Лиля Хайлис: Первый брак

Loading

«Мне так страшно, — прошептала Пуська. — А вдруг мы с тобой поженимся, а потом тебя заберут… Или сделают инвалидом… Как тот дяденька… Без ног… Или голову снесут… Я боюсь.» — «А я сбегу, — пообещал Серёженька. — Знаешь, как я быстро бегаю! Со мной ничего не бойся!»

Первый брак

Лиля Хайлис

Задние калитки всех дворов Ленинградской улицы, по крайней мере, той её части, где живёт бабушка, выходят на огромный пустырь. Раньше тут располагался какой-то скотный базар, ещё раньше — еврейское кладбище, а совсем раньше Пуська не знает. Делать на этом пустыре особенно нечего, дальше него только крепость и берег Днестра, ну и сам Днестр, конечно. На берегу растёт травка и всякие кустики, а на пустыре ничего не растёт. Только пыль и следы колёс разных повозок. Когда идёт дождь, пыль превращается в грязь.

А к соседям приехал на лето мальчик Серёженька, такой беленький, приятненький, совсем не похож на противного Шмулика. И вообще на знакомых мальчишек. Тётя Катя, Серёжина мама, тоже не похожа на местных тёть. Пуська пока не определила, в чём точно разница, почему вроде бы знакомые слова в речи приезжих выглядят как-то не так. Например, о крепости, заметной издалека и отовсюду в Сороках, Пуська, увидев её впервые, спросила бы:

— Что это такое?

Серёженька же сказал:

— Вот так Кремль!

В вопросе о Днестре: — Как называется эта река? — девочка растянула бы заключительное “ка”, ударение на нём же и поставив, как делают все сорочане. Серёженька же спросил: “Чё за речка-то?”, а мама его подхватила:

— Речка-то? Днестр, глядь-ка, совсем серый. Во дождь хлынет!

Читать Серёжа ещё не научился, зато много всего узнаёт от дяди Андрея, соседа по квартире.

— Родственник? — догадалась Пуська.

— Нет, я же говорю, сосед по квартире.

— Как же это? Чужой человек живёт вместе с вами?

— Нормально, — говорит Серёжа. — Комуналка. Ты что, не слыхала никогда?

— Что-то такое слышала про Воронью слободку, — вспоминает Пуська. — От папы, но я думала, это давно было…

— Ничего не давно, мы так живём, — возражает Серёжа и тут же хвастается. — Он безногий.

— Как? — Пуське становится страшно. — Как — безногий?

— Инвалид. Ты че, инвалидов не видала? Которые с войны? Кто без рук, кто без ног, кто на тележке, кто на костылях прыгает.

— Нет, я только один раз видела курицу без головы, — шепчет Пуська и вся содрогается от ужаса. — Но она не прыгала, а так, подпрыгивала, на бегу… — девочка замолкает и снова вся содрогается, на этот раз представляя себе людей, которые вот так же прыгают без ног.

Мальчик посмотрел на новую знакомую с уважением.

Как только начался дождь, они через заднюю калитку выскочили на тот самый пустырь между двором и берегом. Серёженька принялся учить Пуську шлёпать босиком по лужам. Грязь была такая тёплая, мягкая, а когда просачивалась между пальцами, то щекотала и чавкала, выступая у мизинчиков пузырьками. Честно говоря, Пуська в глубине души подозревала, что мама за это не похвалит, но Серёжа сказал, что всё равно ноги-то уже грязные, так почему бы не побаловаться, и вообще, за семь бед один ответ. Про такой ответ Пуська читала в сказках, хотя и плохо понимала, что это за семь бед таких с одним ответом. Но не стала уточнять, а решила, что потом как-нибудь само собой поймётся.

На этот раз успели до мамы вымыть ноги под водичкой из громоотвода. У всех сорочан есть такие трубы по углам домов, а под ними тазы, в которых собирается дождевая вода, потом её переливают, кто куда, чтобы мыть голову. Плескаться вдвоём в этом тазу обоим понравилось даже больше, чем просто под дождём.

— Здорово! — радовалась Пуська, а Серёжа пообещал ещё чему-нибудь научить, не менее приятному.

Во всех дворах у задних калиток находятся уборные, такие деревянные домики, выстроенные в одном ряду на одинаковом расстоянии друг от друга, а калитки у всех заперты, потому что туда ходят только по делам. Пуська время от времени забредает к задней калитке просто так, без всякого дела, если скучно. Растёт на задворках всё как-то выше и гуще, чем везде, и девочке нравится заходить туда, смотреть далеко за крепость, где река сливается с небом, не поймёшь даже, что это, вода или облака. Там хорошо представлять. Пуська иногда представляет себя прекрасной принцессой, а иногда — царевной-лебедью, а иногда просто девочкой, но зато в каком-нибудь сказочном королевстве, а Серёженька будет принцем, и в каждый дождь они будут гулять босиком вместе со всеми фрейлинами.

— Это ещё кто такие? — важно спросил Серёжа. Перспектива ему явно понравилась.

— А это из Андерсена, — отвечала Пуська. — И ещё из братьев Гримм. Там всегда принцессы с фрейлинами, солдатам, конечно, разуться нельзя, — размышляла она вслух, — им полагается постоянно быть в сапогах.

— Тоска! — Серёжа заметно охладел. — И никакого кайфа.

Пуське было стыдно признаться, что она не знает инностранного слова кайф.

— Это дядя Андрей курит кайф, — объясняет Серёжа.

А зато Пуська показала новому другу дорогу к Молке за семечками.

Молка сидит со своими сдвоенными полосатыми мешками около телеграфа, и запах жареных семечек распространяется от её мешков во все стороны. Вверх по улице Одесской начинается “гора”, где живут цыгане, вниз улица спускается прямо к Днестру, правда, упираясь при этом в баню, из-за которой до самого Днестра всё-таки не доходит. Цыганки спускаются по воскресеньям с утра большими пёстрыми группами. Позже, когда они уходят, по дороге лузгая семечки от Молки, подтягиваются остальные жители, потому что воскресенье — банный день. Нижнюю часть Сорок разделяет большой парк, слева от “горы” обитают простые люди, а через парк — самые приличные, которых бабушка называет по-еврейски ой-бе-ге-бой-бн.

— Ой — что? — переспрашивает Серёжа.

— Ой, а дальше я плохо разбираю, — честно признаётся Пуська.

— Может, твою мать? — деловито уточняет Серёжа. — Дядя Андрей так говорит. Только там перед бэ, не ой, а ой наоорот…

— Нет, моя бабушка говорит не так, — случайно перебивает Пуська, снова размышляя вслух.

— Ну, например, что ещё? — Серёженька не возражает. Он не прочь и сам узнать что-нибудь новенькое.

— Ну, например, вот такая красавица, вот с таким гойдэром! — передразнивая бабушку, Пуська проводит ладошкой чуть ниже пупа.

— А это ещё чего?

— Что именно? Красавица?

— Что у нас в Москве-то, красавиц нет? — тоном видавшего виды человека заявляет Серёжа, подражая дяде Андрею. — Так чего за гойдэр за такой?

— Точно не знаю, но, наверно, что-то особенное, что даётся самым раскрасавицам.

— Понятно, — Серёжа по-взрослому кивает головкой и подводит итог. — Странное место какое-то, эти ваши Сороки… И имена странные… И метро нет… А мороженое хоть есть?

На этот вопрос Пуська пристыженно опускает голову. Про мороженое она читала в детской книжке, там даже рисунок такой есть, вазочка с шариками, сама же Пуська, хоть и предполагает, что эти шарики и есть как раз то сказочное мороженое, но не уверена. Просто понятия не имеет, что бы это могло быть.

— Понятно, — обречённо вздыхает Серёжа. — Куда я попал!

— Вообще здесь не так уж плохо, — обижается Пуська за родной город. — Вот, Молка семечки продаёт. Мне бабушка дала на стакан… Ещё можно пойти в когиз… Только там Шмулик…

— Это кто? — встрепенулся Серёжа.

— Мальчишка такой, противный, балигой кидается.

— Че-е-м?

— Вот тем самым, что лошади делают…

— Он что, дурак?

Пуська только вздыхает, и тогда Серёжа сгибает правую ручку. Над подмышкой наливается бугорок.

— Видала мускулы?

Девочка кивает.

— Пусть только сунется! — обещает Серёжа. — Я ему покажу!

— Вот видишь, а он всё обещает мне показать…

— А я тебя защитю… Хочешь, — небрежно предлагает Серёжа, — давай поженимся, тогда тебя никто больше не тронет.

— К-как? — Пуська начинает заикаться, но чувствует, что происходит нечто серьёзное, и ей, Пуське, это, пожалуй, лестно. И, пожалуй, радостно: начинается новая жизнь.

— Очень просто, — отвечает Серёженька. — К дяде Андрею раз пришла тётенька и он выставил меня из комнаты, сказал, что будет на этой тётеньке жениться.

— Откуда же ты знаешь? — подозрительно спрашивает Пуська. — Или ты подсматривал?

— Что я, шпион? — смеётся Серёжа. — Подсматривать плохо. Но я из своей комнаты всё слышал и понял. Тут главное, чтоб никто не мешал. Вот пойдём завтра в крепость, я тебя научу стать моей женой, как та тётенька с дядей Андреем.

— Но я же ещё маленькая девочка, — сомневается Пуська. — Тебе шесть есть?

— Почти. Скоро будет. А тебе?

— И мне скоро.

— Значит, взрослая. А когда станем совсем большие и у тебя появится этот самый,,, как его…

— Гойдэр? — подсказывает догадливая Пуська.

— Вот-вот… И ты станешь особенной раскрасавицей…

— А если не появится?

Лицо Пуськи выглядит тревожным, но Серёженька убеждённо успокаивает на правах жениха:

— Раз ты моя жена, значит, для меня ты всё равно самая красивая…

— Вот что такое счастье, — думает про себя девочка. — Это когда тебя любят даже и без гойдэра.

Мальчик возбуждённо продолжает:

— Смотри, все ещё только начнут искать себе жён и мужей, а мы уже готовы. Представляешь, как родители обрадуются?

— Вообще-то я всегда хотела выйти замуж за папу… — всё ещё сомневается Пуська. — Правда, он уже женат на маме, но я читала в иранских сказках, что можно иметь двух жён…

— Подумаешь, я и сам раньше думал на мамке жениться, но ты мне больше нравишься: не командуешь, не наказываешь…

Пуська внимательно смотрит на жениха:

— А ты не заругаешься?

— Нет, — серьёзно отвечает Серёжа. — Я этого сам не люблю. Давай мы никогда не будем ругаться.

— Это хорошо, — соглашается Пуська и выставляет наболевшее на душе собственное требование. — И никогда не будем есть куриный бульон.

— Правильно! — с жаром принимает Серёжа. — Мороженое — и всё!

Некоторое время они сосредоточенно грызут семечки.

Назавтра о дожде забыто, и даже запаха прибитой пыли в воздухе уже не чувствуется. Пуська просыпается с ощущением близкого счастья:

— Пора идти в крепость жениться! Серёженька уже наготове, тоже ждёт и чувствует ответственность.

За задней калиткой, будто именно для того, чтобы выделить сегодняшний день, царит оживление: приехали несколько грузовиков, из кузовов посыпались люди в серых шапках, да и сами какие-то серые, и затеяли на пустыре возню с лопатами. Люди в шапках копали, а в шинелях — стояли вокруг и смотрели. Один усталый дяденька поднял от лопаты голову и стал смотреть на детей жалостливо, потом протянул им руку, а на ладони — грязная тряпочка с кусочком сахара. Пуське угощаться у чужих не велено, но она даже головой не успела, как следует, помотать, а к этому дяденьке подбежал другой, из тех, кто в шинелях, и замахнулся винтовкой. Девочка в ужасе зажмурилась.

Серёжа взял подружку за руку:

— Идём отсюда. Что я, зэков не видел?

— Кто это? — сдавленно спросила Пуська. Ей было очень страшно и как-то неудобно.

— Враги народа. — неохотно отвечал Серёженька. — Возьмёшь у такого сахар, а он отравленный.

— Непохоже, чтоб тот дяденька был убийцей, — заметила Пуська. — Он хороший.

— Мама рассказывала, что однажды взяли Исака Соломоновича. Это раньше был наш сосед, а потом стал вредитель, поэтому его комнату отдали дяде Андрею, — объясняет Серёжа. — А недавно и правда, оказалось, что он не виноват, но его уже расстреляли. Сейчас время другое, хороших уже отпускают.

Пуська съёжилась, лицо заморщилось в гримасу: вот-вот заревёт. Серёжа сжал её руку:

— Папа говорит, что об этом лучше не думать.

— Мне так страшно, — прошептала Пуська. — А вдруг мы с тобой поженимся, а потом тебя заберут и заставять копать… Или сделают инвалидом… Как тот дяденька… Без ног… Или голову снесут… Я боюсь.

— А я сбегу, — пообещал Серёженька. — Знаешь, как я быстро бегаю! Со мной ничего не бойся!

— Всё равно боюсь, — призналась Пуська. — Ты не знаешь, детей они тоже могут?

— Ещё как! — убеждённо сказал Серёжа. — У нас не очень далеко тюрьма, где специально дети сидят.

Пуська, наконец, зарыдала.

— Я не хочу, чтоб дети сидели в тюрьме!

— Да это плохие дети…

— Всё равно не хочу! Даже Шмулика не хочу… Хотя неплохо бы его куда-нибудь пристроить… Нет, даже этого не хочу в тюрьму.

Серёженька мужественно выпятил подбородок.

Крепость встретила детей торжественным молчанием. Вскарабкавшись по высоким ступенькам к большим железным воротам, всегда отворённым настежь, ребята вошли в круглый двор. Высокие каменные стены с маленькими круглыми дырками отбрасывали прохладную тень на круглые же закоулки по бокам двора. Травка в тени оставалась мокрой со вчерашнего дождя, но Серёжа и Пуська, мгновенно забыв о тюрьмах, побежали по линии стен, и нашли сухое местечко. Девочка села на траву, а мальчик полез по камням стены к отверстию.

— Здорово ты карабкаешься! — заметила Пуська. — Я так не умею.

— Это бойницы. Сюда вставляют оружие, — понял Серёжа. — Чтобы стрелять по врагам.

— Откуда ты знаешь?

— Дядя Андрей рассказывал…

Мальчик покричал в окошко и стал спускаться, потом сел на траву напротив Пуськи и решительно сказал:

— Пора жениться!

Торжественность момента подчеркнул крик большой птицы, пролетевшей высоко под солнцем с явным стремлением спланировать прямо в Днестр.

— Первым я кричу. Вот так.

Пуська сначала заинтересованно смотрела, как Серёженька мотал головой в обе стороны и громко орал:

— А-а-а-а-а!, — потом мальчик приглашающе кивнул и она с удовольствием вступила в игру.

— А можно ещё так, — девочка стала прикладывать ладошки к ушам.

— Ага, — поддержал мальчик.

Некоторое время оба кричали, мотая головами в одну сторону, потом — в противоположные. Эхо гулко отталкивалось от стен, подчёркивая тишину вокруг. Пуське женитьба понравилась.

А Шмулик возник, уже позже, когда ребята, вдоволь наоравшись в крепости, пошли к когизу. Как всегда через дорогу, Шмулик стал показывать кулак с балигой, но на этот раз ещё выкрикивая:

— Жених и невеста! Жених и невеста!

— Фиг тебе, — презрительно ухмыльнулся Серёжа. — Она мне жена!

Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Лиля Хайлис: Первый брак

Добавить комментарий для Soplemennik Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.