Ян Майзельс: Как рыба плачет…

Loading

Как рыба плачет…

Ян Майзельс

ГДЕ-ТО…
(ретро, Тихий Океан, Новый 1981 г.)

Кругом — ни зима, и ни лето,
И с неба — ни дождь, и ни град…
А где-то, а где-то, а где-то
Кружит наз землей снегопад.

Беснуется белая стая,
И кажется: всё! И навек!
Лишь стрелки часов отмечают
Земли заколдованный бег.

Вот в штопор заходит планета —
И снова уносится прочь.
Грядущего года приметой
Легла новогодняя ночь,

Где талой снежинкой отмечен
И мой перевал неземной…
Не лейте, грошовые свечи,
Вы слез восковых надо мной!

Пусть завтра стеной водопада
Нависнет сосулек литье —
Что ж, значит, так надо, так надо,
Чтоб кто-то ушел в небытьё,

А кто-то в сиреневой смуте,
Вникая в утраченный след,
Устал трепетать на распутье
Метелей, падений и лет
………………………….
Но где-то, но где-то, но где-то,
Где берег банановый крут,
Стоит бесконечное лето,
Беспечные люди живут,

О снеге далеком мечтают
Под бой барабанов тугих,
И синие айсберги тают
В горячих видениях их.

КОРАБЕЛЬНЫЙ ПЕС

От берега отвыкнув, я привык,
Что волны нас качают неустанно,
Что спрятан кривизною океана
От глаз людских подальше материк.

Пусть катится с попутным ветерком
Всё, чем земля держала нас. Однако
Проносится по палубе собака,
Осуществляя связь с материком.

Мой бедный пес! В собачьей голове
Уж не осталось образа земного
И ничего не хочется такого…
Хотя бы поваляться на траве.

Какой матрос (иль черт?) тебя принес
Сюда младенцем, глупым и лобастым?
С землею — всё! Кругом вода — и баста:
Вполне законный корабельный пес.

Иль ты родился здесь, на корабле —
Любви собачьей плод неумолимый?
На корабле нетрудно быть любимым —
Попробуй быть любимым на земле!

Но ты уже пришелся ко двору
И полюбился местному народу,
Кусок металла, погруженный в воду,
Ты принял за собачью конуру.

Потом себе подругу схлопотал —
Такую же бездомную бродягу,
На верность кораблю принес присягу —
И наплевать на воду и металл!

Ты сгинешь здесь, земли не повидав:
Корабль тебе — единая отрада…
И мне б вот так же, безземельно, надо —
Вполне возможно, песик, ты и прав:

Мытариться на тесном берегу,
Когда на море так несуетливо!
На берегу хотелось быть счастливым —
Я пробовал, конечно… не могу.

И если что, мой корабельный пес,
Ты берегу пролаешь осторожно,
Что без него мне больше невозможно —
Не надо слов. Не надо только слёз…
Газета «Рыбак Камчатки», 1980

КАК РЫБА ПЛАЧЕТ

Мы были рыбами когда-то…
Хоть в люди выбились давно
Но рыбу — бывшего собрата —
Не забываем все равно,

В пучинах моря навещаем,
За стол обеденый зовем,
Не угощаем рыбу чаем,
Но и не кушаем живьем.

Она ж не скажет и спасибо:
Неблагодарности полна,
Она всегда молчит, как рыба…
Но разве наша в том вина,

Что мы не слышим ультразвуки,
Что недоступны ей слова?..
И умывают люди руки,
Хоть в люди выбились едва…

Когда родные, человечьи
Права — и то не отстоять,
На эти рыбные увечья
Нам с верхней палубы плевать.

Коплер вздымает многотонный
Многоэтажность флотских фраз,
И испускают рыбы стоны,
Совсем неслышные для нас.

И разевают рыбы пасти,
Глотая воздух и слюну…
Отныне уж не в рыбьей власти
Нырнуть в надежную волну.

Матросик с бота ручкой машет,
С коплера сыплется вода,
На море — штиль. А рыба пляшет,
Увы, эстетике чужда.

И раздувает рыба жабры,
Глаза вылазят из орбит…
Как втолковать ей то хотя бы,
Что рыба нынче — дефицит?

Как объяснить неумной рыбе,
Которой Дарвин незнаком:
Нам нужен фосфор, а могли бы —
Так обошлись и молоком?

Но полно-полно: мы не дети,
И нам без фосфору никак…
И заплывает фосфор в сети,
Добычей хвастает рыбак.

Мы так бесчеловечно выше! —
Хоть в люди выбились давно:
Как плачет рыба, мы не слышим —
Нам это Богом не дано.
Газета «Рыбак Камчатки»,
1980 г.

ТАМАРКА

Нам не холодно и не жарко:
Сохнут души иль чувства лгут?
То, что было вчера Тамаркой,
В деревянном гробу везут.

Называли ее беспутной
И искали вину в вине.
А ушла она на попутной
Океанской ночной волне.

Топот, гам… «Человек за бортом!»
Воду пьет посиневшим ртом.
Сиганула… А ну вас к черту!
Замолчала… Кричи потом!

Разговоры да пересуды,
Поминают — да не добром…
Спит Тамарочка беспробудным,
Одиноким, безгрешным сном.

Спи же, Божья раба Тамара!
Спишем с судна, отправим в порт:
— Мать, примите от нас «подарок» —
Вашу дочку попутал черт!

Мы исполнили все, как надо,
Пересуды почти не в счет.
Проводили последним взглядом —
И рванули на полный ход.

Нам не холодно и не жарко:
Каждый лепит свою судьбу.
То, что было вчера Тамаркой,
В самодельном везут гробу.
1980

ПОЭТ

Слагая бессмертные строфы,
По воле небес, неспроста,
Восходит поэт на Голгофу
Под грузом грехов и креста,

Под вой и оскал фарисейства,
Под радостный вопль «Распни!»,
Как будто ужасней злодейства
Представить не могут они.

Он «оком за око» изранен,
Что справа налево — к виску,
Но с радостью, как христианин,
Подставит другую щеку.

Он выберет чести дорогу
Поднявшись из самых глубин
И будет он царствовать строго,
И Бог лишь ему господин

А если, а если, а если
Он вздумает «жить по уму»,
То, выкинув слово из песни,
Изменит себе самому.

* * *

Москва Высоцкого хоронит —
Молотит строчка у виска.
Эй, чуть помедленнее, кони! —
Хоронит гения Москва.
Наветы, слухи, кривотолки —
Великих вечная судьба.
Но о любви людские толпы
Расскажут сами за себя.
Молчанье, крики, славы бремя,
Бессилье силы и управ…
Но ничего: покажет время,
Кто правым был, а кто — не прав.
Глаза, раскрытая в потемки,
Душа, открытая всему…
Но ничего: придут потомки —
Они рассудят, что к чему.
Сегодня он не всеми понят —
И оттого черней тоска.
Москва Высоцкого хоронит.
Хоронит гения Москва…

Москва. Ваганьково
Стихи, положенные на могилу Поэта
28 июля, 1980 г.

* * *

Не ждите, товарищи, чуда —
Не много на свете чудес,
И он не вернется оттуда,
Куда он навеки исчез.

Немного подержат в секрете,
Прольется из строчек вода…
Другого такого на свете
Не будет уже никогда.

Лишь в строчках да в лентах магнитных —
И голос певца, и душа.
Дробятся гитарные ритмы,
Привычные схемы круша.

Но снова проклятая слава
Спокойно лежать не дает.
Чуть-чуть за ворота, направо
Стоит у могилы народ

Спросить бы: вчера были где вы?
Где был ваш порыв и почин?
Смотрите: в аллее налево
Сережа Есенин почил.

Вкусил он того ж каравая,
Изведал чернил и белил…
Такая же слава шальная,
Такая же тяжесть земли.

Цветы на могиле живые,
Под ними поэт — неживой…
Нависли холмы роковые
Над буйной его головой.
Газета «Рыбак Камчатки»,
Р/с «Свобода», октябрь 1980

ПРОРОК

Шел пророк по дороге вчерашней,
Как обычный седой аксакал,
Из своей, нам невидимой башни,
Он земные пути прорекал…

Ему слышались горькие стоны
В суете повседневной возни,
И под небом кружились ворóны
(или вóроны, черты их возьми!).

Только солнце в просветах играло
На пророка седой бороде,
Но тянулись невидимо жала
На проложенной им борозде.

Но мерещились бледные лица
Среди мрачных знамений и тел,
А кругом полыхали зарницы
И Восток на границе алел,

Где смыкались любовь и злодейства…
И он вымолвил: — Как я устал! —
И ему лишь понятные действа
Он толпе толковать перестал.

Снова солнце в просветах играло
На пророка седой голове,
И добычу делили шакалы
В поржавевшей от крови траве.

“БРОДЯЧАЯ СОБАКА”

«Так жили поэты…»
/А.Блок/
Полуподвал. Из полумрака
Дым коромыслом. Полусвет…
Кафе «Бродячая собака» —
Одна из Питерских примет

И в полумраке полусвета
Поговорить о сем, о том
Сходились издавна поэты
В мечтах о веке золотом.

Грешить бесстыдно, беспробудно,
Но в тишине, по вечерам
Вновь из столицы многолюдной
В кафе войти, как в Божий храм.

Запой всемирный воспевая
И вьюгой Божьей занесен,
Страдал Поэт, и плоть живая
Его стонала, в унисон,

о всех усталых. И, высоко,
Над скукой загородных дач,
Парил Поэт с душой пророка,
Себе и лекарь, и палач.

Внизу — родимая долина,
И тучи стелются над ней…
А он — Поэт с главой повинной
За всех — людей и не людей.

Но глухо заперты ворота,
Кругом — не выйти, не войти…
Недвижный кто-то, черный кто-то
Там, со стаканом, на пути.

Лета кружатся в карусели
(Иль это только снится мне
В моём далече?..). Неужели
И вправду: истина в вине?

Я помню длительные муки:
Ночь догорала за окном,
Алел Восток… И чьи-то руки
Стаканы ставили вверх дном.

Мне тяжесть этих рук знакома
И лба надменная печать…
И комиссары в пыльных шлемах
Спешат свой шабаш отмечать.

В соседнем доме окна жолты,
Ползет, крадучись, красный страх.
Поэтов взрезаны аорты
И крови знаки на стенах.

Я вижу все с моей вершины:
В железном грохоте стрекоз —
И алый парус бригантины,
И в белом венчике Христос…

Полу-Парнас, полу-Итака,
И будто в прошлое билет:
Кафе «Бродячая собака»,
И полумрак, и полусвет…

МЕЖ ДВУМЯ ОСТРОВАМИ

Как корабль, что колышут едва
Зыбью волн отдаленные страсти,
Зазывают меня острова
Миражами рискового счастья.

Вот до бухты рукою подать —
И почувствую твердь под ногами.
Ветер в спину! Но, видно, опять
Пронесет меж двумя островами.

Что-то надо мне напрочь отсечь,
Разрубить раздвоенности путы…
Но висят, как отточенный меч,
Надо мною часы и минуты

Время мчится — и я тороплюсь,
Чтоб до штиля пройти парусами.
Но куда мне пристать — не решусь
И мечусь… меж двумя островами.

Я давлю в себе зреющий бунт,
Исступленно вращаю штурвалы,
Якорями цепляюсь за грунт…
Но теченье уносит на скалы.

Я ж немногого, в общем, хочу,
Не верчу, не играю словами.
Непонятную участь влачу
Посреди, меж двумя островами.

Свежий ветер дурманит меня
И сулит неизбежность крушенья.
Говорю себе: «Право руля!»…
И боюсь рокового решенья.

Но на острове том — тишина,
Не качается твердь под ногами.
Парус мой добивает волна
Вдалеке, меж двумя островами.

Долгожданный покой сторожу,
С омрачающей счастье досадой
Я на берег далекий гляжу…
И к тому припадаю, что рядом.

И промокшую душу сушу…
Острова! Я в долгу перед вами,
Что плыву и дышу, и пишу,
И живу
меж двумя островами

НАША ЖИЗНЬ

«В одном мгновенье видеть вечность…»
/Уильям Блейк/
Наша жизнь — предисловие к смерти.
Льется дней неразрывный поток,
И летит в потаенном конверте
Пропечатанный в небе листок.

Нашей памяти нити неброски,
Притяженья земного рабы,
Что же вы — то ль небес отголоски,
То ли темные знаки судьбы?

Ну, так что же — летите, летите,
Зарываясь в простор голубой,
Отголоски невидимых литер,
Называемых нашей судьбой.

В этом мире, известно, мы гости,
Но, под кронами старых дерев,
Задержись на прощальном погосте,
Бесконечность за миг обозрев.

И отпой свою песню на тризне
С необъятной душевной тоской…
Наша смерть — послесловие к жизни,
Уходящей на вечный покой.

ЧЕЛОВЕК

Я — костер у преддверия мрака,
Где, смиренной гордыни полны,
Проплывают в петле Зодиака
Синеоких планеток челны.

Я горю подозрительно быстро,
Но дай Бог мне сгореть неспроста.
В темноту кувыркаются искры —
Мотыльки золотого костра.

Миг — и нет их, больших и горячих,
Позабудут о них до поры.
Но погибшими путь обозначен
До невидимой черной дыры.

Тишина…Лишь квазаров пожары,
Да пульсаров затейливый блеск…
Головами качают радары,
Изумляясь причудам небес.

Пробегает с вертлявостью ртути
Удивления глупый щенок.
Замираю в волненье и смуте,
Я — таинственной сути комок.

ДОЛГАЯ ВСТРЕЧА
(песня)

Я прошел все дороги на свете
И бреду с золоченной сумой.
Я спрошу, но никто не ответит —
Как найти мне дорогу домой?

Мне ж другая дорога знакома
Что, петляя, от дома вела
И кружила от дома до дома
И другие вершила дела.

А вокруг — пустота,
От креста до креста
Уходящая в небо мечта.

И пускай за спиною полмира —
Все мираж, дорогой, все мираж.
Где твой угол, где дом, где квартира,
Где последний на свете этаж?

И молчите: ни слова, ни слова!
Хоть на алых примчусь парусах,
Мне с собою не встретиться снова
Ни в далеких, ни в близких краях.

А вокруг — маята,
От моста до моста
Все родные до боли места.

В желтом вихре закружится осень,
Растревожив заветную грусть,
И по улице Зодчего Росси
Я непрошеным гостем пройдусь.

И поникнет дрожащий листочек,
Над Невою зажгутся огни.
Где же, где же вы, белые ночи,
Ленинградские ночи и дни?

А вокруг мишура
От двора до двора…
Но ни пуха тебе, ни пера!
Санкт-Петербург, 2003

* * *

Когда заря в тумане алом
Трепещет, брызгами горя,
Перелистнется запоздало
листок пустой календаря.

И в том краю, где гаснут свечи
В лучах пурпуровой зари,
Дождемся ль мы последней встречи,
Как с небом встречи — фонари?

И где-то дремлет, ожидая
Своей судьбины роковой
Осенний лист в начале мая
Над зеленеющей травой

КАРТИНКИ ДЕТСТВА

Лучик солнца струится в окошко
И с посудою возится мать…

Хлеб да соль, да в мундирах картошка —
Наших нищенских лет благодать.

Сердцу милые с детства картинки:
На полкомнаты — русская печь,
Хороводом кружатся пылинки
И звучит левитанова речь.

Репродуктор. Трюмо. Этажерка.
Абажура парит парашют.
Шкафа нудно скрипучая дверка…
Старомодный домашний уют.

Вождь надежно стоит у штурвала,
Проводя между рифов страну,
И, как будто, война миновала…
Но мальчишки играют в войну.

И не веет еще ветер странствий,
И влюбляться еще не пора,
И мое мировое пространство
Всё еще от двора до двора.

Туалет во дворе. Куст сирени.
Надоедливо мухи жужжат.
Ветерок набегает. И тени
Облаков по сирени скользят

ароматом духов. И покуда
Все живые еще, и опять
Мать гремит на веранде посудой, —
Знать, не время еще умирать.

Подождем… И с полвека походим,
Над чужой полетаем землей,
О родной потоскуем свободе
И посыплем седины золой.

И расцветим глаза перламутром,
Словно дети, чисты и просты,
И проснемся когда-нибудь утром,
А кругом — всё кресты да кресты…

ВЕРТОЛЕТЫ

В преддверие бойкой охоты,
грохочуще,трепетно аж,
Висят над землей вертолеты,
лучами вонзаясь в пейзаж.

То дворик соседний лучится,
то вот он уже никакой…
Никак иноземные птицы
земной наш крышуют покой?

Но вот за пригорок последний
Дневное светило зашло.
Какие там гнусные бредни
В дремучих мозгах НЛО?

Быть может, нет смысла бояться.
фантомных лучей из огня,
но страшно, что, может быть, статься,
всё рыщут и ищут меня.

Скользят, зацеплясь за ветви,
пришедшей из прежних времен
какой-нибудь ветхозаветной
причудой из белых ворон,

И страшно, и страшно до рвоты,
хоть ты не убийца, не вор,
когда над землей вертолеты
вершат над тобой приговор.

АЛЬЦГЕЙМЕР

Чреды миров мигают острия.
Но где тот мир, который наяву?
Мне моя жизнь привиделась иль я
Увы, не тот, в котором я живу?

Ищу ответа я меж всех сторон
Иных пространств, и сфер, и полусфер
На вечный поиск я приговорен,
Как к вечной жизни подлый Агасфер

Уйдя от всех религий и шаманств,
лишился я опоры и иду,
Скользя по льду невидимых пространств,
Заносит наяву или в бреду.

Лишь ждать конца осталось, наконец,
И я иду наощупь, «на фонарь»
Но, может быть, и вправду, Бог-отец
Меня возлюбит, божескую тварь.

В конечный миг, покаявшись в грехах,
Поскольку там еще и мир иной
Еще есть шанс как-будто: хоть в стихах
Приду в тот мир с повинной головой

Но сколько б я ни мыслил — все не то!
Среди молитв и прочей кутерьмы
Лишь знаю я: не ведает никто,
Где царство света сменит царство тьмы

Пророков нет — ни мудрых, ни невежд.
Духовный взор в пространство устремя,
Мне невдомек: а где же тот рубеж,
Что вдоль пролег меж царствами двумя?

Но Бог принес в ночи благую весть —
Хоть не понять: во сне иль наяву:
Пока могу «Альц-гей-мер» произнесть,
Я мыслю — это значит: я живу.

ЭЛЕГИЯ

Оставьте мне на самом донышке
Глоточек сладкого вина
Блестящей змейкою от горлышка
До опрокинутого дна
Такие нежные и чистые
В иссохший горла водоем
Покатят струйки серебристые
И мы к чему-нибудь придем
Не к утешению
Так к берегу
К чему-то твердому
На мель
Откроет каждый по Америке
Никем не пройденных земель
Причалим
И на диком острове
Былых сомнений и забот
На миг утихнет что-то острое
И что-то нежное взойдет
Но жалкий желтый ломтик солнечный
Скользит и глохнет
Там — стена
Оставьте мне на самом донышке
Глоточек сладкого вина

ЗАВТРАК
(Молчание)

Жак Превер (пер. с франц.)

Он молча налил в чашку кофе,
Добавил, молча, молока.
Ломал лица тяжелый профиль
Свет голой лампы с потолка.

Он молча развернул газету,
К столу придвинул молча стул.
Достал он молча сигарету
И молча спичкой чирканул.

И, кольца дыма выпуская,
И тяжкой думою томим,
Сидел он молча. И, пустая,
Молчала чашка перед ним.

Потом он встал — ни слов, ни знака! —
Надел подобие плаща,
И тень, как верная собака,
За ним рванулась, трепеща.

И он ушел — и в ночь, и в слякоть
И барабанил дождь в стекло…
И мне осталось горько плакать
О том, что было и прошло.

ЖЕЛТАЯ СОНАТА
(Симфония в желтом)

О.Уайльд (пер. с англ.)

Омнибус желтый вполз на мост,
Как бабочка пригож,
На пчелку пешеход похож,
Хоть он совсем не прост.

И с желтым сеном над рекой
Легко парит баржа.
Лежит тумана желтый слой,
И улица свежа.

И листик желтенький поник,
Трепещет на ветру,
И, желтый сбросивший парик,
Погибнет вяз к утру.

И Темза ластится у ног…
И не ее вина,
Что мне из тысячи дорог
Виднеется одна.

* * *

Встают над землею рассветы,
Поют на заре соловьи…
Шальные мальчишки-поэты
По горло в стихах и любви.

Седые мальчишки поэты,
Как в юности, сходят с ума…
И в их безрассудное лето
Безумная смотрит зима.

* * *

Удел стихотворца — писать
До самого позднего вздоха.
Писать — это значит страдать…
А жить? — после смерти б неплохо.

БАБУШКА

В голубом конверте
пожелтел листок.
Перед ликом смерти
каждый одинок.

Помню все морщинки,
старости черты.
На клочке бумаги
начертала ты:

«Приходи, мой Яник,
внучек дорогой!
Может, не увидимся
больше мы с тобой».

Вот и вся записка.
Буквы вкривь и вкось.
Бабушку увидеть
больше не пришлось.

И прощенья нет мне,
что придти не смог.
В голубом конверте
пожелтел листок…
1980 г.
Ян Майзельс

P.S.
Но, чтоб не было так грустно (без претензии на публикацию) — просто шутка

БАЛЛАДА О СОТВОРЕНИИ МИРА

С похмелья вставши спозаранку,
Забыв, что есть на то статья,
Бог сотворил любви приманку
Взамен на прелесть небытья.

По саду райскому гуляя,
Старик седые сжал виски:
Жизнь эта вечная такая,
Что можно сдохнуть от тоски.

Но смерти нету и не будет,
пустых еще мильярды лет,
и что об этом скажут люди,
которых, впрочем, еще нет.

В мечтах о жизни замогильной,
Мыслей распутывая нить,
Бог вспомнил вдруг, что он — Всесильный
И может что-то сотворить.

Что толку жить в пустой Вселенной? —
И Бог, засучив рукава
Стал создавать попеременно
Миры, планеты, острова…

Потом вулканы, горы, воды…
Подумать только, ё-моё! —
Бог на вершине всей природы
Воздвиг подобие своё.

Сначала вылепил Адама,
И вот, когда пришла пора:
На свет явилась Ева — дама
Сплошь из Адамова ребра.

Но баба видная, в натуре —
Старик, а вкуса не лишен! —
И лег вздремнуть, решив, по дури,
Что все на свете хорошо.

И вправду ведь: мечта поэта
Когда из Космоса взглянуть
Сине-зеленая планета,
И к ней проложен Млечный Путь.

Там, изнутри — леса, озера,
По виду — райские края,
По сути же — Содом с Гоморрой,
Грехи земного бытия.

Бог спит себе, а СПИД гуляет
По свету в жаркий летний зной,
Да что там зной! — и снег бывает,
Что отдаёт голубизной..

По виду — полон мир любови:
Единый мир — одна кровать…
По сути же — в поту и в крови
Нам надо хлеб свой добывать.

Кататься хочешь — надо санки
И в гору, мучаясь, возить.
Бог создал этот мир по пьянке,
А нам еще в нем жить и жить.

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Ян Майзельс: Как рыба плачет…

  1. Спасибо, Ян, за прекрасные стихи, прочитала до последней строчки. Получила глоток свежего воздуха. Да, действительно эти стихи да со сцены послушать…

  2. Талантливому автору — непреходящего вдохновения, растущего читательского круга!

  3. Прекрасные стихи. И так жалко — прочтут немногие, заглянувшие в Мастерскую! Тогда как графоманские бездарные стишата ежедневно — и по несколько раз — бесстыже выставляются прямо напоказ — в гостевой. Фамилия автора известна (под ником не прячется), называть не буду — незачем.
    Хорошо бы — наоборот: графоманские в к-н тишайший блог, эти же — на сцену!

  4. Как рыба плачет…
    Ян Майзельс

    ГДЕ-ТО…
    (ретро, Тихий Океан, Новый 1981 г.)
    ***
    Называли ее беспутной
    И искали вину в вине.
    А ушла она на попутной
    Океанской ночной волне.
    ***
    Не ждите, товарищи, чуда —
    Не много на свете чудес,
    И он не вернется оттуда,
    Куда он навеки исчез.

    Немного подержат в секрете,
    Прольется из строчек вода…
    Другого такого на свете
    Не будет уже никогда.

    Лишь в строчках да в лентах магнитных —
    И голос певца, и душа.
    Дробятся гитарные ритмы,
    Привычные схемы круша…
    ***
    В соседнем доме окна жолты…

    Я вижу все с моей вершины:
    В железном грохоте стрекоз —
    И алый парус бригантины,
    И в белом венчике Христос…

    Полу-Парнас, полу-Итака,
    И будто в прошлое билет:
    Кафе «Бродячая собака»,
    И полумрак, и полусвет…
    ***
    Но жалкий желтый ломтик солнечный
    Скользит и глохнет
    Там — стена
    Оставьте мне на самом донышке
    Глоточек сладкого вина
    ***
    ЗАВТРАК
    (Молчание)
    Жак Превер (пер. с франц.)

    Он молча налил в чашку кофе,
    Добавил, молча, молока.
    Ломал лица тяжелый профиль
    Свет голой лампы с потолка.
    ***
    ЖЕЛТАЯ СОНАТА
    (Симфония в желтом)
    О.Уайльд (пер. с англ.)

    Омнибус желтый вполз на мост,
    Как бабочка пригож,
    На пчелку пешеход похож,
    Хоть он совсем не прост.

    И с желтым сеном над рекой
    Легко парит баржа.
    Лежит тумана желтый слой,
    И улица свежа…
    :::::::::::::::
    «се жёлтый цвет, цвет Иудеи …»
    Как корабль, что волны колышут едва, стихи Яна Майзельса
    укачивают, убаюкивают и уносят далеко-далеко, как может унести
    только настоящая поэзия. Спасибо, Я.М.

Добавить комментарий для Эдуард Шехтман Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.