[Дебют] Лиана Шахвердян: Стихи

Loading

Стихи

Лиана Шахвердян

(1-й вариант)

Ухватив время за руку,
не слышу колокольного перезвона,
как в день первой встречи…
Структурность звука нарушена
плотностью инородной “массы”…
Гримасничая,
спасая глаза от ветра,
зазываю
большую, белую собаку…
…была добрым знаком,
стояла за оградой,
сторожила
утренние поцелуи…
Опять куда-то пропала!

И уже ударяюсь в отчаяние —
вопросов не стало меньше…
А ты — продолжаешь спать,
как в каменном замке,
считать — тревога беспричинна,
что вовсе не стало привычным…
Твоя безучастность загоняет в угол,
и я ломаю себе руки,
как большая река, созревшая к сроку,
метать ледяные оковы…
…раскаленным треском
обнажая скрытого джина,
раскачивающего шум-гул
колыбельную — “мантру”:
“Не ты мне был обещан
во сне хрустальном,
и уже не от сердца отрываю,
собака-ангел не возвратится,
кроватка детская — пустая,
притяжение земли — почти никакое,
и меня унесет золотой вихрь
ранним августовским утром
над полем,
домом,
кроваткой,
собакой…
когда наступит
время жатвы…”

* * *
(2-й вариант)

Ухватив время за руку,
не слыша колокольного перезвона,
как в день первой встречи,
когда структурность звука
была нарушена плотностью
инородной массы,
гримасничая,
спасая
глаза от ветра,
зазываю
большую, белую собаку,
что была добрым знаком,
стояла за оградой,
сторожила
утренние поцелуи…
Она опять
куда-то пропала!

И уже ударяюсь в отчаяние —
вопросов не стало меньше…
А ты — продолжаешь спать,
как в каменном замке,
считать — тревога беспричинна,
что вовсе не стало привычным:
твоя безучастность загоняет в угол,
и я ломаю себе руки,
как большая река,
созревшая к сроку,
метать ледяные оковы,
раскаленным треском
обнажая
скрытого джина,
раскачивающего
шум-гул,
колыбельную —“мантру”:
“ Не ты мне был обещан
во сне хрустальном,
и уже не от сердца отрываю,
собака-ангел не возвратится,
кроватка детская — пустая,
притяжение земли — почти никакое,
и меня унесет золотой вихрь
ранним августовским утром…
…над полем,
домом,
кроваткой,
собакой…
когда наступит
время жатвы…”

* * *

Едкая луна
сползала в сырость угарную…
В томном свете
томился заветный огонь…
Смерть не приходит… нет..
заводит!
круговерть непостижимого…
Постижимо — непостоянное…
Вольным ветром
в воронке сомнений
раскачивалось древо старое —
маятником верным
отмеривалось сущное…
Зналось ли с ветрами другими?
Отмалчивалось…
Вечному! Духу Солнца
прилежно кланялось…
сопричастному к
доминантсепт аккорду
затмения
солнечного ли?
лунного ли?…

* * *

Слишком много ультрафиолета
в воздухе клеточного восхождения:
закрытые глаза — форма,
дышать в унисон — работа!
Поднимаясь в гору,
предают друг друга…
Слишком много ультрафиолета:
наше Солнце давно в дырах,
магнитных бурь притяжение —
сегодняшний снежный ветер,
частота затмений колеблет
качество вокруг мнений.
Осталось — отпущенное
в сроке неизведанного…
Слишком много ультрафиолета!…
Троюродная прабабка из Игаата
поучала иногда плакать:
“Слеза никогда не станет камнем!”
Сама ушла умирать в горы —
не умела плакать…
Слишком много ультрафиолета!…
Ярче наше полярное свечение,
и мы немного становимся богами
с горькой усмешкой на это решение,
область физического пересечения
в пределе сведется к единственной точке —
новой форме определения
верного единения —
Сердцу…
Сердце живет в Сердце.
Сердце не предаст…

* * *

вторые сутки сердце ноет…
боюсь себе сознаться,
от злости руки ломит…
…дно дня — стихийная переписка —
осенняя вспышка — немая перекличка
снежного кома в горле
моем —твоем…
каждого слова
наивная определенность —
мнимая точка отсчета…
устало сердце…
…бежать в незнакомый лес!
блуждать…
деревом покорным под нещадным сливом
статься,
в бахроме длинных еловых аллей
роскошным бисером — прозрачных куполов —
небесных подвесок абажура скрытого блика
изумляться,
в протянутой руке случайным
незамысловатым даром
возвышаться,
…шататься
шататься…
…и заземляться
мяуканьем бродячего кота,
уткнувшегося носом
в подол укрытия — платья:
мы с ним — свидетели друг друга —
единственное притяжение дня…
….рисовать Бога — исцелять руки —
устремлять сердце в небеса…

* * *

В это утро пахло морем…
В это странное утро
весеннего равноденствия,
в которое предвещали
затмение солнечное,
за окном —
снег с дождем,
туман,
пущенный во все дыры-глазницы
пустого дома молодой вдовы,
пахло далеким,
зеленым морем…
С иссохшими берегами — краями,
истлевшей собственной Атлантиды,
заложница сироты — судьбы,
разбавляя густоту цвета,
вплетала снежно — нежно
белыми руками — лебедями
в распущенные волосы
первые подснежники,
утомляя тягучее чувство вины
омертвевшего тела
атомами красного вина —
крови Спасителя…
Скоро Пасха.
И она перестала
бояться примет дня:
холодный город срубленных деревьев,
обнаживший серый камень ее души,
не подавал привычных знаков
чрез разросшееся
горластое воронье.
“Одна ворона — две вороны.
Одна ворона,
а вот и вторая!” — ее
привычная считалка.
Две вороны — пара…
Весна!..
Лед тронулся.
Она шла по голой мостовой,
вбирая в легкие йода — капельное
далекого моря,
и ее зеленые глаза,
наконец, были переполнены
исцеляющей влаги
то ли дождя
с голодным снегом,
то ли мокрого тумана…
Где Бог?
Бог там, где цветут сады.
А что до цветения?
Предчувствие воскресения,
когда в странное утро
весеннего равноденствия,
в которое предвещали
затмение солнечное,
за окном —
снег с дождем,
туман…
пахнет далеким
зеленым морем…

* * *

Лунная ночь
скрипичного Равеля
не разделит одиночества
в лужах отражений,
не вытянет душу
из ватных оков:
руки твои в ранах от шипов
пленивших в саду роз,
где ласточки,
резко сбивая с ног,
перечеркивали надежды,
и опиумный дурман
на цыпочках обезболивания
уводил от заветной
цели…

* * *

Тоска моя — шлейф платья,
украшенного изумрудными
камнями — словами,
отсвет перелива которых
оттенял
кожу, губы, глаза…,
тяжестью своей цеплялся
о земные края —
беда,
когда бежала за птицами,
провожая в теплые,
и встречала весной
в свои еще холодные…
Тоска моя —
поэзией опустошаемое сердце,
и жизнь — уже за окном,
сокрыта витражами.
Но сердце не живет миражами.
Сердце живет кровью…
Я ем — я есмь.
Кровь моя — кров мой!
Потому,
смакуя мякоть
майских вишен,
поглощаю красный цвет —
в свой первый вздох,
поглощаю красный цвет —
в свой последний,
ем плазму —
бескомпромиссную огненную лаву
из недр собственной изумрудной горы,
что смещает пласты
надоевших слов,
устаревших миров…

* * *

Куст розы желтой
в саду Создателя
в милости
особой,
в срок увядающие лепестки
которой —
круглолицые женщины…
…боятся зазеркалья отражений —
лабиринта отдаленных комнат,
и жжение в глазах —
спасение
от встречи с той…
…забросали камнями…
ямы…
…явь ямы —
длинное горло —
труба
нижнего регистра органа —
человеческого органа…
…не кричала в экстазе!
урчала… закрытыми глазами
иступленного искупления
вины “порока”
стонала…
…и гости нынче вытирают ноги
у порога
дома,
в котором
укорами лучей —
солнца
искуплением — материнством,
иссохло
клокочущее месиво
следов — уроков
дателя — Создателя…
Куст желтой розы
в милости
особой…

* * *

Ветхая листва
моего древа
обреченно плескалась
в потоке
неведомых дуновений…
Завершая обозначенный
цикл
прощальным танцем
разочарований,
обретала покой
в мерности иной:
ложилась мне под ноги…
Так я — земная
неизменно возвышалась
над прошлым…

Снег лепил мне лицо…
Душа трепетала…
В жилах река замирала…
Кристальные оковы льдов
удерживали смыслы
в орбите слов…

* * *

Зима… Опять
чужая
в мою неокрепшую весну:
небрежная,
разбрасывать снежное
на только зацветшее
панно…
И мне бы тленной
очки темные,
не видеть этого
натужного, белого…
И мне бы бренной
острием мечты
выпустить кровь свою
в кровь согбенную…
Запекшуюся отогреть
от хладного, смрадного
озябшие лепестки
увядающего младого…
И смерть моя —
начало ладного!
ведь вечная я…!
вернусь складная
в плодах граната
цвета алого…

* * *

Время стругает крепышей
перетаскивать камни
из одной в другую ямы…
Тревога в горле,
совесть —
загнанная трель,
и акварель
давно размыта тенью…
Все прорастет,
даст всходы семя,
что осядет в лень,
боль —
жизни мнимой соль,
кулак зажатый,
впившееся острие,
свинец в груди
и вопль!
Позади —
остатки цивилизаций…

* * *

Это особо шаткое —
чувствовать,
как паленым железом войны
перекрестили все ароматы
позднего ноябрьского…

Это особо вязкое —
вслушиваться,
как хитрый лис
осенний лист
неказистым, таким
хромым шорохом
ворожит
настороженный слух
старого восточного,
встраиваясь клином
в распластанный ковер
плодов садов
моих прадедов…

Это особо верное —
всматриваться,
как смещаются айсберги,
глубиной в верования,
с полной луной блужданий,
ставших во времени
колом хребта
тела — стержня желаний
новых начинаний…

Прабабушка навсегда
вплела имя мое
в зигзаги узоров ковра
рода…
народа…
С тех пор все прапра…
мне смотрят в затылок:
я слышу их голоса…

* * *

В полпятого утра
редкие снежинки
только зачатого рассвета
усмирят воспаленное дно бессонницы…
Две белые жемчужины
в дар на Рождество…
Сердце — замерзшая ива
вздрогнет, вспомнив лицо
протянувшего руку…

* * *

Cиние врата преисподней,
златые купола рябят…
Христос онемелой рукой
сдвигает Вселенский каркас…

* * *

В доме стоят часы,
с моих губ не слетает
твое имя…
Эта осень выдалась на редкость теплой,
так что приглядно
даже одиночество
сиротеющих деревьев…
Тень твоя растворилась,
как и все,
в солнечном разливе…
Возможно, ты — ангел,
возможно,
и я была ангелом…
Мы встретимся…

* * *

Солнце…
В садах Эдема много солнца…
Время придет возвращаться туда,
и душа моя,
подобно олененку,
неустойчиво будет ступать
по огромному полю
золотых листьев…
Расцветшая сакура
окончательно собьет с толку:
весна ли?
осень ли?..
Неумелая буду тянуться
к каждому незнакомому
цветку, листу,
воскрешая в памяти позабытый язык…
А ты будешь рядом,
всегда рядом…
зорким молчанием оберегать
и целовать в неокрепшее темя,
когда присутствие твое
будет более, чем насущным…

Print Friendly, PDF & Email

6 комментариев для “[Дебют] Лиана Шахвердян: Стихи

  1. Знаете ли Вы, уважаемая Лиана, Гагика Бюраканци Арутюни? Я потерял его след. Мы периодически встречались в Питере в библиотеке, куда он приходил писать свою бесконечную поэму «Космос любви», и много там разговаривали. И вдруг он исчез. Он подарил мне переведенный отрывок из этой поэмы:
    Стою вновь против порога Твоего,
    Стоишь вновь против взгляда моего.
    Даже вобрав воедино всю грозную силу,
    моря и океаны бурлящие
    Не смогут достичь и четверти моих волнений душевных,
    Не смогут достичь мощи штормов внутреннего мира Твоего.
    Взгляну случайно в Твои глаза —
    тоска свои грозные крылья распростерла.
    Взглянешь случайно в мои глаза —
    тоска свои грозные крылья распростерла.
    Хочу говорить — не могу,
    Хочешь говорить — не можешь;
    Стоим вот так друг против друга, как две статуи.
    Хочу уйти — не могу, хочешь уйти — не можешь…
    День солнечный — небо плачет, день солнечный — идет град;
    Две каменные статуи прильнули друг к другу
    И, в слезы обратясь, стекают на землю…
    Конечно, это перевод, и он может быть слабее подлинника. Гагиг хотел уехать к себе домой, в Бюракан. Не знаю, там ли он сейчас.

    1. Нет, Ефим, я его не знаю… Но меня очень заинтересовали его стихи… Завтра я буду в Москве. По возвращении буду искать этого поэта… Спасибо, что скинули отрывок.

  2. Спасибо, уважаемая Лиана!
    По всей подборке стихов, как апельсины на снегу, разбросаны жемчужины, и Ваше имя — одна из этих жемчужин.

Добавить комментарий для Ефим Левертов Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.