В отличие от обыденной жизни, где на одного М приходится в среднем чуть больше одной Ж, в науке на одного доктора приходятся порой десятки желающих его кандидаток в кандидаты. Разница количественная, но переходящая в мощное качество.
Шеф и его подруга, или
Любовь на кафедре и в лаборатории
(Сексуальное шефство и карьера женщин в научных учреждениях)
Психосоциологический трактат
Написано в 1969–1974 гг.
Борис Родоман
Продолжение. Начало
Глава 5
НАУЧНО-СЕКСУАЛЬНОЕ САМОИЗНУРЕНИЕ ЖЕНЩИН
Блажен, кто смолоду был молод
А.С. Пушкин
У молодой женщины, мечущейся между наукой и сексом, развивается синдром научно-сексуального самоизнурения — такое состояние, когда человек, предаваясь сексу и отдыху, терзается мыслями о незаконченной научной работе, а работая, обуревается сексуальными позывами и стремлением к развлечениям. Синдром научного и учебного сексуального самоизнурения возможен лишь у тех, у кого рабочее время административно не отделено от свободного: у студентов и аспирантов в дни, месяцы и годы, предоставленные для написания курсовой, дипломной работы или диссертации, для подготовки к экзаменам; у научных сотрудников, пользующихся библиотечными днями, аспирантскими и экзаменационными отпусками. Синдром этот развивается у лиц обоего пола, но больше свойствен женщинам, о которых и пойдёт у нас речь.
Когда молодая жертва науки или учёбы предоставлена самой себе, перед ней становится дилемма: работать или развлекаться? Работа, как правило, такова, что её не выполнишь в один присест. Вообще же она неопределённа и бесконечна во времени, потому что обладает способностью к самовозрастанию: чем больше ты написал, тем дальше твоё сочинение от завершения, и приходится его обрывать на полуслове, чтобы уложиться в заданный срок, а если срок не ограничен, то и работа никак не может закончиться. Большинство из нас склонно жаловаться на недостаток времени для творческой работы, но как только мы его получаем, оказывается, что мы не умеем им пользоваться. Главное же терзание состоит в следующем: что делать сегодня? Жить или работать? Если работать сейчас, то когда же жить? Трагедия заключается в том, что для накопления научного багажа и для апогея половой жизни нам предоставлено одно и то же время — молодость. Но у мужчины молодость длиннее и многократнее; кроме того, он может свои физические недостатки до некоторой степени компенсировать социальным положением и интеллектуальным влиянием на партнёршу, что женщине удаётся крайне редко.
Учёный не обязан быть сухарём и аскетом, но научная работа несомненно хотя бы в отдельные периоды требует аскетического образа жизни. Молодой учёный мужского пола может тешить себя мечтой, что после тридцати лет он позволит себе немного погулять. Женщина после тридцати никогда не наверстает того, что упустила раньше, и как бы хорошо ни сложилась в дальнейшем её личная жизнь, одна только мысль о том, что она, возможно, не до конца воспользовалась своей молодостью, будет отравлять несчастную до гробовой доски.
Работать или отвечать на позывы плоти? Женщина несомненно хочет работать, но это желание особого рода. Это не то желание, которое бывает у настоящего творческого работника, когда жалко ложиться спать, потому что не хочется прерывать поток мыслей; когда с работой расстаёшься как с возлюбленной; когда утром торопливо глотаешь кусок, чтобы поскорее засесть за пишущую машинку или бежать в лабораторию (если не удаётся там постоянно ночевать); когда «понедельник начинается в субботу» (братья Стругацкие).
Нет, конечно, нашей аспирантке такое состояние тоже известно, и не только по книгам, не только по знакомству с Шефом, но и немного по собственному опыту. И она испытывала моменты творческого подъёма, одна и в лучшие дни общения с любимым руководителем, но такие мгновенья, ощущавшиеся ею как счастье, были для неё всё же скорее исключением, чем правилом. В основном научная работа выглядит как тягостное выполнение неизмеримо большого и довольно расплывчатого задания, которое женщина сама позволила на себя возложить. Это как бы добровольная жертва; отказаться от её принесения нельзя хотя бы потому, что на неё уже затрачено много времени, которое, если прервать работу над темой, придётся считать потерянным. Таким образом, научная работа или уч ёба превращается для большинства молодых женщин в своего рода утончённое психическое самоистязание.
Когда девушка утром (точнее, перед обедом) садится за работу, она несомненно хочет работать, хочет этого как личность, рассматриваемая вообще. Однако её слабому и нежному организму, управляемому в значительной степени подсознанием, в данный момент работать не хочется. Чего же хочет она на самом деле? Она хочет захотеть работать. Хочет, чтобы кто-то привёл её в рабочее состояние. К сожалению (или к счастью) мужчины, отвлекающие молодую научную работницу телефонными звонками, способны только оторвать её от работы, что им в конце концов и удаётся, ибо девушка в глубине души сама хочет, чтобы ей помешали.
Помимо обстоятельств, явно препятствующих или способствующих работе дома и в библиотеке, существуют обстоятельства «благопрепятствующие», т.е. такие, которые формально работе не мешают, но позволяют отлынивать от неё под благовидными предлогами. Наукообразная девушка отмахивается от приятных предложений погулять, выпить, сходить в кино или в театр, принять у себя мужчину или посетить его холостую квартирку, но, как это ни парадоксально, охотнее принимает неприятные предложения: сходить в магазин, отнести бельё в прачечную, встретить приезжающую тётю или посмотреть за соседским ребёнком, потому что это выглядит как выполнение долга. Научная работа — это тоже долг. И вот один вид долга вытесняется другим. Альтруистический акт (помощь осточертевшей тётке) оценивается выше, чем эгоистический (помощь самой себе). Так хитрое и ленивое подсознание одерживает победу над слабым сознанием и наша молодая учёная погружается в бытовую суету. Разрываясь между работой и бытом, поминутно отвлекаемая, так и не приведшая себя в рабочее состояние, она наконец чувствует усталость и начинает понимать, что за оставшуюся часть дня всё равно ничего не сделаешь. Казалось, весь её организм только и ждал момента, когда она решит, что сегодня можно уже не работать. Тогда наша девушка отвечает на первый же телефонный звонок и предаётся сладостному разгулу. В следующий библиотечный или выходной день всё повторяется.
В самосознании девушки развивается научно-учебное ханжество: стремление уверить себя и других в том, что она любит свою работу и уч ёбу, показное старание. Она пытается доказать окружающим, что серьёзные цели у неё важнее секса и развлечений; она постоянно демонстрирует это, чтобы обмануть самоё себя.
Для человека, рационально организовавшего свою деятельность, нормальным является ритмичное чередование работы и отдыха при условии, что эти занятия не мешают друг другу. Тому, кто не получает от своего труда большого удовольствия, полезно на работе не отвлекаться мечтами об отдыхе, а на отдыхе не думать о работе. Творческому работнику и на пикнике не возбраняется обсуждать свои профессиональные проблемы, лишь бы это не наводило скуку на дамское общество. Обычно мужчины выбирают тему для разговоров по принципу: «На работе о бабах, с бабами о работе» (точнее, о дрязгах в рабочем коллективе). Но главное, что желательно и для сталевара, и для профессора философии — это чтобы работа и отдых не отравляли друг друга. Именно последнее и происходит с девицей, мечущейся в состоянии научно-сексуального самоизнурения. Развивается оно не изолированно, а на фоне всеобщей безалаберности и разбазаривания времени, представление о чём даёт нижеследующий
Типовой распорядок жизни молодого учёного
в научно-исследовательском институте
Понедельник. Лаборанток посылают на рынок за овощами для банкета.
Вторник. Защита диссертации благодарным аспирантом-целевиком с Юго-Восточной Периферии. Товарищеский ужин. (Чем ничтожнее диссертация, тем пышнее банкет. Для младших научных сотрудников из Нечернозёмной зоны это прежде всего возможность хорошо поесть). Сплачивание отдела или сектора. Начало установления новых неформальных контактов между учёными обоего пола.
Среда. Продолжение контактов в непринуждённой обстановке, тошнота и промывание желудков.
Четверг. Раскаяние, диета и постельный режим в библиотечный день.
Пятница. Всеобщее присутствие в коридорах и на лестничных клетках. Курение до одурения. Все спрашивают: «Ну, как добрались?»
Суббота. Обычно начинается с мигрени. Благородной попытке пожертвовать выходным днём ради науки мешают друзья, родственники, семья и домашние заботы, а иногда и приглашение Шефа пойти с ним в Дом учёных[1].
Воскресенье. Угрызения совести на пороге публичной библиотеки заканчиваются культпоходом в ближайший кинотеатр.
С понедельника описанный цикл возобновляется. Так проходят многие дни, месяцы, годы. Sic transit gloria mundi.
К научно-сексуальному самоизнурению примешивается общее разочарование в жизни, вызванное усталостью, выветриванием юношеских идеалов, личными неудачами и нуждой (см. гл. 3), и в результате у большинства научных работниц уже к 30 годам наступает научно-сексуальный климактерий — угасание первоначального научно-полового энтузиазма. Женщина начинает ощущать себя выпавшей в осадок, скатившейся на дно, и думает, что впереди уже нет ничего яркого; её покидает свойственное молодёжи постоянное ожидание и предчувствие лучшего будущего, она смотрит на дальнейшую жизнь скептически. Лишь большой подъём и редкая сплочённость коллектива, решающего важную проблему под талантливым руководством, может смягчить и отсрачить наступление этого печального периода у женщин.
Обывательское представление о какой-то противоположности и даже непримиримости эмоционального и рационального начал в человеке привело к тому, что наши девушки помещают любовь, красоту, романтику и вообще всякие чувства в область антирационального, противятся возможности внести порядок в свою повседневную деятельность. Самую мысль о вмешательстве разума в половую жизнь они считают кощунством, а того, кто это проповедует — циником, сухарём, неспособным к любви. Идеал девушки — это мужчина рациональный в работе, но самозабвенно— безумный в любви. Против этого не стоило бы возражать, если бы самозабвение всегда было искренним. К сожалению, чаще бывает наоборот. Сквозь глаза, прищурённые в момент экстаза, девушка не видит или не хочет видеть, как её якобы обезумевший от страсти партнёр поглядывает на часы, подсчитывает свои денежные затраты или прикидывает, под каким предлогом ему завтра увильнуть от свидания. Она ничего этого не видит и не слышит, ибо полна религиозной веры в могущество любовных заклинаний, которые легче заучить дураку, чем повторять человеку мыслящему[2].
Попойки, курение, вечерний кофе, бессонные ночи накануне экзаменов, расплата мучительным недосыпанием за каждый вечер, проведённый не в одиночестве, нерегулярность или длительное отсутствие полового удовлетворения, конфликты с родителями, страх забеременеть, аборты, недовольство работой и сослуживцами, изнурение учёбой не по призванию — и в результате неврозы, мигрени, выкидыши, больная печень до тридцати лет. Ещё сто лет такой жизни, и мы вымрем[3].
Кто же выведет девушек из ужасного физиологического беспорядка? Не школа, не лекции врачей в районном доме санитарного просвещения, не выступления академика перед молодёжью, не назидания родителей и не советы пенсионера, на себе испытавшего благотворность кефира и частых клизм. Все эти советы и предписания только усилят влечение к запретному и нездоровому, а их источник, кто бы он ни был, ассоциируется со старостью, импотенцией, трусостью, бедностью, скупостью[4]. Лишь очень хороший сексуальный партнёр, иметь которого посчастливится быть может одной женщине из сотни, способен не только удовлетворить её в постели, но и организовать всю её жизнь (подчёркнуто взволнованной читательницей[5]). О таком партнёре-руководителе мечтает, пусть бессознательно, чуть ли не каждая девушка, вокруг этого и вращаются все её помыслы и поиски. Вот тут-то мы и возвращаемся к проблеме сексуального шефства. Только твёрдое, последовательное, идущее до конца руководство может избавить девушку от физиологического беспорядка и научно-сексуального самоизнурения.
Если это не под силу официальному Шефу, его должен заменить теневой Шеф — муж или любовник женщины, способный организовать её деятельность в рабочей обстановке. Если женщина работает дома, то и её сексуальный Шеф должен торчать там же, буквально у неё за спиной, но в то же время не мешать ей, не превращать её в домашнюю хозяйку. Задача нелёгкая! Откровенно говоря, автору не известны способы её решения, так что идея теневого сексуального шефства остаётся пока чисто гипотетическим предположением. Быть может, для её осуществления необходим научный вариант того, что французы называют “ménage à trois”.
Бывает, что муж создаёт жене бытовые условия для работы дома и вообще в период аспирантуры: нянчит дитя, стирает пелёнки, бегает по магазинам. Это конечно хорошо, но это отнюдь не шефство. Подобные занятия укрепляют семью на короткое время, отсрачивая развод, но не решают основных проблем женщины в институте, и, что самое главное, даже если женщина гордится и хвастается своим мужем, она на самом деле его не уважает, ибо мы уважаем, как правило, тех, кто нами командует, помыкает и может без нас обойтись. На роль духовного руководителя женщины может претендовать лишь тот, кто от неё не зависит и способен доставить ей половое удовлетворение. Если бы такую женщину, боготворимую и лелеемую своим мужем, всерьёз и надолго позвал бы к себе любимый Шеф, она ушла бы без кол ебаний.
Из изложенного ясно, что мужьям научно-подшефных женщин приходится иногда нелегко. Лучше всего, когда этот муж — сам научный работник и руководит девушками. Тогда всё компенсируется и происходит лишь справедливый обмен научными идеями. Но если муж не имеет учёной степени и, более того, не получил может быть и высшего образования, то участи обоих супругов нельзя позавидовать. Даже если муж вовсе не ревнив, его будут нервировать отношения жены с Шефом. Тем более, честный труженик без вузовского диплома никогда не простит жене высшего образования. Он будет попрекать её при случае и, рано или поздно, при какой-нибудь ссоре, по какому-нибудь поводу, он её за это обязательно побьёт!
Один старенький профессор был настолько дряхл и скромен, что только сосал грудь своей аспирантке[6]. Мужу последней эти научные консультации очень не нравились, и он, сжимая кулаки, порывался размазать почтенного профессора по стенам его кафедры. Но аспирантка всякий раз удерживала любимого супруга.
— Подожди немножко, ведь тебе тоже нужны деньги. Можешь ли ты сам получить такую прибавку к зарплате? Не можешь, так не мешай мне действовать как надо, а если тебя заедает самолюбие, то пососи лучше грудь моей подруге.
Введение нового, прогрессивного метода оплаты труда научных работников, предусматривающего отмену надбавок за учёные степени и установление зарплаты по балльной системе, с учётом морального облика, несомненно положит конец такого рода извращениям в стиле научно-ис— следовательской работы. Но важен и другой вывод: учёную степень доктора наук и звание профессора надо присуждать мужчине до того, как он потеряет половые способности и интерес к женщинам, дабы он мог своевременно завести себе новую молодую жену с пышной грудью. Впрочем, ещё не ясно, удерживает ли профессора его хорошенькая жена от излишнего внимания к аспиранткам или наоборот подогревает, внушая уверенность. L’appétit vient en mangeant. Аспиранток молодая жена профессора тоже может подзадоривать, у них возникнет дополнительное желание его соблазнить. Вопросы эти наукой до конца не решены и нуждаются в дальнейшей экспериментальной проверке.
Предотвратить или значительно уменьшить становление невинных девушек и честных жён тру-щихся на скользкий путь научно-сексуальной карьеры помог бы, на наш взгляд, хорошо налаженный обмен жёнами в среде научных работников. Надо как можно скорее учредить Бюро по обмену жёнами (БОЖ) при Президиуме Академии наук на правах её отделения или института, а также соответствующие секторы в заинтересованных министерствах. (Всякое настоящее дело в нашей стране начинается не с отрицания отрицания и не с утверждения утверждения, а с учреждения учреждения). В дальнейшем можно централизовать дело обмена жёнами, передав его общесоюзному Министерству Любви и построив для него ещё одно гигантское здание на пл. Дзержинского (Лубянке). И тогда, быть может, обретёт новую интертрепацию украинская пословица, смысл которой, к сожалению, почти никто из кацапов не понимает: «На тобі, небоже, що мені не гоже», т. е., «Не хотите ли, уважаемый коллега, ознакомиться с ценными материалами?»
При поступлении на службу или в аспирантуру, при представлении диссертации и при переаттестациях следует сдавать в соответствующий (первый) отдел своё бордеро , т. е. список актуальных и потенциальных половых партнёров, дабы начальство сделало вывод о профессиональной пригодности работника, женатого поставило на очередь в БОЖ, а холостого — в соответствующий диспансер. Это очень пригодится и ускорит процесс оформления в других необходимых случаях, например, для выездов за границу.
Глава 6
ДОКТОРАЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ И САМОВОСПРОИЗВОДСТВО НАУЧНЫХ РАБОТНИКОВ
«Всё в женщине загадка, беременность — её разгадка», — так говорил Заратустра.
Ф. Ницше
Итак, мы видим, что описанное нами научное руководство есть особого рода форма любви. (С этим утверждением автора согласились все опрошенные им аспирантки). Мы назовём этот вид любви латинским термином Amor doctoralis — любовь докторальная. Это широко известная любовь девушек к докторам наук и льющаяся навстречу любовь докторов и кандидатов наук к девушкам.
Хотя половая любовь человека всё больше теряет связь с её первоначальным назначением — продолжением рода, угроза соответствующего исхода любовной игры сохраняет свою силу даже для тех, кто его тщательно избегает. Является ли беременность подшефной сотрудницы нормальным результатом научного руководства? Тщательно изучив необходимые материалы, мы со всей серьёзностью и ответственностью берём на себя смелость утверждать, что именно так и обстоит дело. Тот факт, что натальный исход шефства наступает относительно редко, говорит лишь о высоком конкурсе среди молодых тружениц науки. В отличие от обыденной жизни, где на одного М приходится в среднем чуть больше одной Ж, в науке на одного доктора приходятся порой десятки желающих его кандидаток в кандидаты. Разница количественная, но переходящая в мощное качество; из-за неё большинству научных сотрудниц приходится довольствоваться недокторальной любовью.
Одним из законов, движущих обществом, является стремление индивида достичь социального положения не ниже, чем у его родителей — закон неснижения социального статуса. Порядочная девушка, как бы она ни была глупа, не примирится с мыслью, что её муж будет занимать в обществе место худшее, чем её отец. Во избежание этого она порой решается на брак по расчёту. Отсюда вытекает наследование социального положения. Из повседневного опыта мы знаем, что сын профессора, избравший научно-вузовскую карьеру, не успокоится, пока сам не станет профессором, и пойдёт для этого на компромиссы с первоначальными остатками чистой совести, а сын академика, носящий ту же громкую фамилию, даже с довольно посредственными способностями, имеет много шансов стать академиком, если сам этого захочет или хотя бы не будет своему выдвижению противиться[7]. Правда, академики бывают известные и неизвестные, так же, как и скульпторы; кроме того, с ростом числа обладателей того или иного звания происходит девальвация (инфляция) степеней, дипломов, наград, но это уже особая тема. На помощь высоким чинам и титулам приходят новые, сверхвысокие, так же, как при инфляции денег выпускаются новые купюры с большим числом нулей при единице. Номинальное повышение дохода и/или чина при инфляции оных для большинства людей означает не подъём, а лишь сохранение прежнего уровня, но желание обладать упомянутыми благами от этого не пропадает, а напротив усиливается, так что все закономерности сохраняют свою силу.
Когда плод докторальной любви подрастёт, его надо будет устраивать в высшее учебное заведение. В какое же? Ну, конечно, прежде всего в то, где успешно подвизались его папочка и мамочка. За редкими исключениями, когда чадо само выбрало иную специальность, в большинстве случаев оно не решается, какой путь избрать, или заблаговременно прониклось вкусами родителей. В обоих последних случаях ему следует идти в родной вуз. И каким бы принципиальным не был раньше на приёмных экзаменах его папáхен, он отбросит всякий кодекс чести и трижды умоется грязью на глазах у своей кафедры, лишь бы протащить любимое исчадие. Ну, а если даже папá совершенно отмежуется от этого дела, но занимает в своей отрасли высокий пост, то подобострастные коллеги сами чуть не насильно протащат его сына или дочь на вакантное место и откроют перед ним (ней) зелёную улицу.
Этим я вовсе не хочу сказать, что в вузы могут поступать лишь дети, родственники и знакомые его работников. Простые подсчёты показывают, что это не совсем так. Если на каждого студента в среднем приходится один сотрудник, а у многих сотрудников имеется хотя бы по одному «ребёнку» или знакомому, это не исключает наличия среди работников вузов некоторого числа людей бездетных и нелюдимых, чурающихся знакомств, или не допускаемых к работе приёмной комиссии из-за их ненадёжности в деле сохранении государственной тайны. Фактически в вузы всегда поступали и будут поступать люди с улицы, и не все из них вновь выбрасываются на ул. Периферийную, Производственную и Школьную; многие остаются жить в резиновых домах Университетского проспекта, а процесс саморасширения вуза всегда в состоянии поглотить годичный прирост кадров. Науковеды утверждают, что научное учреждение, число сотрудников в котором перевалило за тысячу, ни в какой связи с внешним миром не нуждается. Его работники сами создают себе проблемы и сами их решают, публикуя результаты в своих же печатных органах. Это обстоятельство способно наполнить оптимизмом любого научного работника. И всё же self-made man не должен слишком радоваться. Нередко он лишь к концу жизни достигает того положения и тех возможностей для работы, которые иные наследуют.
И тут мы замечаем весьма важную, я бы сказал, глубинную роль научно-сексуального шефства: оно является важнейшим средством самовоспроизводства некоторой касты — профессорско-преподавательского состава и научных работников. С точки зрения биологии это вполне естественно. Вызывает сомнения лишь одно: нужно ли всем этим будущим и бывшим, потенциальным и актуальным подругам учёных целыми днями сидеть в аудиториях и лабораториях, наживая геморрой? Зачем им вставать по будильнику, прерывая половой акт <в момент, когда он протекает так хорошо>[8]; недожёвывать завтрак, загружать общественный транспорт, отнимать кислород у коллег, глотать табачный дым, дремать в учреждении? Не лучше ли работать дома за ту же или даже половинную зарплату, помогая мужьям как на научной, так и на обыкновенной кухне? Тогда многие из женщин смогли бы родить первого ребёнка до 35 лет и не так скоро бы дурнели, а мужьям не так часто хотелось бы их заменить.
— Так что же вы предлагаете? Какие ещё реформы?
— Предлагать реформы — не моё дело. Я оставляю эту привилегию за клубничными страницами еженедельных газет, содержащих при себе штат социологов. Как добросовестный учёный старого закала, чуждый фантазии, я ограничился лишь эмпирическим обобщением широко известных фактов и сдерживаю в себе позывы к прожектёрству.
Хотелось бы закончить этот трактат одним маленьким диалогом, который имел место на кафедральном мини-банкете после защиты кандидатской диссертации очередной хорошенькой женщиной. После третьей рюмки коньячного напитка *** я спросил свою соседку, доцентшу этой кафедры:
— Что бы было, если бы в научных учреждениях работали одни мужчины, но поблизости находилось особого рода заведеньице?
— Тогда вам не хватило бы зарплаты, а так мы все тут к вашим услугам за государственный счёт.
Такой остроумный ответ, заслуживающий аплодисментов, дала мне замечательная женщина, сама прошедшая сквозь огонь, воду и медные трубы любовного шефства. За одну только находчивость ей следовало бы присудить докторскую степень, и я искренне сожалею, что зловредные коллеги этому помешали, доведя её до незаслуженной стенокардии[9].
В нашем скромном сочинении, не претендующем на роль диссертации, затронуты животрепещущие проблемы, которые интересуют всех; приняты во внимание и развиты мысли, в изобилии теснящиеся на страницах многотиражных и стенных газет, посвягцённых Женскому дню. Этот трактат — немного запоздавший подарок милым читательницам и спутникам их жизней к 8 марта 1974 г.
Окончание
___
[1] Членами Московского Дома учёных могут быть далеко не все московские учёные, а только некоторая «элита», а также лица, её обслуживающие, например, организующие охоту, строительство дач, бордели и т.п.
[2] У большинства мужчин приступы рационализма наблюдаются после эякуляции, но по мере нового накопления спермы романтизм в их чувствах возрастает. Некоторые девушки утверждают, что от частого и беспрепятственного вагинального секса юноши избаловываются, хамеют и начинают воспринимать женщину как свое персональное сантехническое устройство. Сохранению красивых чувств больше способствует разнообразный петтинг.
[3] Из ста лет, в 1974 г. отведённых автором для полного вымирания русской интеллигенции, 41 год уже прошёл. Теперь есть надежда, что кое-кто из читателей настоящего трактата доживёт до предсказанного конца.
[4] В наши дни того, кто советует молодёжи упорядочивать быт и обуздывать вожделения, считают «лузером» — неудачником, который сам не смог жить красиво и из зависти хочет, чтобы такими же ущербными были другие.
[5] Эти слова подчёркнуты взволнованной читательницей в первоначальном, нулевом (напечатанном мною на толстой бумаге без копий) машинописном экземпляре. Это подчёркивание автор решил сохранить во всех последующих «изданиях». Имя благодарной читательницы ни в моей памяти, ни в моём архиве не сохранилось, но я ей очень благодарен. О таких читательницах мечтает каждый писатель.
[6] В наши дни, из-за инфляции учёных степеней и омоложения соискателей, престарелые профессора сосут груди и суют пенисы в рты не столько аспиранткам, сколько докторанткам, среди которых теперь уже немало хорошеньких и сексапильных. В далёком 1974 г., когда писался настоящий трактат, защита докторских диссертаций женщинами была как правило уделом старух, занимавших солидные должности.
[7] В советское время сообщество академиков стало сословием, а звание академика фактически наследственным. В постсоветское время роль Академии наук резко упала и академики, вместе с прочими научными работниками, которых они раньше бесцеремонно эксплуатировали, тоже испили свою долю чаши унижения и поругания.
[8] Слова, заключённые ныне в угловые скобки, были зачёркнуты взволнованной читательницей в вышеупомянутом машинописном экземпляре (см. примеч. 5). На это я ответил ей на полях: «Если у тебя половая жизнь не ладится, нечего черкать мой текст».
[9] Это сказала мне Александра Ефимовна Федина, фаворитка профессора Н.А. Гвоздецкого (1913–1994). Весной 1953 г., глядя на то, как она раскрашивает карту физико-географического районирования Кавказа, я открыл мою главную научную тему «Формы районирования» (подробнее см.: Родоман Б. Б. Территориальные ареалы и сети. Очерки теоретической географии. — Смоленск: Ойкумена, 1999, с. 240 и 246). До 70-х годов XX века учёный совет на географическом факультете МГУ был единым и неуправляемым. Представители разных кафедр изо всех сил гадили друг другу, заваливая докторские диссертации. Мой шеф и покровитель, экономикогеограф профессор Ю. Г. Саушкин, завалил защиту докторской диссертации А. Е. Фединой. Говорят, что в отместку за это физикогеографы провалили докторскую диссертацию мне в 1973 г. «Отольются Родоману Шурочкины слёзы!». Вскоре после того ученые советы разделили по группам кафедр, сделали их специализированными и единоначально управляемыми. Бедная Шурочка защитила докторскую диссертацию по новым правилам, но вскоре после того скончалась, задолго до смерти её любимого Шефа. Из всех упомянутых лиц лишь один я дожил до XXI столетия и успел опубликовать в нём четыре из своих пяти книг, но главная моя монография, «Формы районирования», осталась не опубликованной.