[Дебют] Борис Шамшидов: Верёвка №8

Loading

Ситуация была прокомментирована в лучших традициях нормативной лексики Северного флота, после чего, примерно через двадцать минут коробки были увязаны и перенесены в машину вместе с чемоданом. Мы присели на дорогу. Я подкатил с книгой и подал Лёве ручку и «черновичок». Он торжественно одел очки, сел к столу и стал читать.

Верёвка №8

Борис Шамшидов

Отец мой был человеком творческим, отчего всегда находился в перманентном поиске оригинальных решений, коими регулярно удивлял всех друзей и родственников, включая себя самого. Родился он в Ташкенте в 1908 году, где и продвигался по жизни в стандартной для среднего класса колее того периода: школа-техникум-работа-армия-институт-работа-женитьба/дети-диссертация-работа/война-работа/после войны… и вот, пожалуй, и всё.

С конца 40-х и до пенсии он заведовал кафедрой начертательной геометрии и черчения одного из ведущих ташкентских вузов, которую сформировал в соответствии со своим характером, и которая, в свою очередь, формировала его характер в соответствии с классическими принципами этой строгой и красивой дисциплины. Он написал для кафедры все методические пособия и два учебника, отчего преподаватели кафедры чувствовали себя свободными и защищёнными, а студентам, включая девушек-узбечек, для которых диплом вуза в основном был пропуском в высшую лигу при замужестве, стало доступным понимание предмета, получение зачётов и сдача экзаменов. По правде говоря, студентам не всегда был понятен его, скажем, неоднозначный юмор в их адрес, но они его уважали и помнили, и до сих пор помнят за прфессионализм, справедливость, и бескорыстие в степени абсолюта.

Роста он был среднего, хорошо лысый, круглолицый, носил такие же круглые очки, ездил на работу на велосипеде, и всегда был расположен к добродушному оптимизму в стиле узбекских народных традиций.

Мы жили на тихой улице в европейской части города, в особняке дореволюционной постройки, разделённом на три квартиры. К каждой квартире примыкал кусочек двора, где жильцам дозволялось воплощать свои дерзания в области ручного труда, земледелия, и накопления ненужных вещей. К соседям ежегодно приходил прививать розы благообразный белобородый узбек с абсолютно правильным русским языком. Он рассказывал, что до революции в этом особняке жил полицмейстер Туркестана, которому он тоже прививал розы. А в 18-м пришли рабочие депо, вытащили генерала на улицу и убили. Вот здесь, говорил он и показывал пальцем. Пахло Историей и было немного страшно. Но нам было по шесть лет, и мы только что пережили Войну.

Во дворе росли две старые черешни и огромная урючина. Плоды собирали все, кто хотел, и ещё оставалось. Никогда в жизни мне не встретилось больше такой вкусной черешни и такого урюка. Видимо, полицмейстер понимал толк в садоводстве. На нашем кусочке двора мама во время войны сажала помидоры и держала козу, а после войны выращивала хризантемы, огромные, как сковорода средних размеров. В хорошую погоду в окно спальни можно было увидеть белую шапку Чимгана.

Эти персональные кусочки двора несли серьёзную хояйственную нагрузку. Там летом спали, сушили бельё, играли и ставили машины. В нашем углу после козы остался навес. Отец построил под ним подобие верстака, оборудовал его настоящими тисками, нашёл где-то кусок рельса, после чего всё это стало помпезно именоваться мастерской. Там он воплощал в предметах домашней мебели строгие каноны своей любимой науки. В доме появились косоугольные книжные полки, столы сложных криволинейных форм, стойки-вешалки для одежды, и тому подобные разноцветные фантазии, которые вызывали ассоциации с декорациями из научно-фантастических фильмов. Всё это было строго функционально и, как ни странно, достаточно удобно. Нечастые гости вежливо удивлялись и хвалили. Мы же в этой мастерской самозабвенно отбивали себе пальцы и набирались прочих опытов быстротекущей жизни.

Для маминого удобства в вопросе сушки белья отец создал во дворе систему маркированных крючков и верёвок. Крючки были привязаны к столбам и деревьям, и каждой паре крючков соответствовала верёвка с петлями. Всё было пронумеровано, верёвки в клубках хранились в корзинке из-под винограда и могли быть задействованы в течение двух минут. Мама экономила время, отчего была очень довольна. Она вообще всегда была довольна тем, что делал отец…

Поближе к пенсии отец придумал для себя ещё одно хобби. Он любил книги, и у нас дома была неплохая библиотека, так, 600-700 томов различных подписных и разрозненных изданий. В то время стали выходить во множестве мемуары участников Войны, и отец стал их выборочно коллекционировать. Его тематикой были мемуары, в которых упоминались участники Войны — евреи. Таких набралось с десяток-другой, и отец просил своих друзей и родственников делать на них ему дарственную надпись. По этой надписи получалось как бы, что некий ветеран, упомянутый в книге, дарит ему от себя эту книгу с соответствующими заверениями о характере и глубине их с отцом личных отношений. По особой просьбе отца в надпись включался перечень боевых наград и Этапы Большого Пути. Идея постепенно, со скрипом, воплощалась.

В начале семидесятых, летом, в одну из суббот, с утра пораньше, приехал к нам двоюродный брат отца Марик Коган. В то время он был главным инженером КБ «Узбекхлопкомаш». В дополнение к основной работе он полагал своей постоянной обязанностью поддерживать в форме внутрисемейные контакты, для чего по субботам садился на мотоцикл и объезжал родню. В семье он был самый молодой участник Войны, и, по мере возможности, разделял хобби отца.

— Вот, — и он подал отцу сероватую книжицу страниц на триста. — Здесь есть про Лёву.

Отец застыл. Всё было верно. А.В.Кузьмин. «В прибрежных водах». Воениздат, 1967… «Лейтенант Лев Бамштейн… …отдал приказ… …выпустили две торпеды в направлении…», и групповая фотография моряков с подписью, где справа в первом ряду сидел наш Лёва. Удача представлялась невероятной. Лёва, Лев Борисович Бамштейн, мамин младший брат, был семейной легендой. 1921-го года рождения, он сразу после школы уехал в Ленинград и поступил в Военно-морскую инженерную академию, но в первые же дни войны был призван в Северный флот, где и провоевал до Победы. Войну он закончил в звании лейтенанта и в должности командира звена торпедных катеров. Полный перечень всех боевых наград, именное оружие, пять ранений. После войны он поступил на автомобильный факультет Политехнического института, закончил его и долгие годы работал главным инженером авторемзавода №1, самого крупного в Республике. Атлет, красавец, добряк и балагур, прекрасный специалист, душа любой компании, он был предметом обожания обеих половин рода человеческого, и щедро отвечал им тем же. Пол-Ташкента были его друзьями. Где-то в середине шестидесятых он с семьёй переехал жить в Ростов-на-Дону и стал там директором судоремонтного завода, но в Ташкент приезжал не менее двух раз в году, декларируя эти налёты как командировки. Это были очень интенсивные командировки. Все производственные вопросы закрывались за пару часов приятного общения с друзьями, параллельно выяснялось, кто-где-когда, и составлялся почасовой график мероприятий вплоть до посадки в самолёт Ташкент-Ростов, с добрым десятком коробок, наполненных несравненными дарами земли узбекской. Жил он, конечно, у нас, но увидеть его можно было только ночью и в не совсем рабочем состоянии. Я в те времена готовился к защите диссертации, по семейным обстоятельствам жил у родителей, и подстраховывал его как мог. Но этого почти не требовалось.

Отец пришёл в себя.

— Ты… это… для… меня?

— Не могу, это Хамида. Он дал только на сегодня, чтобы ты посмотрел.

Их общий друг, Хамид Сарымсаков, тоже был ветеран Войны; к тому времени он был ректором Ташкентского института авиастроения. Марик реально оценивал драматизм ситуации, и к следующей субботе искомый экземпляр был им раздобыт и передан отцу. Дынно-виноградная страда была в разгаре, Алайский базар благоухал и взрывался, и налёта следовало ждать со дня на день. Напряжение достигло апогея.

Родители стали собираться на дачу. Наша уютная и ухоженная дача в Чарваке вполне заменяла им Ялту, Багамы и Анталию вместе взятые, и они проводили там всё лето, изредка наезжая в Ташкент за пакетными супами, рыбными консервами и новостями. Отец позвал меня и усадил около стола. Это уже само по себе было неожиданно, торжественно и серьёзно.

— Мы на пару недель поедем в Чарвак, — сказал он. — Если без нас приедет Лёвка, пусть подпишет книгу. Вот черновичок. — И он дал мне упомянутые мемумары Кузьмина и убористо исписанный лист формата А4. Текст содержал подробное описание родственных связей, перечислялись награды, боевые и производственные должности, а также кое-какие специфические параметры внутрисемейных отношений. С учётом сверхжёсткого регламента «командировок» поручение заведомо представлялось трудновыполнимым, но отец не принимал никаких доводов.

— Часик посидит, ему всё равно делать нечего. Думать ему не надо, я тут всё написал. Так. Мы поехали.

И я отвёз их на станцию Салар на электричку.

Лёвка приехал назавтра вечером. Мы поужинали, и я показал ему книгу и передал просьбу отца. Он полистал без особого внимания.

— Да, это мой вице-адмирал… Интересно… Да, так и было… Да, это мои матросы… — и он назвал несколько фамилий.

На фотографиях он узнавал многих, но не всех. Честно говоря, я ожидал, что он впечатлится больше, но для него, повидимому, это всё было обыденно, как любая работа, которую он когда-то делал, успешно закончил и благополучно забыл. Я заикнулся было по поводу дарственной надписи, но он сослался на усталость и на то, что время ещё есть, и мы всё сделаем завтра в наилучшем виде. Потом он сделал пару звонков, и мы пошли спать.

Утром в 7:30 за ним пришла машина, и он укатил по своим требам не позавтракав. Вернулся он около десяти вечера, сказал, что решил все вопросы по командировке, пообедал со Стёпой (Степан Сергеевич Тальянц, начальник ОблГАИ), а завтра утром за ним приедет Марик, и они поедут делать дамламу у Мишки Левина. Уже это само по себе слегка настораживало. Утром я опять попытался подкатиться с книгой, но, как и накануне, он уехал, не завтракая.

Я весь день мусолил очередную статью с описанием парадоксов процесса трения поверхностей с псевдорегулярным микрорельефом в условиях недостаточной смазки, отчего к концу дня стал испытывать ощутимое отвращение к жизни вообще и к трибологии в частности. Около часа ночи к воротам кто-то подъехал и заглушил мотор. Звук был похож на «Волгу» Марика. У Лёвы были свои ключи, но его как-то подозрительно долго не было. Я решил пойти поздороваться. На улице было безлюдно и тихо. Жара спала. Упоительно пахли розы в саду у соседей. Глупые жучки налетали на фонарь и падали на землю. Деловитые кошки бродили по тротуару и беззвучно исчезали в подворотнях. Напротив, около ворот особняка Первого Секретаря, сидел на табурете усатый пожилой милиционер, одним глазом спал, а вторым наблюдал за тем, что происходило. Явной опасности для устоев общества и безопасности Вождя он в происходящем напротив, повидимому, не находил. У «Волги» были открыты обе передние двери. На правом сидении боком сидел Лёва с высунутыми наружу ногами и опущенной головой. Очевидно, он дремал. Рядом стоял Марик и периодически с перерывом в сорок секунд говорил: «Лёва, ну, пойдём!» Тогда Лёва приподнимал голову, и, по гурмански ею покачивая, врастяжку произносил: «Дамлама! О, дамлама!» И снова засыпал. Поскольку перепить Лёву было в принципе невозможно, интересно было бы увидеть, как себя чувствовали остальные гости Мишки Левина.

Так, с небольшими вариациями, прошла вся рабочая неделя. Настал день отлёта. Рейс на Ростов был в пять часов вечера. Мы позавтракали и попили кофе. Лёва был побрит, аккуратно одет, и слегка, без напряжения, сосредоточен. Ему это очень шло. Бывают иногда такие баловни судьбы, которым всё идет. Я опять подкатил с книгой.

— Борька, Борька, не сейчас, попозже, сейчас приедет Витька Боц, мы поедем купим пару дынь, потом всё сделаем.

— Лёва, но…

Их не было часа четыре. Где-то около двух они вернулись, попросили открыть ворота и загнали машину во двор. Для перетаскивания на веранду «пары дынь» потребовалось около получаса. Здесь было всё, что бывает на ташкентских базарах в конце августа, включая лепёшки «оби нон», маргиланскую редьку, нарезанную желтую морковь в пакетах из бумаги «крафт», а также специи для плова в маленьких конусообразных кульках. Всё предстояло упаковать в восемь добротных картонных коробок из-под какого-то прецизионного импортного оборудования. Мне была вменена роль консультанта с дополнительной обязанностью прислуги за всё. Увязывание коробок началось, «процесс пошёл».На пятой коробке у них кончились верёвки. Началась лёгкая паника. Я пошёл в подвал и принес корзинку из-под винограда. Лёва взял верхний клубок с биркой №8 и стал недоуменно со всех сторон его рассматривать. Я дал необходимые пояснения и показал систему крючков.

— И можно взять? А что Гришка, ругаться не будет?

— О чём ты говоришь, бери, сколько надо, я всё завтра восстановлю в лучшем виде. Давай, шустри, у нас ещё одно дело есть.

Ситуация была прокомментирована в лучших традициях нормативной лексики Северного флота, после чего, примерно через двадцать минут коробки были увязаны и перенесены в машину вместе с чемоданом. Мы попили кваса и присели на дорогу. Я опять подкатил с книгой и подал Лёве ручку и «черновичок». Он торжественно одел очки, сел к столу и стал читать.

— Это — что — ещё — за — хуйня — такая? — Он оторопело смотрел то на лист формата А4, то на меня. Я объяснил. — Но здесь на час писанины, а у нас через час самолёт!

— Лёва, как хочешь. Неделю ты был занят, теперь у тебя самолёт, и вообще, я не обязан никому говорить, что ты был…

— Ладно, давай!

Он взял книгу и на обратной стороне обложки каллиграфическим круглым почерком вразмашку написал: «Дорогому Грише в компенсацию верёвки №8». Подпись, дата. Дело было сделано.

— Витька, поехали! Опаздываем!

Через пару часов появились родители. Первый вопрос:

— Что, Лёвка был?

— Был.

— Книгу подписал?

— Подписал.

— Это хорошо. Сейчас перекусим и посмотрим.

Вечерело. Они перекусили, и отец сел за свой параболический стол. Настал момент истины. Он открыл книгу и напрягся.

— Это что он тут написал, дурачок такой? Какая ещё верёвка? А где же мой текст? Я же давал черновичок!

— Папа, ты же знаешь… он был так занят… много работы… верёвок не хватило… Витька Боц… самолёт… — Я мямлил, жевал сопли, и не знал, что говорить.

— Да при чём тут верёвка! Что за глупости! Вот ведь дурачок какой, мне что, верёвки жалко! Ладно, всё понятно.

Он вооружился лезвием от безопасной бритвы, резинкой, ручкой, и приступил к реставрационным работам. К одиннадцати часам всё было готово. Посреди страницы красовались Лёвкина подпись и дата, а вокруг был каллиграфически воспроизведен полный текст «черновичка». Честь семьи была восстановлена.

— Вот теперь всё в порядке.

Он удовлетворённо закрыл книгу, поставил её на косоугольную полку и пошёл пить чай с четырьмя ложками сахара. Мама спала перед телевизором. Я домусоливал свою статью.

…Да будет благословенна их память! Они воевали, работали, любили, гуляли… и всё и всегда делали полностью и до конца. Они, верятно, и не думали, что может быть как-то по-иному. Нам не дано такого в наш прагматичный и суетливый, в наш слишком компьютерный век. Господи, прими их души и соедини нас в День, который Ты укажешь!

Коган Марк Иосифович. Субботний объезд
Коган Марк Иосифович (1924) с дочерью Наташей и внучкой Полиной. Москва, 9мая 2005 года
Шамшидов Григорий Лазаревич (1908-1987), Забайкальский ВО. 1931 г. Перед демобилизацией
Шамшидов Борис Григорьевич (1941). Ташкент, 1985 г.
Шамшидова Мина Борисовна (1913-1988). Ташкент, 1967 г.
Шамшидов Григорий Лазаревич (1908-1987). Ташкент, 1978 г.
Морской спецназ Северного флота. Бамштейн Лев Борисович (1921-2001) — справа. 1943 г.
Шамшидов Григорий Лазаревич (1908-1987). Хоста, 1939
Бамштейн Лев Борисович (1921-2001). 9 мая 1977 г.
Print Friendly, PDF & Email

37 комментариев для “[Дебют] Борис Шамшидов: Верёвка №8

  1. Присоединяюсь к восторженным откликам! Боря всё делает ХОРОШО, и оказалось, что пишет тоже очень и очень хорошо. У меня есть свои воспоминания: дело в том, что я была один раз на даче в Чарваке. Приехала моя племянпица из Москвы. А за ней стал ухаживать мой бывший студент. Дело было летом, наша ташкентская жара, и предложение поехать на дачу на 2 дня было принято. Мне была уготована роль «строгой» тёти, а вот справилась я или нет …….
    Всем ташкентцам, я уверена, греют душу все твои рассказы. Легко читается, прекрасный стиль, очень индивидуально, но вместе с тем, каждый видит себя соучастником ТЕХ времён. Поздравляю. Света Вайнер-Контуашвили.

  2. Замечательная повесть, нет слов! Но каков хор комментариев. Это что же получается?
    Действующие лица ( не все: иных уж нет) — здесь. Они присутствуют в комментариях, и уверяют, что всё правда, никаких искажений истины, и память автора нигде ни разу не обманулась, ни в описании местного колорита, ни в описании родных, близких и знакомых. Настоящий спектакль, продиктованный самой жизнью.
    А вот и есть настоящий писательский успех.
    Да, вот ещё: большое впечатление произвели фотографии.
    Здоровья и удачи Вам, Борис Шамшидов!
    С уважением Мина Полянская

    !

  3. Меня обрадовал вполне успешный дебют в «Мастерской» моего старинного друга Б.Г. Шамшидова.
    Б.Г. был в числе тех людей дружбу с которыми мне подарил в свое время Ташкент.
    Часть многочисленных отзывов я бы заключил в скобки с примечанием о том, что похвалы родных и близких следует принимать с осторожностью и скидкой на доброе отношение и широту души.
    Меня порадовали важные уточнения по тексту М.И. Когана. Впечатлен письмом ректора ТИИИМСХ Доктора У. Умурзакова. Ценными считаю отзывы Л. Беренсона и А. Меликянца.
    Спасибо.
    М.Ф.

  4. Прочитал очерк Бориса Шамшидова. Хочу кое-что добавить о моем друге Леве Бамштейне. Из училища им. Дзержинского за нарушение дисциплины (выпивка) его направили рядовым матросом Северного флота. Флот базировался в бухте Ваенга (ныне Североморск), а Лева был рядовым матросом в Портофлоте (суда, обслуживающие боевые корабли). Когда началась война, он попросился в разведку, так как был физически крепок. За пленение двух «языков» был награжден двумя орденами Красного Знамени. После этого его пригласили в эскадру торпедных катеров. Советские катера были металлическими, торпедные аппараты стояли на корме, катер разворачивался, давал по противнику залп из двух торпед и на поном ходу ретировался. Лева же попал в эскадру американских торпедных катеров. Они были деревянные, с бензиновыми двигателями, с торпедными аппаратами на носу. Моряки прозвали их «американские гробы». Лева был командиром такого торпедного катера, а позже — командиром звена торпедных катеров. За военные действия получил 2 ордена Отечественной войны. При демобилизации он получил именной пистолет Вальтер, на металлической щечке была надпись: «Лейтенанту Бамштейну за победы на море адмирал Головко (командующий Северным флотом)». Позже, в мирной жизни, органы безопасности отобрали у него пистолет, а щечка с надписью осталась у него.

    Дополнения про Ростов: Мы с ним встретились там в 80-х годах. Он был директором ремонтного завода, который обслуживал китобойную флотилию «Слава» (Одесса). После китобойной кампании, длившейся год, в Ростов привозили все нуждающееся в ремонте снаряжение, которое на этом заводе чинилось. На заводе работали в основном донские казаки, встретившие Бамштейна в штыки. Но вскоре из отпуска вернулся рабочий, который, как оказалось, с Левой служил в разведке Северного флота. Он рассказал остальным рабочим все о Леве, после чего лучших друзей на заводе у него не было. Его так же любили, как на любом другом производстве, где он работал.

    Немного о себе: Коган Марк Иосифович. Мне сейчас 92 года. До своих 90 лет я беспрерывно работал в машиностроительном производстве (от конструктора до главного инженера и обратно). В Ташкенте я жил с 1930 до 1942 года, с 1942 по 1946 служил в армии, на фронте с августа 43 до конца войны. С 1957 до 2003 снова жил в Ташкенте. Сейчас живу в Москве.

  5. Пишу уже в третий раз!)) Не проходит комментарий по какой то причине! Надеюсь в этот раз пройдет!
    Если коротко: дорогой Борис Григорьевич очень рад, приятно удивлен, всех благ и творческих успехов!!!

  6. Дорогой Борис Григорьевич! Был очень рад и приятно удивлен! Особенно поражает та теплота и любовь,
    с которыми вы описываете как своих близких, так в целом те далекие прекрасные времена и людей в нашем
    родном Ташкенте!
    Поздравляю с прекрасным творческим дебютом и желаю Вам всех благ и творческих успехов!

  7. Боря, эссе вышло шик-модерн! Сразу взяло и заполнило пустоты, образовавшиеся за последние десятилетия в памяти и ощущениях. Плюс — включило воображение, да так, что аж до семейно-исторических снов дело дошло накануне …
    А еще оно послужило руководством к действию — что бы пойти и отыскать на Кренкеля крюк от веревки №8, коий вчера был найден, да вот фото приложить здесь, к сожалению, не удалось. Но хоть заинтригую уважаемых читателей и почитателей — восьмерочка на фотографии имеется самая-что-ни-на-есть оригинальная, каллиграфическая, #гершиллиазаровичева. Вот так.
    P.S. А еще, пользуясь случаем, как говорит Якубович в \»Поле Чудес\», хочу сказать \»Привет!\» всем здесь присутствующим, особливо тем, с кем по-несомненно значимым причинам и долгу службы, в прямом эфире давненько общаться не приходилось. А веревочка-то, восьмая — тянет… 😉

  8. Дорогой Борис Григорьевич!
    Был очень рад и удивлён прочитанному. Прекрасные очень тёплые слова о своих близких просто очень трогают!!! В первую очередь тем, что совершенно точно описаны те незабываемые времена в нашем родном Ташкенте! Ваша улица до сих тот уголок старого Ташкента, о котором вы с такой любовью пишете в своём рассказе!
    Также очень рад что смог найти вас хотя бы таким образом, через комментарии!
    Всех благ вам и пожелания продолжения творчества!
    С уважением, Уктам.

  9. Спасибо Редакции за доброжелательное отношение и прекрасно выполненную работу. Спасибо всем вам за то, что не сочли за труд прочесть мой очерк и написать отзыв. Спасибо нашему Ташкенту за память сердца, чтобы мы не рассеялись совсем в штормах Истории. Чувствую: обязан продолжить.
    С любовью — Борис Шамшидов.

  10. Интерсно написанная история с экскортом в тёплое прошлое. Чудная повесть.

  11. Прекрасно написаный рассказ о замечательных людях, в котором зримо присутствует город, где мы родились, жили и т.д., и т.п. И незримый дух которого, начал постепенно таять вскоре после памятного землтрясения, пока окончательно не растворился в городе с тем же названием, где-то в начале восьмидесятых.
    Дорогой Б.Ш., ты меня не только порадовал, но и слегка удивил. Так держать!

  12. Б.Г.Шамшидову

    Ташкент и Вас, Ваш дом, уют
    Забыть, увидев, невозможно!
    А Ваш писательский дебют
    Даже назвать дебютом сложно.

    Вам есть, что людям рассказать.
    Такой талант скрывать обидно.
    В словах: «Писать, нельзя молчать!»
    Где запятая — очевидно.

    Столь мудрый глас не должен стать
    Как тот, что вопиёт в пустыне.
    «Дерзать, писать, публиковать!» —
    Вот лозунг Ваш отныне.

  13. В идише есть слово эймыш (дословно -домашний, т.е. тёплый, уютный). Именно таковы воспоминания Б.Ш. А курице просо снится, поэтому моё восприятие прочитанного — какие люди, какие евреи, как достойно, благодарно и благородно жили, служили и вели себя, в таком долговременном гостевании — в Ташкенте ли, Минске, Челябинске, Томске, Харькове, Баку, Риге… В дни мира, войны, безвременья… То же в Бостоне, Милане, Тулоне, Брашове, Братиславе.. То же, да совсем иначе. Не лучше, не хуже — иначе. Планета другая, социально-общественный климат иной. Евреи другие. Не лучше, не хуже — другие.
    В статье «Евреи России» Герцль написал: «Я должен признать, что присутствие русских евреев явилось самым значительным событием на конгрессе. Как же мне было стыдно моих прежних мыслей о том, что мы, западные евреи, в чем-то превосходим их. Они чувствуют себя евреями как нация и вместе с тем стараются видеть то хорошее, что есть в других народах». Это не единственная высокая оценка российского (в имперских масштабах) еврейства такого рафинированного «западника». Думаю, никого не обидел — в Гостевой нет других.

  14. Боря, порадовал донельзя. И не только звуками ностальгии. Преходящими в аккорды чувств при мысленной встрече с нарисованными тобой точными и сочными образами любимых друзей и наставников, а также их и наших близких. Порадовал еще и рождением нового талантливого автора, тонко чувствующего язык и работающего над ним с удовольствием. Примем это как данность — твоя новая, авторская жизнь получила хороший старт. Мине и Леве твое неожиданное явление в качестве мемуариста понравилось бы. Словом, ты создал безвыходную ситуацию- теперь только вперед и вверх! Так держать и многие годы творческих удач.

  15. Дорогой Борис! С большим удовольствием прочитал твои воспоминания о том славном периоде нашей жизни в Ташкенте и людях с которыми нас свела жизнь. Особенно удался образ Левы, он такой которого я помню с детства. Хорош язык которым описываешь те события. Вижу Степана Тальянца, Мишу Левина, дядю Гришу и тетю Мину. Спасибо тебе за память.

  16. Буба, я в восхищении.
    Прекрасный слог. А главное ни слова фантазии или своей интерпретации
    из- за давности лет . Это заслуживает уважения
    Спасибо за труд. Пожалуйста, пиши дальше — это необходимо для потомков

    1. Только что поместил ком-ий в Гостевой на работу Б.Ш., ошибочно назвав его 24-ым. До 24-го моему, 25-му далеко. Не отказываясь от написанного, должен, однако, заметить, что мудрость комментария Л. Беренсона — «В идише есть слово эймыш (дословно -домашний, т.е. тёплый, уютный). Именно таковы воспоминания Б.Ш. А курице просо снится, поэтому моё восприятие прочитанного — какие люди..» — мудрее всех анализов и замечаний. И это видно даже из галута. Не убирая своих писаний, присоединяюсь к отзыву ЛБ и хочу пожелать ему и Борису Ш. и их близким всего самого лучшего. Шалом.

  17. Боря, поздравляю с успешным дебютом! Прекрасный, точный, образный язык!

  18. Борис Григорьевич — с почином! Не знаком ни с местом, ни с людьми — но читается легко и «осязаемо».
    А талант — он если есть то во все стороны…

  19. Спасибо,Боренька,спасибо…..до слез….спасибо за теплоту,за Гришину веревку,за Мину….за папу!!! Твори,пожалуйста,еще!!! Целую.Лена.

  20. Поздравляю Бориса Григорьевича с прекрасным дебютом.
    Успехов Вам.

  21. Боб, ты, как всегда, на высоте — о самом главном с присущим тебе юмором. Спасибо.
    И чтобы ты мне был таки здоров! А предкам — твоим и моим — вечная благоговейная память!

  22. Очень ностальгический рассказ тем более, что жила я в нескольких домах от дома Бориса, На одной улице, И знаю, почти всех героев рассказа Прекрасные воспоминания!

  23. Прекрасно,братец! Многое можно вспоминать про всех них. Лёва был особенный. Ваш переезд в Кармиель дает плоды. Ждем ещё чего-нибудь этакого.

  24. Мне посчастливилось знать людей, которым посвящен рассказ. Автору удалось очень верно расставить акценты и дать характеристику этим удивительным людям. Спасибо ему большое. А нам могу только пожелать сохранять память о них и быть достойными их памяти.

  25. Боря, первый блин тортом!
    Великолепно!
    Очень колоритно и зримо.
    Продолжай в том же духе!
    Спасибо.

  26. «Да будет благословенна их память!». И мастерство автора. Удивительно теплый рассказ.

Добавить комментарий для Л. Беренсон Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.