Лазарь Фрейдгейм: Элегия

Loading

Лазарь Фрейдгейм

Элегия

Сон вел меня по событиям никогда не существовавших дней, насыщая их встречами с родными и близкими, перенося их в пространство антиутопий. События порой становились столь угрожающими, что сон отступал, и замутненному сознанию приходилось все расставлять по местам, опасаясь повторения нашествия только что прерванных бед. В эти сны входили события и звуки, столь обычные, что рука естественно тянулась к трубке звенящего телефона, пыталась нащупать ее в пустоте сна и, не находя, водворяла сознание обратно в процесс сна.

Изо дня в день свербит мысль, как точней обозначить жизненный букет ассоциаций или, может быть, более похоже — колючий шар перекати-поле, сформировавшийся в голове из впечатлений и размышлений, воспоминаний и упреков далекого и близкого…

Давно азбучна неразрешимость проблемы Буриданова осла. Я путаюсь всю жизнь меж нескольких сосен… Иногда меж них проблемы моей и только моей жизни, иногда я блуждаю между ними, отягченный историями хорошо знакомых мне людей. Множественность и многообразие тропинок превращают кажущуюся простоту выхода из лабиринта перелеска в нервокружительную задачу.

Человек всматривается в следы, в зарубки прошлого. Фрагменты жизни проходят перед ним: встречи и расставания, потрясения собственной жизни, любовь или просто сюжеты в окне. Известные и неизвестные, эпизоды, как бы выброшенные случайным движением или откровенным словом… Зеркало жизни и мотивы бегущего, в даль и из дали, времени. Углубляешься где-то в себя, где-то в чужой мир: неизвестное прошлое или в парящее вокруг настоящее. Жизнь ведет в ушедшие дни, в глубину, в раскопки жизненных напластований, «археологическую экспедицию». Иногда наталкиваешься на тексты и ситуации, иногда на проникновенные изображения, взаимодействующие со становящимися зримыми текстами.

Мы знаем состояние — с головой в пучину. Здесь же порой ощущение — головой в некогда сооруженную стену, сквозь толстый пустой слой жизненных отвалов или наглухо замурованные камеры тайников..

«На старости я сызнова живу,
Минувшее проходит предо мною —
Давно ль оно неслось, событий полно…»

Щупальца интернетовского поиска ищут, находят, сопоставляют: мысли прошивают интернет в поиске там накопленного, или щупы интернета проникают в мозг, находя отклик в накопленном былом и настоящем… Реальные мышка и клавиатура, подобно виртуальным кирке и лопате, расслаивают пласты и формируют авторскую картину восприятия жизни. Ассоциации интернетовских картин и событий преобразуют найденное в кирпичики или блоки конструкции счастья или антисчастья.

На каждом постижении возникает граница тайны, личного табу. Ведь это ушло в историю. Кому дано право вновь явить это? Пелена обезличенного позволяет погружаться в такие находки. Но если этот довод сомнителен, у каждого есть право свободного выбора: эта строка последняя — дальше глаз не читает, а душа не воспринимает.

Отклики из глубин бытия. Подкорковая археология настроений, чувств, проблем и ворчаний. Археологический поиск всегда оборачивается в самопогружение — в далекие годы и в прошедшую минуту… Сходство, похожесть, ассоциативность…

Живу и вижу… Вижу то, в чем живу, вижу то, что прожито, вижу то, что могло с кем-то и когда-то быть.

Реальность, мечтания, сожаления, надежды, воспоминания… Ребячество, увлеченность, взгляд из зрелых лет. Молодежь и стародежь… Радость большого дома. Раздельно прожитая совместная жизнь… Неизвестность ближайшего мгновения… Все множественно и многообразно, как события каждого дня. Все пусто и мгновенно как свершения нескольких последних лет, а то — и жизни…

* * *

Человек существует в мире. Он смотрит на мир. Он созерцатель происходящего, творец событий своей жизни и раб условий.

Появляется второе я. Например, любимый человек. Они делают не два шага, а один общий. Они вместе воспринимают мир. А мир для каждого стал на одного человека меньше. Этот человек переключился из мира в личное единство, в объединение, которое трудно разделить не только в мгновения близости, но и во все время бегущего дня, недели, месяца, года, жизни…

Духи «Лель»

Двое: Она и Я. Нежное, захватывающее чувство. Это было давно. Но разве может первая любовь быть давно. Она без времени и пространства. Она всегда и везде.

Приближается Ее день рождения. Мучительная проблема, что подарить? В те неизбыточные годы выбор не велик. Это уже было, это непосильно для кармана студента, это стандартно… Купил духи «Лель». Их аромат был тогда очень моден, да и название с подтекстом. Но это пошло… Как она к этому отнесется? Нет, не понесу…

Прошло несколько лет. Она вышла замуж. Не просто было пережить это. Захотелось, появилась неодолимая необходимость сказать самому себе об ушедшем, ускользающем. Отдалиться от поставленной точки. Пишу лист за листом подгоняемый срывающимся дыханием. Кровью сердца. Из объединяющего прошлого все вплоть до маленького клочка записок подобрано. Запечатано в конверт — «Не вскрывать 25 лет» и дата.

Наши жизни в дальнейшем шли параллельно. Постоянно встречаясь, мы ни в обществе, ни наедине не касались больше никогда тех многозначительных почти детских свиданий и переживаний. Прошло и 25 лет, и значительно больше, память хранит давно написанное, и нет даже необходимости вскрывать конверт. А рядом лежит круглая высокая коробочка, завернутая в серую магазинную оберточную бумагу тех лет, — оставшиеся нераспечатанными духи «Лель».

Она в Израиле, я в США. Не стало моей жены, не стало Ее мужа. Разбираю личные раритеты в оставшейся московской квартире. Конверт и флакон духов… Представилась оказия. Пишу коротенькую записку. Сердце учащенно бьется, и щеки горят.

Говорят: награда нашла героя. Здесь: сентиментальный давний подарок едет к адресату в Израиль. Через 50 лет… Мостик, перекинутый через всю жизнь. Конверт же по-прежнему запечатан и едет в Штаты…

Она взяла небольшой сверток и прочла записку. Она никогда не знала о предыстории давнего дня рождения, оставившей этот след. Руки предательски задрожали, глаза забегали в поисках небольшого укрытия в большой квартире. Калейдоскоп памяти нарисовал желанно уединенные сени старого московского дома. Поясница почувствовала тяжесть туго заплетенных пышных кос. Почти не прикасающиеся прощальные ласковые движения Его рук… Младший внук подлетел к бабуле: «Что это? Дай мне!» Он схватил сверток, и уже через несколько секунд вся квартира погрузилась в аромат сладкого цветочного запаха брызнувших из разбитого флакона духов… На полу лежали осколки стекла, напоминавшие далекую березку. Лель продолжал сидеть, прижавшись к березке, нарисованной на этикетке.

Она и сейчас не знает о запечатанном аккуратном пакете. Какие стечения обстоятельств произошли бы, если бы этот конверт оказался в ее руках? Пусть уж он останется у меня.

* * *

Романтика фантазий и воспоминаний. Частота повтора? Кажется… Далекое и близкое, общее и разделенное — все круто переплетено в каждом движении лет.

«Голос моего хозяина» 

События прошлого избирательно оседают в памяти. Нет непрерывной ленты. Это блики солнечных зайчиков, всплески волн радостей или печалей. Побродить по закоулкам памяти, по нетронутым тупичкам фантазий это соблазн, а может, радость жизни. В противовес реальности, сегодняшнему дню. Неожиданность, напасть. Внутренний подтекст. Он сам проявляется и сам исчезает. Он в этот момент ведет тебя.

Флёр не осуществившегося прошлого проявляется как особая притягательная сила, возвращает в былое, завлекает в эфемерное никуда. Хочется обернуться туда с нежностью взгляда пса на любимого хозяина. Временами, как в забытье, эта сила переносит в иное пространство, предлагает общение с желанным собеседником, позволяет услышать отголосок других времен, «голос моего хозяина».

Голос доносится с балкона дома в глубине двора или свыше, из другой недоступной реальности на фоне шелеста природы Подмосковья?

Взгляд в прошлое — семнадцать лет. На балконе второго этажа дачи быстро вращается диск патефона. Название граммофонной фирмы «His Master’s Voice” на пластинке закручивается в спираль. Голос Вертинского обволакивает пространство. Превращается в символ. Захватывает прибоем нежного чувства.

Что за голос: ведущий голос свыше, поверх реальности, вне собственных желаний и возможностей, или реальный и желанный в этот момент другой голос? Хозяйка воспоминаний и Хозяин жизни (нужно ли писать последнее понятие с большой буквы?) в таком мировосприятии трудно разделимы. Вера, Надежда и Любовь. Это имена или всеохватывающие понятия? Мечтательное прикосновение пальцев к местам прикосновения ее рук. Сердцебиение. Удар за ударом. Подобно не слышимому другим набату.

Мгновения совмещения прошлого, настоящего, будущего.

В пространстве — шум московского метро или суета улиц. Отрешенность от окружающего пространства: «В бананово-лимонном Сингапуре…» Мысли перескакивают с одного на другое, слова формируют конгломерат событий и времени. Каждое мгновение уплотнено, и при этом ты в эфире мечтательного: «Мы пригласили тишину…»

Трудно вынырнуть из реальности бытия. Но иногда, скрываясь от себя в блужданиях по старым московским закоулкам, причуды сознания давали попутчика. С ним можно вновь взглянуть на многослойный мир, перенестись в то, что позволяет отрешиться от реального окружения. На минутку, на час… Магическая сила уединения и единения в себе…

Слышен голос. Голос доносится с балкона дома в глубине двора или свыше, из другой недоступной реальности на фоне городского московского грохота?

Так уж дано: в вольном полете, подобно ласточкам, чувствовать себя властелином. «А тот, другой, пускай он ждет…» При всей несхожести с действительностью полет переносит в другую реальность. Может и не реальность… Но мысли чувствуют раздолье, свободу, когда все достижимо, и все происходит по мановению нежной фантазии.

«Две ласточки, как гимназистки», сопроводили через многие жизненные юбилеи. А голос моей хозяйки, так никогда и не вступившей в свои права, продолжает звучать внутри волшебными, манящими интонациями певца.

Голос доносится с балкона дома в глубине двора или свыше, из другой недоступной реальности на фоне шумов даунтауна американского мегаполиса?

Век нынешний и век минувший… Смывающая волна. И неизменность. Одна человеческая жизнь…

* * *

 Письмо

Я к вам пишу — чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать.
Но вы, к моей несчастной доле
Хоть каплю жалости храня,
Вы не оставите меня.
Сначала я молчать хотела;
Поверьте: моего стыда
Вы не узнали б никогда,
Когда б надежду я имела,
Хоть редко, хоть в неделю раз,
В деревне нашей видеть вас,
Чтоб только слышать ваши речи,
Вам слово молвить и потом
Все думать, думать об одном
И день и ночь до новой встречи,
Но, говорят, вы нелюдим,
В глуши, в деревне все вам скучно,
А мы… ничем мы не блестим,
Хоть вам и рады простодушно.
Зачем вы посетили нас?
В глуши забытого селенья
Я никогда не знала б вас,
Не знала б горького мученья.
Души неопытной волненья
Смирив со временем (как знать?),
По сердцу я нашла бы друга,
Была бы верная супруга
И добродетельная мать.
Другой!.. Нет, никому на свете
Не отдала бы сердца я!…

Кончаю! Страшно перечесть.
Стыдом и страхом замираю…
Но мне порукой ваша честь,
И смело ей себя вверяю.

* * *

Романтика воспоминаний. Как-то так получается, что счастье чаще бывает упущенным. Может быть, за этим стоит его сиюминутность, и реализующееся счастье постепенно утрачивает какие-то главные его черты, превращаясь в обыденность, затертость, быт? Эфемерное бытосчастье — надбытовая романтичность и реальная жизнь, — может быть, это две ипостаси этого красивого лебедя жизни — счастья?

Озарение

Ученые считают, что началом развития вселенной явился большой взрыв. Единожды, навсегда.

Большой взрыв или черные дыры, отделенные от нас на тысячи световых лет, понятия трудно воспринимаемые, как и их последствия, воплотившиеся и в наше существование. Может это особенность моего женского ума. Но я нутром чувствую житейские взрывы, переворачивающие жизненные оценки и бытование.

Однажды…

Мы встретились на тихой улочке в предместье Лондона. Мы шли навстречу, формально кивнули друг другу головами, как принято здесь в знак приветствия. Прошли дальше. Что-то всколыхнулось внутри. Я оглянулась. Он стоял и смотрел на меня, как бы ожидая ответной реакции.

— Валюша?! — прозвучала вопросительная интонация родного голоса.
— Валька!!! — уже без всяких признаков лондонского этикета заорала я и тотчас повисла на его шее.

Трудно сказать, как бы воспринял эту сцену кто-либо со стороны. Ему под 70, мне больше 55. Да, между нами была (и есть: это не изменяется) разница в 14 лет. Тогда, лет тридцать тому назад, это воспринималось мной как комплимент со стороны очень солидного интересного человека, но и как настораживающий знак при невольно серьезном взгляде на перспективу. Но сейчас это была радость. Это была встреча!

Мгновения пораженного молчания сменились странной смесью двух тасующихся друг с другом монологов. Расстаться было невозможно. Все дела отошли в сторону. Валя пригласил зайти к нему, — это было совсем близко. Мы говорили. Мы вглядывались друг в друга. Мы вглядывались в прошедшие годы.

Валя подошел к книжному шкафу и уверенно достал из второго ряда книг папку, напомнящую мне сухое делопроизводство далеких советских лет. Он положил передо мной небольшой конверт.

— Посмотри, — немного смущенно сказал он.

Там оказались мои письма. Я ежедневно посылала их ему четверть века тому назад. Удивило? Да, нет. Объединило старое и новое. Мгновенно поставило точку над i, несколько точек над чередой давних i, дало ответ на былые терзания. Совершенно в таком же порядке, в месте, скрытом от глаз домашних, его письма тех же дней хранились у меня. Мне не надо даже перечитывать ни его, ни свои письма. Я их помнила, как только что написанные и полученные. Я выпросила свои письма, чтобы вновь остаться наедине с ними и тем временем. Мы знали, что любое расставание у нас сейчас — не надолго.

Всполохи огня не позволяли оторвать взгляд. Треск сухих поленьев и запах смолистого дерева дополняли ощущение уюта. Тепло охватывало весенний дачный домик, бесприютно соскучившийся по людям за долгую московскую зиму. Оно проникало в нас, зашедших в дом после прогулки по еще пустому поселку. Каждое мгновение и каждый шаг таил неизвестность, за которой скрывалось какое-то особое откровение. Долгожданное. Лелеемое во множестве встреч и в бесконечности неповторимых разговоров.

Это был день моего рождения. И казалось так естественно ожидаемое единение, которое уже давно призывно сквозило в каждом прикосновении, в вязи словесных перекличек. Глаза давно проникали в самую глубину восприятия друг друга. При этом нам было друг с другом настолько хорошо, что сложившаяся форма общения казалась самодостаточной. Но было жалко не одарить друг друга еще не постигнутыми возможностями взаимоотношения души и тела. Но для этого нужны были особые, не случайные условия.

Небольшой круглый стол, прижатый к закрытому на зиму ставнями окну, в совместной суете постепенно становился праздничным. Маленький дом на фешенебельной ныне Николиной горе приобретал обжитой вид. Это было скорей попыткой скрыть невольное напряжение ожидания неизвестного, чем необходимость красоты, хотя и соответствующую характеру и привычкам каждого из нас. Свободно расправился ароматный букет роз в большой хрустальной вазе. Шампанское, бокалы, фрукты, шоколад… Я всегда любила свой день рождения. Мечтательные надежды, сравнимые только с новогодними ожиданиями, суета подготовки и радость встречи с самыми близкими, да и еще говорящими такие желанные слова. В это время все это воплотилось в особые надежды, не четко проговариваемые даже мысленно.

Мы пили мягкий коньяк и вкусное шампанское. Гурманы скажут, что это плохо, но нам было хорошо. Все было по его мановению точно таким, как я люблю. Искорки шампанского радостно оживлялись в бокалах игриво бросаемыми мной туда кусочками горького шоколада.

Что начинается после начала? Да и можно ли назвать началом долгожданный вымечтанный, вылюбимый шажок? Необходимо, естественно, неизбежно. Но ужас берет, когда понимаешь, что за этим одним из счастливейших, а на самом деле самом счастливом мгновении жизни, последует расставание. Через пару дней Валя уезжал в отпуск. Я давно подталкивала его отдохнуть, сменить обстановку московской зачумленности. Одно дело разум и сознание, а другое — пуля, подсекающая птицу счастья (фу, какая банальность) на взлете!

Жизнь стоит на страже, не допуская пресыщения. Короткий вздох, а затем продолжительный выдох…

К этому мгновению жизни я и возвращаюсь постоянно (десятилетиями!) с теплом и благодарностью. Ни что другое, хорошее и яркое, в последующей жизни не микширует этот максимум. Всего несколько недель дистанционного разрыва перед многолетним продолжением. В тот момент это казалось непереносимым. И сегодня я возвращаюсь к этому, когда мой сын уже давно перешел рубеж маминого возраста тех дней. Да и во мне, вероятно, многое изменилось: из канцелярской офисной крысы с дипломом инженера, я преобразилась в сотрудницу глянцевого женского журнала; корреспонденствую в Европах и по всему миру.

Я прикасаюсь к этим письмам. Сегодня я, вероятно, выбрала бы другие слова, но это было тогда, и я ценю это сохранившееся восприятие того момента. Сейчас, кажется впервые за много лет, я перевела эти письма из своего подсознания в осязаемую реальность. Я совместила эти две стопочки писем — его и мою — в нежную, до слез будоражащую перекличку. Пусть хоть денек они будут вместе. Его письма написаны только для меня. И я оставляю их только для себя, ограничиваюсь малой толикой их тепла и мыслей в своих письмах. А еще в ушах и мозгу, как пирсинг, наши разговоры, разговоры по телефону и при любимых встречах, которых всегда не хватало. Я никогда не представляла, что я столь ненасытна: дозированного судьбой общения было всегда мало. Всегда… И сегодня в воспоминаниях — тоже.

23 мая
Милый мой, любимый, здравствуй!
Я соскучилась по тебе ужасно. Прошло всего 3-4 дня, а мне кажется, что целая жизнь. Трудно выбрать время уединения, чтобы написать тебе письмо. На работе скучно и тоскливо без твоих звонков. Сейчас мне повезло: я осталась одна. Если бы ты был здесь, можно было весь день быть с тобой. Но ты далеко, и я только пишу тебе.
Дорогой мой, как мне хочется к тебе. Я теперь ни на минуту не расстаюсь с твоим последним подарком. Когда я чувствую цепочку кулона на шее, мне кажется, что ты касаешься меня, вспоминаю тебя близко-близко. Мне страшно хочется быть все время с тобой.
Когда ты позвонил мне вчера, я просто обалдела, все ликовало внутри меня. А ведь мы говорили всего-то пару минут и так недавно расстались. Меня ужасно злило, что я не могу сказать тебе в эти минуты то, что кипело внутри, то, что жжет. Они же вокруг не представляют, что я говорю с любимым (и любящим?)! В твоем Крыму красивые и стройные женщины. Если ты в кого-нибудь влюбишься, я убью тебя. Но мне представляется, что тебе ничего не грозит. Я надеюсь.
Я тебя крепко-крепко обнимаю, целую. В трезвом состоянии это делать еще приятней.

24 мая
Не сочти за нескромность. Но мне очень хочется, чтоб в условиях Черного моря ты реально чувствовал мою близость. Если плавки окажутся великоваты, не считай это за пожелание толстеть. Но знаю, — буду любить в любом состоянии. Це-е-е-лую.

25 мая
Приветик!
А я на целых два часа осталась в офисе одна. За что я сразу взялась? Писать тебе. Не то, что ты, поросенок. Наверное, пока не получишь мое первое письмо, не будешь писать. Я очень жду. Ну, как я могу, обгоняя почту, донести до тебя мои слова и желания?! Я не жду, я пишу и пишу любимому мужчине. Без всякой гордости и камуфляжа, делая это после большого перерыва второй раз в жизни. Нет, не второй — третий. Это впервые было еще до замужества. Важно другое: я хочу видеть тебя каждый день, постоянно. Я даже не представляла, что это так сильно и неотступно. Ты, видимо, и не ожидал от меня такого частого напоминания о себе. Да и нужны ли тебе все мои эмоции в такой концентрации и в таком объеме? А?
Хочу быть твоим сиамским близнецом. Нет, нет, нет. Хочу, чтобы ты как эгоист всю жизнь искал и лелеял мою любовь для себя.
Милый мой, я очень-очень скучаю без тебя. Миллион раз целую, обнимаю, жду.
P.S. Поцеловала тебя и как бы застыла в ожидании ответа. Ты же никогда не оставался в долгу.
Даже странно убеждаться, что ежедневная тяга была не только воспоминанием в истосковавшемся мозгу, но и реальными событиями прошлого, чернилами, вылитыми на бумагу. Оказывается, на век. Чувство благодарности к Валентину захлестнуло меня за эти сохраненные письма. Этот признак живости тех дней в нем. Такое единство нашего восприятия, столь желанное, оказалось реальностью.

26 мая
Валька!
Тебя сначала хочу отругать за твои необоснованные подозрения на отсутствие моих желаний, касающихся тебя!!! И за твои сомнения в восприятии мною дали-близи, как ты пишешь. И не колись, пожалуйста. А то у меня физиономия облазит, как после первого продолжительного загара.
Я осталась в офисе одна. Делаю свое главное дело: пишу тебе. Дело, приносящее удовольствие. Это как будто я с тобой разговариваю. Я вижу тебя при этом, твое лицо. Еще бы немного почувствовать твое прикосновение. Не хватает ласковости твоих глаз. Мне кажется, они помягчают, когда будут читать письмо. Я задаю тебе вопросы, и сама же на них отвечаю, за тебя. Ты не думай, что я всегда отвечаю так, как мне хочется. Я иногда откликаюсь «наоборот». В большинстве случаев я потом понимаю, что ошиблась. А иногда скисаю и жду твоего вмешательства: в письме или по телефону.
А мои полоски на спине зажили? Я больше не буду так. Только ты не загорай сильно, пока они не зажили. А то останешься полосатым. Мне придется тебя переименовать в Зебренка.
Валенька, я так хочу, чтобы мы оказались вместе, чтобы и дома мы были вместе. Я очень-очень скучаю. Пусть мои теплые мечтания согревают тебя.
29 мая
Валенька, родной, здравствуй!
Я вчера была так рада, услышав тебя. Ты не звонишь, а мне кажется, что тебя увлекла другая дама. Курорт — Крым — море…
Когда я мысленно провожала тебя, я радовалась твоему предстоящему отдыху. Но как только ты уехал, я почувствовала, что мир так несправедливо жесток. Он вырвал душу и сердце, которым было так хорошо, и оставил на их месте терзающую боль ожидания… Мне не хватает тебя здесь.
Сегодня у нас совершенно великолепный день. Прошел дождик, пахнет свежей листвой, молодой травкой. Когда ты вчера говорил со мной, у меня в голове проносились тысячи ласковых слов. Мне так хотелось выплеснуть их на тебя. Не для тебя, а для себя. Ты же, мой любимый, простишь мне такой эгоизм? Я ужасно злилась, что не могла себе это позволить, чтоб не возбуждать любопытство бабского окружения. Ведь все это только наше. Я в первый раз чувствую себя собственником своих чувств, мне не хочется об этом говорить ни с одной подругой. Но я непрерывно об этом говорю сама с собой. Не сойти бы с ума. А может, уже?

30 мая
Привет, любимый!
Московская весна балует нас. Вот в такой бы день поехать с тобой вдвоем куда-нибудь на природу. А потом бы и не расставаться. Чтоб каждая секундочка дня и ночи принадлежала только друг другу. Как мне этого хочется. И когда только это сбудется? Я хочу, чтобы со мной ты забывал обо всем на свете! Я мечтаю принадлежать тебе, нежному, страстному, ласковому.
Я постоянно вспоминаю день моего рождения. Замечательный день! Ты у меня очень внимательный и заботливый. Я была поражена тем, как ты многое предусмотрел для моей радости в этот день. Честно, такого от тебя я не могла ожидать. Я с этим не встречалась. Оказывается, к женщине можно относиться и так…
Сейчас опять ты не звонишь. Ты такой негодный, толстокожий, не чувствуешь в этом Крыму, что я одна и, как на иголках, кручусь, надеясь на твой звонок. Буквально держу руку на телефонной трубке, вдруг это поможет. Заставляешь Валюшу страдать.
Хочется раствориться в тебе, быть в каждом твоем движении. Быть каждым твоим движением. Но при этом чтоб сохранилось волнение при каждом твоем приближении ко мне — в тебе и во мне. Милый мой, я тебя очень нежно и ласково целую и обнимаю. В.

Я отсылаю очередное письмо и невольно думаю о своем доме. Измена. Какое-то обличающее содержание внесено в это понятие, совсем не вытекающее из доброй этимологии слова. Смена, мена, замена — ну что дурного можно расслышать в этом? А тут безапелляционное клеймо: сто из ста опрошенных отрицательно отзовутся об этом понятии. Почему антонимом слову измена служит похвальное «верность», а однокоренному «изменение» косное «консерватизм»? Мне все стало казаться иным. Можно, конечно, не применять это слово для названия чувства и отношений, которые могут возникнуть вне семьи. Но я считаю справедливым вдохнуть другую оценку в это слово. Не обличительную. Однословно заново определить влюбленность в другого человека трудней, чем подтолкнуть к неоднозначной оценке существующего названия. Кстати, отчасти уже давно похожее происходит с применением слова «брак» для однополых отношений.

31 мая
Валечка, дорогой мой!
Ты не пишешь, а я обдумала и решила, что на это могут быть две причины:
— ты хандришь, капризничаешь и не хочешь об этом писать. Это очень плохо, но я тебя все равно люблю;
— ты не хандришь, все хорошо и весело, тебе некогда писать, но я все равно тебя люблю.
Милый мой, пожалуйста, не кукся, возвращайся скорей, а то мне всякие мысли лезут.
Целую тебя очень, повисаю на тебе. Твоя В

На двух сторонах сложенной странички письма — два пожелтевших отпечатка до сих пор сохранившейся в письме вложенной мной розочки. О ней я забыла.
Любовь, право на любовь, как право на жизнь. Я далека от всякой политики, но когда говорят о конституционных правах, я невольно вписываю в них право на любовь как форму права на личную жизнь. Я не понимаю, почему эта главенствующее для жизни состояние подвергается остракизму, общественному и религиозному. «Не прелюбодействуй» — заповедь, которая раз и навсегда наложила табу на возможность особой части человеческих отношений. Это совсем не вседозволенность. Каждое проявление человеческой жизни может иметь неприемлемые проявления. Можно любить есть, но не превращаться в свинью. Можно любить музыку, но не доводить соседей до истерики какофонией собственного исполнения. Можно… Можно, наконец, любить, но не быть ни моральным, ни физическим насильником ни в семье, ни за ее пределами.
Болезни могут добавляться, совмещаться, чередоваться. Музыка, книги, фильмы — что-то одно не исключает другого. Наконец, подруги и друзья… Почему вечер с одной из них совсем не позорит отношение к другой? Фетиш понятия любви, сексуальной любви как формы исключительной? Или фетиш интимной зоны (я бы сказала точней и прямей, но это выпадет из общепринятой лексики), подобно поклонению вещам, которых касались великие или любимые люди?
А любовь? Говорят, что в таком случае это не любовь. Кто может быть судией в этой ситуации? Поэт, философ, подруга? Это столь личностно, что ни слово, ни дело другого не может даже приближаться к участию. Это мое дело! И действия, и оценка. Об этом я обязательно как-нибудь напишу для журнала.

2 июня
Завтра я уезжаю с Вовкой к родителям. Придется ждать встречи уже в Москве. Я даже не могу представить такого перерыва — без писем, без звонков. Вернусь в Москву одновременно с тобой.
Я очень скучаю по тебе. С радостью до боли поднял на вершину и бросил. Одной так неуютно. Если почта и сегодня не отдаст мне твои письма, то я рассержусь и на нее и на тебя. Очень хочу, чтобы мы уже вернулись в Москву и встретились. Закрыла глаза. Вижу нашу встречу. Больше никуда без меня не уезжай. Я буду стараться всегда радовать тебя.
Валенька, тысячу раз целую, крепко обнимаю. Хочу быть частью тебя, твоей жизни — нашей жизни. В.

Я прочитываю сейчас последние слова давних мечтаний и печалюсь множественному числу реального существования — наших жизней. Это так хорошо выглядит «нашей жизни»! События всего нескольких дней. Не на день, не на мгновение, это всколыхнуло душу и переродило всю суть восприятия жизни.

Бывали и до этого мгновения увлечений. Осуждаю ли я себя за такие моменты счастья? Да, пожалуй, нет. Вероятно, сожалею, что об этом приходится говорить в прошедшем времени. Каждое мгновение казалось абсолютно необходимым, жизнеобразующим. Чувство некомфортности появлялось при возвращении домой. Вина перед мужем за его не исключительность в моем сегодняшнем восприятии. Нежелание поддаваться нежности, которая начинала ассоциироваться с обязанностью.
Валентин, любовь к нему — другое, все не так. В личном общении с мужем мне стыдно не перед ним, а стыдно за измену с собственным мужем моему любимому. Измена — это совсем не любовные отношения помимо семьи, это любовные отношения второй очереди, в память любви.

Письма — что приоткрытый занавес. Замочная скважина в двери собственного дома и собственный ключ. А сколько всего самого разного было за последующие дни, месяцы и годы! Эти давние мгновения выдерживают новое прикосновение. Чувство, которое остается.

Навсегда.

* * *

Элегия жизни и счастья. Воспоминания… Оглядка назад… Проблемы… Сожаления… Мечтательно хорошо встречать почаще доброту отношений в реальной жизни без сослагательного обращения в прошлое.

Комплекс стабильной неудовлетворенности… Чуть-чуть серости, однообразной предопределенности. С какой легкостью в жизни сдувается милый флер нежности отношений, восторженности от неожиданного звонка или радости от вкусного блюда на столе. Именно эта явь жизни проступает с вредной стабильностью при многолетней практике отношений.

Не нужно очень тонких изысканий, чтобы встретиться с подтверждением мелкого, но весомого занудства обычной жизни. И так с давних веков и в каждом поколении…

Невольно при житейском общении натыкаешься на такие камни и острые грани…

Почему-то острословы чаще подмечают что-то каверзное в стабильной близости людей. Можно создать фолиант откровений на этом поприще. Ну, вот только два афоризма.

Брак торжество воображения над интеллектом. Второй брак — торжество надежды над опытом. За авторство здесь соревнуются два острослова: несравненный Оскар Уальд и Сэмюэль Джонсон, оставивший много популярных определений почти три века назад в Англии.

Брак — это чудо превращения поцелуя из удоволь­ствия в обязанность, — отличилась определением очаровательная журналистка Хелен Роунленд век тому назад. Еще страшней было бы привести оценки женитьбы из писем Пушкина друзьям.

Жизнь дает доходчивые и менее афористичные поводы для шуток и ерничества. Без услуг мощных современных поисковых систем и даже без археологических раскопок, день за днем, почти за любой дверью… Иногда жизненные встречи обнаруживают более фрагментарные свидетельства семейного общения («счастья»). Но это узнаваемые камни единой постройки. Для более разносторонней картины вряд ли целесообразно ими пренебрегать.

* * *

Утро, настроение ее хуже некуда. Откуда? Вчера доели все запасы еды. В холодильнике — хоть шаром покати. Надо готовить обед… Ее нелюбимое занятие. Многие годы совместной жизни еще не внушили естественности этого несложного дела.

* * *

Она. Не могу больше с этими постоянными заботами. Навьюченный ослик, прокладывающий путь по природным надолбам. Все на мне. Да еще он постоянно учит и советует… Сам бы хоть что-нибудь сделал.

* * *

Как счастье медленно приходит,
Как скоро прочь от нас летит!

Почему мужчины такие. Я все делаю, наслаждайся только уютом, домом. Он ничего не замечает: ни тебе спасибо, ни убрать за собой. Уже в третий раз в жизни надеюсь, что мужик поймет свое счастье, безнадега: все безмозглые. Что им нужно? «Но, ты же понимаешь, — обращается она к своему давнему другу, — что лучшей жены и хозяйки быть не может. Да и зарабатываю не меньше этих юзеров».

Она всегда все знала наперед и за себя и «за того парня».

* * *

Старая еврейская народная песня «Варничкес» (Варенички). Девушка в бедном местечке причитает, почти плачет:

Ой, где мне взять доску, чтоб раскатать варенички? Но нет у меня ни соли и ни сыра, ни перца и ни жира. Ой, где мне взять нож, чтоб нарезать варенички? Ой. где мне взять горшок, чтобы сварить варенички?

Ну, вот достану я доску, достану горшок и нож, достану все остальное, но где мне взять парня, чтобы кушал варенички?

* * *

Большая просторная квартира. Он — дирижер, она — пианистка. В квартире количество инструментов значительно превышает число комнат. В отличие от полиглота с незаметным количеством освоенных языков, вкусы и возможности музыкантов проявляются более заметно. Кажется, в квартире прописан оркестр. А на самом деле — проживает слаженный дуэт. В гостиной нарядно сервированный стол с большим количеством закусок в ожидании даже единственного гостя. Я в качестве гостя пробую блюда, которые отличаются по виду больше, чем по вкусу. Но хозяин настойчиво предлагает попробовать очередной салат: «Моя жена готовит его особенно вкусно». Я вспомнил оркестровую репетицию и строгость дирижера к нюансам исполнения. Но профессия — не быт. Очень приятно, когда оценки согласно приемлют имеющиеся возможности… Без стороннего взгляда, без стороннего вкуса.

* * *

Нужно ли расчесывать диатезные раздражения до язв? Не лучше ли научиться благостно воспринимать реальность? Ироническая оценка «всегда довольный сам собой, своим обедом и женой», возможно, содержит трудно реализуемый совет комфорта. Хорошо бы овладеть способностью превозносить и счастливить то, что есть, что подарила природа. В наши дни врачи утверждают, что жизнь одобрительно приближает восприятие к реальности.

* * *

Мир сегодняшний и вчерашний. Все в общем движении, где узнаваемости и повторяемости значительно больше, чем неожиданностей и различий…

Сложно и просто. Дом счастья строится из кирпичей с особой жизненной связкой. То, затвердевающей быстро, как цемент. То, никогда не твердеющей, как мед. То, особой, как бы яичной связкой, которая может быть подвижной и трансформируемой, а потом окаменевающей навек, до последнего взгляда и вздоха.

Жизнь порой оставляет в этом доме одного хозяина. Судьба дома встряхивается, как в сильное землетрясение. Его устойчивость в этот момент зависит не только от крепости связи кирпичиков. Он может крепко стоять и быть пустым. Он может вспархивать, почти отрываясь от фундамента, под попытками восприятия живительных вздохов «случайных» пришельцев (он или она — бывает всякое). Дом может жить особой жизнью владельца. Порой такое существование дома воспринимается как внутренняя стабильность. Человек привыкает к обособленному существованию в обществе вне зависимости от суеты мелькающих дней. Встряска ломает многое внутри, изменяет интерьер быта и жилья. Существование выбирает подстроенный к новым условиям ритм жизни. В чем-то более открытый, в чем-то более искусственный, наполняемый привычками вместо домашней полноты.

Беличье колесо

 И мысли, и дела Он знает наперед

Человек сидит дома за столом, в руках конверт. Глаза затравлено смотрят в пространство, ничего не различая перед собой…

Странные люди эти парни. Они не видят дальше своего носа. Слышат только то, что им хочется. Им говоришь: «Отстань!», а они воспринимают это как шутку и навязывают свое внимание еще активней. А зачем это нужно мне? Оскар, давний приятель, говорит, что это НН — нравится нравиться, и от этого никуда не деться. Мужчина — приятель, это понятие виртуальное. Если ковырнуть чуть глубже, почти всегда обнаружится потенциальный поклонник, до поры до времени слабо верящий в свои возможности на данном фронте. Мне представляется, что для мужчины его отношение к женщине — это особый фронт со всем комплексом тактических и стратегических задач. Рекогносцировка, подготовка, концентрация сил, атака… Победа — блаженство и счастье до протрезвления. Поражение — свирепость и злоба, не нивелируемые никаким хмелем. Гляжу вокруг на все известные мне семьи — трудно найти примеры вечного горения. А может это за пределами возможного. Возможного — в любом из миров.

На столе у окна стоит колесо. Белка перебирает лапками. Колесо крутится…

Бегаешь по цепочке ежедневных дел и кажется, что это естественная форма существования. Отрешаешься от быта и суеты, погружаешься, как сейчас говорят, в виртуальный мир, и нет необходимости цепляться за деньги, квартиру, машину, дачу. И вообще, за какие-либо атрибуты богатства или нищеты, здоровья или болезней. Возможности сознания и духа оказываются самодостаточны. Что реальней, телесное движение, без которого немыслимо земное существование, или существование мысленного и эмоционального бытия, подобное размышлению или сну? Суета сует — зачем это?

Все ритуалы с похоронами, кремацией — это как действия со старой одеждой, от которой уже освободился ее владелец. Пятна, потертости, фасон уже не соотносятся с их носителем. Как и недомогания, болезни, временные изменения. Все разом становится иным и создается своим восприятием: воспоминанием, видением, прозрением. Исчезает зеркальность восприятия и ощущение событийного ряда. Мы в прошлом зацикливались на определениях типа: материя это объективная реальность, данная нам в ощущениях. Нет, мысли создают восприятие. А как они реализуются — знать это не удел обычного индивидуума, как проблемы безусловных рефлексов и врожденных умений.

Где рай и где ад: на Земле или вне нее? Мысли позволяют отстраниться от нежеланного. А адские терзания тела даже невозможно представить при бестелесном существовании вне Земли. Англичане говорят, что истинность мысли не зависит от искренности ее произносящего. Правда или ложь, реальный или виртуальный мир, фантазия или реальность непознаваемого. Кажется, что все варианты почти равновесны, если мысли вызывают отклик, взаимопонимание. А если нет? Можно переключиться на другую волну.

Кажущийся земной век подходил к концу. Тогда я с этим не хотела и не могла примириться. Я приструнивала свое тело надеждой, но оно все чаще нуждалось в больничной койке вместо радостного застолья. Уже оказалось невозможным перемежать работу с болезнью. Работа всегда была большой частью жизни, общения. Но, кроме того, она порой оказывалась прикрытием некоторых тайн, почти неизбежно сопутствующих повседневной жизни. Свидетельства многого дорогого надежно укрывались в глубине ящиков рабочего стола. Частица души оставалась в этих, упакованных в рабочий стол, тайнах. Письма, сувениры, собственные стихи-песни к особым событиям любимых и любящих друзей, существующих за пределами домашнего круга, за пределами легальной семейной жизни. Я никогда не противопоставляла милые и даже серьезные увлечения моему дому, семье, хотя и совместить их было непросто. Это было как глубокий живительный вздох, как букет цветов, отпуск на море на фоне хлопотности бытовых забот и ежедневной работы. О большинстве встреч я могла бы рассказать дома, но при этом исчезал какой-то особый ласкающий аромат тайны, прекрасной недозволенности. И даже если это была милая прогулка по улицам с ласковыми полунамеками, — это должно было оставаться только между мной и ним. В полном виде я никому не готова была об этом сказать. Это я прочувствовала особенно сильно в те, долгие вечера, когда я надрывно перебирала потаенное — эти звездочки прошедших лет, которые имели даты, отмечали мгновения, но никогда не исчезали из моего бытия. И в те годы — оно могло быть реальным, бытовым, длящимся, а могло быть волнующим восприятием придуманной жизни. Выбросить — сохранить, порвать — оставить. Это, собственно, не конверты и письма, это — ячейки моего сердца.

Самое дорогое я не могла отдать на хранение никому. Дело здесь не в тайне, не в степени крамольности событий, это часть моей жизни. Я не могла оторвать это хотя бы территориально от себя. Принесла домой. А что, если сын или муж увидят это? Нет, они не будут смотреть мои бумаги, в этом я надежно убедилась более чем за четверть века. А ведь глупа эта «порядочность», если, положа руку на сердце, сопоставить ее с ограниченной порядочностью событий. Да и я порой не ограничивала себя подобными нормами. Но так уж повелось у нас в доме — «жена Цезаря вне подозрений». Могли быть обиды на невнимание, непредсказуемые обстоятельства провальных встреч, но всегда находились объяснения из принципа и позволительных пределов НН — «нравится нравиться». В этот момент, насколько позволяли силы, я была вся в этом пакете. В тяжелые минуты я порой готова была уничтожить следы былого. Но и на это не было сил, да и мне казалось, что вместе с этим отражением жизни уйдет сама жизнь.

Клетка с колесом. Белка перебирает лапками. Колесо крутится…, увлекая этой свободой неволи.

Женщине нужна свобода. Жизненно необходима свобода. Ритм повседневности не дает возможности чувствовать себя свободной. Для этого необходимо либо обильное свободно планируемое время или короткий миг, но насыщенный и насыщающий необыкновенным. В этот вакуум врываются увлечения. Далеко ведущие увлечения, — когда острота восприятия позволяет летать, позволяет влететь в мир прекрасного, мир прекрасного мгновения. Эти мгновения считаны и молниеподобны. Восторженно испепеляющие. В каждом случае это был магнетизм особой силы, захватывающий вихрь шарового магнитного поля, изолирующего от проникновения сигналов извне. Нет мужа, нет семьи, нет других людей и обстоятельств. Даже нет мамы. Все здесь, сейчас, в происходящем и в мгновенно возникающем ожидании следующего вихря. Не подлежит критике в момент пришествия. А потом… Что потом?

Сегодня я проникаю в те дни со стороны. Годы, украшенные мгновениями. А остальное время? Тогда казалось, что остальное все — тяжелый балласт, который необходимо сместить на обочину. Но так, чтобы все осталось так, как есть. Только бы не мешало восприятию вихря, несущего наполненность и радость.

Когда-то говорили, что приходит время все оценить по гамбургскому счету. Вряд ли. Жизнь это не совокупность сил, которые можно сопоставить с помощью объективных приборов. Жизнь это не совокупность товаров, которые можно сравнивать по реестру, купить или продать, можно поменять или выбросить. Нельзя сопоставить любовь к дому, к сыну, наконец, к мужу с силой влечения к обольстительному поклоннику. Гигантский импульс в исчезающе малый промежуток времени… Если взглянуть, переступив все стадии жизни, — это несоизмеримые понятия, несоизмеримые масштабы. Там — острота восприятия. Тут — острота неприятия. Сопутствующий им след во многом противоположен: увлечения оставляют ощущения восторга и радужного многоцветья. Здесь может промелькнуть тень. Повседневность оставляет печать однообразия, серости, неудовлетворенного поиска. Здесь — может промелькнуть солнце. При встречах с дорогим поклонником даже представить невозможно множественность ссор и выяснений отношений. При их возникновении путь к этим встречам с преодолением препятствий и тайнами становится неоправданным и прерывается. Проблемы отношений с домашними же наслаиваются, и после одних ссор приходит время следующего охлаждения (или следующего увлечения). Действующие лица однозначно ограничены и не изменяются, и скорей нужно чрезвычайное усилие для разрыва, чем для продолжения. Нужно ли сравнивать органную мессу с эстрадным концертом? Но в бытовой повседневности очень трудно согласовать неизбежность с манной небесной, неожиданно снизошедшей на заблудшую душу.

Стопки памятных конвертов, фотографий, страниц… Для моего сознания этот гербарий памяти, собственно, ничего не добавляет. Я вижу все, не касаясь конверта. Но все дорого, как часть тела, которую невозможно отторгнуть. Подарки судьбы, главные действующие лица…

Вадим. Русско-еврейский грузин, всегда воспринимающий себя Мужчиной, слова и желания которого непререкаемы. Русский по происхождению, еврей — по среде обитания, грузин — по месту жительства и самоутверждению. Сам тон его мягких слов с приятными грузинскими интонациями нежно ласкал. Давность знакомства и комплиментарный фон общения позволяли ему считать себя обладателем особых прав на меня. Моему мужу (как он терпел эти встречи?) он говорил: «Ты не обижайся. Я ее раньше узнал». Слава Богу, что у мужа не могло быть сомнений в условности этого права первенства.

Тобой восторгаются, тебя носят на руках. Ты вдыхаешь этот сногсшибательный аромат любви. Трудно устоять. Спасительно переполняются легкие, ты взлетаешь. Ты паришь. Ну, как при этом выдохнуть этот эфир и опуститься на реальную землю?

Миша. Без лести предан, — говорили когда-то. Это в каждой строке, это в словах при встречах, это в наклоне головы и в повороте тела. «Кэцелэ, только со мной ты будешь счастлива. Я не вижу жизни без тебя. Я буду делать для тебя все, что захочешь. Я хочу быть твоей золотой рыбкой», — в потоке писем с Украины, где он жил. Из года в год, десятилетия. При приездах в Москву, согбенно улыбающийся и покорный, — в дождь и в снег — у работы, у метро, у подъезда дома, — везде, где мог быть шанс перехватить, встретить. Он знал других моих поклонников и готов был провожать меня на свидания. Только чтоб еще минуту быть рядом. Покорность порой бесит, а в другой момент чем-то влечет. Порой начинаешь думать, что в человеке всегда присутствует доля рабовладельца. Взмахнуть бичом, услышать лепет… По-барски проявить милость…

Конверт с лирическим музыкальным ключом — самый пухлый, самый долго пополняемый. Хорошо, когда тебя любят. Но еще прекрасней ощущение своей любви. В четырнадцать лет даже трудно сопоставить свое состояние с каким-либо словесным понятием. Но так уж повелось это ни с чем не сравнимое состояние то полета, то надрыва и безнадежности сопоставлять с затертым определением романов — любовь. Мне и сегодня даже мысленно страшно произнести это имя. Как бы поделиться своим чувством с кем-то другим. Тут я безграничная собственница. Просто ГА. Он редко баловал меня письмами. Большинство — конвертов с клочками бумаги, на которых написано по несколько слов. Он долго был в командировке в Париже и почти ежедневно опускал свои письма в почтовый ящик советского консульства, которое по своим каналам переправляло почту в Москву. Но почему в каждом из них был только клочок бумаги, осталось загадкой. Мера недоговоренности в его отношении всегда была мало объяснима. Особая веха — песня в незабываемую ночь дня его рождения и восемнадцатилетия знакомства. Острота появлялась или разбавлялась попутными дуновениями. Но вновь и вновь с юношеской пылкостью и верностью возвращалась на круги своя.

Конверт «Сеня». В этом человеке удивительно сочетались интеллигент при светском общении и Хозяин и властелин в домашней обстановке. Взгляд, прикосновение — все горит в тебе. Как маков цвет. Как же это могло угаснуть, остановиться? Новое весеннее поле. Пленяющий аромат молодых цветов… А может, следует относиться к себе строже и сказать резче: клин клином вышибают?

Сережа. Здесь нет конверта. Он был не похож ни на одного моего предыдущего знакомого. Простой, прокуренный, не прикидывающийся интеллигентом. Сильный и очень искренний. Если бы кто-либо сказал, что я буду захвачена таким поклонником, я бы плюнула ему в … лицо.

Последняя по времени радость, последняя по времени боль. Под его именем только один листок: «Самому дорогому зверю на свете! Сим торжественно объявляю, что очень люблю К., и с моей стороны не может быть и намека на измену. В этом Кот может быть уверен, как в самом себе. Твой С».

Вспомнилось другое письмо. При шутливой игре в первые месяцы замужества я заручилась от мужа схожей распиской под диктовку: «Моей госпоже. Обязуюсь любить свою госпожу, даже если она станет, как трехстворчатый шкаф» — проблема полноты с молодых лет была острой. По-видимому, я не очень изменилась за многие годы. Да, многое, похоже, оставалось без изменений, но, черт побери, действующие лица менялись.

Другие имена, другие времена. Намик, Шурка, Иванов, Володя… Они живут по своим именам, фамилиям, самым радостным событиям. Потайной ящик не сохранил этих маленьких значков памяти. Но в памяти прописано всё. В памяти прописаны все.

Белка перебирает лапками. Колесо крутится…

Проходка штрека прошлых лет. В отвале — события реальные, события желанные, события мнимые. Между ними мои мысли. То, что казалось в реальной жизни важным и определяющим, неожиданно представляется случайным эпизодом. Из вороха этих случайностей и совпадений складывается жизнь. Увлечение манит, и нет сил остановиться. Наркотик. Приходит другое время, и другие или те же имена опять бросают в запой. Все не вечно. Только исключительность восприятия заставляла меня в каждом случае искать возможности встреч, выскальзывать из дома. Как мелкий воришка, тыришь у семьи время, внимание, спокойствие. Особенно я негодовала после счастливых мгновений моих встреч при возвращении в бесконечный быт. Из-за отсутствия нужных слов, за невнимание, за непонятные задержки. Кажется, что совершенно недостаточна полученная радость скрываемой встречи в сопоставлении с прегрешениями мужа. Показала бы ему… В тот момент нет прощения. Я часто скандалила и мучалась, подозревая мужа в двойной жизни. Я не могла перенести этого и строго следила за любыми подозрительными моментами. Поделом ему, — считала в эти моменты я. Порой понятие момента переходило в длительное неприятие, готовность к разрыву, когда недобрые слова уже не могли вместить меру контраста радости любви и суеты домашней.

Проходит какое-то время. Я понимаю, что не реальными основаниями, а только сиюминутными подозрениями была спровоцирована вспышка. Молнии больше не сверкают, а обстановка в доме, как у раскаленной сковородки, пышущей жаром и во все стороны разбрызгивающей обжигающий жир. После скандала мне становится понятно, что причина во мне — в невозможности совместить нормальный дом с неукротимым желанием быть окруженной вниманием, соблазнительным поклонением, ради которого у меня уничтожаются рамки любых ограничений. А перекладываю вину на других, своих домашних и родных. Находясь, как в омуте, в радости эмоциональных откровений, я, пытаясь оставаться на плаву, широкими взмахами рук крушу все вокруг.

Могла ли я жить без этой части? Ответ для меня однозначный: нет — как бы тяжело ни приходилось платить за мгновения нирваны… Но при этом Он был один, а они были разные. (Мысленно я называю своего мужа этим местоимением, потому что не хочу включать его имя в ряд других имен. Это не Грозный судия, который назван в эпиграфе. Но… Его суд сегодня для меня самый болезненный). Мне горестно, что я бесконечно конфликтовала, подозревая Его по образу и подобию своему. Предельный тон слов, размахивание руками, швыряние кастрюль и сковородок… Никакие слова, объяснения не могли понизить градус вспышки. Он каждый раз переживал, как трагедию. Долго, замкнуто, безнадежно. Он внутренне верил мне и придирки воспринимал как психопатичность, субъективное восприятие придуманных ситуаций. Меня спасало, что его оценки в глубине всегда были вполне спокойными: ничего серьезного, безобидное «санкционированное» проявление НН.

По тому самому «гамбургскому счету» самая высокая оценка у человека, любившего и терпевшего меня всю жизнь, поддерживавшего в сложные финальные годы. Куда в период болезни и хвори делись поклонники, ранее приносившие радость? Нет, никуда не делись. Исчезли силы, исчезло мое провоцирующее начало. Они остались в моем полусне сказками, подарками, как конфетка для ребенка или красивое украшение для женщины. Они остались бодрящими колокольчиками редких телефонных звонков. Да, я возвращалась к Нему, каждый раз непоследовательно, неожиданно, но возвращалась. К Нему, с которым связывала яркая любовь вначале и чувство привязанности и благодарности в конце, когда Он стал соучастником не только каждой мысли, но и каждого движения тела. Даже совсем простого, обычного — с трудом возможного.

Ну, а конверт, сама судьба конверта… Проходят дни или годы. Я представляю время, когда меня не станет, отделившись от реальности таинственной, но самой прочной преградой. А пакет с отблесками порывов моей души будет. «Рукописи не горят». В Его руках конверт с неизвестным доселе содержимым… Он увидит меня другими глазами, в другом ракурсе. Конец спасительного в жизни недознания. Запоздалое пришествие реальности. Трудно даже представить реакцию при встряске, мгновенно деформирующей устоявшуюся оценку прошлого. Девятибальный шторм, шквальный обвал, душевная утрата. Особенно обидны даже не факты, а несправедливость поиска поводов для разносов, определяемых собственными поступками: поддержать себя, растоптав другого. Я допускаю, что и у него есть потайная папка. Долгую жизнь трудно, а может быть даже невозможно провести с завязанными глазами, связанными руками и с первоначально установленным градусом чувств. Но Он не переносил на дом, на меня реакции и трудности взаимоотношений с другими людьми. Мне кажется, Он готов бы простить мне все, но не систематическую, как я сейчас понимаю, травлю со спусковым курком ревности. Мне ясно слышится растерянный вопрос: «Ну, как же ты могла, зная о себе все, чуть ли не со второго года совместной жизни находить повод для разноса из-за любых почти ежедневных подозрений? Жизнь же становилась, как на пороховой бочке». Я ловлю себя на том, что ответа на это нет. Глупо, безобразно, подло. Сегодня. Но тогда каждое слово представлялось необходимым, убедительным, обоснованным.

Белка перестала перебирать лапками. А колесо все крутится. По инерции…

Несправедливо обрекать близких людей, неотделимую часть собственной жизни, на ад, на бесконечный ад. Я чувствую за собой этот грех, может быть, более тяжкий, чем другие события прошлой жизни. Терзаюсь, но не могу ничего изменить. Опоздала. Поздно. «Мне отмщение, аз воздам»… Кара божья. Душа несет ответственность за содеянное вечно. Мысленно я посылаю, как извинение, библейскую заповедь: не суди и несудимым будешь.

* * *

Годы, годы, годы… Я погружена в события жизни. Жаль только, что за пределами той жизни события не добавляются. Прошло уже четверть века здесь. А время здесь и там идет одинаково? Спросить бы в нереальности спиритического сеанса… Очень хочется улыбнуться своим друзьям-ровесникам. Той теплой и доброй улыбкой, с которой приходят в этот мир.

* * *

Другая действительность, но вновь в жесткой связи с неспокойным от волнений прошлым, с столь обычным сомнением в правильности пройденных троп. 

Икебана

Ресторан, банкет. Старая, некогда студенческая компания по случаю защиты диссертации. Я увидел Раю. Я видел её далеко не в первый раз. По крайней мере, уже в течение половины прошедшей жизни мы общались за столами студенческих аудиторий, на добрых домашних вечеринках. Некоторый жизненный опыт уже был крепко присоединен к шагам каждого. Ее традиционная полнота и улыбчивость не очень хорошо видящих глаз, делали ее всегда привлекательной. Я относился к ней все годы доброжелательно, но нейтрально, а порой немного иронично. В те давние времена это был тяжкий крест в отношении к очень многому.

Я говорю «увидел Раю» в отличие от «встретил», «знал», «видел», потому что вдруг увидел ее другими глазами. Вероятно, даже не совсем точно здесь сказать «глазами». Я увидел ее всем существом своим. Из мягкой девочки она стала эффектно подающей себя женщиной, что не позволяло не останавливаясь пройти мимо. Глаза поблескивали, и влага слезинок делала их как бы предательски выразительными. Улыбка мягко приковывала. Рая и окружающее ее пространство окрасились совершенно неожиданными яркими тонами, райскими цветами. Не совсем исчезнувшая из характера ироничность не позволяет зацепиться за соблазнительное созвучие слов рай и Рая, но райские цветы, по-видимому, отсюда.

Я подошел к ней. Мы заговорили, как всегда приподнято оживленно, обо всем. Но в каждое слово мне хотелось втеснить особый оттенок нового восприятия. В сутолоке радостного застолья это не совсем получалось и, оборвав разговор на полуслове, я сказал, что обязательно как-нибудь позвоню. Она, тоже, как всегда, пожелала, чтобы я не забыл о своих намерениях. Она была всегдашней, я стал другим. Каждое ее движение и даже воспоминание о нем обжигало. Ее рабочий телефон стал самым необходимым номером, мысленно. С ним хотелось соединиться ежеминутно: в вечерних сумерках, в ночном полусне, в дневном бреду. Одна рука тянулась к телефону, другая строго ее отдергивала. Мягкие, нежные черты ее лица изматывающе часто стояли перед глазами. В голове мутилось от постоянного присутствия обворожительного образа.

Каждый телефонный звонок ей становился проблемой и событием. Для этого надо было остаться наедине с манящей ситуацией. Домашний телефон не располагал к этому, телефон в служебном кабинете не гарантировал в любой момент появления неожиданного посетителя. Спасением становился телефон-автомат, до которого надо было добраться, исчезнув с работы. Я звонил, но далеко не всегда удавалось услышать ее голос. Почти задыхаясь, вел светский разговор, слышал ее доброжелательные слова, иногда дополняя разговор к явному удовольствию собеседницы теплыми комплиментами.

После разговора оставалось чувство опустошения. Недовольный собой, я строил планы следующего разговора, более откровенного. Его детали уточнялись в голове постоянно и когда начинали переполнять меня, выливались в следующий звонок. Я шел к телефону в дождь и в стужу и, как заклинание самому себе повторял: я обязательно скажу, что очень хочу увидеть, что не могу больше ограничиваться только телефонными разговорами, предложу встретиться в один из самых ближайших дней. Я звонил, я говорил… Но строго продуманный текст не превращался в разговор, оставался подтекстом, неслышимым собеседницей. А вдруг это все ее вообще не трогает, не приходит ей в голову? И все это мои сиюминутные фантазии… Меня же после каждого такого «случайного» разговора можно было буквально обкладывать льдом, чтобы не воспламенилась одежда.

Вспоминается старый анекдот про правоверного молодого еврея и раввина. Молодой человек пришел за советом. Он рассказал трогательную историю своего греха. Он ехал в поезде. В купе с ним была молодая красавица. Все в ней было прекрасно. Юноша был очарован попутчицей. Ему хотелось, чтобы она стала попутчицей его жизни, навсегда. Он пожирал ее глазами, говорил завораживающие слова. В голове роились самые откровенные мысли, навеянные молодостью, красотой, уединенностью. «Какое наказание я должен принять? — закончил свою исповедь юноша. — Я ничего не совершил, но в моем сознании я сделал все». Раввин задумался, мысленно перенесся на много лет назад и вынес вердикт: «Ешьте траву!» «Почему траву?» — в недоумении спросил молодой человек. «Вы — осёл!» — недвусмысленно резюмировал старец.

Прошли годы… Судьба свела нас на каком-то мероприятии вдали от Москвы. Это было забытое Богом, удаленное от цивилизации место, где все время было зажато между конференц-залом и гостиницей с рестораном. Обычная суета совещаний дополнялась фантастической неразберихой в голове и чувствах. Все нагрянуло вновь… Сознание вновь раздвигало рамки желанного и обусловленного. Ну, что я совсем тряпка и не могу сказать то, что невозможно удержать в себе? А нужно ли все это ей? Нет, возможно ли перешагнуть через реальность жизни, как сложатся отношения потом? Вопросов рой.

Обилие людей, контакты, суета-суета-суета… В один из последних дней я зашел к Рае в номер, и мы очень тепло говорили. Я нежно поцеловал ее руки, интонации и глаза могли досказать невысказанное. Но уединение оказалось мимолетным, и мы вновь оказались в другом вихре.

Влюбленность в чем-то подобна нежному цветку: прикосновение рук к нему ведет к увяданию. Но много самых прекрасных мгновений ассоциируются с красотой цветка, стоящего на столе в изящной вазе. С сомнением делать или без сомнения не делать — есть соблазн немножко переждать, и время само сделает выбор. Вкус травы давно знаком мне…

Прошло еще много лет. Добро и ласково разговариваем с Раей, встретившись с разных сторон американских океанов — с западного и восточного побережий. Среди новостей и комплиментов, принимаемых с не меньшим удовольствием, я впервые рассказываю эту историю о многолетней потаенной влюбленности. «Саша, а я не знала, что ты такой дурак! — без обиняков откликнулась моя давняя симпатия. — Я и не знала, что ты, наш умный Саша, замечал меня». «Я думала, что только меня интересовали перипетии твоей жизни», — не без напряжения закончила она. Ненадолго отлучившись, она вернулась с сервировочным столиком, уставленным закусками. Ее глаза озорно искрились. Она поставила на стол две вазочки с букетиками сухих трав. Губы, казалось, шептали что-то важное. Разговор прекратился, время то ли остановилось, то ли пошло вспять…

Жизнь дарит моменты. Отблеск их ощущается затем всю жизнь. Воспоминания звучат порой нежностью романсовых интонаций, а порой судьбоносными ритмами «Болеро» Равеля. Как использовать эти моменты, пережить — перепробовать, жизнь решает сама, хотя иногда кажется, что можно было мягче и нежней встречать везенья и обходить неудачи.

* * *

Обычно поиск оперирует большими периодами. Но сейчас находка — без погружения в отдаленное время нашего мира и завремя. Совсем близко, под совсем тонким слоем пыли. Своя история, поток событий и воспоминаний, незамутненных далекими временами и таинственными поколениями. Диск современного компьютера с перекличкой людей: Он и Она.

Далекий жаркий ветер принес свежее дуновение жизни в слегка приоткрытое окно. Диалог — сбивчивый, отрывочный, эмоциональный и искренний. Несостоявшееся прошлое и светлое отношение к сегодняшнему дню: хорошо то, что было. Но сегодня — другие акценты. Осмелимся прислушаться к этим голосам, в которых нельзя даже заподозрить литературность или искусственность. Это тоже четверть века другой жизни, если не больше… Без точки в конце.

Чат 

Из соседней комнаты раздался легкий писк компьютерного сигнала. Мысленно открываю глаза. Простор за окном… Сквозь чистоту стекла проявляется признак дня: не городской пейзаж, а бегущая строка скайпа. Сознание надламымает поверхностный сон и толкает к компьютеру. Не сон, реальный звук… На экране высвечивается вызов чата. Вызов желанный. Всегда ожидаемый, по-видимому, не только наяву, но и во сне.

Несколько раз сильно сжимаю веки, потом делаю несколько движений кистями рук, то сжимая в кулак, то разжимая, пальцы. И вот уже, высвобождаясь ото сна, руки привычно ложатся на компьютерную мышку и клавиатуру.

С другой стороны взгляд прилипает к вновь полученному письму как к самому неотложному делу. Как к аранжировке в вазах только что принесенных цветов. Так уж настроено восприятие, что немного пьянящий эффект возникает при каждом сеансе переписки. Вне зависимости от обмена деловыми сообщениями или интимными фантазиями. Поток мыслей всплывает и прячется с неустойчивостью прикосновений к стеблям цветов, порождает свой букет, отправляющийся неведомыми путями без всяких ограничений расстояний. Свежий букет…

* * *

[17.08.2008 05.10.35] Она: Я не хочу тебя будить. Но захотелось, чтоб к началу твоего утра тебя ждало приветствие: Доброе утро!

[17.08.2008 05.20.35] Он: Я сквозь сон случайно услышал зов компьютера из другой комнаты при закрытой двери и был вознагражден. Как говорят: доброе слово и кошке приятно. Но ничего больше не пишу, сплю. А тебе не запрещается.

[17.08.2008 05.20.35]Она: Какой же ты «слухмянный»! Так говорила наша соседка (не знаю, жива ли; ей уже за 80).

[17.08.2008 05.21.35] Он: Вот такой я! Пока!

[17.08.2008 05:25:27] Она: Я сейчас ухожу. Вернусь через час-полтора.

[17.08.2008 05:26:20] Он: Всегда рад твоему отклику.

[24.08.2008 11:00:14] Она. Приглядываюсь к своим годам: полвека! Но это всё же не туманные три четверти или не мифический век…

[24.08.2008 11:09:34] Он. Но все равно как-то трудно представить совсем не забытые школьные происшествия и переживания.

[24.08.2008 11:21:24] Она. А ты помнишь, как после какой-то встречи ты неожиданно проводил меня домой. И не площадке моего третьего этажа поцеловал. Большое витражное окно в сумеречный мир… Это был мой первый поцелуй с мальчиком. Без продолжения… Но мне вспомнились наши смущенные встретившиеся взгляды на следующий день в классе.

[24.08.2008 11:29:34] Он. Нет, ты явно не права: с продолжением через десятилетия и через расстояния.

[24.09.2008 11:27:17] Она: Привет! Пожелай мне спокойной ночи.

[24.09.2008 11:29:34] Он: Делаю это немедленно. Спокойной — и немного беспокойной ночи! Копался со старыми фотографиями. Наткнулся на конверт школьных лет.

[24.09.2008 11:30:55] Она: Ну и что там «новенького»?

[24.09.2008 11:33:11] Он: Совсем свежее — что там несколько десятилетий! Я думал, что у меня этих фотографий не осталось, все раздал. Домашние посиделки, вечера.

[24.09.2008 11:44:06] Он: Мне жалко отходить от монитора

[24.09.2008 11:46:35] Она: Аналогично… Быстро, встали оба и отошли от компьютеров!

[24.09.2008 11:47:09] Он: Есть, командир!

[25.09.2008 12:00:10] Она: Ау! Где ты? Я — тута. Жду доброго напутствия.

[25.09.2008 12:03:08] Он: Доброе напутствие… В какой путь? К сборам ко сну, к снам?

[25.09.2008 12:04:03] Она: Конечно! Пока в другой путь не собираюсь. А сон после добрых напутствий получается очень добрый.

[25.09.2008 12:05:58] Он: Ты меня поддела — шуточки. Как-то не совсем (или совсем не). В эти «шуточки» что-то вмещается. Конечно, можно традиционно об этом умолчать. Но может иногда лучше сказать и почувствовать?

[25.09.2008 12:08:47] Она: Может быть. Сейчас слушала Шендеровича. Тягостная картина.

[25.09.2008 12:10:04] Он: А я начал читать последнюю книгу Сорокина «Сахарный Кремль». Тоже не из радостных.

[25.09.2008 12:11:08] Она: Ты читаешь это в интернете?

[25.09.2008 12:11:34] Он: В компьютере, на мониторе.

[25.09.2008 12:12:43] Она: Мне до сих пор это тяжело. Лучше — по старинке.

[27.09.2008 21:55:33] Она: Я как-то вспомнила поездку с тургруппой в Москву: радостное настроение совместных прогулок, обедов, вечеров. И ночь не разделяла нас. Каждое мгновение естественно и просто, неразделимо просто…

А потом я поняла, что не было ничего. Кроме телефонного разговора о тех местах и схожих впечатлений.

[27.09.2008 21:55:33] Он: А мне недавно показалось, что мы вместе смотрим «Зеркало» Тарковского. И это о каждом из нас. Ассоциация присутствия, как в объемном кино. До конвульсивной дрожжи. Селяви.

Интересные совпадения желанных вымыслов и их явлений в мир. Иллюзии.

[27.09.2008 21:55:33] Она: Я предпочитаю в жизни реальность. Хотя мимолетные мечты очень соблазнительны: «мечты, мечты, где ваша сладость?.. Исчезнул он, веселый сон». Подправляя классика, я бы сказала: Исчез совсем тот милый сон.

[27.09.2008 21:55:33] Он: В жизни столь много иллюзорного. Память притягивает что-то желанное, наделяет свойствами полу-действительности, почти осязаемости.

[28.09.2008 10:05:47] Он: Сегодня попалось выражение: «Плиз, зайдите и зарегитесь». Долго не мог понять о чем это. «Богатеет» современный русский язык!

[28.09.2008 10:06:17] Она: А я не поняла этого выражения.

[28.09.2008 10:22:30] Он: Все вежливо и просто: зарегись это зарегистрируйся. Шоково-кратко. Хоть есть логика в таком словообразовании, но абсолютно не понятно сходу. Дико и потом.

[01.10.2008 7:09:34] Она: Праздники — тяжёлое дело. Сначала много готовишь, потом страдаешь от приготовленного. И в гости лучше не ходить, не будет соблазнов, когда забываешься и позволяешь себе побаловать себя…

[01.10.2008 9:10:24] Он: Такой «пуританизм» не очень оправдан. Наши «встречи» свидетельства этого. Я стал больше сторонником ограниченности ограничений.

[01.10.2008 9:55:19] Она: В смысле наших «встреч» — да. Это я почувствовала. Ну и слава Б-гу, это к лучшему.

[01.10.2008 22:58:55] Она: А в отношении сегодняшних наших «вольностей», подозреваю, что это уже совершенно безопасно.

[01.10.2008 23:06:21] Она: Сегодня это, конечно, приятно, но всё-таки очень жаль, что подобная «смелость» отсутствовала раньше. А, может, и к лучшему? Ведь всему своё время, всё, что случается — не случайно. Извини за каламбур.

[02.10.2008 6:24:33] Он: Все извиняю и все принимаю. Все время хочется окунаться в этот ручеек, манящий поток. Я же не хочу невозможного. Не обязательна кондитерская фабрика, достаточно вкусного аромата.

[02.10.2008 6:34:54] Она: Мне бы хотелось, чтобы с тобой всегда было вку-у-усно.

[02.10.2008 6:35:08] Он: Порой обходишься без экскурса в историю. Привлекателен этот миг. Но желательно продолжение.

[02.10.2008 6:41:44] Она: Ты можешь без опаски приглашать, никакого риска…

[02.10.2008 6:42:53] Он: Ты, негодница, хочешь сказать — никакого результата.

[02.10.2008 6:44:36] Она: Мы дожили до «спокойных» времён и расстояний, когда в мыслях и письмах можем многое себе позволить.

[04.10.2008 2:34:50] Она: Читала статью Н. Воронель «Венок на могилу» о Солженицине и не только…

[04.10.2008 12:24:17] Он: Прочел по твоей наводке Воронель. Странное впечатление. За весомостью посылок (точней — посылки), по-моему, рыхлось соображений и невозможность в градации поставить ограничительную точку — материк, страна, область, дом, поколение??? Совсем странно как такой взгляд согласуется с верой Солженицына в земства. Рассуждения о равенстве — ? Еще более нелепо с этих позиций «200 лет вместе». Тем более, что эта книга упомянута, но о ней ни одного слова не сказано.

[06.10.2008 8:23:00] Он: Судьба наша: бороться с трудностями. Я чувствовал, сколь хлопотно тебе было говорить. Твое впечатление от статьи о Солженицыне, точней, взгляд — на оценки Воронель?

[06.10.2008 8:49:10] Она: Она без всякой иронии величает его «классиком», с другой стороны, ехидно отмечает его стремление слышать похвалы в адрес «себя любимого», что как-то не согласуется. А может и логично? Не понятно, воспринимает ли она его как антисемита или спорит с Сарновым и по этому поводу. Всё это неотчётливо. А рассуждения по поводу возраста народа и в этой связи с приемлемостью им демократии не новы, я с ними была знакома и считаю, что они имеют под собой почву.

[06.10.2008 8:54:33] Он: Именно возрастная характеристика народа и понятие народа в этой связи мне показались очень слабыми. Нечто сопоставимое с малым народом, старшим братом и прочим. Отсутствие оценок «200 лет» как раз странно не только из-за антисемитизма, но и с позиций подхода к молодости народов.

[06.10.2008 9:54:45] Она: Ты провокатор. Муж видит меня издалека: я сижу за компьютером и улыбаюсь. Он подходит и видит на экране монитора… головоломку «Судоку». Спрашивает: «Что смешного в этих цифрах?» В ответ на мой вопросительный взгляд объясняет: «Ты смотришь на экран и смеёшься». Что бы ты ответил на моём месте?

[06.10.2008 9:58:17] Он: Мелочи. Я испугался, что оказался слишком смелым. Если не слишком, — хорошо. Если бы часть этой «свободы» созрела в былые годы, мы, может быть, лучше знали, что заключено в каждом. Подчиняюсь каждоразовым указаниям допустимого тона.

[07.10.2008 9:42:13] Он: Не могу найти интервью Афанасьева на «Эхе Москвы».

[07.10.2008 9:44:39] Она: Я видела эту передачу. Афанасьев оставляет тяжёлое впечатление. В основном, из-за того, что понимаешь, насколько мы все постарели.

[07.10.2008 9:45:17] Он: Он много лет тяжело болен.

[16.10.2008 7:26:00] Она: Извини, я тут по телефону разговариваю.

[16.10.2008 7:26:46] Он: Многостаночнице — успехов! И возвращайся.

[17.10.2008 13:23:28] Он: Да, порой происходят странные вещи. Дырки в памяти. Не без влияния добавляющихся лет. Когда-то был номер похуже. Знакомый врач прислал мне заключение онкологической больной. Очень удивился, когда я ему об этом написал.

[17.10.2008 13:24:57] Она: Видела по телевизору В.Вишневского. Одно из его «одностиший», касается кое-кого из нас. «Напомните мне, что я с Вами делал…»

[17.10.2008 13:28:02] Он: Нам нечего напоминать — Zero. К сожалению (?).

[17.10.2008 13:30:49] Она: Казалось, что то, что есть, хорошо.

[17.10.2008 13:37:48] Он: Сорокина не читала?

[17.10.2008 13:40:23] Она: Сорокина «Очередь» читала давно с твоей подачи. А новых вещей не читала. Стоит?

[17.10.2008 13:41:40] Он: Мне показалось, что в нашем чате есть что-то общее с «Очередью»: поток внесобытийной жизни.

[17.10.2008 13:42:17] Она: Пожалуй.

[17.10.2008 13:42:45] Он: С эмоциональным креном вместо социального…

[17.10.2008 13:45:35] Он: Я прочел «День опричника». получившего массу премий, и «Сахарный Кремль». Ужасные антиутопии, написанные стилизацией под старорусскую речь с современным простецким словарным запасом. Ужас от событий и убежденности героев в их истинном предназначении.

[19.10.2008 10:35:35] Она: Я уехала из Союза на закате профессиональной работы и считала, что это уже конец жизни. А прожила никчемно еще вон сколько!

[19.10.2008 10:37:25] Он: Точно также, но еще дольше. Я всегда в этом отношении не питал иллюзий и был настроен пессимистично.

[19.10.2008 10:37:58] Он: Это осознание прожитой жизни было для меня необходимым условием переезда. Все равно уже нечего было ждать…

[19.10.2008 10:45:34] Она: Но ты сумел найти себе новый интерес в этой новой жизни за счет своих старых увлечений. Твои статьи и поиски — это творческая, исследовательская жизнь. В другой области, ну и что? А я не сумела себя найти (конечно, не в области прежней работы), хотя и пыталась. Но неудачно.

[19.10.2008 10:54:16] Он: Все мои петляния с хобби относятся к «пенсионному» периоду. Я много лет проработал на черт знает каких работах, но старался и там находить интерес (не безуспешно). Думаю, что некоторому «самоудовлетворению» способствовала не очень высокая планка требований, признание возможным, что вряд ли можно считать возможным в сопоставлении с профессией. Это было выдавливание из себя пользы для работы, а не насыщение себя интересом от каждодневного дела.

[19.10.2008 10:58:16] Она. Мне нравится, что ты находишь интерес в обычной жизни, находишь дело себе.

[19.10.2008 11:14:18] Он. Я строю забор из своих хобби, чтоб отгородиться от чужого окружения и скрыть себя от него. Забор «бесконтактности»… Каждое хобби это до некоторой степени дополнительная крыша для кошки, «гуляющей сама по себе»

[19.10.2008 11:16:26] Она. Интересно.

[19.10.2008 11:24:16] Он. Мне порой кажется, что большинство хобби есть особая форма выражения неудовлетворенности своей жизнью. Иногда я нахожу сходство с этим у людей, наслаждающихся проставлением галочек на названиях стран, которые они посетили («галопом по Европам»). Кстати, средний американец порой мало где бывал даже в собственной стране. Я говорю, конечно, о контингенте людей, которые имеют возможность выбирать. Это не может слепо быть отнесено на российскую массу, которая, впрочем, для ухода от окружения строит частокол из водочных бутылок. Пожалуй, не без сходства…

[19.10.2008 11:26:31] Она: Глубоко копаешь. Очень уж жесткий подход. Не перебарщиваешь?

[19.10.2008 11:27:11] Он. Как всегда, не претендую на истину в последней инстанции. В сегодняшнем восприятии — так. Может, все по той же причине: от безделья.

[19.10.2008 11:27:40] Она: Я что-то не прослеживаю такой связи. Неудовлетворённость и хобби, кажется, лежат в разных плоскостях (в общем случае).

[19.10.2008 11:31:16] Он: Мне показалось, что в определенном отношении есть связь. Хобби возникает как прикрытие определенной степени пустоты. Экранчик такой. Не совсем прозрачный, по желанию (как световой занавес у Мейерхольда (если не путаю авторство).

[19.10.2008 11:44:52] Она: Я с тобой совершенно не согласна. Я не согласна, что любовь к путешествиям от незаполненности в жизни. Я не согласна, что любовь к коллекционированию, например, от неудовлетворенности жизнью. Так же можно сказать о математиках, композиторах и др. творческих людях. Эта особая способность к тому или другому виду занятий.

[19.10.2008 11:45:19] Он: Имеешь право. Есть профессионализм, и есть забава. Вряд ли их нужно сравнивать.

[19.10.2008 10:45:59] Он: Но, кстати, хобби для одних может быть профессией для других. Каждый может написать какой-то рассказ, эссе, но от этого он не станет писателем. Множество и сменяемость хобби — дополнительное свидетельство легковесности.

[23.10.2008 7:48:05] Она: Доброе утро! Как спалось?

[23.10.2008 9:41:52] Он: Плохо. Твоя вина. Не обратила на меня ДОЛЖНОГО внимания.

[23.10.2008 9:42:40] Она: Это ты просто не ПРОЧУВСТВОВАЛ!

[23.10.2008 9:49:21] Он: Это быть не может! Врунишка.

[29.10.2008 9:10:05] Она: Привет! Не могу выбрать минуту без того, чтобы ко мне не обращались с чем-то.

[29.10.2008 9:10:35] Он: Деловой человек! Это похвально.

[29.10.2008 9:15:05] Она: Если у тебя сейчас есть время, помоги, пожалуйста, найти либретто оперы «Турандот» Пучини. Не успеваю и не получается.

[29.10.2008 9:15:59] Он: Попытаюсь. Могу показать в книжном варианте и на английском языке — с собственной полки.

[29.10.2008 9:16:42] Она: Лучше на русском и в зоне доступности.

[29.10.2008 9:18:45] Он: Посмотри один из вариантов: http://www.belcanto.ru/turandot.html. По-моему, прилично — все и обо всем.

[29.10.2008 9:24:02] Она: Огромное спасибо. Ты — золото.

[29.10.2008 9:25:04] Он: Это если очень доброжелательно поглядеть и в особом свете. Всё, — читай либретто.

[01.12.2008 9:51:14] Он: Я с радостью отдаюсь каждому разговору. Особенно иногда неуловимой важности предночного разговора. Мне всегда хочется в нем очутиться. В предсонье…

[01.12.2008 10:27:08] Она: До свидания. Как жалко, что никогда не было таких разговоров! Мечта должна была превратиться в будоражащую, сладкую, затягивающую… игру.

[01.12.2008 10:28:44] Он: Я подумал в ожидании примерно о том же и так же. Такие устремления и такие слова не рождались так и раньше. Странная штука жизнь.

[01.12.2008 10:30:19] Она: Но это тоже подарок! Я ему рада.

[01.12.2008 10:35:20] Он: Особое чувство времени, смешения времен. Время нынешнее, а события, бытовавшие в прошлом.

[01.12.2008 10:36:49] Она: Или наоборот. Как бы происходит то, чего не было.

[01.12.2008 10:40:14] Он: Но сегодня все подобное и желанное кажется случайно тогда обойденным. К сожалению.

[12.12.2008 10:14:17] Он. Чат облегчает возможность чада стабильности благостных отношений, влюбленности, неограниченных во времени. Металлическая консервная банка, защищающая микромир содержимого от порчи. Виртуальность — своеобразный презерватив от замыливания, засеревания (от серости) отношений.

[12.12.2008 10:24:01] Она. Чад чата — любопытно! И сразу столь жесткая аналогия. Я сомневаюсь в ее правильности.

[12.12.2008 10:27:09] Он. Возможно, твои сомнения обоснованы. Женщины имеют более тонкое чутье. Вероятно, чат создает видимость стабильности из-за прерывистого характера общения и отсутствия досадных бытовых мелочей. Хотя все обсуждаемое по сути мелочи, но менее досадные. И «рукотворные».

[12.12.2008 10:28:45] Она. Я часто не согласна, но люблю, когда ты провоцируешь нервируюшие темы. В чате их легче касаться, чем в живом разговоре.

[12.12.2008 10:33:59] Он. «Суждены нам благие порывы, но свершить ничего не дано». А может точнее: все совершается над нами. «Что тебе назначено природой, надо благодарно принимать».

[12.12.2008 10:43:24] Она. Ты сегодня весь во власти разнородных цитат. Ты знаешь, я порой себя ловлю на том, что, когда начинаешь размышлять о серьезном, в голову приходят чужие, порой очень известные, строчки. Вероятно, опять же: селяви…

[31.12.2008 10:13:07] Он: Я сейчас подумал о лучшем пожелании на следующий год (возможно, с пролонгацией на последующие): в последние дни следующего года столь же увлечено написать и услышать точно то же, что было послано, например, за последнее время. Ничего больше… Во всех случаях: с Новым годом! (А вдруг — хорошим?!)

[31.12.2008 11:28:35] Она: С Новым Годом! Хорошего здоровья! Хорошего настроения!

[31.12.2008 11:31:04] Он: Спасибо и взаимно. Пей за самое важное. И капельку просто за важное. Очень буду ждать новых вестей. И новых слов. И новых устремлений. Не должник .

[31.12.2008 11:32:21] Она: Будь!

[31.12.2008 11:33:13] Он: Пока. До встреч в Новом году.

* * *

Попытаюсь поставить точку на расшифровке обретенных дисков. Появилась боязнь переступить через границу личных откровений. К тому же оптимистичные пожелания будущего по образцу достигнутого — ну, что может быть лучше! Звучит счастьереализуемо, конкретно, не эфемерно. Но в эфемерной жизни…

Сотни страниц текста… Мегабайты… Меняются версии скайпа, проходят дни, годы-годы. Остается пульс жизни, судьба. Возникает вопрос: где же истинная жизнь: в разъединенных улицах городов или в объединенных волнах интернета? Волнения, связь, реакция на прошлое, настоящее и будущее… Свежий воздух и ветер, колышущий занавеску нашего окна в мир.

В этих изысканиях и изысках я пытался найти то, на что откликается моя душа. Понятное, близкое, осязаемое. Каждый добытый эпизод кажется сиюминутным. К кому каждый из них относится? Кто герой: это я, ты, проходяший мимо человек?.. В формах английского языка я бы сказал «Present continues» — вне зависимости от века, времени, многоцветья и фактуры… Жизнь вечна, и свою картинку счастья можно сотворить по меркам из «археологических» находок или из жизнеподобных мечтаний. К чему-то присмотреться внимательней, что-то пропустить. Колесо вертится… Узнаваемость событий и времени или вне времени. Как будто это происходит с тобой или с близкими тебе. Внутренним скрежетом узнаваемости откликается внутри. Я помню точно такое ощущение на «Зеркале» Тарковского: ты тут был, это ты бежал к дачному дому… «Это было с бойцами или страной, или в сердце было моем…». В пройденных тропинках жизненных путей много незавершенного, ощущения остающейся приоткрытой двери, щелки для счастливого продолжения. Может быть, поэтому столь склонны многие к ожиданию предстоящей доброй жизни там, за границей туннеля.

* * *

Ромашка — лепестки… Он смотрел на желтый диск золотой медали высокочтимой премии, и ему представилось, что на него падают лепестки, дождь лепестков. Они стекаются к медали. Появляется ромашка с еще не раскрытой тайной любит-не любит.

Медаль поблескивала желтизной полировки, яркой, красивой, не натуральной. А сколько золота было в отпавших лепестках? Отброшенных в поисках любви, надежды, счастья?..

Print Friendly, PDF & Email

4 комментария для “Лазарь Фрейдгейм: Элегия

  1. Спасибо!

    Такие живые, богатые-щедрые рассказы

    1. Не часто случается прочесть добрые слова через 8 лет после публикации. Спасибо за такое восприятие!

  2. «Заумно, лирично, трогательно, своеобразно. Совершенно новый жанр — это «Чат». Успехов автору.»

  3. Кажется, несколько дидактично… Но потом вчитываешься, и невольно текст вклинивается в личные воспоминания, откликается моментами собственных переживаний.
    Выразительно взаимопроникновение изображений и текстов, несмотря на их (вероятно, нарочитую)
    разновременность.
    Ярко и эмоционально с добрым немного старомодным слогом. Элегия…

Обсуждение закрыто.