Александр А. Локшин: Три коротких рассказа

Loading

День благополучно прошел, все было тихо-спокойно. Вернулся я домой и решил на всякий случай в календаре поглядеть, какой праздник сегодня был. Надеваю очки и читаю: «День чекиста»…

Три коротких рассказа

Александр А. Локшин

ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Да, был у меня такой дружок, Захар N, … Не друг, конечно, другом я бы его не назвал. Человек, морально озабоченный. Ну, понимаете, вот надо на что-то решиться, а он внутри себя раздумывает: нравственно это или безнравственно?

Вот, допустим, надо дать кому-то в морду, а он не может. Чего-то такого в себе преодолеть. Через что-то переступить. А по мне — так просто трусит. В общем, не мужик, одним словом.

И чтобы себе, значит, что-то такое доказать, он еще пьяных из луж вытаскивал и старушек через дорогу переводил, как пионер из анекдота. Ему, видите ли, их жалко. Короче, закомплексованный тип.

Я вот, например, считаю, что если алкаш лежит в луже, то это его выбор. Я уважаю его выбор и не вмешиваюсь. И не хвастаюсь потом, какой я милосердный.

И вот с этим Захаром, что приключилось. Ему, значит, сделали какую-то операцию, и он не мог тяжестей поднимать. И тут попалась ему на улице старушенция согнутая — что-то несет такое неподъемное. Он ей говорит:

— Бабуль, давайте помогу!

И эта бабенция соглашается, сволочь такая. Ну, он помог ей, значит, отнес эту фигню, куда ей было надо. Поставил у подъезда, а она его за руку — хвать! Перевернула ладонью вверх, грязным ногтем провела и говорит, вместо благодарности:

— Знаешь, мил человек, что тебя ждет? Не знаешь? Хочешь узнать? А ведь ты, мил человек, погибнешь в ядерной войне…

Во как! Вместо благодарности!

Ну, а он, значит, нам все это рассказал. Мы его тогда спрашиваем:

— Ну и что ты, Захар, с ней за это сделал?

Он отвечает:

— Как что? Спасибо сказал.

Мы, значит, уже все на взводе, но спрашиваем:

— За что спасибо-то?

А он:

— Ну, мне стало яснее, как жить дальше. К чему стремиться…

Тогда я ему говорю:

— Урод ты, Захар! Ты хоть понимаешь, как нам настроение испортил? Чтоб мои глаза тебя больше не видели!

Нет, вы не думайте, мы ничего такого с ним за это не сделали. Но в свою компанию, конечно, больше не пускали. Он у нас стал вроде изгоя. Не общались с ним больше.

Старались выкинуть эту историю из головы, но не очень получалось. Вы только подумайте — живешь себе, в институте учишься, девушку себе заводишь, ремонт в квартире делаешь — а над тобой такое висит. Вот не веришь в это, а оно, проклятое, висит! И все из-за этого гада!

А он чего? А ничего. С кем-то там повздорил и институт бросил. А чем занялся? Не знаю, я за ним так не следил особо. Какое-то осложнение послеоперационное у него началось. Из-за того, что тяжести носил. Через год он в реке утонул, а мы все тогда с облегчением вздохнули… Нет, вы поймите, я не изверг какой, просто невозможно так жить, когда вот это над тобой висит. Невозможно радоваться жизни! А тут — он утонул, значит, старуха его обманула. И жизнь продолжается!

МОМЕНТ УЗНАВАНИЯ

— Я вспоминаю, — сказал Валерий Иваныч, обращаясь сразу ко всем и ни к кому в частности, — я вспоминаю два случая, у которых есть что-то общее… Но, что именно, — я не могу понять…

— Вот, было дело, ходил я через день в больницу, навещать очень близкого человека. В отделение травматологии. И там, конечно, люди раскрываются невероятно. Мне потом одна хирургиня свои впечатления пересказывала. “Люди, — говорит, — сволочи!” Но я ничего такого не заметил, даже наоборот. Впрочем, я не хирург, а всего лишь старый преподаватель…

И вот, в этой палате, куда я ходил, у самого окна лежала молодая девушка, подключенная к аппарату искусственного дыхания. Та половина ее лица, которую я мог видеть, была очень милая… А другая половина лица, как я понимаю, была парализована после автокатастрофы. Как-то само собой выяснилось, что девушка эта — студентка моего института, но с другого факультета.

Мне запомнился ее взгляд, в котором брезжил какой-то далекий отголосок сознания…

А в один из дней кто-то из ее родителей (дежуривших там постоянно) мне говорит:

— Вы же, Валерий, работаете в ее институте. Поговорите с Анечкой, может быть, она вспомнит вас, и к ней вернется сознание!

Я отвечаю:

— Конечно, конечно… Только я работаю на другом факультете, и мы никогда раньше не видели друг друга! Но все равно я попробую что-то такое сказать!

Не помню уже, что я сказал, но толку от этого не было никакого.

Потом Анечку увезли в другую больницу, и больше я ее никогда не видел.

Где-то через полгода иду я в институте по четырнадцатому этажу (как я там оказался — ума не приложу, это не мой этаж) и вижу в коридоре большую фотографию. Очень красивое женское лицо. Рядом цветы лежат. Лицо страшно знакомое, но не могу вспомнить — чье? И вдруг до меня доходит — это она…

А другая история была вот какая. И случилось это все давным-давно.

Еще в школе я был влюблен в одну девочку. Неважно, как ее звали, не хочу говорить. Я был влюблен в нее с первого по десятый класс, но, сожалению, без взаимности. Может, оттого, что я человек практический, никаким искусством не увлекаюсь…

А она, наоборот, увлекалась всякими возвышенными вещами и в результате вышла замуж за художника. Причем не за нормального, а за абстрактного. Я и в обычной-то живописи ничего не смыслю, а в абстрактной — тем более. Что в ней хорошего — одни крючки, да закорючки.

Прошло несколько лет, и в институте, где я только-только начал работать устроили выставку молодых художников. Зачем я туда поперся — не знаю. Хожу, смотрю — ничего не понимаю. Бессмысленные пятна краски, какие-то линии дурацкие… И вдруг, гляжу на эти жуткие изломанные мазки и понимаю — это она…

Мне тогда даже дурно стало. Посмотрел на фамилию художника, но незнакомая фамилия мне ни о чем не говорила.

Стал даже думать — уж не свихнулся ли я, что мне ее лицо всюду мерещится.

Потом выяснил случайно, что не ошибся. Действительно, это был ее портрет.

Вот такие две истории.

Что в них для меня общего? Даже не знаю, как вам сказать. Вот этот момент узнавания, когда внезапно делается больно…

ДЕНЬ МУЧИТЕЛЯ

Абрам Петрович — это мой тесть. Он, вообще-то, полу-еврей. Но это для меня не играет значения. Абсолютно. Пусть даже полный еврей — пожалуйста. Дело не в этом. А в этих его шуточках неуместных. Нет, чтоб как все люди, помалкивать. Дошутился, старый козел, в своем училище.

Вот он сидит у окна и чуть не плачет. Я его спрашиваю:

— Абрам Петрович, расскажите все-таки поконкретнее, за что вас выгнали!

А он:

— Меня никто не выгонял. Я сам…

— Ну, все равно расскажите. Мне это важно. Я хочу знать, как мне дальше быть!

Он откашлялся и говорит:

— Ну, ты ж меня знаешь, Вадик. Я старый человек, подслеповатый и глуховатый. Устал уже жить. И шутки у меня все теперь одинаковые. Новых придумать не могу… Когда из учительской выхожу, всегда говорю: “Ох, коллеги, пошел мучить маленьких детей!” Все уже привыкли, никто не смеется… Еще напеваю иногда в коридоре:

“И я никакой не учитель,

А просто ваш злобный мучитель!”

Я его спрашиваю так вежливо (а сам весь дрожу от возмущения):

— И что, Абрам Петрович, громко поете?

Он отвечает:

— Да нет, тихонько совсем, под нос себе мурлычу…

И продолжает, значит, свой рассказ:

— … И еще память на даты у меня никудышная… Короче, вот что было. Зашел я в училище, смотрю — у раздевалки молодые люди и девушки танцуют и поют. И много их, но, вроде, на наших студентов непохожи… Хотя кто их разберет! К тому же я плохо вижу… Ну, думаю, праздник какой-то… День учителя, что ли?

Поднимаюсь на этаж, там утренний полумрак еще. А навстречу начальство идет. Я, конечно, здороваюсь первый и говорю любезно:

— С праздником вас!

А начальство посмотрело на меня внимательно так и говорит:

— С каким праздником?

А я в ответ улыбаюсь, как всегда:

— С Днем Мучителя!

Смотрю — у начальства глаза сделались круглые -прекруглые, оно развернулось на каблуках и заперлось у себя в кабинете. Я, честно тебе скажу, Вадим, ничего не понял тогда. День благополучно прошел, все было тихо-спокойно. Вернулся я домой и решил на всякий случай в календаре поглядеть, какой праздник сегодня был. Надеваю очки и читаю: «День чекиста»… Ну, а дальше ты все знаешь, Вадим. Извини, если что.

Я говорю:

— Извинить-то я вас извиню, а вот Зойка-то вас извинит или нет? Мне ж теперь с ней разводиться придется. Но вы не переживайте, Абрам Петрович. Мы только так, для виду разойдемся, а в остальном все будет, как всегда. И вы тоже сможете к нам заходить и с внуками сидеть. Ну, не так часто, конечно, как раньше. Не так часто. Но сможете. Иногда.

Print Friendly, PDF & Email

15 комментариев для “Александр А. Локшин: Три коротких рассказа

  1. Знающие люди говорят, что хороший читатель сейчас редкость.
    Скользит мол по тексту, в содержание не вникает, красоты печатной буквы не чувствует, шелест страниц для него пустой звук и форзац с нахзацем путает.
    И еще знающие люди говорят, что и хороший писатель сейчас редкость.
    Пишут много, через редакции тексты проталкивают, во всякие «лонг & шорт» листы попасть стремятся, а так чтобы почитать, остановиться в беге жизни, подумать о прочитанном, и чтобы запомнилось!? Так нет, извините…
    Автору повезло: он не попадает под второе определение и судя по отзывам, ему и с читателем, который не попадает под первое определение, повезло.
    Поздравляю.
    А фраза:
    » Может, оттого, что я человек практический, никаким искусством не увлекаюсь…»,
    как говорят «сделала мне этот день» и вне сомнения станет крылатой.
    Спасибо.
    М.Ф.

  2. Необычная проза, высокий класс. Может быть в абстрактном искусстве все-таки что-то есть, если такое узнавание возможно?

  3. Превосходная проза, мастерская. Финалы каждый раз переворачивают сюжет и бросаешься перечитывать. По-моему, несомненная удача.

  4. Замечательные короткие рассказы в своём собственном узнаваемом стиле. Автор, которого я поздравляю, очень точно попадает пальцами в язвы, делая вскрытие маленького человека и населяемого им общества.

  5. ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

    Очень все жизненно. Помню, возвращалась с работы зимой, было темно. Иду мимо канавы. И тут слышу: «Мадам, подайте руку!»

  6. 1. ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
    Да, был у меня такой дружок, Захар N. . .
    …Нет, вы не думайте, мы ничего такого с ним за это не сделали. Но в свою компанию, конечно,
    больше не пускали. Он у нас стал вроде изгоя. Не общались с ним больше.Старались выкинуть эту историю из головы, но не очень получалось. Вы только подумайте — живешь себе, в институте учишься, девушку себе заводишь, ремонт в квартире делаешь — а над тобой такое висит. Вот не веришь в это, а оно, проклятое, висит! И все из-за этого гада!
    …Нет, вы поймите, я не изверг какой, просто невозможно так жить, когда вот это над тобой висит.
    Невозможно радоваться жизни! А тут — он утонул, значит, старуха его обманула.
    И жизнь продолжается!
    2. МОМЕНТ УЗНАВАНИЯ
    — Я вспоминаю, — сказал Валерий Иваныч, обращаясь сразу ко всем и ни к кому в частности, — я вспоминаю два случая, у которых есть что-то общее… Но, что именно, — я не могу понять…
    3. ДЕНЬ МУЧИТЕЛЯ
    — Извинить-то я вас извиню, а вот Зойка-то вас извинит или нет? Мне ж теперь с ней разводиться придется. Но вы не переживайте, Абрам Петрович. Мы только так, для виду разойдемся, а в остальном все будет, как всегда. И вы тоже сможете к нам заходить и с внуками сидеть. Ну, не так часто, конечно, как раньше. Не так часто. Но сможете. Иногда.
    ::::::::::::::
    Спасибо. Прочёл, перечитал, задумался, как изгой: откуда Александр А. Локшин эти сюжеты добывает? Особенно — третий, да и первые два.. И написаны — один лучше другого.
    Как это делается?

  7. По-моему, первые два рассказа следует читать стоя … в почётном карауле.

Добавить комментарий для Элиэзер Рабинович Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.