Михаил Ермолаев, Тамара Львова: Три главы, в книгу об Арктике не предназначенные. Из воспоминаний М.М. Ермолаева. Продолжение

Loading

Сошлюсь и на самого М. М. Ермолаева. Он не раз рассказывал мне, что среди его коллег-полярников ходили упорные слухи о массо­вой гибели заключенных на Чукотке, как-то связанной с эпопеей «Че­люскина». Слухам этим он верил…

Три главы, в книгу об Арктике не предназначенные

Из воспоминаний М.М. Ермолаева

Михаил Ермолаев, Тамара Львова

При творческом участии Владимира Фрумкина
Продолжение. Начало
М.М. Ермолаев, 1950-е годы

Продолжает рассказ М.М. Ермолаев…

«…По предложению общего собрания трех экипажей, начальником зимовки был избран Р.Л.Самойлович. Капитаны трех судов послали О.Ю.Шмидту такую радиограмму: «Связи переходом судов зимовочное положение просим назначить начальником группы зимующих судов про­фессора Р.Л.Самойловича как самого авторитетного для всего личного состава судов. Капитаны: Хромцов, Корельский, Швецов». Решение об­щего собрания «наверху» утвердили… В других частях Арктики остались дрейфовать другие группы судов. Я уже говорил, что по существу замерз весь наш Северный морской флот. Кроме ледокола «Ермак» и «Алексан­дра Сибирякова». Случай, прямо скажем, беспрецедентный! Снова, как и в истории с «Челюскиным», незапланированный героизм, но на этот раз — массовый. Почему же все-таки пришлось зимовать? Провести в тяже­лейших условиях полярной ночи более полугода, а потом организовывать спасательные экспедиции, строить аэродромы, вывозить людей?

Я уже упоминал о чудом сохранившемся уникальном документе — вот он…»

Ремарка Т.Л.

Мы показали телезрителям крупным планом этот документ — боль­шую канцелярскую тетрадь, полистали, наезжали на отдельные записи. Сейчас дневник хранится в семье М.М., сделана и ксерокопия…

Ремарка Т.Л. — из 2015 г.

Помню, в свои последние годы, М.М. — он попросил меня приехать — отдавал самое ценное из своего архива научному сотруднику, кажется, Института Арктики и Антарктики; думаю, дневник Р.С.Самойловича и сейчас у них…

Ермолаев М.М.

…Это ежедневные записи Самойловича для будущего отчета об экс­педиции, по существу — дневник, который он вел изо дня в день. Здесь представлены все бесчисленные, зачастую некомпетентные, противоре­чащие друг другу указания и распоряжения, исходившие от многочис­ленных начальников, — драматические записи! На многих страницах — они буквально вопиют! — прямо-таки трагическая переписка по поводу катастрофической нехватки угля для всех кораблей, оказавшихся в эту навигацию в Арктике… Почитаем только несколько фрагментов (обра­тим внимание, они сделаны до наступления морозов!):

… августа (число непонятно-Т.Л.). Ввиду моей неуверенности в реализации моей заявки на уголь для «Садко», сделанной еще в Москве, я при встрече с Ковелем указал ему на категорическую необходимость бункеровки углем «Садко» в Тикси… в количестве 1000 тонн»…

6 сентября. «Мною было получено сообщение, что вместо угля в Тик­си завезено 2 тыс. тонн породы. Поэтому не приходится рассчитывать на уголь в бухте Тикси»…

8 сентября. Молния из Тикси. «Настоящее время Тикси угля нет»…

13 сентября. Радиограмма Геци. «300 тонн угля ни в коем случае не устраивают. Не только невозможно будет продолжение работ, но и воз­вращение обратно»…

19 сентября. Запись в дневнике: «Как оказалось, Ковель совершенно не знал наличия угля в Тикси, которого безусловно не хватало в таком количестве на все суда»…

19 сентября. Радиограмма в Москву Крастину: «Значительная часть транспортных судов не обеспечена углем, также годовым запасом про­довольствия, имеет на борту большое количество пассажиров… Еще до замерзания пролива, окончательного истощения угля следует об­судить вопрос немедленного направления восток хотя бы части судов пассажирами. Самойлович, Визе, Евгенов»…

20 сентября. Радиограмма Ковелю. «Почему последний момент со­общаете отсутствии угля? Почему раньше не предупредили? Иначе бы тогда планировали работу “Садко”»…

И, наконец, 29 октября: «Разрешаю вашей группе перейти зимовоч­ное положение. Сознаем трудность вашего положения… Шмидт»…

Отвечаю на ранее поставленный вопрос. Почему это произошло? Сначала выводы самого Самойловича.

«Эти причины следующие:

Полное непонимание руководством Главсевморпути в Москве и ру­ководством ледокола “Ермак”, в том числе Ковеля, на месте, ледовой обстановки в море Лаптевых. В связи с чем отдавались разноречивые, нередко противоречащие друг другу приказы Крастина и Ковеля.

…Необеспеченность судов углем в бухте Тикси…»

М.М.Е. — продолжает…

А вот мое мнение. Оно еще более категорично.Замерзание нашего по­лярного флота в навигацию 1937/38 годов — следствие беспомощно­сти и некомпетентности руководства Главсевморпути. Такие страни­цы не должны исключаться из наших учебников — их надо изучать, осмысливать — и не повторять.

Руководителем Главсевморпутитогда был Отто Юльевич Шмидт. Не берусь судить о нем как об ученом-математике, это не моя компетен­ция. Знаю, что он проявлял себя и как ученый-организатор, когда дело касалось непосредственно его работ и интересов. Но как организатор большого практического дела он оказался несостоятельным.

Если бы решали, имели право решать на месте, такие люди как Самойлович и наши опытнейшие капитаны, а из центра только сделали свое дело: обеспечили бы все суда углем, абсолютно убежден — безу­словно был бы найден выход из сложного положения, и все караваны судов были бы доставлены в порты до полного замерзания полярных морей. И героической зимовки бы не было.

Но она была. И я хочу вам о ней коротко рассказать…

Вы помните?.. Три дрейфующих корабля: «Садко», «Седов», «Малы­гин» объединились, а начальником зимовки утвержден Самойлович. Три разных коллектива превратились в единое, неразрывное целое: живой, научный, учебный центр, с единым запасом продовольствия.

«Садко во льдах». Совместный дрейф длился более полугода (октябрь 1937 г. — апрель 1938 г.)

В экстремальных условиях зимовки Рудольф Лазаревич Самойлович оказался блестящим руководителем. И по организации быта: размещения людей, отопления, питания; и по части науки — научной работы, которая велась по многим направлениям; и в создании дрейфующего вуза для 25 студентов, проходивших гидрографическую практику на «Седове» и «Малыгине»; и даже — в организации нашего досуга…

«Малыгин в дрейфе»

Состав зимовки оказался очень благоприятным для научных заня­тий, причем комплексных — у нас было свыше 25 научных сотрудников разных специальностей, как правило, очень высокого класса. По суще­ству, мы представляли собой огромную плавучую дрейфующую лабора­торию. Работали мы «на белом пятне», где до нас еще никто не бывал. Непрерывные исследования, условия зимнего дрейфа в высоких широтах давали возможность получения очень интересных результатов во многих областях. Здесь все было интересно: и характер морского дна, и распре­деление глубин, и, конечно, все вопросы, связанные с течениями и при­ливными явлениями. Многое здесь делалось впервые и, что самое глав­ное, в больших объемах, позволявших дальнейшие широкие обобщения. Все это имело огромное значение, так как именно в этот период шло интенсивное освоение Северного морского пути…

Я упомянул уже наш плавучий вуз. Да, студенты-практиканты гидро­графического института продолжали учиться. В течение пяти месяцев, с ноября по апрель, по строгому расписанию, утвержденному Самойловичем, шли нормальные занятия, теоретические и практические, в пол­ном соответствии с учебным курсом. Причем занятия вели специали­сты высшей квалификации, такие, например, как профессор Иван Дани­лович Жонголович, заместитель директора астрономического института. Он читал теоретическую астрономию, практическую морскую астро­номию. Большие гидрографические курсы читал профессор Воробьев. Я вел курс морской геологии. Общий курс геологии вел сам Самойлович. И, представьте, занятия шли очень успешно.

«Несомненно, записал в дневнике Самойлович, — студенты в нор­мальных вузовских условиях, живя в городе, не занимались бы так мно­го, …так солидно и всесторонне изучая предмет, как на зимовке». С 1 фев­раля до 30 марта было сдано 84 зачета!

Кроме того, во время дрейфа были организованы курсы штурманов малого плавания и механиков 3-го разряда, а также общеобразователь­ные курсы: для одной группы механиков — в объеме семилетки, для дру­гой — давались элементарные уроки по русскому языку и математике. Словом, все учились! Только аврал, а бывали они нередко, освобож­дал от учебы: подвижки льда, сильное торошение. На аврал выходи­ли все — и Рудольф Лазаревич тоже, тяжелейшие бывали авралы… По окончании курса слушателям вручались удостоверения, по которым, вернувшись в Ленинград, все получили соответствующие дипломы. И студентам нашим были зачтены все сданные экзамены и зачеты за 3-й и 4-й курсы…

А по вечерам у нас бывали такие концерты! И тут душой был Рудольф Лазаревич. Он обладал тенором приятного тембра, прекрасно исполнял русские классические романсы, арии из опер, песни немецких буршей — он закончил знаменитую Фрайбургскую академию в Германии, которую когда-то закончил Ломоносов. По специ­альности он был горный инженер, но человек широчайшей общей культуры; как-то очень легко, изящно, когда было нужно, переходил с одного языка на другой — он знал несколько языков; немецкий — в совершенстве.

Но вернемся к нашим концертам. Было много выдумки, фантазии. Среди нас оказалось немало людей, разнообразно одаренных: пели, игра­ли, сочиняли сценки, даже целые пьесы, комедии из нашей собственной жизни — мы были веселы и молоды. Проводились у нас и спортивные занятия, соревнования «по альпинизму на торосах», лыжные гонки… Все это поразительно сближало нас, членов трех команд и экспедиций, затерянных в полярном океане, помогало поддерживать хорошую физи­ческую и духовную форму, бодрость. Оторванные от семьи, цивили­зации, мы не теряли надежды. Кстати, цинги, которая считается обя­зательной в этих условиях, у нас не было вовсе…

А когда закончилась полярная ночь, и мы все, абсолютно все, по сме­нам, работая до изнеможения, строили аэродромы, дружба наша еще бо­лее окрепла. Строительство аэродромов — особая страница моих воспо­минаний. Они разрушались, трескались движущимся льдом, мы снова строили по многу часов, обмораживались— и снова выходили на работу. А льдины снова трескались. И со всем этим мы справились. Дисциплина у нас, надо сказать, была очень строгая. Еще раз хочу подчеркнуть — душой всего был Рудольф Лазаревич!

Ремарка Т.Л.

Нам очень хотелось найти и пригласить на передачу кого-нибудь из участников зимовки. Нашли одного — тогда студента-практиканта на «Седове», теперь (в 1988 году) — профессора училища Макарова Валентина Петровича Кожухова. Их встреча с Михаилом Михайловичем Ермолаевым была очень теплой. Он интересно и живо выступил в на­шей передаче. Чтобы не повторять уже рассказанное о зимовке самим М.М., привожу его выступление в значительном сокращении.

Из выступления В.П.Кожухова в передаче «Ледовые годы»:

«…Как только наше начальство получило телеграмму о зимовке, ста­ли принимать меры: погасили котлы, палубу засыпали шлаком, пере­селились в твиндек, есть такое помещение между палубой и трюмом…

И началась тяжелая, утомительная зимовка…

Самые трудные условия были, конечно, на «Седове». Это было обычное транспортное судно, не оборудованное ничем специально для Арктики, тем более зимой. Было холодно, иногда ночью подушка примерзала к стене… Самые тяжелые воспоминания — сдавливание корабля льда­ми, однажды «Седов» лежал прямо-таки на боку… На «Садко» были лучше условия — высокоширотная экспедиция, они снабжены были неплохо, люди там жили в каютах. «Малыгин» занимал промежуточное положение…

Как спасались от холода? Сразу механики-умельцы соорудили ка­мельки. Приспособили для этого бочки из-под бензина. На один борт поставили и на другой…

Вместо ламп вот что мы делали: как стекло ламповое организовать? Бралась бутылка обыкновенная, она опоясывалась метелочкой, верев­кой, метелочка обливалась керосином, поджигалась, это колечко заго­ралось — горлышко бутылки отбивалось — у нас получалась коптилочка, так сидели и занимались с коптилочкой…

День у нас был разбит по часам, очень строгая дисциплина, четко чередовались учеба и работа — это и спасало от тоски, скуки… Вспоми­наются радостные минуты: концерты, спортивные соревнования. Мне особенно запомнился Новый год. Соорудили нечто вроде елки, понаты­кали туда цветные украшения, был концерт, ужин торжественный — весело было…

Такое вот еще интересное событие. В ноябре, как известно, были первые выборы в Верховный Совет, он только что был организован. У нас тоже проходили выборы, очень своеобразно, должен сказать…

Не все знали тогда, как это делается. Ну, такой, например, казусный случай. Политработник наш, помощник по политической части, начина­ет называть фамилии руководителей нашей партии и государства.

— Кто за товарища Сталина? — и все поднимают руки.

— Кто за товарища Молотова? — тоже все поднимают руки.

— Кто за товарища Ворошилова? — уже два-три человека руки не поднимают.

— Почему же ты не поднимаешь руку?

— А я уже отдал свои голоса. Я выбираю лучших…

Когда дошла очередь до Кагановича, там уже и совсем некому руку поднимать… Нехорошо… Как давать телеграмму на Большую землю?.. Такие результаты… А потом пришло указание: мы прикреплены к Мур­манскому избирательному округу, будем голосовать за знатного лесоруба, фамилия, кажется, Мусинский… И голосовали. Поставлена была урна. Сделаны бюллетени. Подходили и опускали…

И вот еще яркое воспоминание: мы ждем самолетов, которые при­летают за нами. На аэродроме, который сами построили… Садятся само­леты, выходят летчики. Потом они рассказывали: мы в ужас пришли — стоит толпа оборванцев: ватники прожжены, на одной руке рукавица, на другой — перчатка, подпоясаны бечевками — так примерно рисуют зеков. А они вышли, как марсиане: красавцы, в кожаных тужурках, жел­тых брюках, унты оленьи, мехом подбитые беличьим, — просто красав­цы. Мы на них смотрим, они на нас, им даже жутко: страшные мы, грязные… Вот так было… Они начали нас вывозить…

Но и у меня осталось одно жутковатое воспоминание: от того, что от них услышал. Оказывается, на Большой земле неблагополучно: все директора, мало-мало занимающие высокие посты, оказались вредите­лями, все они арестованы. Вредители, оказывается, всюду. И привели такие примеры. Когда к нам летели, садились на аэродроме в Казани, подали тягач, он тянул самолет, оборвался трос, сломался винт — это специально подстроили. И еще. Когда садились в Иркутске или Якутске, самолет пытались заправить не бензином, а водой. В общем, сплошное вредительство…

Прилетели в Якутск, сели на аэродром. Нас, молодежь, посадили в автобус, отправили в город, но, когда шли к автобусу, я видел, как к нашим руководителям подошли молодые люди в полуприлегающих пальто, в кепках, сапожках — такая была стандартная форма — и увели их. Самойловича я больше не видел, думал, его тогда и арестовали…»

Ремарка Т.Л.

Но это было не так. Рудольф Лазаревич еще вернулся домой. Ему суждено было увидеть свою жену, сына и дочь, друзей. Судьба его, од­нако, была уже предрешена до возвращения из этой последней, 21-й, его экспедиции. Очень скоро по возвращении в Ленинград его послали «для поправления здоровья» в одну из лучших здравниц Кавказа, от­куда он уже более не вернулся. Никогда. Могилу его родным найти не удалось, так как в те времена захоронения расстрелянных хранились втайне…

После Валентина Петровича Кожухова передачу заканчивал М.М.Ер­молаев:

«Обе истории, о которых мы рассказали вам: и челюскинская эпопея 1933-1934 годов, и ледовый плен нашего северного флота в 1937-1938 годах — я убежден в этом — результат одного и того же. В стране побеждала тогда командно-бюрократическая система. Не было бы ее, не было бы гибели только что построенного парохода «Челюскин» и, значит, самой эпопеи. Не было бы более чем полугодовалого дрейфа нашего «Садко» с 26 его товарищами»…

Ремарка… Через 11 лет. Т. Л.

Воистину, правду не утаишь. Она открывается — всплывает из небытия! — через год или через сто лет, но открывается непременно. Вы по­мните? В 1989 году вышла в эфир передача Ленинградского телевидения «Так нужно ли было дрейфовать?», в которой Михаил Михайлович Ермолаев со всей присущей ему страстностью утверждал, что дрейфовать не нужно было, ибо «Челюскин» был обречен заранее. Именно тогда я случайно наткнулась на информацию, не очень ясную, о неких зеках, не вывезенных с Чукотки в связи с гибелью «Челюскина». Это были, пожалуй, только слухи, смутные, ничем не доказанные… И вот через годы, когда готовила к печати «Воспоминания» М.М., нашла в газете «Час Пик», № 25 от 13 июня 2000 г., большую статью Михаила Майорова о чудовищном преступ­лении, доселе от нас скрытом, как мне кажется, делающую абсолютно достоверным то, о чем тогда лишь намекалось. Уверена, что М.М.Ермолаев, если б ему довелось прочитать эту статью, принял бы ее к сердцу не­обычайно горячо и поместил бы в качестве примечания к главе о «Че­люскине» нашей книги. В память о нем делаю это я. Статью перепеча­тываем, ничего в ней не изменяя…

«ДВЕ ТЫСЯЧИ ЗЕКОВ УТОПИЛИ В АРКТИКЕ. Вместе с пароходом «Челюскин» на дно моря отправился таинственный корабль-спутник. В его трюмах были заживо погребены две тысячи человек…»

Всем известна славная история спасения нашими летчиками полярной экспедиции Отто Шмидта и экипажа затертого льдами и затонувшего у далеких берегов Чукотки ледокола «Челюскин». Слово «челюскинцы» стало синонимом героизма, муже­ства и взаимовыручки. Но почти никто не знает, что с этим названием связана одна из самых страшных страниц нашей истории.

«ЧП» практически из первых уст стали известны сенсационные подробности той «экспедиции». У берегов Чукотки на дно моря было отправлено более двух тысяч чело­век. Правда, они находились не на борту «Челюскина», а в трюмах его корабля-спутни­ка — грузопассажирского судна «Пижма».

Эти две тысячи несчастных были заключенными, которых везли на Чукотку под конвоем тщательно отобранных сотрудников НКВД. Сегодня только два человека знают всю подноготную истории с крушением «Челюскина»: дочь начальника энкавэдэшного конвоя Карина Кондыба и Иосиф Закс, сын одного из заключенных, которому удалось спастись из ледяной пучины. Закс сегодня живет в Израиле. Там его отыскал специальный корреспондент «ЧП» и услышал рассказ о том, что случилось на самом деле в водах Чукотского моря в феврале 1934 года.

Тайна

«Челюскин» отправился в плавание в декабре 1933 года (Из Ленинграда 12 июля.) Весь Мурманск — при свете прожекторов, с речами, оркестрами и фейерверками — провожал его в путь. И в это же самое время от другого, безлюдного причала тихо и незаметно отошло второе судно — «Пижма». Уже в открытом море корабли встретились и вместе двину­лись на восток. О существовании «Пижмы» знало только высшее партийное руковод­ство страны да пассажиры самой «Пижмы» и «Челюскина». Для всех остальных было передано официальное сообщение: научное судно «Челюскин» впервые в истории осво­ения Северного Ледовитого океана прокладывает торговый путь вокруг материка — из Мурманска во Владивосток. (За два года до этого по Северному морскому пути прошел ледокол «Ермак», а вскоре по встречному курсу ледовую проходку совершил ледокольный корабль «Литке».)

А через два месяца планета была взбудоражена сообщением о том, что «Челюскин» потерпел катастрофу в далекой Арктике, в результате чего отважные первопроход­цы оказались на льдине. Планета волновалась и говорила только о том, спасут или не спасут челюскинцев. Спасли. И экипаж, и ученых, и женщин, и детей.

А вот откуда они там взялись, женщины и дети? С какой стати их взяли в рискованную научную экспедицию? Почему на судне оказалась беременная женщина, которая родила аккурат в то время, когда «Челюскин» был в Карском море? (Новорожденную потому и назвали Кариной — Т.Л.) Все это казалось странным. Но вопросов в те времена не задавали. И официальную информацию сомне­нию не подвергали.

Обреченные

Баренцево море «Челюскин» и «Пижма» прошли по чистой воде. В Карском и море Лаптевых пришлось лавировать между ледяными полями, то забираясь на сотни кило­метров к полюсу, то приближаясь к континенту. За мысом Челюскина ледовая обста­новка крайне осложнилась, и в Москву полетели первые тревожные радиограммы.

В Чукотском море, за 300 километров до Певека, «Челюскин» оказался в ледяном капкане. Ни прямо по курсу, ни за кормой чистой воды не было, а пробиваться сквозь льды «Челюскин» не мог, поскольку, вопреки общему представлению, не являлся ледо­колом. В забитую льдами Арктику, к тому же в самую глухую пору полярной ночи, снарядили обычный грузопассажирский корабль. «Челюскин», как и «Пижма», был построен по заказу советского правительства на верфях Копенгагена. Узнав о предсто­ящей «Челюскину» арктической экспедиции, власти Дании, опасаясь за свой престиж, неоднократно напоминали Кремлю о том, что корабль не приспособлен для такого перехода. Кремль не прислушался к этим предостережениям, и теперь судно терпело бедствие. В ледяных тисках обшивка треснула, как яичная скорлупа, и по внутреннему радио разнеслась команда: «Всем на лед! Мы тонем!» На «Пижме», отставшей от «Че­люскина» на 30 километров, о случившемся узнали тоже по радио. Но узнали только те, кто находился на капитанском мостике. Людям, запертым в трюмах корабля, знать об этом было не положено. Они были обычными зеками, бесплатной рабсилой, кото­рую везли на Чукотку: там недавно были обнаружены залежи олова. Партия заклю­ченных была огромной — свыше двух тысяч человек. «Враги народа», «вредители», священники, раскулаченные крестьяне… Всем им предстояло провести в чукотских лагерях остаток своих дней. Как и их охранники. Жены и дети конвоиров и находились сейчас на борту терпящего бедствие «Челюскина».

Казнь

Начальник конвоя чекист Кондыба пребывал в двойном напряжении: что будет с его семьей и семьями его подчиненных с «Челюскина» и как быть с вверенными ему заключенными? За него эту проблему решило на своем специальном заседании Политбюро ЦК ВКП(б). Советские руководители одно за другим отвергли несколько предложений президента США Рузвельта, изъявившего желание оказать СССР помощь в этой сложнейшей ситуации. На Аляске у американцев базировалась лучшая в мире полярная авиация. Но разве могли наши партийные бонзы допустить, чтобы весь мир узнал о второй, далекой от науки цели полярной экспедиции? Или отпустить две тыся­чи каторжан в Соединенные Штаты?

У советской полярной авиации под рукой оказалось лишь пять маленьких само­летов. Им и была поручена операция по спасению «Челюскина». Имена летчиков — Каманина, Ляпидевского, Водопьянова и других — потом войдут в историю. Все они (первыми в СССР) получат Золотую Звезду Героя Советского Союза… Когда со льдины был снят последний челюскинец, страна ликовала.

А что же «Пижма»? На корабле оставался большой запас топлива, продовольствия, котлы были в порядке, и можно было еще попытаться выбраться из ледяной западни. Однако в трюмы уже просочилась информация о событиях наверху, среди заключенных назревал бунт. И в Кремле решили эту задачу просто и радикально: пустить корабль с зеками на дно.

Мощный взрыв потряс арктическое безмолвие. Только конвой, уже погрузивший­ся на аэросани, чтоб присоединиться к экипажу «Челюскина», видел облако дыма и оседающую корму плавучей тюрьмы, которая уносила с собой на тот свет две тысячи невинных душ.

Расплата

На Лубянке были довольны действиями начальника конвоя Кондыбы. Так доволь­ны, что даже присвоили ему генеральское звание. Однако новоиспеченный генерал, находясь на отдыхе в одном из санаториев Сочи, не мог отделаться от смутного беспо­койства, от какого-то гложущего чувства тревоги. Кондыба-то знал, что тогда, в Чукот­ском море, не все у него получилось ладно. А именно: вместо трех зарядов сработал только один, и после взрыва «Пижма», словно не желая тонуть, еще несколько часов оставалась на плаву. Конечно, выбраться из задраенных трюмов, а потом еще пройти в сорокаградусный мороз без снаряжения и опыта 400 километров, отделяющих место гибели «Пижмы» от Аляски, было делом абсолютно немыслимым. И все же Кондыба не находил себе места. И, как оказалось, не зря.

В привилегированный сочинский санаторий, где отдыхал генерал, регулярно при­езжали и советские дипломаты, работавшие за рубежом, привозили с собой западную прессу. Как-то, перелистывая американский журнал, Кондыба случайно увидел груп­повой снимок. В центре, выделяясь ростом и богатырской статью, в рясе и с большим крестом на груди стоял человек, которого он приметил еще в Мурманске при погруз­ке арестантов на борт «Пижмы». Это был отец Серафим. Предчувствия не обману­ли старого чекиста: не все зеки с «Пижмы» погибли в Арктике, некоторым удалось спастись.

— Кондыба не знал о том, что в состав заключенных входила большая группа классных радиолюбителей-коротковолновиков, которые имели коллег-корреспондентов во всех странах мира, — говорит Иосиф Закс. — За это их впоследствии обвинили в шпионаже и отправили на Чукотку. Среди них был и мой отец. Прежде чем поки­нуть обреченное судно, Кондыба собственными руками вывел из строя радиопередат­чик. Забыв о том, что на «Пижме» находился запасной комплект. Зеки-радиолюбите­ли каким-то чудом добрались до него, и позывные с тонущей «Пижмы» услышали на базах американской полярной авиации. Той самой, от услуг которой советское пра­вительство до этого отказалось. Правда, американцы спасли немногих. Все они, и мой отец в том числе, приняли американское гражданство.

На Лубянке о фотографии с отцом Серафимом узнали сразу же. Генерал Кон­дыба был срочно доставлен из Сочи в Москву, где его без долгих разговоров рас­стреляли.

Ремарка Т.Л.

Перепечатанная в книге статья М. Майорова вызвала неприятие, даже негодование, возмущение нескольких очень уважаемых мною чи­тателей. Они отрицали чудовищный факт, о котором идет речь в пуб­ликации. Но… и доказать, что его не было, тоже не могли. Другие, не менее уважаемые мною читатели, не сомневались в абсолютной прав­дивости того, о чем написал журналист.

Сошлюсь и на самого М.М. Ермолаева. Он не раз рассказывал мне, что среди его коллег-полярников ходили упорные слухи о массо­вой гибели заключенных на Чукотке, как-то связанной с эпопеей «Че­люскина». Слухам этим он верил, но мы не решились поместить рас­сказ о них в «Воспоминания», т. к. Михаил Михайлович не мог подтвердить их документально.

Напомню и о публикации в «Книжном обозрении» от 4 ноября 1988 года.

В общем, статью М. Майорова я оставляю. Пусть установят истину молодые исследователи нашего Севера и историки.

2006 г.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

6 комментариев для “Михаил Ермолаев, Тамара Львова: Три главы, в книгу об Арктике не предназначенные. Из воспоминаний М.М. Ермолаева. Продолжение

  1. Тамара Львовна! Прочитала продолжение Вашей публикации о М.М. Ермолаеве. Все-таки он был потрясающий человек! В 28 лет справиться с таким испытанием — это поразительно! Заинтересовала меня версия о «Пижме» — и вот что мне попалось на просторах Интернета. Посылаю ссылку на статью Лазаря Фрейдгейма «Челюскин и Пижма: все точки над i»:

    http://www.proza.ru/2009/03/03/148

    Любопытно и похоже на правду.
    Галина Адамская

  2. Если не было «Пижмы», не было и оловянного рудника для работы заключённых.
    Но тогда вопросы : КУДА шёл Челюскин ? Зачем на нем были разборные дома, стройматериалы, артель плотников, коровы и сено ? Зачем на нём были дети ? Зачем на нём плыл Нач. Главсевморпути Шмидт , и куда ?

    ===
    Разве мало бредовых идей было «реализовано» в те годы Сталиным. Может быть и Вы помните карты того времени, когда государственная граница СССР простиралась красным пунктиром до Северного полюса, деликатно обходя Шпицберген. Северный морской путь — не самая худшая из них. Но, почти как всегда, это была попытка с негодными средствами, авантюра. Сталину потребовалось нечто? Должно было быть выполнено. Иначе результат был предсказуем…
    Все грузы (судно был крайне перегружено) предназначались для организации зимовок. Никакой связи с «Пижмой» тут тоже нет.
    http://korabley.net/news/cheljuskinskaja_ehpopeja_ili_sudba_parokhoda_cheljuskin/2012-01-27-1064
    Кстати, в ссылке перепутана фамилия пилота, д.б. Ляпидевский. Именно ему была вручена Золотая звезда №1.

  3. По другим (или того же Закса ?) данным, б.ч. заключённых с «Пижмы» пошла по льду на материк, где их потом и вылавливали . (Или находили их трупы, что не менее вероятно).

    1. Шейнин Леонид Борисович 27 Январь 2016 at 14:30
      По другим (или того же Закса ?) данным, б.ч. заключённых с «Пижмы» пошла по льду на материк, где их потом и вылавливали . (Или находили их трупы, что не менее вероятно).
      =============
      Охота пуще неволи? Не так ли, уважаемый Леонид Борисович?
      Вся эта история — давно опровергнутая фальшивка. От начала и до «американского» конца.
      Стоит вчитаться в текст и сразу видно массу чепухи от людей не имеющих понятия о работе полярников, моряков, чекистов.
      Прежде всего: не было такого судна. Вообще никогда не было! Судна с названием «Пижма» нет и не было в регистре.
      http://www.ruscur.ru/archive/1886
      РАЗВЕСИСТАЯ «ПИЖМА»

      Мифами история «Челюскина» стала обрастать недавно. В 1997 году в центральной прессе написали, что вместе с «Челюскиным» шел транспорт «Пижма» с 2 тысячами заключенных. Мол, поэтому советское правительство и отказалось тогда от помощи США. Но эта версия хромает на обе ноги: американские механики помогали готовить к вылету спасательные самолеты, два американца даже побывали в лагере челюскинцев.

      Более детально наличие второго судна расписал Эдуард Белимов в статье «Тайна экспедиции «Челюскина». «Пижма» будто бы везла зэков для разработки оловянного рудника, вмерзла в лед и стала тонуть раньше «Челюскина». Тогда начальник конвоя Кандыба приказал взорвать и затопить судно. Экипаж и конвоиры успели перебраться на «Челюскин».

      Среди заключенных, повествует Белимов, оказались физики. Они смогли выбраться из тонущей «Пижмы», собрать радиопередатчик и сообщить американцам свои координаты. Затем пешком направились на Аляску, где их спасли и приютили американцы. Белимов говорит, что в 1957 году в Ленинграде даже видел сына одного из спасшихся заключенных. Чуть позже эту же историю пересказал гражданин Израиля Иосиф Закс.

      «Трудно комментировать бред, но можно предположить, что миф о «Пижме» навеяла история с «Индигиркой», — делится своими соображениями дальневосточный краевед Юрий Филатов. — Пароход «Индигирка» в декабре 1939 года вез из Магадана во Владивосток вольнонаемных, женщин, детей и освободившихся заключенных, всего 1164 человека. Из-за плохой погоды и ошибки капитана судно разбилось о камни на севере Хоккайдо, тогда погиб 741 человек. Трагизм дополняло то, что конвой стал стрелять по заключенным, когда они бросились спасаться. Судно с названием «Пижма» никогда не ходило ни в Арктике, ни на Тихом океане. А заключенных никогда не доставляли Северным морским путем. Их везли по железной дороге до Ванино или Владивостока и уже оттуда на судах в Магадан, на Сахалин и далее».

      1. Если не было «Пижмы», не было и оловянного рудника для работы заключённых.
        Но тогда вопросы : КУДА шёл Челюскин ? Зачем на нем были разборные дома, стройматериалы, артель плотников, коровы и сено ? Зачем на нём были дети ?
        Зачем на нём плыл Нач. Главсевморпути Шмидт , и куда ?

Добавить комментарий для Soplemennik Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.