то непонятное нас гложет
И начинаем от себя тайком

Ввиду нехватки острых ощущений
(Ну нет бы скушать с перцем ананас),
Опять искать на попу приключений,
Искать КТО плохо здесь лежит без нас.

Осколки пар по миру разлетаются
И ранят встречных на своём пути —
Когда в них сдуру кто-нибудь влюбляется,
Пускай на вид осколки не ахти…

Бросаем на осколки взгляды томные,
Мечтаем поскорей прижать к груди,
Но у осколков боли есть фантомные,
У них пожар и пепел позади.

И вместо счастья — страхи и сомнения,
И чёрт —те что мерещится порой,
Но всё это по недоразумению
Считается любовною игрой.

И в точности, как это было в древности,
Одна обмолвка в тишине ночной,
Из искры возгорится пламя ревности —
Ничто, ничто не вечно под луной.

Хоть после у психолога у дошлого
Нам растолкуют всё наверняка:
Небезопасны призраки из прошлого
И цепко держит мёртвая рука.

Но толку чуть. И безо всякой мистики,
Хоть ночь кругом, светло, как ясным днём
Не зря гласит бесстрастная статистика,
Что каждый третий брак горит огнём.

И вот опять, взвалив мешок на плечи мы,
И бормоча под нос:»Господь, прости…»
Идём, любовью прошлой покалечены,
Пытаемся до будущей дойти.

НИКОЛАЮ ГУМИЛЁВУ

… по сведениям, кои за давностью лет не поддаются проверке, кому-то из «красной интеллигенции», возможно, Горькому, удалось выхлопотать помилование для Гумилёва. Приказ был получен, когда осуждённых выводили на расстрел. Комендант тюрьмы из-за спин расстрельного взвода спросил: «Кто тут будет поэт Гумилёв?» последовал ответ: «Здесь нет поэта Гумилёва, здесь есть русский офицер Гумилёв, и он разделит участь своих товарищей!»

«…Только змеи сбрасывают кожу,
Мы меняем души — не тела»
(Н.С. Гумилёв)

Поэт Серебрянного века,
Тебе до стенки — два шага.
Двадцатый век из человека
Любого делает врага.

Стоишь в компании хорошей:
Полковники, профессора —
(Такую не купить за гроши,
Как водку в кабаке с утра.)

Что говорили: «Честь — священна!»
Что на дуэли шли за честь…
Увы, всё в мире этом тленно,
Примеров этому не счесть.

Стоят наставники-педанты,
Каких с тех пор, пожалуй, нет…
Вдруг крик хмельного коменданта:
«Кто будет Гумилёв — поэт?»

Лицей, стихи, погоны, слава,
Кресты «За храбрость» на груди…
Судьба даёт возможность?.. право?
Шагнуть ОТ стенки… отойди!

Что нам священная корова?
У стенки нам не до коров…
— «ЗДЕСЬ НЕТ ПОЭТА ГУМИЛЁВА,
ЗДЕСЬ ЕСТЬ ПОРУЧИК ГУМИЛЁВ!»

Бывает, жизни честь дороже,
А жизнь? Пускай горит дотла…
Лишь змеи сбрасывают кожу,
Поэты — грешные тела.

ФОРМУЛА БЕССМЕРТИЯ

От свеч и камина не много тепла,
Холодная тьма по углам притаилась.
Профессору Фаусту жизнь не мила,
Хоть всё, что обещано было, случилось

Неважно, что продана Чёрту душа:
Все счёты по сделке отныне закрыты,
И прибыль получена вся, до гроша —
В постели у Фауста спит Маргарита

Профессор превыше людских укоризн
Сидит и в уме уравненье выводит:
Вот здесь, в левой части — закончена жизнь,
А в правой, — что смерть всё никак не приходит

Вот здесь можно было бы корень извлечь,
Оставить за скобками всё, что случилось…
Он что-то бормочет, но сбивчива речь,
Лишь ясно, что смерть — это Божия милость

Мгновенье застыло и длится века,
И новых мгновений не будет, хоть тресни —
Какого я, Боже, свалял дурака:
Уж лучше подохнуть, чтоб снова воскреснуть!

Чтоб новая жизнь, как река понеслась,
Чтоб снова почувствовать первую ласку,
Чтоб снова красотка тобой увлеклась,
Хотя б остракизмом грозила огласка…

Застывшего времени сладенький вкус —
Попробуйте есть перемёрзший картофель,
И знать, что не будет иных тебе чувств,
Лишь слух, чтобы слышать, как рад Мефистофель

ПИСЬМО ИЗ РИМА
(памяти Иосифа Бродского)

Что сказать тебе, богов любимец, Плиний?
Нынче жанр эпистолярный не в почёте…
Хорошо тебе, мерзавцу, среди пиний,
Ну, а я горю, как факел, на работе.

Я живу, как и тогда, в предместье Рима,
И в империи, и в жизни — всё, как должно,
Только что-то надвигается незримо,
А, вот что, понять покуда невозможно.

Вечно боги посылают нам проблемы,
Душит жалость, подступают слезы к носу:
Каково, старик, развитье вечной темы —
Писем нет, зато рекой текут доносы.

Цезарь ссорится и мирится с Сенатом,
Все по списку обвиняются в измене…
Впрочем, как там — в выражении крылатом:
О молчании, что ставит на колени…

Потому обычно ропщут легионы,
Этот ропот, как в горах, чреват обвалом.
Над крестами вьются тучами вороны,
А крестов у нас теперь стоит немало.

Нынче дружбу покупают за сестерций,
Потому-то нам друзей и не хватает,
Наше прошлое — в шкафу, за тайной дверцей,
А сегодняшнее роли не играет.

Мы всегда с тобой гордились тем, что можем,
Обходились без взаимных восхвалений,
И сегодня нам не нужно лезть из кожи,
Чтобы цезаря снискать благоволенье.

Что касаемо руин — так нам ли плакать?
И, уж точно — не пристало нам стыдиться:
Жизнь — война, а на войне бывает всяко…
Карфагеном, кстати, можно и гордиться.

Помнишь, Плиний, мы ни в чём не знали меры?
Жаль, что годы заставляют нас смиряться
Даже с тем, что нынче юные гетеры,
Нас с тобою не особенно боятся.

Боги слали нам немалые соблазны,
Кой-каким из них мы дружно покорялись…
Ну, а если нас с тобой ругали грязно,
То с ответом мы, как помнишь, не терялись.

Нынче остро ощущаем мы безмерность
Всех дорог, что не успели мы протопать…
Что нам жёны, так ли нам нужна их верность,
В амфитеатре, чтоб сидеть, актёрам хлопать?

Меч — в почёте, а стрела, известно, — дура…
Мы с тобою рисковать всегда не против,
Но комедии порезаны цензурой,
А с обрезков нас с тобой с души воротит.

Нам жалеть с тобою не о чем, мой Плиний,
Наша сила не зависела от власти,
Я приеду, стол накроем среди пиний,
И, вина хлебнув, умрём с тобой от счастья
.
Понимаешь, Плиний, в сущности, неважно —
Погребальный наш костёр далёк, иль близок,
Мы с тобою, не горюя о пропажах,
Будем вдаль смотреть, овеянные бризом.

ПОКОЛЕНИЕ ПОНЯТЫХ

«пока земля ещё вертится…»
(Б. Окуджава)
«смеешь выйти на площадь в свой назначенный час?»
(А. Галич)

Мы выезжаем в лес на слёт, у нас мероприятие:
Неразрешённых песен спеть, да водочки хлебнуть…
Нас ждут палатки и костры, и жаркие объятия,
И песни, от которых нам сегодня не уснуть.

Мы в тоги диссидентские сегодня наряжаемся
И фиги из карманов вынимаем у костра.
На площадь звать не стоит нас: мы с этим облажаемся,
Но здесь мы все — герои, аж до самого утра!

Сражаться в сказочной игре мечами деревянными —
Готовы мы: ведь знаем, что не ранят нас они,
А после хором голосить про губы окаянные,
Забыв, что окаянными к тому ж бывают дни.

Споём про перекаты мы, про горы и про лодочку,
Про то, как ещё вертится наш шарик дорогой…
Грустим мы о несбывшемся у костерка под водочку,
Ну, а на площадь — пусть выходит кто-нибудь другой.

Дай Боже понемногу всем — за смелые сомнения,
Мы жили, пели, мучились не менее святых…
А нынче постарели мы и жаждем утешения —
Больное поколение безгласных понятых.

УГОЛОК РОМАНТИКИ
(танго)

Здесь потолок, разбухший от дождей,
Дверь коротка, всегда сквозит с порога,
И гипсовые бюстики вождей —
На этажерке в комнате убогой

И в комнате всегда полутемно,
И лампочка, как-будто — в полнакала,
Единственное мутное окно
Глядит на стену местного централа

Хозяину централ весьма знаком:
Он там провёл немало зим и вёсен,
О чём трепать не любит языком —
Ну, разве что за рюмкой кто попросит…

Он двери открывал и закрывал,
И в кандалах волок по коридору,
По лестнице, ведущей вниз в подвал —
На место исполненья приговора

Он книги и журналы покупал
И был всегда любых событий в курсе,
Он много бывшей власти свёл в подвал,
И руку у неё держал на пульсе.

И кто-то припадал к его ногам,
А кто-то выл и матерно ругался.
Он злобы не испытывал к врагам,
Всегда шутил и мило улыбался

Для каждого умел найти слова,
ДонЕльзя подходящие к моменту…
Напарники твердили: «Голова!»
И звали за глаза интеллигентом.

Он так любил подвальный полумрак:
Ведь всё, что в полумраке — романтично,
Он рассказать умел об этом так,
Что все смеялись,…правда, истерично…

Но шли года, поток пересыхал:
Он вёл в подвал всё меньше и всё реже,
А потому, наверное, считал,
Что коммунизм уже вот-вот забрезжит.

Он умолял на пенсию не гнать,
Хоть захромал и растерял харизму,
Что ж, опыта ему не занимать:
Он — практик построенья коммунизма.

Уйдя в отставку, начал выпивать,
Спустил библиотеку за бесценок,
Как горько ему нынче доживать
Без тех, подвальных, милых сердцу сценок…

Как тягостно на пенсии ему:
Жизнь пронеслась, а счастия всё нету,
Нет допуска в родимую тюрьму,
Прошенья о работе — без ответа.

От сырости разбухший потолок,
Сквозняк и освещенье в полнакала —
Не комната, а — красный уголок
Романтики расстрельного подвала.

ДЕБЮТ

Нам уже всё равно,
Что теперь происходит на свете,
Нас качает вино,
Или просто на улице ветер?

Ведь сегодня мы вновь
За оградой ненужных сомнений
Хоронили любовь,
Чтоб избавить себя от волнений.

Вот под крики ворон,
Мудрых птиц, предвещающих горе,
Мы идём с похорон
И читаем опять на заборе:

Однозначный ответ
На любую из просьб наших вечных —
Односложное «нет»
С эротическим смыслом конечным.

Поклоняясь тельцу
Золотому, иль празднуя труса,
Все мы рвёмся к концу,
Пусть не принято спорить о вкусах:

Тот конец нам всегда
Обещает ни много, ни мало,
Что не будет вреда,
Будет, максимум, чьё-то начало…

Глядя в плоскости призм,
Видя жизнь, как кристалл на расколе,
Обретаем цинизм,
Как лекарство от нажитой боли.

Ведь любое из чувств —
Это сумма иных компонентов,
Даже веточки хруст
Состоит из отдельных моментов.

Схоронили любовь,
Ну, и что нам в итоге осталось?
Лишь надежда, что кровь
Разогреет нам чья-нибудь жалость.

Пусть надежда глупа
И стоит на фундаменте веры,
Ну, а вера слепа
И уродлива — хуже химеры.

Так куда мы идём,
За спиной оставляя погосты?
То ли сделать заём,
То ли в гости к кому-нибудь просто,

Чтобы, выпив «За дам!»
С новой жертвой забраться на ложе,
Пусть она по годам —
Ровно втрое сегодня моложе…

Нам нельзя уходить —
Ни петлёй, ни стволом пистолета:
Мы обязаны жить,
Как бы тягостно ни было это

Пусть корёжит нас боль,
Всыплем в рану щепотку цинизма…
Встанет стрелка на ноль,
И начнётся отсчёт новой жизни.

СОТВОРЕНИЕ ГОЛЕМОВ

Из невзрачной и мажущей глины
Сотворить то, что служит века…
Пачкать руки богам не по чину,
Божье дело — валять дурака.
И слова не особенно броски,
Но поэма — кувшину сродни:
Если слово даёт отголоски,
То столетья живёт, а не дни.

Сколько раз нам давали советы:
Придержать, что летит с языка,
Нас не боги притянут к ответу,
И не боги нам влепят срока.
Нет у нас ни наград, ни регалий,
Так уж исстари заведено,
Но не боги горшки обжигали,
Чтоб хранить в них вино и зерно.

Есть зерно, будет хлеб для живущих,
Только, чья, извините вина,
Что для многих, не строем идущих,
Хмель от слов посильнее вина.
Их слова пробирают до дрожи
Среди жаркого летнего дня —
Значит, Слово прошло через Обжиг,
Гончары и поэты — родня.

Словно кем-то наложены чары,
Но глазами их не увидать:
Рифмы крутятся кругом гончарным,
Чтобы новую форму создать.
Просто вылепить дел половина,
Только как эту форму сберечь?
Чтоб звенели и Слово и Глина,
Нужно адское пламя и печь.

Пусть нас нынче задвинули в угол,
Чтобы там зарастали мы мхом,
Мы из глины наделаем кукол,
Оживим их звенящим стихом
И ожившая звонкая глина
Побредёт по просторам страны,
Из которой ушла половина
Гончаров, что для жизни нужны

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

День рождения старого дурня,
За которым и смерть не спешит —
Все друзья, кто— в могиле, кто — в урне,
Ну, а он всё живёт и грешит

Он тоскливо листает альбомы:
Больше не с кем тряхнуть стариной,
Никого, даже дальних знакомых,
Чтоб беседой разбавить вино

Я к нему забегаю порою —
Покалякать о тех временах,
И послушать, как был он героем,
Как скатился до самого дна

Он не слишком-то строг в выраженьях,
А порой откровенно грубит,
Вспоминая о славных сраженьях,
И жалеет, что не был убит

Он о Боге бурчит с укоризной,
Пока мы с ним огурчик грызём:
Очень трудно быть пешкой в отчизне,
По которой гулялось ферзём

Он, конечно, не праведник в белом,
Но я к грубости тоже привык,
Он мечтает купить «парабеллум»
И не маяться больше в живых

Но при пенсиях нищей державы —
На вино, дай-то Бог наскрести,
А верёвка ему не по нраву:
По-солдатски желает уйти…

Ты получишь подарок сегодня:
Так сбывается сказочный сон,
Как последнюю милость Господню —
Пистолет, где остался патрон

ЧЁРТОВ ЗАМОК

Здесь в небесную твердь превращается синее небо,
Здесь земная вода разбивается вдрызг о гранит.
Ни травы, ни кустов…ни тебе винограда, ни хлеба,
Лишь в сернистом тумане багровое солнце парит.

Ветерок донесёт запах серы и йодистой соли,
То ль рассвет, то ль закат — не поймёшь, чёрт его разберёт.
И тропинка наверх, где скала в рамках дьявольской воли
Превращается в замок, в котором сам Дьявол живёт.

Он сидит у стола, где и мясо, и гады морские,
Где закускам и винам потерян осмысленный счёт.
Вечно юный старик, принимающий души людские,
Что приходят к нему, когда помощи Бог не даёт.

Понимающий всех. Ненавидимый Богом наследник,
Что в наследство, не морщась, все грешные души берёт…
Говори обо всём: здесь любой, кто пришёл — собеседник,
Уважаемый гость — ну, а гостю — тепло и почёт.

Не нужны пропуска, не нужны ордена и заслуги,
Принимается всё: слезы горечи,…искренний смех,
Нет здесь Божьих рабов: ведь у Дьявола есть только слуги…
Отслужил — отдыхай, ну, а стол одинаков для всех

Бог создал этот мир, где сжигают и топят младенцев
За грехи их отцов… где толкают в огонь матерей,
Невзирая на то, что младенец пока что — под сердцем…
Богом созданный мир — для людей мог бы быть и добрей.

Бог отчаянно строг, хотя добр бывает…(по слухам),
Он, создав Человека, как сына его возлюбил.
Кто б чего ни сказал, ни творил, — не ведёт даже ухом ,
Будем всем Страшный Суд…(правда, дату назначить забыл).

Так кого же судить? Все — по Образу, все — по подобью:
Есть свободная воля — так можно устроить потоп…
И по воле, по Божьей, иприт, иль иное снадобье,
Принести в это мир — Бог к такому раскладу готов.

Будет праведным Рай. И прямое общение с Богом.
Но о чём говорить с Ним? Неужто о смертных грехах?
Да, поди и нельзя: здесь все с нимбом и в ангельских тогах,
Вечно славят Всевышнего в прозе, а также в стихах…

Будет грешникам Ад. Там огнём и железом пытают,
Но, похоже, тот Ад, волей Божьей давно на земле.
Где находится Рай, Бог забыл, или вовсе не знает…
И стоит Чёртов Замок на Богом забытой скале.

Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Олег Аранович: Стихи II

  1. Особенно понравилось последнее четверостишие. только я бы убрал ТОТ Ад, как будто их несколько.

    Будет грешникам Ад. где огнём и железом пытают.
    Но, похоже, что Ад, волей Божьей давно на земле.
    Где находится Рай, Бог забыл или вовсе не знает…
    И стоит Чёртов Замок на Богом забытой скале.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.