Борис Тененбаум: Заметки по случаю и прочее просто так

Loading

Заметки по случаю и прочее просто так

Борис Тененбаум

Предисловие

Материал, предлагаемый читателю — не стихи, a «заметки для себя, написанные в рифму».

Такие заметки возникали, когда случалось что-то, чего не хотелось позабыть — например, ошеломление при виде скромного памятника Эгмонту, неожиданно найденному в Брюсселе — чувство, какое могло бы возникнуть при виде монумента витязю, убитому Кащеем…

Или изумление при виде указания на автобусной остановке — “Зурбаган”.

Такие вещи случаются не только в путешествиях.

Можно читать “Маленькие трагедии” Пушкина, и вдруг наткнуться на строку «а далеко, на севере — в Париже».

И осознать, что написал-то это человек невыездной, сидя глубокой осенью в глухой деревне на Псковщине — и вдруг подумать, что в Европу, куда ему так хотелось, мне-то самым парадоксальным образом надо ехать не на запад, а на восток. Возникает глубокое удивление, которое хочется запомнить…

Пара слов о форме: “заметки” писались с соблюдением некоторых формальных правил, полагающихся сонетам. Но иногда правила совершенно осознанно нарушались — скажем, в сонете о Барселоне концовка сделана в одну строчку — показалось, что так лучше.

Сонеты-послесловия к книгам предполагают, что читатель знаком с их содержанием. Но посколько предположение это оказалось излишне самонадеянным даже в отношении личных приятелей автора, к некоторым сонетам добавлены примечания-пояснения.

Наконец, просьба к читателю: смотреть на публикуемoe так, как онo и писалoсь. То есть — с долей иронии…

Путевые заметки

B Брюсселе…

Где Фландрия, я в точности не знал.
Но был известен мне фольклор фламандский,
В котором Тиль (а также принц Оранский)
Испанцев неизменно побеждал.

(Хотя потом, значительно поздней,
В “Истории республики Голландской”
Я вычитал, что с трусостью испанской
Всё было в жизни несколько сложней).

Но герцог Альба в памяти моей
Всё ж оставался сказочный Кащей,
А то, что в латах — это так, для понту.

С тем жил я — без особенных затей,
Пока в Брюсселе, в парке без людей,
Вдруг не увидел памятник Эгмонту…

Бильбао

Летящий мост. Небыстрая вода.
Титановое чудище музея.
И “Мерседесов” целые стада
Неспешно катят — здесь нельзя быстрее.

В порту стоят у стенки корабли.
Их тут полно — как огурцoв на грядке.
Но рыбаки в банкиры перешли,
И, судя по машинам, всё в порядке.

Здесь горы. Мягкий дождик. Океан.
Реклама состоявшейся регаты.
И улицы спокойны и богаты.
И на отелях флаги разных стран.

И рейсовый автобус — в Зурбаган!
Так вот где Грин базировал фрегаты…

Развивая Бунина…

«…перед ним, в пыли, могильно-золотая,
Давно потухшая, давным-давно пустая,
Лежит кадильница…»
И.А.
Бунин

В Севилье, видимо, хватает перемен.
Севилья современностью задета.
В сигарной фабрике, что видела Кармен,
Построен комплекс университета.

Студенток в джинсах вьется пестрый рой.
Полно по лавкам модного товара.
Но всякий шум исчезнет сам собой,
Когда пройдешь в ворота Ал-Касара.

Там за гранёной мраморной плитой
Вода журчит. Фонтан в тени густой.
А на стене, украшенное щедро,
Есть посвященье — строчкою литой,

Арабской вязью, нитью золотой:
«Могучему султану, Дону Педро»

Несправедливый сонет про Барселону

Да, в Барселоне стиль оригинальный.
Здесь торгаши не обижали муз.
Напротив. Архитекторов Союз
Здесь победил Совет Муниципальный

Причуды линий — окон, стен и крыш.
«Свободный дух — он ищет идеала».
Прицел тут был, ей-богу, на Париж,
Но в цель хлопушка эта не попала.

Здесь даже карт кредитных не берут —
Не доверяют технике туземцы.
Вот за наличность — местные умельцы
Вам кофе сварят. И вина нальют.
И каталонский создадут уют.

Всё прочее сюда привозят немцы.

Заметки читателя

Драматургия

«Влюбился я — с моей-то рожей —
В охапку лжи с атласной кожей…»

Лопе де Вега

Что составляет весь сюжет
Комедии плаща и шпаги?
Герой — горит огнем отваги!
Его подруге — равных нет!

Слуга-пройдоха — им подмога.
Пусть против них — весь белый свет!
И льется пафос монолога,
Сплетаясь в вычурный сонет.

В плен взял нас сладостный обман.
И сцена выглядит красиво.
Но трезвый реализм — о диво! —
Мне виден сквозь цветной туман.

Вот — неудавшийся роман
В двух строчках. Выражен правдиво.

Писатель

Cтихи, написанные после прочтения “Анны Карениной” на английском

Был недоверчив к лекарям. Угрюм.
Питал пристрастье к честному навозу.
И сочетал невероятный ум
С упорной неприязнью к паровозу.

Не то, чтобы в механику он лез,
Его конёк — «моральные основы».
Однако, граф не одобрял прогресс,
А поезда в ту пору были новы.

Его всегда к религии влекло.
Но — истый сын российского народа —
Он презирал решения Синода.
А заодно — порядок и число.

Могу его читать без перевода.
Мне в этом смысле в жизни повезло.

Как сказку в детстве…

Как сказку в детстве я Дюма читал,
Интригой пёстрой просто зачарован.
А Д’Артаньян и впрямь существовал.
Им был Фуке и вправду арестован.

Далёко капитана унесло,
Какие-то сыскав пути и тропы,
Сквозь три столетия, на самый край Европы,
Писательства пустое ремесло.

Был автор обаятельный нахал,
Писал он много — больше, чем читал.
Но поле он культурное удобрил,
И в цель каким-то образом попал.

И этику мою сформировал
По принципу: «Атос бы не одобрил»…

Прошёл ноябрь…

Прошёл ноябрь, и к Рождеству всё ближе.
С деревьев ветер листья оборвал.
«А далеко, на севере — в Париже»,
Как наш народный гений написал…

Он отмочил изысканную шутку.
Ведя легко повествованья нить,
Из Болдина он, вопреки рассудку,
Сумел Париж на север поместить.

Ошибка в географии? Едва ли.
Скорее, здесь ирония видна
С добавкой лёгкой — истинной печали.
Как горечь — у хорошего вина…

У нас — дожди. Но, в общем, нет потопа.
Вино. Камин. Неясная тоска.
А на восток от нас лежит Европа,
Куда мы любим ездить в отпуска.

Иосиф

Вот на экране египтяне дуют в трубы…
Иосифа купцы в Египет сбыли.
Ему проверил покупатель зубы.
Меня, я думаю, они бы не купили.

Во мне теперь, увы, немного жару,
И в юморе видны следы натуги.
Нет, я не интересен Потифару,
Не говоря уж о его супруге…

Деревья — без листвы. Уходит осень
За грань, где нет нужды в экипировке.
Хоть нас уже не радуют обновки,
Но — будем жить, хандру свою отбросив.

Есть, к счастью, у меня в шкафу “Иосиф”.
Вообще, романы лучше постановки.

Исторические заметки

Улица Дизенгофа

Еврей почтенный, Яков Дизенгоф,
Своей дивился невесёлой доле —
Сын Мишенька — чтоб был он так здоров —
Вступил в число бойцов Народной Воли!

Тюрьма. Аресты. Молодость прошла.
И Миша, почесав себе в затылке,
В Прoвансе стал “экспертом по бутылке” —
Так изучил он химию стекла.

Но — бросил бизнес. И в Земле Святой
Стал строить город. Очень нелениво.
И стал он первым мэром Тель-Авива,
Своё дав имя улице одной.

Есть улица. Просторна и красива.
Примерно соответствует Тверской.

Зады искусства, или
Правдивая история фильма “Голубой Ангел”

Продюсер делать фильма не хотел.
Он обвинял помощников в интриге.
Он смутно помнил имя “Манн” на книге,
А то, что “Генрих”, он не разглядел.

Проекту, в общем, бил последний час.
Но Генрих с фройляйн Дитрих разругался,
И ей писать сценарий отказался.
И жестом этим — постановку спас.

Как знающие люди говорят,
Конфликты вскоре были позабыты.
И “Ангел Голубой” пошел в прокат.
И авторы вдруг стали знамениты.

Основой этих важных перемен
Был чудный зад пленительной Марлен.

Полонез

Вильгельм Аполлинарий Костровицкий
— Поэт, эстет, и пылкий кавалер —
Имел в Париже статус, в общем, низкий
Ввиду происхожденья и манер.

Желая слыть отчаянным и дерзким,
И стать известным — за один присест —
Он к средствам прибегал довольно резким:
Всё намекал на дедушкин инцест.

Когда ж снискал любовь аристократки
(Луизы Колиньи де Шатийон),
Как был он горд! Как бешено влюблён!
Увы — мгновенья счастья были кратки.

Случился август. Грянула война.
Всё изменилось в городе Париже.
Своей Луизе из окопной жижи
Стихи он пишет — но молчит она.

Был у поэта к славе путь неровен.
Калекой с фронта увезён домой,
Oн обвенчался с девушкой иной,
Оплакан ею был, и похоронен …

За гробом не-француз обрел приют.
Поэт Аполлинер — остался с нами.
Его стихи “к Луизе”[i] издают
Во Франции большими тиражами.

Заметки к моим книжкам

Когда б я в это дело вник.
Хотя б отчасти,
Я написал бы восемь книг
О свойствах власти…
[ii]

Ренессанс

“Tanto nomini nullum par elogium”[iii]

— надпись на памятнике-кенотафе Никколо Макиавелли
в церкви Санта-Кроче, Флоренция —

«Такому имени достойной похвалы
Hайти нельзя
» — что, право, на латыни
Звучит сильней. Ho имя и доныне
К себе влечёт проклятья и хулы.

Того, кто вывел “теоремы силы”
В учебнике убийц и королей,
Бранили яростно с амвонов всех Церквей,

Но ругань вряд ли слышно из могилы.

При невниманьи Властного Орла,
Заполнена земными пустяками,
Земная жизнь его давно прошла,
Но как-то всё же он остался с нами.

Интеллигент без службы и угла,
Что безуспешно торговал дровами.

Сонет-послесловие к книге о семье Борджиа[iv]

Рим умер здесь — и возродился снова
В сени смиренья, веры и поста,
Нашлась величью новая основа —
Сан Главной Канцелярии Христа.

Рим умер — но случился Ватикан.

Здесь, в стороне от грубости мирян,
Открылось поприще изысканным прелатам
Ценившим женщин, золото, успех,

И даже на само понятье “грех”
Смотревшим, право, просвещенным взглядом.

Стихи писавшим для прекрасных дам,
И всяким предававшимся усладам.

Но и всегда готовым счесться ядом,
Иль полоснуть стилетом по глазам…

Сонет, написанный на подаренной книге о Тюдорах[v]

Сонет, мой друг — довольно скромный дар,
Ну, горстка строк, в них смысла — ни на волос.
Но если к ним добавить сердца жар,
То, может быть, ты мой услышишь голос?

Тот самый, что надиктовал сей том,
B нём описав и казни, и напасти,
И облака на небе голубом,
И буйные “тюдоровские страсти”.

Искал здесь автор времени черты,
В них отразившись сам автопортретом,
В надежде, что его увидишь ты,
И добрым словом помянёшь при этом…

Прочти же книгу. Tы отыщещь в ней
Не только тень забытых королей.

XIX век

Дарственная надпись на “Наполеоне”[vi], написанная в виде сонета

Ну что ж, мой друг — обещанный сонет
Завял, как бедный лютик на морозе.
В таком же состоянье и поэт.
Поэтому он обратился к прозе.

И написал довольно толстый том,
В котором много всяких рассуждений
О Мережковском, и o Льве Толстом —
Который был хоть с придурью, но гений.

Прочти ж, мой друг, как жил Наполеон,
Про дух его, угрюмый и ревнивый,
И как “грозил и колебался он”,
И что у них там вышло с Жозефиной.

История занятна и длинна.
Так пусть тебе понравится она…

Сонет, посвящённый книжке о Линкольне[vii]

Не много в тексте авторской души,
И видно, что писалось без азарта.
Тут фермеры, юристы, торгаши —
Уж как кому тогда ложилась карта.

Они вели на Запад свой “frontier”,
Свои дела решали, как умели.
В Канзасе друг на друга налетели —
И вдруг для них перевернулся мир.

Вмешалась ли зловещая Судьба?
Была ли только Жадность виновата?
Не знаю, право — но из-за Раба
Кровь пpолилась, и Брат восстал на Брата.

И это всё, по мере слабых сил,
Один еврей по-русски изложил.

XX век

Послесловие к книге о Муссолини[viii]

«Мертвых цезарей злые щенки…»
О. Мандельштам «Рим»

Малец, с собой носивший в школу нож.
Подросток, не ходивший без кастета.
По Австрии скитающийся бомж.
И буйный журналист, который это

Всё превратил в идейную борьбу
С буржуазией и гнилым порядком,
Трибуной обзавелся, и достатком.

Но вдруг внезапно поменял резьбу.

Он пламенным явился патриотом.
Возглавил массы. Их повел на бой.
Командовал и армией, и флотом.
И умер бы, довольный сам собой,

Когда б не оказался идиотом,
И в битве не ошибся стороной…

Послесловие к книге о Черчилле[ix]

Внук герцога. Всегда с пустым карманом.
Любил рискнуть за карточным столом.
Отец, считая отпрыска болваном,
Так и скончался. Сын, оставив дом,

Лихим гусаром побродил по свету
И осознав, что да — ученья нету —
Вдруг сняв кавалерийский аксельбант,
Нашёл взамен неслыханный талант

Сужденья острые чеканить как монету.

Что ж. Этот красноречия фонтан
B сороковом спас Англию. B туман,
В минуту грозную, посередине торжищ,
Он встал Bождём народа англичан.

С холодной храбростью встречающих Чудовищ.

Сонет к окончанию книги о Третьем Рейхе[x]

Вернуться из Германии. Забыть
Студентов, в жар костров бросавших книги,
Германский дух, стремившийся избыть
Слюнявой человечности вериги,

Восторженные клики площадей,
И вермахт как “Разящий Меч Мессии”.
Пожар войны. И призраки людей,
Что были, как и я — ещё живые…

Но — кончен труд, и завершен мотив.
Вернемся в череду обычных будней.
Мой мир замкнулся меж столом и кухней.

Зажжём ночник, пространство осветив.
И вытащим английский детектив
С каким-нибудь убийством поуютней…

Сонет о критике

Ю.П. Герцману

Издателям обычно всё до фени,
Редакторов — пучок на четвертак,
Читатель же охоч до всякой хрени.

Литература. Всё-то в ней не так…

И думаешь — да ну их всех в болото.
И пусть тебя читатель обругал.
Тебе ж не надо от него похвал?

Да если б он хоть понимал хоть что-то…

И автор, вмиг впадая в обалденье,
Копается в словесной кутерьме,
Как нравится ему его творенье!

Он думает, что он — как Мериме…

Покуда не прочтёт неодобренье,
Уложенное в медленное «Ээээ…»

Прочее просто так

Exegi Monumentum, etc.

Всё кончится однажды жирной точкой.
Да. Но пока — о, чудо из чудес! —
На белую бумагу черной строчкой
Ложится мой мыслительный процесс…

Expectations

Посредине земной круговерти
Неуместен бессмертный Кощей.
Можно жить в ожидании смерти.
Это просто в порядке вещей.

Ждать, пока темнота не настала,
И, пока не прогнали взашей,
Слушать отзвуки дальнего бала,
И смешные считалки детей.

Примечания

[i] Гийом Аполлинер, «Из посланий к Лу».

[ii] «Черчилль», «Наполеон», «Макиавелли», «Тюдоры», «Борджиа», «Линкольн», «Гитлер», «Муссолини» (От редакции: избранные главы большинства книг автора публиковались в наших журналах до их выхода в свет на бумаге; название каждой книги в списке выше содержит ссылку на одну из глав; на авторских страницах “Семи Искусств” и “Заметок” читатель найдёт полный перечень опубликованного).

[iii] Борис Тененбаум, «Великий Макиавелли. Темный гений власти», ЭКСМО, 2012, ISBN 978-5-699-54146-1.
Пояснения:
— Книга “Государь” была написана Макиавелли, когда он, выброшенный со службы, пытался привлечь к себе внимание нового режима во Флоренции. Попытка оказалась безуспешной — но после его смерти “Государь” стал настольной книгой всех правителей Европы, включая императора Карла Пятого;
— Автор “Государя” был официально проклят католической церковью как «палец Сатаны» — но и отношение к нему протестантов было настолько отрицательным, что английский язык обогатился словом «макиавелл», в значении «хитрый обманщик и негодяй»;
— Никколо Макиавелли всю свою служебную жизнь провел в одной дипломатической должности — секретаря Второй канцелярии республики Флоренция. Должность была невысокой, ниже уровня посла, и платили за нее немного. Жалованье ни разу не было повышено, хотя один раз Макиавелли и получил премию в размере примерно двухнедельной оплаты;
— Оказавшись без средств, Макиавелли действительно попробовал торговать дровами, но оказался бесстыдно обманут.

[iv] Борис Тененбаум, «Великие Борджиа. Гении зла», ЭКСМО, 2012, ISBN 978-5-699-58064-4.
Пояснения:
— Родриго Борджиа стал папой Римским, Александром Шестым, после многолетней и очень доходной деятельности в качестве главы Папской канцелярии;
— На понятие “грех” при нём смотрели широко: например, граф Арманьяк получил разрешение на сожительство с родной сестрой. Дело прокрутили за огромную взятку путем цепочки подлогов. Вскрылось оно случайно, и кардинал Родриго Борджиа вышел сухим из воды, свалив всю ответственность на клерков-взяточников;
— Фраза «иль полоснуть стилетом по глазам» — цитата из жизни кардинала Ипполито д’Эсте. Его ухаживание за камеристкой Лукреции Борджиа оказалось безуспешным — дама отказала ему в любви, заметив, что прекрасные глаза её возлюбленного ей дороже всего кардинала Ипполито. Тот принял это как горькую обиду, тут же пошел к своему счастливому сопернику, и полоснул его стилетом по глазам. Можно прибавить ещё, что несчастный доводился кардиналу единокровным братом.

[v] Борис Тененбаум, «Тюдоры», ЭКСМО, 2012, ISBN 978-5-699-55743-1.

[vi] Борис Тененбаум, «Великий Наполеон», ЭКСМО, 2011, ISBN 978-5-699-50390-2.

[vii] Борис Тененбаум, «Великий Линкольн», ЭКСМО, 2012, ISBN 978-5-699-59741-3.
Пояснения:
— Линкольн начинал свою жизнь фермером, потом попробовал заняться торовлей, и в конце концов стал юристом, одним из лучших в Иллинойсе;
— Слово “frontier” в американском английском использовалось для определения непрерывно продвигавшейся на Запад черты освоения новых земель;
— Первые бои Гражданской войны начались еще до попытки отделения южных штатов, когда потоки миграции сторонников и противников рабовладения столкнулись в Канзасе.

[viii] Борис Тененбаум, «Гений зла Муссолини», ЭКСМО, 2014, ISBN 978-5-906716-24-8.
Пояснения:
— Когда Бенито Муссолини учился в начальной школе, он в драке пустил в ход нож, и был отчислен. С большим трудом мать выхлопотала разрешение на продолжение учебы, но с кастетом ее сын не расставался вплоть до выпуска;
— После окончания школы Муссолини, избегая призыва, покинул Италию и немало побродяжничал по Европе, получив возможность сравнить самые разные кутузки. Сам он отдавал предпочтение австрийским: «чисто, сухо, и неплохо кормят»;
— С началом Первой мировой войны Муссолини, к тому времени редактор влиятельной социалистической газеты, резко поменял политическую ориентация и стал ярым националистом;
— Муссолини вступил во Вторую мировую войну только после поражения Франции летом 1940 года. Если бы он дождался исхода так называемой «Битвы за Британию», в которой Третьему Рейху не удалось одержать победы, Италия, возможно, осталась бы нейтральной.

[ix] Борис Тененбаум, «Великий Черчилль», ЭКСМО, 2011, ISBN 978-5-699-46887-4.
Пояснения:
— Лорд Рэндольф Черчилль, отец Уинстона, имел все основания для огорчений: его сын поучился в нескольких частных школах, неизменно занимая последнее место по успеваемости;
— Поскольку у юного Уинстона не было никаких надежд преуспеть на стезе образования, в семье было решено, что вместо университета он пойдет в военное училище. Избрали кавалерийское — проходной балл туда был ниже, чем в пехотном;
— Военная карьера Уинстона Черчилля не слишком задалась, он оставил ее ради журналистики и политической деятельности. Занимал высокие должности, возглавлял несколько министерств, и считался не только выдающимся оратором, но и самым высокооплачиваемым журналистом Великобритании;
— Относительно «торжищ» — они действительно имели место. Уже после того, как летом 1940 года Черчилль возглавил правительство, лорд Галифакс внес предложение разузнать, на каких условиях Германия согласилась бы на перемирие. В отчаянной ситуации, в которой оказалась Великобритания, многим его предложение казалось разумным. Тогда Черчилль на расширенном заседании кабинета добился резолюции о категорическом отказе от переговоров. Было принято единодушное решение — продолжать сражаться, невзирая ни на что.

[x] Борис Тененбаум, «Гений зла Гитлер», ЭКСМО, 2014, ISBN 978-5-9067-1620-0.

Print Friendly, PDF & Email

41 комментарий для “Борис Тененбаум: Заметки по случаю и прочее просто так

  1. Не успеешь на декаду отлучиться от Интернета, а здесь такие события… Нет, сеть-то в Крыму есть. Но гаджета (извиняюсь за выражение) подходящего с собой не взял. А что можно увидеть на экранчике айфона? А что делать, когда изоляция от Мастерской сродни ностальгии?
    Короче, вижу в маленьком окошке моего любимого автора с «Заметками по случаю…». Так. Россию вроде не разоблачает, зубодробительную аналитику не чинит. Уже хорошо. По поводу изящной словесности сказать мне абсолютно нечего, жалкие ростки моих представлений о прекрасном варварски растоптаны впечатлениями об идиотизме украинских властей. В глуши среднего и северного Крыма он проявился особенно ярко.
    Ну, при неудобстве чтения, оставляя самое главное до лучших времен, сразу идешь вниз, к комментариям. Они на редкость единодушны, не считая единичного экстремизма моего тезки. Все хвалят, хвалят, прямо елей какой-то… Натурально, вспоминаю старика Тарантино с его знаменитым «Рано еще сосать концы друг у друга»…
    Наконец, после автопутешествия по необъятным просторам Родины с детализированным изучением Крыма и Кавказа, припадаю к большому экрану. И что?
    А вот, что. Мне тоже это нравится! Взять хотя бы сонет по Линкольну. На скромной, самокритичной подводке «… писалось без азарта» в двух словах изложена история. Уж в чем в чем, но в истории автор специалист. А когда в финале еще и проявляется самоирония, получается очень хорошее «…просто так». Хотя, повторяю, не могу судить. Просто так, понравилось, и все тут.

    1. Г.Быстрицкому

      Гриша,

      1. Рад тебя видеть.
      2. С удачной поездкой по временно оккупированным территориям 🙂
      3. Прочитав отзыв: «… это же настоящее г-но!!! И вы это читаете? и вы это публикуете??? …», подписанный твоим именем, я так и понял, что это не ты. Ты бы написал: «… полная херня, хотя и ловко закручено …» — и я бы понял: дружеский привет из Москвы.
      4. Еще раз повторю пункт номер 1 — рад тебя видеть 🙂

  2. Во-первых, я хочу извиниться, что задержался с отзывом — непорядок в созвездии Тау Кита, где два шарлатана решили побороться за власть, а куча пожилых состоявшихся людей внезапно возбудилась настолько, что стала бегать в поисках микрометров для измерения, а насколько же микрон продавец Бруклинского моста менее жуликоват, чем духовная дочь Золотой Ручки. Ничего-то у меня не вышло, вернулся в пенаты обтрепанный, зато могу поблагодарить БМТ и оценить по заслугам его работу.
    Конечно же, самым удачным произведением является Посвящение Сонета к критику — не сам Сонет, прошу обратить внимание, а именно посвящение. Две мощные дюзы повторяющегося знака препинания, поставленного после инициалов, буквально возносят десять неповторяющихся (!) букв в горнюю высоту, достигая вершин мощного полифонического гамадрила.
    Конечно, читатель понимает, что удержаться на такой высокой ноте нравственного накала очень тяжело, и автор не обманывает ожидания читателя. И не удерживается.
    Уже второе упомининание Посвящения снабжается т.н. смайликом, придающим текстту не обоснованную, но расслабляющую амбивалентность. Написано, дескать «наш друг», но смайлик подсказывает: может и друг, да не наш, а, скажем, тамбовской популяции, состоящей из Люпус Вульгарис, пенсионера Кумарина (Барсукова) и ансамбля ложечников местной филармонии. С другой стороны, тот же лукавый смайлик намекает: может, действительно, друг наш, но он не Герцман, а предположим, конь в пальто или сам (чем черт не шутит!) Валерий Коган.
    Художественное падение на этом, между тем, не останавливается, и на робкий вопрос, заданный известным своей застенчивостью и деликатностью, собеседником, а нельзя, мол и мне… хоть изредка… следует суетливая скороговорка, что, мол, извините, дяденька, черт по трезвянке — я же не пью! — попутал, наобщал невесть что невесть кому, а теперь, вместо того чтобы писать сонеты достойным личностям (вам! вам! благодетель и надёжа наш!) вынужден тратить последние рифмы на… Понятно, в общем.
    Отсюда следует любопытный вывод: если бы Аркадий Белинков мог встретиться с пионером Бобой Тененбаумом, то возможно, и не пришлось бы ему проходить через круги ада в поисках падшего советского интеллигента, а сидел бы он себе спокойно на лавочке рядом с Агнией Барто, и они бы на пару сочиняли клеймящие стишочки.
    В целом, однако, следует указать, что цикл сонетов, безусловно удался. Коэффициент э-э-э-овости существенно ниже, чем у подавляющей массы стихов лауреатов конкурса «Самопал-16», что позволяет с полным основанием рекомендовать цикл к запрету в качестве основного и дополнительного чтения в курсе: «Основы православной культуры потливости ног».

    1. Две мощные дюзы повторяющегося знака препинания, поставленного после инициалов, буквально возносят десять неповторяющихся (!) букв [Ю.П.Герцману] в горнюю высоту», и т.д.

      Юлик,
      Вообще-то, в оригинале дюз не было — посвящение было «Юлику» — но такой вариант отвергли как недостаточно серьезный. И я задолжал «Сонет редактору», с посвящением В.Янкелевичу — но пока так и не смог подыскать хороших рифм к словам «бульдозер», «меч», и «принцип» …

  3. Gregory
    — 2016-08-20 22:24:47

    Еще одно плоское как фанера замечание по тому же поводу, но уже другого автора, причем — поэта:
    «Пушкин был непостижимо точен. «А далеко, на севере — в Париже…» Париж — север по отношению к Мадриду.»
    Автор — Анна Ахматова, етс
    ==
    О нет. Как недавно доказано наукой, Лаура была не испанкой, а простой девушкой из Чувашии, хватившей мельдония:
    https://www.youtube.com/watch?v=3yNWWFNe4Qk

  4. Боря, хотелось написать «Уважаемый коллега», но какой я коллега, не дотягиваю… Поэтому — дорогой друг, — здорово! А где — «Всех обаятельных перелюбить нельзя!»?

    1. А где — «Всех обаятельных перелюбить нельзя!»?
      ==
      «Я помню, как по клавишам скользя,
      В тиши огромного компьютерного зала
      Ты мне сказала из-за терминала:
      «Всех обаятельных перелюбить нельзя!»

      и т.д. 🙂

      Вообще-то, Володя, есть идея собрать еще одну подборку, состоящую из «мелочи для капустников».
      Если получится, там твои «обаятельные» и приземлятся 🙂

  5. Дорогой Б.М!
    Читая Ваши «заметки для себя, написанные в рифму» честно пытался следовать Вашей просьбе:
    «…смотреть на публикуемoe так, как онo и писалoсь. То есть — с долей иронии…»,
    но как соблюсти это условие после такого:
    «Но вдруг внезапно поменял резьбу.»
    Или, например,
    «Уложенное в медленное «Ээээ…»»
    или на понимаемое только с возрастом
    «Во мне теперь, увы, немного жару,
    И в юморе видны следы натуги.
    Нет, я не интересен Потифару,
    Не говоря уж о его супруге…»

    Спасибо.
    М.Ф.

    1. Марк Фукс
      — 2016-08-20 07:31:58

      Марк,
      Спасибо вам за письмо. По поводу: «Но вдруг внезапно поменял резьбу.» в «Муссолини» — это в своем роде розыгрыш. Сонету (если на английской лад) полагается иметь две ударные строчки в конце — а здесь добавлена третья, поставленная в середину. Так сказать — «… во главе второй семерки …», на номер восемь. Это, конечно, против всех правил — но зато после нарастающего «завинчивание наверх» получается резкий «сброс вниз» — что, собственно, и произошло в биографии нашего героя 🙂

      А «Уложенное в медленное «Ээээ…»» в сонете о критике — суровый реализм. Именно таким образом Юлий Петрович предваряет разносы 🙂

      Еще раз — спасибо.

  6. Всё кончится однажды жирной точкой.
    «Да. Но пока — о, чудо из чудес! —
    На белую бумагу черной строчкой
    Ложится мой мыслительный процесс…», _ это же настоящее г-но!!! И вы это читаете? и вы это публикуете???

    1. Григорий
      … это же настоящее г-но!!! И вы это читаете? и вы это публикуете???

      Да, Михаил Павлович, мы “это” публикуем и очень многие читатели “это” читают. И не просто так читают, а (судя по отзывам) с удовольствием. Ну что тут поделать, не все кандидаты искусствоведения и профессиональные художественные критики. Просто читатели и просто издатели. И нам — просто нравится, уж не обессудьте.

    2. Григорий
      20 Август 2016 at 5:46
      ——————————————————-
      это же настоящее г-но!!! И вы это читаете? и вы это публикуете???
      ================================
      Абсолютно нормально, когда что-то кому-то не нравится. И даже более того, да простит мне выпускающий редактор, г-н Григорий считает что-то г-ном. Ненормальность начинается с того момента, когда этот некто начинает определять свои вкусы нормативом для других, указывая, что кому читать и что публиковать. Парадокс в том, что в этом есть что-то до боли знакомое… Рецидив, так сказать.
      Интересно, г-н Григорий считает все написанное тем, что он определил в отзыве, или только то, что процитировал?
      И вторая проблема. Г-н Григорий не опубликовал список, что же он разрешил читать. Этим он поставил в тупик. Прочтешь не то, нарвешься снова на «ароматный» комментарий… Что делать?

  7. Как мне кажется Дынин сказал точнее всех. Вернее использовал для характеристки три самых подходящих слова: рифма, игра, ум.
    Если хотите на пару фраз подробнее, уважаемый коллега, то могу прислать эти несколько фраз в личку.

    1. КМ
      20 Август 2016

      Спасибо, уважаемый коллега. Мой адрес есть в Редакции.

      P.S. Но, если позволите — небольшое добавление?
      В английском различаются понятие «Art» и понятие «Craft». Ну, и «Craft», в принципе — вещь изучаемая. А «Аrt» — дар свыше. И у меня его нет.

      1. Я отыскал адрес среди старых е-мейлов и послал письмо. Надеюсь, что адрес правильный и письмо дойдет.

  8. Вы мастерски владеете словом, Борис Маркович. Пожалуй, больше всего понравилось «Писатель», — как-то остановило внимание. Я раньше в основном читала Вашу прозу, каждое предложение которой доставляет мне эстетическое удовольствие.

    Кстати, строка «А далеко на севере, в Париже…» в свое время поразила меня тем, как естественно Пушкин сумел выразить сознание испанки. Давно это было, еще в СССР.

    1. Инна Ослон,
      20 Август 2016 at 1:57

      Спасибо, Инна. Эту подборку собрали в основном из того, что уже было в Блогах — «Писатель», например — но специально к данной публикации было написано пять новых «сонетов»: послесловия к «Муссолини», «Макиавелли», «Черчиллю» и «Борджиа», плюс «Сонет о критике», персонально для Ю.П.Герцмана. Надо сказать, что его метод критики описан с полным реализмом 🙂

  9. Снимаю шляпу, Борис Маркович. Впредь прошу писать отзывы на мои статьи в стихах.

    1. Впредь прошу писать отзывы на мои статьи в стихах.
      ==
      Вот вы смеетесь, Евгений Михайлович, а здесь, в подборке, есть две «дарственные надписи» — их адресатам были обещаны автографы в стихах, и с горем пополам обещание пришлось выполнять …

  10. Вот и я добрался до вас, многоуважаемый тезка и получил удовольствие от зарифмованного игривого ума.

    1. Б.Дынин: «… удовольствие от зарифмованного игривого ума …».
      ==
      Ох, коллега, ну и извращенные же у вас вкусы 🙂

  11. Честно говоря, я ждал этого. Читая Вашу прозу, я понимал, что Борис Маркович Тенненбаум не может не писать стихи. Поэтический стиль мышления порой пробивается сквозь прозаическое сплетение слов совершенно неожиданно, делая описание ярче. Ваши заметки – это, конечно, не Эльсинор и не Зурбаган, это взгляд на мир, и он у Вас очень симпатичный.

    1. Ваши заметки – это, конечно, не Эльсинор и не Зурбаган, это взгляд на мир, и он у Вас очень симпатичный.
      ==
      Спасибо, Самуил. Но, знаете, это все-таки своего рода игра. Вот есть «портрет на фоне эпохи» — книга о Муссолини страниц эдак на 400 — а есть «шарж на фоне эпохи», и надо уложиться ровно в 14 штрихов. Или вот есть немыслимо пышная эпитафия Макиавелли, написанная на латыни — и его горькая жизнь, и дети, оставленные в нищете, и тот факт, что его бесстыдно надули, когда он с горя вздумал торговать дровами. Можно это уложить в 14 строчек? Трудно — но ведь можно и попробовать?

      И еще тут есть элемент комедии.

      Берется известнейшее четверостишье Пастернака, про желание «… сочинить восемь строк о свойствах страсти …», и переделывается — под свои нужды и с большим количественным увеличением — «я написал бы восемь книг о свойствах власти». Ирония, конечно, тут направлена на себя — своего рода самопародия.

  12. Борис!

    На «Писателя» и «…это только в порядке вещей» я уже отзывался.

    Касательно пленительной Мадлен,

    С ней обошлись сурово боги,
    Зад водрузив на две миноги,
    Текущих криво от колен.

    Где-то читал, что она носила только заказные туфли на высочайших каблуках, чтобы компенсировать лёгкую кривизну ног.

    Чудесная подборка.

    Ваш Артур.

  13. По поводу сонета о Барселоне. Сначала показалось, что насчет «всего остального» — несправедливо. Но потом подумал, что и вправду вроде бы кроме офигительного Гауди и «скошенных» перекрестков там ничего «такого» нет. Но все же у города есть свое лицо. Да и музеи Пикассо и Дали хороши!

  14. Ну что тут скажешь (копирайт В(Б) — в МАИ давали хорошую подготовку. А остальное добиралось из жизни и данного родителями. Результат — на бумаге!

    1. Ну что тут скажешь (копирайт В(Б) — в МАИ давали хорошую подготовку
      Спасибо, Игорь. Тут, кстати, есть «Сонет о критике», посвященный нашему общему другу, Ю.Герцману 🙂

  15. Ну что тут скажешь? В данном случае крайне уместна поговорка: «И жнец, и грец, и на дуде игрец»! Очень впечатлён, уважаемый Борис Маркович! Большое спасибо!

  16. Очень хорошо понимаю автора: у меня примерно такие же чувства возникли, когда в первый же день по приезде в Копенгаген мы с дочерью пошли прогуляться и через два-три блока от гостиницы обнаружили парк, оказавшийся мемориальным кладбищем, на котором были похоронены, в частности, Ганс Андерсен, Нильс Бор и Серен Кьеркигор. А на следующий день у нас была экскурсия в Эльсинор. Я думала, что это название придумано Шекспиром, но оказалось, что это реальный замок. И там в реальных, так сказать, декорациях, нам показали две сцены из Гамлета: одну , где Гамлет убивает Полония, и заключительную, где умирает уже гораздо больше народу.
    Не умею, к сожалению, ставить фото на сайт. Но, может, попрошу кого-нибудь помочь.

    1. «… на следующий день у нас была экскурсия в Эльсинор. Я думала, что это название придумано Шекспиром, но оказалось, что это реальный замок …»

      Чистая правда, Фаина Аркадьевна. Надпись в Ал-Касаре действительно посвящена «султану, дону Педро», и в Бильбао я и вправду наткнулся на остановку рейсового автобуса на Зурбаган, и вообще это — письмо моему другу в Бостон, только что написанное в рифму.

  17. Спасибо, Борис! Мне понравилось. Кстати, вы знаете, что у евреев раньше было принято писать обычные письма в рифму ?

  18. Подозреваю, что «Слово “frontier” (которое) в американском английском использовалось для определения непрерывно продвигавшейся на Запад черты освоения новых земель»,
    соответствует русско-польскому историческому пониманию «Украина», Как без- или мало управляемой стране, где правит сила и где нет закона. .
    Были же стихи (песня?) относительно того, что «Посеяли гайдамаки на Вкраине жито, но не они его жали. И что тут можно поделать ? »
    lbsheynin@mail.ru

  19. Я, хотя и не всё прочитал, но успел заметить, что стихи хорошие. Вы ещё и поэт.

  20. «…далеко на севере, в Париже» — это говорит Лаура в «Каменном Госте», действие происходит в Испании, так что Париж, действительно, «далеко на севере».

    1. В.Ф.
      «…далеко на севере, в Париже» — это говорит Лаура в «Каменном Госте», действие происходит в Испании, так что Париж, действительно, «далеко на севере».
      ==
      А давайте я вам на пальцах объясню, про что тут вообще написано?

      Вот — пишем мы про плохую погоду — и поминаем известнейшую, хрестоматийную строку Пушкина:

      «Прошёл ноябрь, и к Рождеству всё ближе.
      С деревьев ветер листья оборвал.
      «А далеко, на севере — в Париже»,
      Как наш народный гений написал…»

      И тут мы обращаем внимание НЕ НА ТО, что действие происходит в Испании, а НА ТО, что написал это невыездной дворянин, сидя в псковской деревне. И именно это положение комментируем:

      «Он отмочил изысканную шутку.
      Ведя легко повествованья нить,
      Из Болдина он, вопреки рассудку,
      Сумел Париж на север поместить.

      Ошибка в географии? Едва ли.
      Скорее, здесь ирония видна
      С добавкой лёгкой — истинной печали.
      Как горечь — у хорошего вина…
      «.

      То есть — усматриваем тут иронию, и даже — истинную печаль. Если читали переписку Пушкина — поймете, что были у него основания и для того, и для другого.

      Дальше идет заключение:

      «У нас — дожди. Но, в общем, нет потопа.
      Вино. Камин. Неясная тоска.
      А на восток от нас лежит Европа,
      Куда мы любим ездить в отпуска
      «.

      Оказывается, и мы в своем роде географически смещены: Европа для российского человека — на Западе. А вот для меня и моих друзей она — самым парадоксальным образом — на Востоке.

      И из всего этого получаются (надеюсь) стихи.

      А не ваше плоское, как фанера, замечание по поводу испанки Лауры …

      1. Еще одно плоское как фанера замечание по тому же поводу, но уже другого автора, причем — поэта:
        «Пушкин был непостижимо точен. «А далеко, на севере — в Париже…» Париж — север по отношению к Мадриду.»
        Автор — Анна Ахматова в записи Эдуарда Бабаева.

  21. Ничего себе «Просто так», да это подведение итогов одной из жизней Бориса Тененбаума!
    Все нравится, особенно
    «Могучему султану, Дону Педро»
    и
    «Вот за наличность — местные умельцы
    Вам кофе сварят. И вина нальют.
    И каталонский создадут уют.

    Всё прочее сюда привозят немцы.»

    1. «Могучему султану, Дону Педро» , и т.д.
      ==
      Спасибо вам, доктор. Так и есть. Вот и сонет (ну, не совсем сонет, но все же) про Черчилля кончается тем, что после не очень-то почтительного разбора его личности он все-таки назван «Вождем народа англичан». А дальше — описание этого народа, образца 1940, сделанное в одну строку:

      «С холодной храбростью встречающих Чудовищ«.

      Иной раз такие вещи пишутся ради одной-единственной «закрывающей» строчки.

Добавить комментарий для Самуил Кур Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.