Эту историю, впервые услышал от своего отца Романова Павла Ильича. Тогда в семидесятых годах XX века, он написал об этом небольшую статью в местной газете… Мне удалось найти документы периода оккупации, в годы Великой отечественной войны, рассказывающие об этих событиях.
Горят костры далекие
Евгений Романов
К обеду, на перекладных из Богучара, Олег добрался в Лебединку, быстро перекусив, несмотря на уговоры матери, отдохнуть, сразу же пошел в Попасное. Было как — то тревожно. Уже у хутора, где пахло сиренью и жасмином, наконец он услышал знакомый голос Вера пела:
«Зажглась звезда далекая,
Цветет сирень в саду…
Я к речке одинокая.
Тропиночкой иду».
Вечером ребята всегда собирались у ставка[1], Вера лучше всех играла на гитаре, вокруг нее собирались ребята не только их хутора, но и из ближайшего хутора Перекрестово и села Лебединка.
Совсем недавно в Лебединку приехал парень из города Сыроваткин Вовка, который стал ухаживать за Верой. Олегу не нравилось, что на «тропинке» к его девушке, появился соперник. Частенько приходя на свидание, он спрашивал у нее:
— А Вовка был?
— Был, был, ну и что? — отвечала Вера.
Ей это нравилось. Игриво улыбаясь, давая понять, что любит его, брала его за руку и они шли на гору, что была на краю хутора в степи, провожать закат.
Вот и в это раз, подойдя к ставку, увидел, что Вовка уже сидел в компании рябят и пел. Вера, увидев Олега, передала «семиструнку» Вовке. Тот язвительно и радостно запел:
«Костры горят далекие,
Луна в ставке купается,
А парень с милой девушкой
На лавочке прощается…»
Вера подошла к Олегу, взяла его за руку и они пошли на Высокую гору.
Вечером в степи было спокойно и томно, протяжно звенели сверчки, пахло полынью и чабрецом. С запада все летели стаи черных птиц, а когда солнце проваливалось за горизонт, по краям появлялись немые, как в «воробьиную ночь», красные и белые всполохи. Вот уже почти год шла война. В тот вечер они еще не знали, что это закат и их любовь смешается с предательством и смертью….
Олег Дробный уже окончил школу и по направлению директора совхоза учился в Богучарском педучилище, ему было уже семнадцать. В детстве его ребята с улицы, дразнили «белобрысый», а когда повзрослел беле волосы стали отливать золотистым цветом. Девчата в хуторе буквально «сохли» по нему. В Веру, младшую дочь директора совхоза, он влюбился еще учась в Лебединской школе. Все ребята знали, здесь ему не было соперников, да и Вера отвечала на это ухаживание. Невысокого роста, с длинной черной косой и большими темно — карими глазами, она была душой компании и уже заканчивала семь классов.
Так сложилось в жизни Марии Михайловны Орловской, будучи директором совхоза «Первомайский», она воспитывала двух своих дочерей Веру и Таю и трех приемных сыновей Николая, Петра и Семена.
Сразу после начала войны всех мужчин призывного возраста забрали на фронт. Ушел на войну и двоюродный брат по отцу Олега, которого то же звали Олегом, только отчество у него было Данилович. Многие мальчишки двадцать четвертого года уходили на фронт, приписывая себе год, но Олега все знали в хуторе и в военкомате ему отказали.
В сорок втором в селах было почетно иметь профессию тракториста или комбайнера. Несмотря на то, что Олег учился в педучилище, вместе с ребятами из Лебединки Кимом Чеченевым, Никифором Кривобородовым, Владимиром Сыроваткиным и Михаилом Курдюковым он то же окончил курсы. С «Сыриком», так по уличному звали Владимира, отец которого работал заведующим центральным отделением совхоза, Олег познакомился еще раньше, когда тот учился в Богучаре, где они и подружились. В этом году Вовка закончил восемь классов Богучарской средней школы и на лето приехал домой. Тут то и познакомил его Олег с Верой, которая жила с матерью на соседнем хуторе Попасное.
Все хутора и села усиленно готовились к уборке урожая, шел июль сорок второго. Всполохи огня, при закате солнца с Высокой горы стали видны все чаще, но теперь они были не немые, а сопровождались далекими громовыми раскатами.
Наши войска с боями отходил к Дону. По дороге потянулись колонны отступающих солдат, они шли на восток. Фронт вплотную приближался к хуторам Попасное и Перекрестово.
В середине июля Ким Чеченев встретил друзей Никифора Кривобородова, Мишу Курдюкова, Никиту Жилякова и с волнением сообщил, что командир отступающей части сообщил отцу о прорыве фронта и приближении немцев.
–Что делать?
Разгорелся спор: уходить за Дон или оставаться.
–Я останусь. С врагом и здесь можно бороться, — твердил Михаил.
Спор прервал подошедший с ребятам отец Кима, — Иван Яковлевич.
–Сынок, сказал он, — пришли бумага из райкома комсомола и военкомата. В них указание, комсомольцам и допризывной молодежи отойти за Дон. Быстро собирайтесь. Я подготовил лошадей с повозкой. Семья Орловских и Сыроваткиных осталась в хуторе, остался и Олег.
Сборы были недолгими. Через два часа длинная вереница людей и подвод[2], с нагруженными на них вещами, уже ехали по степи далеко от хуторов. Взрывы снарядов стали слышны все ближе, поэтому лошадей пришлось бросить. Взяли самое необходимое — продукты и одежду. Вскоре, оказались у Терешковской переправы. Там творилось что — то невообразимое, так как на понтонах все не помещались, кто — то плыл в плавь, держась на деревянные чурки, кого перевозили на лодках. К вечеру добрались до села Березняги, где и остановились на жительство.
Через несколько дней их разыскала председатель Неледовского колхоза имени Тельмана Анна Герасимовна Князева, которая тоже эвакуировалась. Она сообщила, что видела здесь за Доном первого секретаря Радченского райкома партии Якова Ивановича Цыбина. Он формирует партизанской отряд, командовать которым поручено секретарю райкома партии Михаилу Ивановичу Гениевскому.
На другой день ребята нашли расположение штаба и встретились там с Яковом Цабиным и Михаилом Гениевским.
–Мы хотим записаться, записаться в отряд, сказал Ким.
–Да вы еще слишком молоды и в отряд мы вас не возьмем, — ответил Цыбин.
–Ну и что ж, упрямился Ким, — раз не можем принести помощь отряду, то будем действовать самостоятельно.
Яков Цыбин, после долгих раздумий и совещаний с секретарем райкома комсомола Кима отдельно пригласили на беседу сказали, что по поручению обкома комсомола он назначается главным, и ребят включили в состав отряда. Было поставлено условие о том, что они в отряде никому не говорить, даже родителям.
Сразу же Киму было дано первое задание, нужно было тайно пробраться на оккупированную территорию, изучить обстановку в тылу врага.
Ночью Ким Чеченев переплыл Дон и к утру обсохнув вышел на оккупированную территорию, где сразу приступили к выполнению задания. В течение многих дней он обходили ближайшие села и хутора, запоминали названия, расположение и номера воинских частей. На плохо одетого паренька мало кто обращал внимание. Собрав нужные сведения, благополучно перешел линию фронта. Яков Иванович похвалил Кима. Теперь задание получили все ребята — обосноваться в хуторе Попасное, передавать сведения связным из — за Дона.
Юные разведчики Ким, Михаил и Никифор вернулись в хутор. Ребята добросовестно выполняли задания, собранные данные оставляли в тайниках Мышкиного леса. Туда же к ним приходили и посланцы из партизанского штаба.
Вскоре ребята освоились и осмелели до такой степень, что собирать разведданные им показалось будничным. По окрестностям они видели много брошенного оружия, собирали его и прятали в лесу. Сбором старательно стали заниматься все ребята села. Только двенадцатилетний Жиляков Петр, принесли более 80 автоматов и дисков. Диски, затворы и автоматы прятали отдельно.
В это время на всей территории оккупантами был установлен Новый порядок.
Пришла осень. Вскоре недалеко от Первомайского совхоза Радченского района был размещен лагерь военнопленных, где содержалось до полутора тысяч человек. По рассказам жителей села Лебединка, которых вместе с ними ежедневно «гоняли», под дулами автоматов, на строительство узкоколейной железной дороги. Дорогу тянули от станции Шелестовка до Богучар, в строительстве принимали участие и военнопленные, которых жестоко избивали. Однажды принесенные пленным продукты собранные местными жителями были переданы охранявшим их фашистам, те отдали собакам. Но иногда колхозникам удавалось передавать кое — что из продуктов питания.
Территория лагеря ограждалась колючей проволокой высотой и охранялась немецкими солдатами и полицаями. При строительстве узкоколейки вручную насыпали землю, носили рейки, тяжелые деревянные колоды на расстояние три и больше километров, обессиленных, их били прикладами и палками, кидали в карцер. Кроме того, фашисты добивали, а то и закапывали еще живыми тех, кто просто уже не мог ходить от истощения. Как стало известно уже после войны, уничтожением пленных руководил полковник СД Пилиц Франц.
На сельском сходе в селе Лебединка где присутствовали ребята комендант Радченского района майор Ангис, сообщил: «…что районным старостой желает быть Бондарев Пантелей Петрович и, что «мы ему доверяем». Директором МТС им. Горького Радченского района была назначена член ВКП (Б) Левченко Александра Алексеевна. Директором Первомайского совхоза был назначен механик совхоза Романов Сергей Иванович. В селе и хуторах появились местные полицаи. Николай Бондренко и Петр Гвозденко, которые жили на одной улице с Олегом Дробным и Михаилом Курдюковым, тоже пошли в полицаи. Петр Иванович Гвозденко был до этого директором Марьевского МТС Радченкого МТС, еще и членом ВКП(б). Для ребят это было шоком. Ведь с Колькой Бондаренко они учились в одной школе, где вместе прошло детство. Теперь они стали врагами.
Однажды в конце осени в селе Лебединка появился незнакомец. Вечером он подошел к Олегу Дробному и представился инструктором Воронежского Облисполкома Сергеем Баранниковым. Олег недоверчиво спросил: «Чем докажешь?» — Сергей показал ему удостоверение. Затем он стал убедительно рассказывать, что необходимо из комсомольцев создать партизанской отряд и что для этого надо. При этом просил никому не рассказывать про его визит, а связь с Олегом он будет поддерживать лично.
На другой день Олег подошел к Киму и рассказал про встречу с Сергеем Баранниковы. Ким выслушав все, сказал: «А не провокатор случайно? Ну я узнаю через связного».
В начале ноября 1942 года, Киму поступили сведения от комиссара партизанского отряда Цыбина, что скоро прейдут наши и что Баранников, действительно работал в Облисполкоме. Но сведений об его задании у него нет. По совещавшись ребята решили связь с Баранниковым держать через Олега, и предложили ему создать свой отряд под командованием Сергея Баранникова, а так же выпустить листовку к празднованию Великой октябрьской революции. Листовку написали от руки в 12 экземплярах и расклеили в селах Радченское и Лебединка.
В листовке сообщалось: «Дорогие товарищи! Поздравляем вас с днем Октябрьской Социалистической революции. Вся страна отмечает этот день своими достижениями. Давайте и мы помогать освобождению района. А чем? Прячьте хлеб, масло и остальные продукты питания. Прячьте теплые вещи. Немцы говорят, что эти вещи для военнопленных. Не верьте немцам. Режьте телефонные провода, поджигайте немецкие склады и дома с немцами. Товарищи! Во избежание жертв, среди мирного населения ройте себе бомбоубежища. Оказывайте всяческую поддержку партизанам и красным разведчикам…».
На следующее утро полицаи бегали по селам и сдирали листовки. Никто не подумал, что это сделали ребята. Все подозрение пало на партизан. Итальянцы знали, что в Радченком районе есть партизанский отряд «Народный мститель». Он был сформирован из комсомольцев Радченского района, командовал отрядом Н.К. Романов.
В то время в окрестных лесах и хуторах скрывалось немало солдат, не сумевших перейти линию фронта. При встречах с местными жителями, в том числе с ребятами, они не раз заводили разговор о том, что надо бы организовать партизанский отряд, для чего в первую очередь позаботиться об оружии и боеприпасах. И однажды ребята сознались, что оружие есть, и показали где оно спрятано.
С того времени на дорогах немцы начали попадать об обстрелы. Это их насторожило. В центрах сел Радченское, Лебединка и хуторах Попасном и Варваровке итальянцы расклеили приказ немецкого командования такого содержания: «Воззвание к местному населению района, занятых германскими войсками. Каждое содействие или попытка в содействии, в получении продовольствия, одежды или предметов всякого рода, а также всякое сношение с партизанскими бандами или выдача всякого рода сведений карается высшей мерой наказания. Смертная казнь последует немедленно — будут повешены … Высшее командование».
В начале зимы 1942 года в селе Лебединка состоялось собрание, на которое согнали всех жителей окрестных хуторов. Комендант Радченского района Кислинг рассказывал о «новом порядке»: «Совхозы и колхозы не оправдали себя и с 1 января 1943 г. будут ликвидированы». Немцы планировали ввести частное землевладение, рассчитанное на кулаков и помещиков. Землю планировалось разделить по количеству едоков — мужчин. Каждые 10 дворов должны были иметь старшего — десятника. «Из числа «лучших людей» создаются особые десятки, которые получают наилучшую землю, скот и инвентарь колхозов (недостающее количество инвентаря, скота, по словам Кислинга, будет завезено дополнительно). Остальным жителям — «лодырям» предоставлено право честно работать, подняться до разряда «лучших», после чего им также будет оказываться «помощь». По словам Кислинга, «львиная доля доходов будет оставаться у землевладельцев» и только «незначительные проценты пойдут в пользу немецкого государства». Особенно распинался на собрании Петр Гвозденко, постоянно кричал на сельчан и угрожал расправой.
После собрания ребята собрались и обсудить план дальнейших действий. Михаил Курдюков предложил убить полицая Петра Гвозденко, но его не поддержал Ким.
Уже в начале декабря в хуторе Криничное Ростовской области, находившееся по соседству Попасным, в облаву попала группа молодежи из близлежащих хуторов Ростовской области и села Лебединка. В перестрелке был убит один из полицейских и ранен Олег Дробный.
А произошло это так.
Накануне 8 декабря Владимир Сыроваткин, под предлогом взять гитару пошел на хутор к Орловским. На пороге дома его встретила Вера.
–Ты чего пришел, — спросила она.
— Да за гитарой, — ответил Владимир.
Вера проводила его в дом, напоила чаем. Отдала гитару и напоследок сказала:
— Не приходи больше! Ты же знаешь, Олегу это не нравится.
Владимир двинулся в направлении Попасного, но не успел он отойти от Манькова, где жила Вера, как на встречу, ему на лошади подъехал полицай Гвозденко.
— Ты зачем ходил в Маньково и куда идешь — бросил не слезая с лошади полицай.
— Домой иду невидно что ли, — сказал Владимир.
— Дерзишь? Ты чего там забыл,— спросил Гвозденко и потянулся за карабином.
Полицай, хотел видимо пристрелить давно надоевшего ему сына бывшего заведующего отделением совхоза.
Владимир опустил руку в карман, там лежала «лимонка»[3]. Полицай понял это и руку отстранил, схватившись за уздечку.
— К Орловской Вере, за гитарой ходил, — ответил Сыроваткин.
— Ну ладно, еще поквитаемся, — бросил полицай и поскакал в сторону Маньково.
— Поквитаемся, — бросил вдогонку ему Владимир.
Ветер дул в лицо, Владимир замерз, и не дойдя до Лебединки, решил заночевать на хуторе у тетки, которая жила на окраине Попасного.
На следующее утро в Лебединке Ким, Михаил, Никифор и Олег шли по селу, обсуждая события на фронте, сведения о которых передал Киму связной. На встречу им ехал на лошади полицай Петр Гвозденко, поравнявшись с ними он зло с ехидцей сказал в адрес Олега:
— Болтаешься тут, а твой Сырик с Веркой в Маньково барахтается.
Олег вспыхнул и двинулся в сторону полицая, чувствуя свою защиту от ребят, почти крикнул:
— Подожди гадина фашистская, наши прейдут, мы твои сорочьи крылья пообломаем.
Ребята подошли к лошади совсем близко, Гвозденко потянулся было за карабином, но лошадь как бы, почувствовав угрозу, фыркнула и понесла полицая к штабу.
— Вот зараза, — сказал Олег, — я пойду в Маньково, набью ему морду.
–Не ходи. Он специально тебя злит, вон смотри Вовкин отец идет, спроси у него, –пытался удержать его Мишка.
Как только Алексей Сыроваткин подошел с ним. Ким спросил:
–Дядя Леша а Вовка дома,
–Да нет, — ответил отец, — на хутор пошел, сказал за гитарой.
Олег Дробный побежал домой, их тайника достал гранату и отправился в Маньково. Ветер дул в спину, было морозно и солнечно.
В это время в немецкий штаб села Лебединка вошел разгоряченный Петр Гвозденко и с порога бросил:
— Совсем обнаглела эта «комса».
За бывшим столом директора совхоза сидели двое итальянцев. Комендант майор Ангис и проживающий в селе гер — лейтенант, над которыми на стене весел портреты Муссолини, подняв голову гер — лейтенант спросил:
— Кто это тебя так, достал?
Офицер был из бывших русских эмигрантов и прекрасно говорил на русском языке.
— Да, эти колхозные сопляки, — ответил полицая и продолжил, — тут такое дело гер — лейтенант, был сейчас в Маньково, там ночью местная молодежь обстреляла полицейских и ранили одного немца, они планируют в обед провести облаву в Маньково и хуторе Криничном, просят нашей помощи. А сейчас еду смотрю наша «комса» кучкуется, а этот Олег Дробный постоянно бывает там, да и сейчас наверное пойдет. Не связаны ли они с партизанами.
— Все ясно, ответил итальянец, — запрягай телегу, подымай всех, едем в Маньково.
Олег тем временем благополучно добрался до села. Не успев зайти в сенцы где его встретила Вера, Олег спросил:
— Сырик был,
— Был, еще вчера, — ответила Вера, — забрал гитару и ушел.
Они долго разговаривали, то сорились, то мирились. В конце концов, Олег успокоился, собрался и пошел домой.
Ветер стих, солнце грело спину, под валенками начал похрустывать снег, Олег неспеша шел домой. Пройдя километра два, увидел, что на встречу ему едут сани с полицаями и на лошади, впереди них злополучный Петр Гвозденко. В голове промелькнули мысли: «Ну, вот и был, Вера!».
Как правило, фашисты, полицаи, чувствуя, что скоро начнется наступление советских войск, имели привычку убивать и детей и взрослых. Олег летом и осенью ходил в солдатской гимнастерке, что страшно раздражало полицаев. Мать просила Олега не надевать форму, но Олег упорно ее не снимал. Тем более что был известен случаи в селе Белая горка чернорубашечник[4], однажды штыком убил одетого в солдатскую форму Николая Алехина, с криком: «Русский золдат».
Увидев Олега, Гвозденко поднял карабин и выстрелил, но промахнулся. Выхватив гранату Олег Дробный бросил ее в полицаев. Раздался взрыв, лошадь под полицаем упала. В ответ стали стрелять, Олега ранили в ногу.
К вечеру с избитым и истекающим от крови Олегом полицаи добрались в хутор Попасный. Раненого бросили в школьный погреб, где он пролежал до утра. Вскоре задержали и Владимира Сыроваткина. В подвале уже было несколько человек военнопленных. Допрашивал их местный полицейский, как потом выяснилось, это был немец, потомок бывших колонистов, дезертировавший из армии из под Харькова. Вот как рассказывал о допросе Владимир Федорович Сыроваткин: «Немец бросился ко мне и с возгласом: «Был участвовал!» замахнулся и ударил меня палкой по голове. Подо мною вспухла земля и я упал на землю. Не знаю, сколько был без сознания, но когда пришел в себя, то ухватился за борт стоявшей рядом кадки с какими — то семенами. Я поднялся. Увидев это, полицай снова замахнулся палкой, но его остановил итальянский солдат. Потом возили на допрос, допрашивал итальянский офицер на чисто русском языке, видимо из эмигрантов. На одном из допросов меня привели к нему. На полу лежал Олег. Одна нога в валенке, другая перевязана. Он был бледен, видимо от потери крови. Глаза закрыты. Следователь подошел к нему и носком сапога в бок растолкал Олега. Олег очнулся, открыл глаза, посмотрел в потолок, потом на следователя. Глаза были мутные, но когда он увидел меня, то принял осмысленного выражение: узнал. Заметив это следователь подбежал к распростертому телу моего друга и закричал: «Был, участвовал!!!». — показывая на меня пальцем. Олег только прошептал: «Был…». Конечно, Олег вспомнил Веру.
10 декабря, ночью, немцы схватили Мишу Курдюкова, у утру арестовали Никифора и Кима. Допросы в школе хутора Попасный длились 6 дней. Матери, родственники, рвались к школе, просили отпустить ребят. Немцы отгоняли их выстрелами из автоматов, но они не уходили.
Днем и ночью из школы доносились крики пытаемых. Как рассказывали очевидцы тех событий, в обморочном состоянии ребят вытаскивали на снег, а когда они приходили в себя, снова волокли в здание, били, ломали пальцы рук, закладывая их в двери.
У Михаила руки почернели, распухли, разбито все лицо. Так же зверски был избит и Никифор.
— Мне навсегда запомнилось, — вспоминала свидетельница тех расправ, бывшая в те годы еще подростком Ефросинья Никитична Жилякова, — как однажды выволокли на снег Кима Чеченева. Некоторое время он лежал без движения. Затем очнулся, застонал, сел на снег и, увидев нас с трудом раздвигая разбитые губы, крикнул: «Прощайте, родные! И не унывайте. Скоро загремит из — за Дона, и наши прейдут! Отомстите за нас!»
Его схватили и снова потащили в здание школы.
16 декабря немцы неожиданно оцепили все дома, у нескольких жителей нашли спрятанных солдат. Всех окруженцев согнали к школе, начали допрашивать их. К вечеру кто — то открыл то, о чем до сих пор молчали ребята. — где спрятано оружие. Положение осложнилось. Вечером того же дня был арестован Никита Жиляков. У них в дома при обыске были обнаружены автоматы, только без дисков и затворов.
— Как я ни уверял, вспоминал Петр Федорович Жиляков, что все натаскал я, меня по малолетству не тронули, а брата вели.
А ночью на двух автомашинах, под конвоем двух взводов итальянских фашистов четырех комсомольцев и пленных солдат увезли в Чертково.
Там арестованных разместили в двух помещениях. В том, где был Никита Жиляков, находилось несколько незнакомых солдат, а так же директор совхоза «Первомайский» М.М. Орловская с дочками Верой и Таисией. Кима Чеченева, Мишу Курдукова и Никифора Кривобородова поместили в одну камеру, Олега Дробного и Владимира Сыроваткина в другую.
О допросах в Чертковской тюрьме вспоминал Владимир Сыроваткин: «После этого начались допросы с пристрастием. Били шомполами, нашими русскими (они длиннее немецких), до потери сознания, а затем прочитали приговор: «Повесить…»
Дальнейшие события развивались стремительно. Как рассказывал Никита Жиляков: «17 декабря еще продолжались допросы. Требовали сообщить, кто руководил партизанами. 18 декабря об узниках забыли. До этого камеры охраняли немцы. Затем поставили полицейских. Но те вели себя беспокойно, все посматривая в сторону Дона».
Фашисты так и не узнали, кто руководил отрядом, они думали у же о другом: «Как быстрее убежать».
Уже через сутки арестованным стали слышны канонады. Но радость от того, что наступают наши, омрачалась близостью смерти.
В камере их было трое. Окна камеры были расположены на север. То и дело полыхали зарницы, а через время раздавались канонады.
— Ох и больно же бьют, сказал Ким, — жаль, что мы не убили Гвозденко.
— Наши наступают, наверное, уже на хуторе, — ответил Никифор, — может еще нас освободят, тогда посчитаемся с ним.
— Видел, видел, полыхнуло, — встрепенулся Михаил, — наши уже близко.
Было страшно холодно, кровь запеклась на руках и прилипшей одежде.
— Да еще бы чуть — чуть, но наверное нас повесят? — продолжил Михаил.
Давайте споем напоследок, — предложил Ким, — на опушке леса.
И они тихо запели:
На опушке лека
Старый дуб стоит.
А по тем дубом
Партизан лежит.
Он лежит не дышит
И как будто спит.
Только ветер тихо
Кудри шевелит…
— Это как про нас, — прервал песню Никифор.
До рассвета оставалось уже чуть — чуть. Михаил бредил. Все чаще всполохи света проскакивали сквозь, тюремную решетку, высвечивая ее крестообразную тень на стене.
Днем во дворе усилилась суета. Немцы грузили имущество. Потом во двор — это было видно из камеры, где находился Никита — вывели, скованных за руки, Кима, Мишу и Никифора. Посадили в душегубку, и машина выехала со двора. Как рассказывает документ, докладная первого секретаря Радченского райкома ВКП (б) Якова Ивановича Цыбина переданная в Воронежский партийный архив, на расстреле и Ким Чеченев, Никифор Кривобородов, Михаилом Курдюков запели «Интернационал».
Вскоре немцы и итальянцы ушли с отступающими войсками, а охранники разбежались. М.М. Орловская с дочками Верой и Таисией, Никита Жиляков и другие пленные выломали дверь, и пошли пешком домой. Владимир Сыроваткин и Олег Дробный узнав, что Мария Орловская с детьми направились в Маньково, пошли вслед за ними.
К селу подошли уже ночью. Олег знал, что в балке Гудой были расположены три склады с горючим и танковое соединение германских войск. При этом вокруг складов были большие заросли терна и верб. По дороге они нашли насколько гранат и решили взорвать склады.
— Пойду я, — сказал Олег, — отомщу им за все.
Владимир остался лежать в укрытии. Фашисты заметили Дробного и открыли по нему огонь. Две гранаты взорвались недалеко от склада, но склад уцелел. Олег снова попал в плен. До самого рассвета велся допрос и пытки. Рано утро юного комсомольца, заставили вырыть под одиноко стоящей яблоней яму, а затем повесили. Потом его столкнули в вырытую яму и присыпали землей. Все это видел один из жителей села Маньково Петр Андреевич Лазуренко.
Так и не дошел Олег к своей любимой Вере. Сразу после войны Орловская М.М. вместе с детьми уехала в г. Москва. Жители села и хуторов еще долго выясняли, кто же предал ребят, но и по сей день, ответа на этот вопрос нет. Правда совсем недавно стало известно, что бывший инструктор Воронежского Облисполкома Сергей Баранников работал на немцев и был после войны арестован и расстрелян.
Уже после войны в городе Харькове состоялся суд над начальником Радченского гарнизона Торино. На него были вызваны в качестве свидетелей командир Радченского партизанского отряда партии Михаил Иванович Гениевский и мать Дегтярева Ивана Степановича, ей надо было опознать своего мужа. Все в селе знали, что он был повешен немцами. Как потом выяснилось, воспользовался партийными документами Дегтярева И.С. — Петр Гвозденко.
За могилой, Олега Денисовича Дробного, более двенадцати лет, ухаживала — Вера Федоровна Федоренко. К 45–й годовщине Великой победы, на могиле героя было установлено металлическое ограждение.
Многих фашистских приспешников, постигла суровая кара предателей, они были казнены.
P.S. Прошло уже более 70 лет. Эту историю, впервые услышал от своего отца Романова Павла Ильича. Тогда в семидесятых годах XX века, он написал об этом небольшую статью в местной газете. Работая в 80-е годы в Воронежском партийном архиве, мне удалось найти документы периода оккупации, в годы Великой отечественной войны, рассказывающие об этих событиях. Неоценимую помощь, тогда оказала мне Л. Выставкина, которая в нарушении всех инструкций разрешила мне ознакомиться, в своем кабинете, с документами, не подлежащими выносу в читальный зал архива. Вместе с краеведом Эдуардом Соларевым, мы побывали в селе Лебединка, где записали беседы с очевидцами тех далеких событий на диктофон. Мне помогали: работники Богучарского краеведческого музея, которые отыскали письма Владимира Сыроваткина; жители села выпускница Богучарского педагогического училища учительница Ольга Павловна Ушакова, Старков Николай Ильич, Касаткин Владимир Николаевич, рассказавшие о переживаниях и настроениях жителей села в тот период. А так же полковнику запаса Кухтину Валентину Васильевичу — разыскавшему могилу Олега Дробного. В итоге получился почти документальный очерк, с некоторым художественным вымыслом, о неизвестных героях, которые шли на смерть во имя жизни.
___
[1] Ставок — диалектное название пруда
[2] Повозка, телега для перевозки грузов, двигающаяся конной тягой.
[3] Лимонка (граната) — взрывчатый боеприпас, предназначенный для поражения живой силы и техники противника с помощью ручного метания. Промышленная маркировка — ММГ Ф-1.
[4] Вооруженные отряды фашистского движения в Италии. Свое название получили по черному цвету формы. Отличались собой жестокостью по отношению к мирному населению в период второй мировой войны.
