Марина Ясинская: Ика-Ика, Бора-Бора

Loading

Гнев и возмущение охватили жителей племени. Ах, эти мерзкие хитрые соседи! Живут припеваючи на своём острове, кормятся за их счёт… А они, бедные, должны терпеть гнёт жестокого Ика-Ика и ежегодно провожать к нему лучшую девушку племени, так ещё и Ула-Ула требует уже шестьдесят кокосов за одну баночку Кола-колы!

Ика-Ика, Бора-Бора

Марина Ясинская

Пепеко лежал под пальмой и ждал, когда упадёт кокос.

Пальме Пепеко завидовали многие соплеменники — высокая, с широкими листьями, она не только давала хорошую тень, в которой можно было укрыться от жарящего солнца, но и щедрый урожай спелых и сладких кокосов, которые ещё и сами падали на землю.

Как-то раз костлявый Кеони из зависти даже попытался разжечь всеобщее недовольство и лишить Пепеко права единолично лежать под этой пальмой.

Вождь племени, Фелети, тучный мужчина с полосой татуировки, пересекающей лицо от уха до уха, не согласился.

— Пока ты, Кеони, носился от пальмы к пальме, стараясь угадать, какая из них даст больше плодов, дальновидный Пепеко изо дня в день лежал под одной и той же пальмой и ждал. Вот Кокосовый бог и наградил его за верность и терпение.

С заключением вождя Пепеко, разумеется, не спорил. Хотя на самом деле никакой верностью тут и не пахло — Пепеко было просто лень носиться по всему острову и сравнивать пальмы между собой. Он философски решил, что, где меньше, где больше, но кокосы родятся на любой пальме, а, значит, он с равным успехом может лежать под этой и не тратить свои силы почём зря.

Порыв жаркого ветра налетел с океана, взъерошил пальмовые листья. Натренированное ухо Пепеко уловило тихий «Чпок!» — и тут же сработали рефлексы: он предусмотрительно откатился в сторону, и через мгновение с тихим «Плюмм!» в песок рядом с ним вонзился кокос.

Сбоку раздался возмущённый вскрик — это Кеони, сидевший под соседней пальмой, выразил так своё отношение к несправедливости жизни, а затем с ненавистью поглядел на верхушку своего дерева. В ответ пальма насмешливо ощерилась ему сверху связкой кокосов, которые и не думали падать.

Пепеко есть не хотелось. Но очень хотелось позлить завистливого Кеони. Подняв камень, Пепеко двумя точными ударами расколол волосатый орех.

Вонзить белоснежные зубы в мякоть он не успел — рядом, откуда ни возьмись, появилась Ланаи. Длинноволосая, круглолицая, с отполированным до блеска маленьким кокосовым бикини на груди и юбкой из пары пальмовых листьев, девушка была самой красивой в племени и могла выбирать себе любого. Почему она улыбалась именно ему, Пепеко до сих пор не понимал — важных постов в племени он не занимал, особым красавцем себя не считал. Но, положившись на высказанную как-то отцом мудрость «Женщина — как кокос, никогда не знаешь, почему именно здесь и сейчас решила упасть», влюблённый Пепеко решил просто радоваться её обществу — и зависти, которую вызывало её к нему внимание у соплеменников.

— Угостишь девушку кокосом? — игриво спросила Ланаи и улыбнулась. Её улыбка действовала, как солнечный удар — вот ты ещё идёшь по горячему песку и думаешь о том, как тебе жарко, а в следующий миг приходишь в себя от того, что здоровый Акалу хлещет тебя по щекам, и ты совершенно не помнишь, что произошло.

Так и сейчас — когда Пепеко пришёл в себя, девушки рядом уже не было.

Не было и кокоса.

«Могла бы из вежливости и одной половинкой угоститься», — подумал он с намёком на недовольство.

Чпок — рефлексы — плюмм! — и в песок рядом с Пепеко воткнулся ещё один кокос.

Сбоку раздался стон Кеони.

* * *

Второй кокос Пепеко съел по пути к подножию горы, в которой спал Ика-Ика — сегодня вечером предстоял ежегодный Большой Ам-ам.

Традиция Большого Ам-ама уходила корнями глубоко в песок истории. Испокон веков маленькое племя Така-Така жило на острове Бора-Бора. Испокон веков оно поклонялось четырём богам: Кокосовому, Солнечному, Океанскому и Ика-Ика.

Из всех богов горячий Ика-Ика был самым жестоким. Он жил в высокой горе, растущей прямо из центра острова, и время от времени ревел так страшно, что земля тряслась и раскалывалась, а через жерло горы на землю выплёскивалось жидкое пламя.

Жрецы давным-давно определили, что ревёт Ика-Ика от одиночества и заповедали раз в год отправлять к нему в гости самую лучшую незамужнюю девушку племени.

Раньше, определяя лучшую, всегда выбирали самую упитанную, рассудив, что тощая девчонка такого большого бога как Ика-Ика ни за что не порадует. Девушки племени понимали, что стать гостьей Ика-Ика на ежегодном Большом Ам-аме — это великая честь. Исключительно по причине душевной щедрости и бескорыстия они заботились о счастье подруг прежде своего собственного и усиленно худели, чтобы большая радость стать гостьей Ика-Ика досталась другим, более упитанным.

В конце концов все незамужние девушки заделались стройными, словно молодые пальмы, и определить, кто же из них самая упитанная, стало просто невозможно. Тогда жрецы решили бросать жребий.

В этом году жребий выпал на дочь самого вождя.

Когда Пепеко добрался до подножия горы, где спал Ика-Ика, туда как раз подтягивалось всё племя — с ожерельями из ракушек на груди, с праздничными узорами на лицах. Кто-то перебирал струны на кокосовых калимбах, кто-то задорно встряхивал кокосовыми маракасами. В воздухе пахло забродившим кокосом и Большим Ам-амом.

Кроме соплеменников у подножия горы стояли и наха-наха — жители соседнего острова. Два племени дружили испокон времён: делить им было нечего, торговать нечем — и там, и там одни и те же кокосы — а вот посидеть вечерами у воды, выпить забродившего кокосового молока и сплясать под луной — это запросто.

Ежегодное торжество Большого Ам-ама наха-наха никогда не пропускали; у них на острове не было бога, подобного Ика-Ика, а, значит, не было и такого праздника. А у их женщин, соответственно, не было причины худеть. Чужие упитанные женщины казались Пепеко величественными и прекрасными в своих объёмах! Впрочем, всё равно не такими красивыми, как Ланаи.

К удивлению Пепеко, к шесту, на котором обычно отправляли гостью к Ика-Ика, была привязана вовсе не дочь вождя, а тихоголосая Моана с кляпом из колючих волокон кокоса во рту.

— Она вызвалась добровольно, — пояснил вождь, заметив недоумённые взгляды. — И раз она сама так захотела, мы милостиво позволили ей заменить мою дочь.

Моана пучила глаза, мычала сквозь кляп и, похоже, имела что сказать по поводу своей добровольности. Но слово вождя — закон; сказано — добровольно, значит добровольно. И племя с песнями двинулось на вершину горы.

Чем выше они взбирались, тем более явным становился божественный запах Ика-Ика — едкий, сильный, так, словно разом протухли десятки черепашьих яиц.

Под праздничное звучание калимб и маракасов жрец трижды обежал вокруг жерла горы, четырежды поклонился, повернувшись к племени лицом, а к богу задом и, наконец, лёг животом на землю у самого края, свесил голову вниз, прямо в клубы божественного тухлого аромата и прокричал:

— О великий Ика-Ика, прими к себе в гости лучшую девушку нашего племени!

И тут торжественность церемонии была грубо прервана — Моана как-то сумела прожевать кокосовые волокна и, освободившись от кляпа, выкрикнула:

— Помогите! Я не вызывалась добровольно, меня заставили!

— На самом краю бездны твой испуг вполне объясним, Моана, — громко и напевно произнёс жрец, не позволяя ей срывать церемонию. — Даже сильные духом теряют храбрость перед ликом Ика-Ика. Но не надо бояться! Скоро ты встретишься с богом!

Повинуясь его сигналу, двое рослых поджрецов спешно потащили шест с Моаной к жерлу горы, пока она не наговорила чего лишнего.

— Да будьте вы прокляты! — вдруг прорезался голос у всегда такой тихой Моаны. — Да обрушится на вас гнев чужих богов! Да…

Чего ещё нажелала добровольно-принудительная гостья бога, племя не дослушало — Моана исчезла в жерле горы.

Вместе с ней исчезло и праздничное настроение.

Наха-наха торопливо засобирались к лодкам и уплыли обратно на свой остров, хотя обычно всегда оставались на пиршество в честь Большого Ам-ама. Вероятно, испугались, что и их заденет насланное проклятие — они ж, проклятия, такие, им всё равно, что лично ты ничего не делал, только стоял и смотрел…

Оставшимся в одиночестве така-така праздновать тоже расхотелось, и они разбрелись под пальмы, недовольно качая головами — в этом году Большой Ам-ам откровенно не удался.

* * *

Рефлексы Пепеко буквально подбросили его в воздух — это был очень громкий «чпок!» Чпок всех чпоков.

Это был поистине оглушительный «Плюмм!» Вождь всех плюммов.

Только вот в песок вонзился не гигантский кокос.

На широкой полосе пляжа, ровно между пальмами и океаном, стояло нечто и тихо гудело, а вокруг него клубился белый пар.

Нечто было высокое, квадратное, невероятного яркого красного цвета, с прозрачной стеной на одной стороне, за которой виднелись ряды красных баночек с одинаковым серебристым узором на них.

Пепеко оказался ближе всех к чуду и, словно заворожённый, осторожно подошёл. Обошёл кругом, рассматривая. Прикоснулся — и тут же отдёрнул руку, которую словно обожгло огнём.

Только это был не огонь.

Иногда, когда солнце закрывало облако, а Пепеко заплывал далеко от берега и нырял в глубину, там он ощущал это. Ула. Холод.

Однако холод океанской глубины не шёл ни в какое сравнение с холодом появившегося в песке чуда. Это был Ула-Ула, холод холодов.

Подбежал вождь Фелети с дочерью, подбежал завистливый Кеони, здоровяк Акалу и красавица Ланаи, подбежало всё остальное племя.

— Это Ула-Ула Коэ-Мако, — сообщил им Пепеко. «Холодный красный бог».

Каждый член племени по очереди с благоговением прикасался к холодному боку Ула-Ула рукой, а после с удивлением рассматривал ладонь, словно прислушиваясь к незнакомым ощущениям

— А что это за отверстие? — подал голос Кеони и указал на проём сбоку, который переливался разными цветами, словно старался привлечь к себе внимание.

Пепеко пожал плечами. Обвёл взглядом племя — все выжидающе пялились на него, негласно и единогласно назначив его экспертом по новому богу. Что ж, как говорил отец — пока кокос не расколешь, не узнаешь, какой он внутри.

Пепеко подобрал с песка камень и осторожно положил его в отверстие. Ула-Ула заворчал и недовольно выплюнул его обратно.

Кто-то услужливо подал Пепеко палку, и тот уже храбрее сунул её в отверстие. Что-то захрустело и так противно заворчало, что Пепеко тут же отбросил палку в сторону. Сделал шаг назад, склонил голову и задумался. Размер отверстия идеально подходил к размеру кокоса. А что если?..

Пепеко решительно направился к своей пальме. Словно почуяв его нужду, Кокосовый бог сбил один из кокосов, и тот с тихим «плюмм! » приземлился в песок. Пепеко подобрал его, принёс к чуду и положил в отверстие. То замигало особенным образом, а потом кокос скрылся в чреве Ула-Ула.

Раздалось дребезжание. Ровные ряды красных баночек задрожали, раздался «бацц!», что-то зашуршало, и на песок упала покрытая мелкими бусинками пота красная баночка с серебристым узором.

Дрожащей рукой Пепеко подобрал её. Ладонь тут же объял холод. Но не такой обжигающий, как от стен Ула-Ула, а более мягкий, более ласковый. Этот холод пробуждал невидимых маленьких крабов, что порой бегали под кожей от предвкушения. Этот холод океанским бризом щекотал сердце, наполняя его непонятными волнением. Отдавался в уши шумом кокосовых маракасов.

На вершине баночки, плотно прижатое к ней, было колечко, которое так и просило поддеть его и потянуть.

Пепеко поддел и потянул.

Раздался чпок.

Это был совершенно другой, незнакомый ему «Чпок».

Бог всех чпоков.

В пальцах Пепеко осталось плоское колечко. Поискав глазами Ланаи, Пепеко протянул колечко ей. Девушка польщённо зарделась. Через миг её уже окружили подружки, с завистью разглядывая подарок. Ланаи вертела колечко так и эдак, прикладывала к ушам и ко лбу, надевала на пальцы, засовывала в нос. Наконец, она подняла голову и одарила Пепеко одной из своих улыбок, тех самых, которые действуют, как солнечный удар…

Однако на этот раз сознание не покинуло Пепеко — холодная баночка удержал его в этом мире. Даже не она, а шипение, бурление и божественный запах. Они захватили всё внимание Пепеко, манили, тянули, влекли к себе. Пальмы, кокосы, племя и даже Ланаи — всё отошло на задний план. Рука словно зажила своей собственной жизнью и поднесла баночку к лицу Пепеко.

Испуганно ахнуло племя.

Пепеко сделал глоток.

Если улыбка Ланаи действовала как солнечный удар, то вкус этого непривычно холодного напитка был похож на штормовую волну — он обрушился с такой силой, что выбил весь воздух из лёгких и на бесконечно долгий миг заполонил собой весь мир…

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем Пепеко открыл глаза.

Племя выжидающе смотрело на него.

Пепеко улыбнулся. Он чувствовал себя словно жрец, встретившийся один на один с богом и вернувшийся обратно к своему племени — возвышенный и просвещённый новым знанием.

— Кока-кока Кола-кола, — сообщил он. «Слаще кокоса».

* * *

Следующим попробовать напиток нового бога захотел сам вождь. Но он не стал требовать Кола-Колу у Пепеко; Фелети приказал своим помощникам принести ему кокос.

Через несколько минут приказание было выполнено, и Фелети лично поместил кокос в отверстие на боку Ула-Ула.

Огни замигали, засверкали — и ничего не произошло. Никакого дребезжания, никаких падающих баночек.

Вождь нахмурился, топнул ногой по песку, смерил Ула-Ула грозным взглядом, но потом спохватился — это ведь всё-таки бог! Требовательно протянул руку:

— Ещё!

Через мгновение в его ладонь вложили новый кокос.

Фелети поместил второй орех в отверстие.

На этот раз Ула-Ула задрожал. Бацц! Вождь нетерпеливо схватил баночку, потянул за колечко. Раздался божественный «чпок!» и уже знакомое шипение, воздух наполнился сладковатым запахом.

Фелети глотнул — и расплылся в улыбке.

— Воистину Кола-Кола, — подтвердил он. — Ни один, даже самый спелый кокос не сравнится!

Тут племя встрепенулось, те, кто посмышлёнее, разбежались в поисках кокосов для нового бога, за которые он давал Кола-Колу. Остальные, сообразив что к чему чуть позже, ринулись вслед.

Ланаи не побежала, вместо этого она подошла к Пепеко.

— Пепеко, — улыбнулась она своей фирменной улыбкой, — Угостишь девушку Кола-Колой?

Что-то случилось с Пепеко. Божественный напиток словно сделал его неуязвимым для улыбки красавицы Ланаи. Пепеко посмотрел на девушку и нахмурился. Длинные волосы, круглое лицо, кокосовое бикини, пара пальмовых листьев вместо юбки. Она что, и правда думает, что он вот так запросто, за одну только улыбку отдаст ей всю баночку Кола-Колы?

— За поцелуй, — выдвинул он вдруг требование, сам поражаясь своему порыву.

Ланаи нахмурилась, но потом посмотрела на такую привлекательную красную баночку, и её лоб разгладился.

— Хорошо, — согласилась она.

Пепеко давно мечтал о поцелуе Ланаи. Он грезил о нём днём под пальмой, он видел его ночью во сне. Он не сомневался, что после первого поцелуя они станут связаны на всю жизнь, Ланаи выйдет за него замуж, и они вдвоём будут лежать под пальмами и ждать, когда упадут кокосы.

И вот его мечта сбылась — Ланаи его поцеловала.

Но…

Холод от Кола-Колы словно проник в его сердце. Поцелуй был приятным — но не более того.

Ланаи требовательно протянула руку к баночке, её глаза горели предвкушением. Пепеко, выполняя уговор, нехотя протянул ей божественный напиток.

Девушка сделала глоток и закрыла глаза, на лице было написано блаженство.

Такое должно было быть у неё от поцелуя с ним, Пепеко. Не от Кола-Колы.

Пепеко нетерпеливо выхватил баночку у девушки из рук.

— Ты что делаешь? — удивилась красавица Ланаи. — Я думала, за поцелуй ты угостишь меня Кола-Колой.

Давно копившееся недовольство Пепеко прорвалось наружу.

— Я и угостил. Глотком! — отрезал он.

Ланаи капризно надула губку.

— Ну, Пепе-еко, — ласково протянула она и провела кончиками пальцев по его щеке,— Ну неужели ты не отдашь мне всю баночку?

— Я отдам! — раздался голос, так и звенящий внутренней силой. Таким голосом обещают сразить акулу, таким голосом обещают голыми руками расколоть кокос!

Сзади стоял завистливый костлявый Кеони с двумя крупными орехами в руках.

— Я отдам тебе всю баночку Кола-Колы, Ланаи!

Девушка оглядела Кеони расчётливым прищуром — и обратила всю мощь своей солнечно-ударной улыбки на него.

— Спасибо, Кеони! Ты такой милый!

Кровь бросилась в лицо Кеони, превратив его в маску счастливого идиота. Впрочем, он всё же успел бросить победный взгляд на Пепеко, прежде чем повернулся к Ула-Ула. Вот первый кокос исчез в отверстии. Затем второй. Ланаи стояла неподалёку и даже подпрыгивала от нетерпения.

Холодный красный бог только тихо гудел. Ни звона, ни дребезжания.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Кеони. — Я же скормил ему два кокоса!

— Может, дать ему ещё один? — предложил Пепеко.

Кеони с ненавистью покосился на него и нехотя признался:

— У меня больше нету.

— У меня есть, — предложил Пепеко и прежде, чем Кеони успел того остановить, положил третий кокос в отверстие.

Ланаи, сообразив, к чему идёт дело, расчётливо приглядывалась теперь к Пепеко.

Бацц! И из Ула-Ула выкатилась ещё одна красная баночка. Пепеко схватил её прежде, чем успел Кеони.

— Отдай! — потребовал тот.

— Вот ещё! — фыркнул Пепеко, баюкая прохладную баночку в ладонях. — Если бы не мой кокос, её бы вообще бы не было.

— Но первые два кокоса были мои! — возразил Кеони.

Замечание было справедливым, и Пепеко нахмурился.

— Давай тогда пополам, — предложил он.

— Почему это пополам? — осмелел Кеони. — Два кокоса от меня, один от тебя. Получается две трети.

На том и порешили.

Обиженная Ланаи, рассчитывавшая заполучить всю баночку целиком, недовольно насупилась.

Тут подоспел жрец и торопливо засунул в отверстие два кокоса.

— Ничего не выйдет, — мрачно заметил Кеони. — Ула-Ула съел три кокоса, прежде чем подарить нам Кола-Колу.

Жрец огляделся, выхватил ещё один кокос из рук своего поджреца и положил в отверстие.

Ула-Ула и не подумал просыпаться.

И тут ужас охватил Пепеко. Ужас и понимание. Каждый раз бог требовал на один кокос больше, чем прежде! И если четыре кокоса за одну баночку Кола-Колы — это ещё терпимо, то что же будет дальше?

* * *

Кола-Кола дала резкий толчок росту арифметики, ненависти и индустриального прогресса на острове.

Раньше племя така-така считало только до десяти, а всё сверх того становилось «много». Сейчас, когда цена на Кола-Колу возрастала с каждой новой баночкой, знать, сколько именно «много» стало критично. Така-така пришлось изобретать новые числа.

Что до ненависти — Кола-Кола внесла в маленькое мирное племя така-така такой раздор, которого оно прежде никогда не знало. Конечно, раньше случались споры из-за кокосов и из-за девушек, но вождь выслушивал обе стороны, выносил решение, и в племени снова наступал мир.

Сейчас вождю никто не жаловался. Время — Кола-Кола; уже сейчас за одну баночку Ула-Ула требовал двадцать пять кокосов. Протянешь время — и баночка обойдётся ещё на один кокос дороже! Нет, така-така разбирались сами, криками и кулаками. Так на острове Бора-Бора появились насилие, воровство и Кокосовые Общества Складчиков.

Те, кому позволяли габариты, попросту отнимали силой или кокосы, или сразу — чего уж мелочиться? — Кола-Колу. Кто похитрее — чужие кокосы выманивали обманом. Половчее и понаглее — просто воровали чужие орехи. Самые никчёмные, не способные ни на обман, ни на толковое воровство кокосов, крали пустые баночки, мастерили из них украшения и приманивали на них девушек. Украшения, сделанные из красных банок и плоских колечек оказывали эффект хуже, чем сама Кола-Кола, но намного лучше, чем кокосы. У Ланаи уже вся грудь была увешана бусами из красных баночек.

Наконец, когда за одну баночку Ула-Ула стал требовать уже больше тридцати кокосов, така-така начали образовывать Кокосовые Общества Складчиков: несколько человек вместе складывали свои кокосы в одну кучу, а потом делили полученную Кола-Колу пропорционально размеру своего кокосового вклада. Эта практика работала с переменным успехом — Кокосовые Общества переманивали друг у друга складчиков, а то и вовсе плевали на договорённости и делили Кола-Колу не по справедливости, а как вздумается.

Но самое главное — на Бора-Бору пришёл индустриальный прогресс. Ждать, пока кокос сам упадёт на землю, стало решительно невозможно, требовалось срочно ускорить процесс. В ход пошли длинные палки, которыми можно было сбивать кокосы с верхушек пальм. Когда добрасывать палки не выходило, появились рогатки, из которых пулялись камнями. А самые высокие и неприступные пальмы племя решило рубить, для чего срочно были изобретены каменные топоры.

Когда жрец робко заикнулся, что, возможно, всё это не понравится Кокосовому богу, на него никто не обратил внимания. Ула-Ула захватил умы и покорил сердца. Ничего в жизни така-така не имело такого значения, как дорожающая с каждым днём Кола-Кола.

* * *

Пепеко грустно брёл по берегу и глядел на возвышающегося вдалеке Ула-Ула.

Раньше самым злым богом на острове был Ика-Ика, но Ула-Ула вытеснил его. И хотя он не требовал себе лучшую девушку племени, злой Ула-Ула забрал у така-така куда больше — мир и покой, дружбу и доверие, взаимопонимание и радость от простого кокоса.

Да, вкус удивительного холодного напитка был божественным. Но стоил ли он того раздора, который расколол така-така? Стоил ли всех срубленных пальм?

Ула-Ула стоял на берегу уже так долго, что пришла пора нового Большого Ам-Ама. Но племени было не до праздника — на острове наступил кокосовый кризис. Ула-Ула требовал уже более шестидесяти кокосов за одну баночку; пальмы не родили кокосы с такой скоростью, с какой племя скармливало их холодному богу.

Всё реже и реже кто-то из така-така подходил к Ула-Ула за Кола-Колой. Несколько дней назад Пепеко видел, как к богу приблизилось сразу два Кокосовых Общества, у каждого из которых было по шестьдесят три кокоса. Общества долго ругались между собой, выясняя, кто же из них пришёл первым. Спор был критичен, ведь тому, кто окажется вторым, придётся искать где-то ещё один, уже шестьдесят четвёртый кокос.

Наконец, предприимчивый малый из одного общества подозвал к себе Ланаи и нашептал ей что-то на ухо. Ланаи кивнула, подошла к одному из складчиков другого общества, отозвала в сторонку и улыбнулась своей солнечно-ударной улыбкой.

— Угостишь девушку кокосом?

Осчастливленный складчик потерял сознание, и красавица спокойно забрала себе его кокос. Таким образом одно Кокосовое Общество выбыло из соревнований.

Вторые завопили от радости и уже приготовились было скормить волосатые орехи холодному богу — но замерли, глядя на свои сваленные в кучу шестьдесят три кокоса. Это была очень, очень большая горка кокосов! Против неё одна баночка Кола-Колы казалась такой маленькой…

Кокосовый кризис свирепел с каждым днём, ведь орехов на острове оставалось всё меньше. Сегодня утром группа особо отчаянных така-така даже отправилась в рейдерский набег на соседний остров, к дружественным наха-наха, надеясь захватить у них кокосы.

А вот как раз и они — Пепеко увидел приближающуюся к берегу лодку.

Соплеменники выскочили из неё словно ошпаренные поцелуями медуз и со всех ног побежали к ожидавшему их на берегу вождю. Быстрее всех бежал и кричал завистливый Кеони.

— А у них! А у них! — повторял он, пытаясь отдышаться. — А у них тоже есть свой Ула-Ула! — наконец, выкрикнул он.

Племя удивлённо выдохнуло.

— Но только у них Ула-Ула не красный, а синий! И работает совсем по-другому! — продолжил Кеони. — Одна Кола-Кола за один кокос! И так — каждый раз!

Гнев и возмущение охватили каждого жителя племени. Ах, эти коварные наха-наха! Ах, эти мерзкие хитрые соседи! Живут припеваючи на своём острове, без грозного Ика-Ика, то и дело приплывают на Бора-Бора в гости, кормятся за их счёт на Большом Ам-аме, да ещё и Ула-Ула даёт им по баночке за один кокос! А они, бедные така-така, мало того, что должны терпеть гнёт жестокого Ика-Ика и ежегодно провожать к нему в гости лучшую девушку племени, так ещё и Ула-Ула требует уже шестьдесят с лишним кокосов за одну баночку Кола-колы!

Несправедливо!

Благородная ярость сделала то, что не мог сделать вождь с тех пор, как на острове появилась Кола-Кола — она вмиг стёрла все распри и разногласия и объединила племя в общей ненависти к врагу.

— А давайте пойдём на них войной!

И така-така, не долго думая, пошли.

И даже то, что дело шло к вечеру, их не остановило. Така-така вооружились рогатками и топорами, рассудив, что если они годятся для кокосов, сгодятся и для врагов, расселись по лодкам и поплыли.

Наха-наха нападения явно не ожидали.

Собственно, они его просто не заметили — к тому времени, как така-така доплыли до соседского острова, стояла глубокая ночь, и наха-наха мирно спали под своими пальмами.

Поскольку сражаться было не с кем, така-така почесали затылки и решили в таком случае украсть у наглых соседей их щедрого бога. Выбрали лодку побольше и покрепче, кряхтя от усилий взгромоздили синего Ула-Ула на борт — и отправились обратно.

Ничто не предвещало беду, но вдруг откуда ни возьмись налетел ветер и поднялись волны. Лодки качались, скакали с гребня на гребень, проваливались в водяные пропасти. Прыгала по высоким волнам и лодка с синим Ула-Ула.

Прыгала-прыгала — да и перевернулась. И под горестный вопль племени чужой Ула-Ула мгновенно пошёл ко дну.

* * *

— У вас тоже был Ула-Ула? И он пропал? — сделали удивлённые глаза така-така, когда на следующий день к ним приплыли соседи наха-наха. — Ай-ай-ай, — покачали они головами и отвели взгляды. — Ну, он же бог, как пришёл, так и ушёл…

— Да, он бог, — грустно согласились наха-наха и с завистью покосились на красного Ула-Ула.

— Но вы можете поклоняться нашему, — щедро предложили така-така. — Всего шестьдесят пять кокосов — и он даст вам одну Кола-Колу.

— Сколько-сколько? — удивились наха-наха; арифметика с появлением нового бога у них явно не развилась.

— Это десять, десять, десять, десять, десять и ещё раз десять и пять, — пояснили така-така и, видя шок в глазах соседей, пожали плечами: — Наш Ула-Ула очень жадный.

— Так много кокосов? — сказали, наконец, наха-наха. — Да на вашего бога орехов не напасёшься!

И уплыли. А така-така остались стоять на берегу.

В воздухе ещё висели отзвуки слов наха-наха, когда Пепеко набрался смелости и высказал вслух то, что давно уже думал:

— Ула-ула — плохой бог. Вы только посмотрите, что он натворил! — продолжил он, и с каждым словом его голос набирал всё большую силу. — У нас из-за него теперь ни дружбы, ни любви, ни кокосов. Зачем он вообще появился? Ула-Ула — плохой бог!

Пепеко обвёл взглядом собравшееся вокруг племя — и с облегчением увидел, что его слова нашли отклик — в глазах соплеменников горело мрачное согласие.

А, может, всё дело было вовсе не в словах Пепеко, а в том, что на острове Бора-Бора осталось очень мало кокосов.

* * *

На этот раз никто не наносил праздничную раскраску на лица, не играли кокосовые калибмы, не шумели кокосовые маракасы. И наха-наха впервые за долгие годы не приехали на праздник Большого Ам-Ама — они скорбели по потере своего бога.

Жребий на гостью для Ика-Ика жрец тоже не бросал.

А всё потому, что племя решило вместо девушки отправить в гости к Ика-Ика Ула-Ула; и тот, и другой — боги, один горячий, другой холодный, вот пусть они друг друга и развлекают.

Тащили тяжёлого Ула-Ула на вершину горы всем племенем, волокли целый день, то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть и согреться — бока бога обжигали холодным огнём.

Жрец, как положено, трижды обежал вокруг жерла горы, четырежды поклонился, лёг животом на землю у самого края и прокричал:

— О великий Ика-Ика, прими к себе в гости бога Ула-Ула!

По его сигналу несколько дюжих поджрецов налегли на холодный бок бога, и Ула-Ула полетел в жерло горы.

Така-така вздохнули.

Вот и всё.

* * *

Пепеко лежал под пальмой и ждал, когда упадёт кокос.

Чпок!

Рефлексы подкинули Пепеко с песка, и он резко перекатился на бок.

Плюмм!

И в песок вонзился…

Пепеко с ужасом воззрился на красную баночку Кола-Колы. Задрал голову в небо. Из жерла Ика-Ика и прямиком к его пальме по небу шёл слабый белый след.

О, нет, только не это!

Ну почему, почему Ика-Ика стал плеваться Кола-Колой? Нет чтобы плеваться кокосами, которые сожрал Ула-Ула!

В панике Пепеко схватил холодную баночку и затравленно огляделся. Кажется, его никто не видел.

Что ж, может, ещё не всё пропало.

Пепеко отбежал в сторонку, с старой пальме, которая уже давно не приносила кокосов, и принялся торопливо копать. Когда яма стала глубиной по колено, Пепеко положил туда красную баночку и засыпал песком. Потом потоптался, попрыгал, уминая получившуюся горку. Присыпал сухими пальмовыми листьями.

Всё, теперь никто не узнает.

Пепеко вернулся к своей пальме и снова улёгся под неё.

Шли минуты, сердце успокаивало свой бег. Кажется, никто не заметил.

Пепеко очень надеялся, что эта баночка была первой и единственной, вылетевшей из Ика-Ика. Чутьё, то самое, которое всегда улавливало едва слышное «чпок» перед тем, как падал кокос, подсказывало ему, что от Кола-Колы, даже бесплатной, добра лучше не ждать.

Вот прошёл мимо жрец, вот куда-то побежал здоровяк Акалу. Вот устроился под соседней пальмой завистливый Кеони. Всё как всегда, мирная племенная жизнь…

Чпок! — рефлексы — плюмм!

В песок рядом с Пепеко вонзился… кокос.

Пепеко облегчённо выдохнул.

Кеони застонал.

Рядом появилась длинноволосая красавица Ланаи и игриво спросила:

— Угостишь девушку кокосом?

Пепеко улыбнулся. Жизнь продолжалась.

Print Friendly, PDF & Email

10 комментариев для “Марина Ясинская: Ика-Ика, Бора-Бора

  1. Очень славная история. Однако не раскрытой осталась роль наха-наха. Они похожи на ружье, провисевшее весь спектакль и так и не выстрелившее. Их справедливый, но утонувший за так, видимо, Пепси не изменил ничего в роли наха-наха, так что у нас на острове их бы назвали каха-каха и не стали бы звать на праздник большого Ам-Ама. А в остальном, повторюсь — очень славно.

  2. Рекомендую Марину Ясинскую в лонг-лист конкурса «Автор года» в раздел «Проза».

  3. Высокие примеры вызывает из памяти данное произведение:

    «… чем был горный тур на протяжении веков? Он был жертвой феодальных охотников и барствующей молодежи. Они истребляли его, но гордое животное не покорялось и уходило все дальше и дальше на недоступные вершины Кавказа, хотя сердцем оно всегда тянулось к нашим плодородным долинам …».

    Копирайт Ф.Искандера.

  4. Как много в этом слове для сердца нерусского слилось. Как много в нем отозвалось. Замечательно.

Добавить комментарий для Флят Л. Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.