Марина Ясинская: Писарня господина Завирайло-Охлобана

Loading

Если бы идеи могли говорить с людьми, они рассказали бы о том, что бок о бок с нашей реальностью существует невидимый мир бесчисленных идей, главная и единственная цель существования которых — дождаться, когда откроется дверь между двумя мирами, и пройти через неё, чтобы поселиться в голове у выбранного ими человека.

Писарня господина Завирайло-Охлобана

Марина Ясинская

Закрыв дверь за последним посетителем, Лексан Паныч уселся за рабочий стол и мрачно уставился в сгустившиеся за окном сумерки. Вот опять начинается это. Уже который вечер его душу бередят непонятные, незнакомые ему чувства. Они вызывают тянущее беспокойство и какую-то смутную потребность, отказывающуюся принимать чёткие формы. В воображении возникают странные картины толстых чёрных котов в пенсне, наглых рыжих девиц в кокетливых фартучках и двух глаз, одного с золотою искрой, сверлящего до дна души, и другого — пустого и чёрного, как выход в бездонный колодец.

Поглядев некоторое время на собственное отражение в мутном стекле окна, усталый лекарь-амуролог вздохнул и, не умея по-другому справляться с этим (и, положа руку на сердце, любым другим) беспокойством, достал из стеклянного шкафа в углу графинчик медицинского спирта.

Знает ли кто, откуда берутся идеи?

Нам известны только люди, воплощающие идеи в жизнь. Дедал и Икар создали крылья, Гутенберг — печатный станок, Белл — телефон, а Ординер — абсент. Но откуда к ним пришли эти идеи? И почему — именно к ним?

Только сами идеи знают, откуда они родом.

И только сами идеи могут объяснить, почему они выбирают того или иного человека.

Бывшая швея Мариана Остич, а для друзей просто — Маша не очень понимала, что случилось. В один момент она прилежно переписывала нудный трактат какого-то штабного полковника «О нюансах военных подкопов в мирный период», в другой — вдруг обнаружила, что свеча давно догорела, за окном — рассвет, а на столе перед ней — целая стопка исписанных страниц, но — о, ужас! — это вовсе не нудные «Нюансы».

— Только не это! — испуганно воскликнула Маша. Владелец писарни и солидного носа господин Завирайло-Охлобан ещё как бы и не принял её на работу.

— Женщины не могут быть хорошими писцами, — важно изрёк он.

Но всё-таки поддался на уговоры девушки и согласился взять Машу копировщицей, если она докажет, что у неё и впрямь хороший почерк, и что переписывает она действительно так быстро, как утверждает. Протянул ей трактат и сказал:

— Если справишься до завтра, работа твоя.

Маша без колебаний согласилась. Впереди — весь вечер и вся ночь, она быстро пишет. Она успеет.

И вот вместо копии трактата перед ней текст, не имеющий ничего общего с военными подкопами; на исписанных её почерком листах разворачивалась какая-то странная история о сумасшедшем патологоанатоме, сшившем из частей разных трупов человека, которого оживил удар молнии. И было это создание так безобразно, что патологоанатом в ужасе бежал из города. А сшитый им человек пустился вслед за своим создателем…

Маша очнулась, только дочитав последнюю страницу, и в отчаянии закрыла лицо руками — что она делает? Уже через полчаса господин Завирайло-Охлобан ждёт копию «Нюансов», а она, вместо того, чтобы попытаться наверстать упущенное, читает непонятно откуда взявшуюся историю!

Девушка собрала скопированные страницы трактата и покачала головой: пачка настолько тонкая, что сразу видно — здесь едва ли четверть работы. Ну, вот и всё, конец её так и не начавшейся карьеры копировщицы.

А что если…

Движимая внезапным порывом, Маша взяла страницы с неизвестно откуда взявшейся историей про ожившего мертвеца и положила под листы с текстом «Нюансов». Теперь стопка смотрелась солидно, как раз такого же объёма, что и трактат. Возможно, господин Завирайло-Охлобан проверит только первые страницы и удовлетворится этим. И даст-таки ей работу. А уж там она его не подведёт.

Если бы идеи могли говорить с людьми, возможно, они рассказали бы о том, что бок о бок с нашей реальностью существует невидимый мир бесчисленных идей, главная и единственная цель существования которых — дождаться, когда откроется дверь между двумя мирами, и пройти через неё, чтобы поселиться в голове у выбранного ими человека.

И не будет покоя человеку, в голове которого поселилась идея, до тех пор, пока он не воплотит её в жизнь.

Лексан Паныч выглянул в коридор. Всё, на сегодня пациентов больше нет.

Лекарь-амуролог прикрыл дверь и вздрогнул — посреди кабинета покачивалась в воздухе слегка прозрачная наглая рыжая девица из тревожащих его видений.

«Допился», — подумал Лексан Паныч и бросился к шкафчику с медицинским спиртом, не размышляя о том, что собирается лечить болезнь тем самым средством, что её вызвало. Достал бутыль, дохнул в гранёную стопочку.

Поднял глаза. Слегка прозрачная девица по-прежнему парила в воздухе, нагло глядя на лекаря-амуролога. Почему-то почувствовав себя крайне неловко, Лексан Паныч достал вторую стопочку и взялся за бутыль.

— Это водка? — спросила вдруг девица.

— Помилуйте! Разве я позволил бы себе налить даме водки? Это чистый спирт! — возмутился лекарь-амуролог и вдруг застыл, подумав — а фраза-то получилась хороша! Повинуясь внезапному порыву, он подвинул к себе чистый лист и записал её…

Раннее утро и рассерженная жена застали Лексана Паныча в рабочем кабинете лекарни за стопкой исписанных листов.

Готовая закатить пьющей скотине скандал, супруга лекаря-амуролога с удивлением наблюдала за мужем, вдохновенно водившим пером по бумаге и время от времени восклицавшим что-то вроде: «Урежьте марш!» или «Да, да, плащ непременно с кровавым подбоем!»

Жену Лексан Паныч не замечал.

Рядом со стопкой исписанных страниц стояла непочатая бутыль медицинского спирта.

 

Господин Завирайло-Охлобан, поджав губы, придирчиво рассмотрел первые несколько страниц трактата, потом отодвинул стопку листов в сторону и коротко кивнул Маше:

— Второй стол у окна слева.

Девушка просияла — ура, её взяли! Теперь она — копировщица!

Про то, что под какими-то двадцатью страницами текста «Нюансов» лежали листы с историей про ожившего мертвеца, Маша на радостях просто позабыла.

Как узнать, что это — настоящая любовь? — испокон веков допытываются люди.

Как понять, что этот автор — твой? — от начала времён вопрошают книги.

И ни люди, ни книги не могут найти ответа до тех пор, пока не встречают того самого, любимого и единственного, с которым готовы провести всю оставшуюся жизнь. И только тогда они ясно и отчётливо понимают: вот она — настоящая любовь, вот он — мой автор.

А бывает, что ни люди, ни книги так и не находят свою половину. Сходятся с кем-то, притираются, живут, как умеют. И мечтают о чуде, которое для них так и не произошло.

Взъерошенный секретарь ворвался в кабинет господина Завирайло-Охлобана и принялся возбуждённо махать руками. Как ни старалась сидевшая за столом у окна Маша, она не сумела расслышать ни слова, хотя ей и было очень любопытно.

Вздохнув, девушка вернулась к работе — переписыванию монографии «Изысканные рецепты лечения повреждённой лодыжки».

— Мариана! — вдруг услышала она грозный окрик. — Немедленно в мой кабинет!

Оказавшись перед столом господина Завирайло-Охлобана, девушка сразу же увидела, что перед ним лежит её копия трактата «О нюансах военных подкопов в мирный период», та самая, в которую она подложила историю об ожившем мертвеце для объёма.

«Вот и вскрылся мой обман», — печально подумала Маша и попрощалась с только что обретённой работой.

— Пришёл заказ на ещё двадцать копий, — с явным недоумением в голосе заявил господин Завирайло-Охлобан и как-то растерянно добавил: — Почерк им, что ли, твой понравился? В общем, бросай всё, что делаешь, и начинай работать над копиями.

Девушка машинально приняла протянутый ей трактат и прикусила нижнюю губу, размышляя, как ей быть. Признаваться?

— Господин Завирайло-Охлобан, — осторожно спросила она, — Мне что, вот прямо вот с этого самого трактата копии делать?

— Ну, а с какого же ещё?

— Да, действительно, — пробормотала Маша и направилась к своему столу. Так что же, ей и впрямь переписывать ту историю про ожившего мертвеца?

— Двадцать копий, вы только подумайте! И вот за эту ахинею? Ничего не понимаю, — доносилось ей вслед бормотание господина Завирайло-Охлобана.

Хроники бросился к двери в реальность, как только услышал, что она открылась. Но, разумеется, не он один был такой умный — перед дверью уже собралась огромная очередь. Хроники разочарованно вздохнул и — делать нечего — пристроился в хвост.

Желающие пройти в реальность прибывали с немыслимой скоростью; толпа разрасталась на глазах. Ожидание обещало быть долгим.

— Не знаете, много уже через дверь прошло?— раздался позади чей-то голос, и Хроники обернулся. За ним пристроился какой-то приключения.

— Да я даже не знаю, сам буквально пару минут назад подошёл.

— Немного, — вмешалась стоявшая перед ними подростковая книга. — Пара классиков, кто-то из фантастики, детектив и, представляете, одна эротика пролезла! Ах, да, и ещё один из этих… — она неопределённо взмахнула рукой и закончила с оттенком брезгливости: — Ну, знаете, смешанного жанра.

Хроники не относил себя к поборникам чистоты жанра, но решил не комментировать.

— Имя у него ещё дурацкое, то ли Создатель-и-Мегги, то ли Творец-и-Марго, — продолжила подростковая книга голосом, исполненным такого презрения, что Хроники не выдержал:

— А вас саму-то как зовут?

— Мальчик-Волшебник-и-Магический-Камень, — гордо ответила подростковая книга и важно добавила: — Попомните моё слово, когда я попаду в реальность, я произведу там фурор.

Хроники оценивающе оглядел собеседницу, отметил самый обычный конфликт и ничем не выдающуюся кульминацию и подумал, что рассчитывать на фурор со столь заурядной внешностью несколько самоуверенно. Но промолчал.

— Скажите, а вы уже нашли своего автора? — вдруг спросил у него приключения.

— Есть у меня на примете пара человек, — уклончиво ответил Хроники, хотя автора приглядел себе уже давно. Но ведь не будешь же о таком личном — и первому встречному.

— А я вот пока не определился, — вздохнул приключения. — Кстати, меня зовут Последний-из-Индейцев.

— Хроники-не-родившегося-мира… И не переживайте, вы ещё успеете найти своего автора, время, судя по всему, есть, — приободрил Хроники, указывая на гигантскую очередь.

— А как вы поняли, что выбранный вами человек — именно ваш автор? — продолжал расспросы приключения.

Хроники задумался и пришёл к выводу, что есть некоторые вещи, которые просто невозможно облечь в слова так, чтобы передать всю суть и всю глубину… Какая ирония: у книги — и нет слов.

— Вы когда-нибудь влюблялись? — спросил он, наконец, у Последнего-из-индейцев и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Это в чём-то похоже. Пока ты не нашёл своего автора, ты гадаешь, он это или не он. Смотришь на его словарный запас, оцениваешь воображение, отмечаешь уровень креативности, трудолюбие и упорство, измеряешь образность мышления, взвешиваешь восприимчивость к вдохновению. И всё продолжаешь оценивать и гадать, потому что не уверен. А когда находишь своего автора, на тебя словно снисходит знание: это — он.

— А если ошибёшься? — отчего-то шёпотом спросил Последний-из-Индейцев. — Если ошибёшься и уйдёшь не к тому автору — что тогда?

— Не знаю, — честно ответил Хроники. — И надеюсь никогда не узнать.

Отличающийся нахальными манерами и прыщами на лице, юный гувернёр Станька, а для школяров — Стантин Ксаныч Бысь всерьёз беспокоился за своё душевное здоровье. Последние несколько дней с ним приключилось сразу несколько странных приступов: на некоторое время он словно терял сознание, а когда приходил в себя, обнаруживал, что перед ним лежат исписанные его почерком листы бумаги.

Болезнь прогрессировала — если во время припадков под рукой не оказывалось бумаги, то гувернёр исписывал салфетки, бумажные обои, скатерти и даже собственную левую руку.

Написанное во время приступов приводило Станьку одновременно в восхищение и ужас. В восхищение, потому что ему очень нравились увлекательные истории о таинственных преступлениях и о блестящем сыскаре, раскрывающем их. В ужас, потому что в разгар самых напряжённых расследований в тексте вдруг ни с того ни с сего появлялись чрезвычайно интимные сцены, например, «следы взлома были почти незаметны, и сыскарь, достав лупу, стиснул её в страстных объятиях». Дальнейшие описание были столь подробными и красочными, что юный гувернёр, имеющий, несмотря на нахальные манеры, сугубо теоретические познания о такого рода отношениях, неловко краснел и мучительно ёрзал на стуле.

И истории про сыскаря, и смущающие Станьку интимные сцены были написаны его почерком, и ему оставалось только гадать, кто же управляет его рукой во время писарных приступов. Не иначе — демон. А скорее всего — даже два.

 

— Мариана, что это такое? — загромыхал над девушкой голос господина Завирайло-Охлобана.

Маша подняла взгляд и увидела в руках у владельца писарни последние две копии «Нюансов», которые она сдала только сегодня утром.

— Я спрашиваю, откуда там взялась эта история? — продолжал греметь владелец писарни, и сердце девушки ухнуло вниз. Ну, вот теперь точно всё, её обман раскрылся.

— Я не знаю, — со слезами в голосе ответила Маша. — Я переписывала «Нюансы», а потом вдруг — раз! — и я прихожу в себя, а передо мной исписанные моей рукой листы, а на них — эта история.

Господин Завирайло-Охлобан крепко задумался; над столом девушки сгустилась напряжённая тишина. Вытерпев, сколько смогла, Маша не выдержала:

— Вы меня теперь уволите?

— Нам пришёл заказ на целых двести копий «Нюансов», — невпопад ответил владелец писарни. — Они расходятся по городу с удивительной скоростью! И, поверь мне, девочка, — вдруг перешёл он на проникновенный тон, — их заказывают не потому, что кому-то интересно читать про военные подкопы. Их заказывают из-за этой истории про мертвеца. Я уже приказал выкинуть первые двадцать страниц, тех, что из «Нюансов» — они ведь никому не нужны, и нанял полдюжины новых писарей-копировщиков, потому что, чует моё сердце, скоро нам поступят новые заказы.

Из всех рассуждений господина Завирайло-Охлобана Маша услышала только то, что он нанял шесть новых писарей, и поникла.

— Я больше не буду работать у вас копировщицей, да? — обречённо спросила она.

Владелец писарни отстранённо ответил:

— Нет, копировщицей ты больше не будешь, — и, заметив, как переменилась в лице девушка, добавил: — Мне нужно, чтобы ты сочинила новые истории. Такие, чтобы нам заказывали десятки и десятки копий. Это же золотая жила!

— Но я не знаю, как это произошло! — не на шутку перепугалась Маша. — Это просто случилось, я тут ни при чём! Я не смогу…

— Сможешь, — оборвал её господин Завирайло-Охлобан. — Ты уже приманила одну книгу — сможешь приманить и другие.

 

Лексан Паныч забросил пациентов, регулярно забывал ужинать, а порой и возвращаться домой. Обеспокоенная жена с тревогой наблюдала за тем, как её супруг либо запойно исписывает страницу за страницей, либо яростно комкает листы и разбрасывает их по комнате, приговаривая «Не то, всё не то!»

Попытки отвлечь врача-амуролога от его одержимости ни к чему не приводили.

Когда-то искренне считавшая, что не может быть худшей напасти, чем пьянство, супруга Лексана Паныча начинала сомневаться в верности своего суждения.

 

Исписавший во время повторяющихся приступов все стены и простыни в своих комнатах, юный гувернёр отчаялся найти помощь у лекарей и подался к экзорцисту, хоть молва и ославила того шарлатаном. Принёс ему одну из написанных во время приступов историй, самую любимую, про окружённый болотами старинный замок и бродящий по нему призрак злой собаки, с неизменными неуместными сценами страсти — куда же без них? — и спросил:

— Что со мной?

— Я вижу дверь, открывшуюся в наш мир, — закатив глаза так, что стали видны только белки, загробным голосом затянул экзорцист. — И за дверью этой — несметное число ду́хов под названием «книги», только и ждущих, как бы прорваться в наш мир и захватить чьи-то души. Твоей душой завладело сразу двое, и они борются за тебя между собой, вот почему строки о сыскаре у тебя перемешиваются с… сам знаешь чем.

— И что же мне теперь делать? — не на шутку встревожился юный гувернёр. — Вы можете этих духов изгнать?

— Зачем? — совершенно нормальным голосом ответил экзорцист, возвращая глаза в положенное им состояние.

— Что значит — зачем?

— Пользуйся ими!

— Как?

Экзорцист достал из-под стола рукопись, на титульной странице которой было старательно выведено: «Френки Штейн или история ожившего мертвеца». Ниже, более мелкими буквами: «Сочинено Марианой Остич», а под этой строчкой: «Скопировано в писарне многоуважаемого господина Завирайло-Охлобана».

— Неси всё, что написал, в писарню господина Завирайло-Охлобана. Книгу про Френки Штейна уже раскупила сотня человек — ты хоть понимаешь, сколько роялти на этом заработал тот, кто сочинил и записал эту историю?

Экзорцист не знал, что заработал на Френки Штейне только господин Завирайло-Охлобан, а Мариана Остич и понятия не имела про роялти и получала жалование простой копировщицы. Впрочем, справедливости ради стоит добавить, что про существование роялти не знал и господин Завирайло-Охлобан.

Станька же не знал, что Мариана Остич и господин Завирайло-Охлобан не знают про роялти, и потому его немедленно согрели мысли о деньгах, которые он получит за сто копий проданных книг. Сто копий! Это же можно будет навсегда уйти из гимназии и никогда больше не таскать за уши горластых непоседливых школяров!

— Только маленький совет, — продолжал тем временем экзорцист, — Раздели написанное в две разные рукописи. Ну, не идут они вместе, все эти восставшие жезлы и набухшие перси с сыскарями в болотах и призрачными собаками.

Недовольство — опасная вещь. Именно из озвученного в нужном месте и в нужное время недовольства рождаются массовые беспорядки, восстания и революции.

Уже довольно давно Хроники слышал недовольный гомон где-то позади, но сейчас тот стал стремительно нарастать.

— Дамские романы бунтуют, — пояснила Мальчик-Волшебник, заметив обеспокоенность Хроник — она как-то умудрялась всегда быть в курсе событий.

— Почему?

— Считают, что происходит жанровая дискриминация, и именно поэтому их задвинули так далеко в хвост очереди.

— Глупость какая! Никто их не задвигал, просто они позже пришли. Кто приходит последним, всегда встаёт в конец очереди. Всё справедливо.

— Вот пойди и попробуй им это объяснить, — предложила Мальчик-волшебник.

Хроники прекрасно понимал её сарказм. Это только кажется, что все хотят одной справедливости для всех. А когда по справедливости ты вдруг оказываешься в самом конце, эта справедливость резко становится несправедливой, и ты требуешь себе другую справедливость. Ту, которая поставит первым тебя.

— А чего они хотят?

— Чтобы их пропустили вне очереди, конечно.

Окончание
Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Марина Ясинская: Писарня господина Завирайло-Охлобана

  1. Рекомендую М. Ясинскую в лонг-лист конкурса «Автор года» в раздел
    «Дебют года».
    Вместе с наха-наха 🙂

  2. Почитал. Подумал, почитал еще. Был посещен текстом: «Прелесть какая!». Кратко. Но, полагаю, может послужить отзывом.

Добавить комментарий для Б.Тененбаум Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.