[Дебют] Сергей Петров: «Враг номер один»

Loading

В актёрское училище их не взяли. Назвали лапотниками. И как взять, если они заявились в парусиновых тапочках, сатиновых шароварах и потёртых полосатых майках непонятного цвета. А когда он стал «окая» читать стихи, то в комиссии замахали руками и сразу выгнали за дверь.

«Враг номер один»

Сергей Петров

С утра его испугали голосовые связки. Ему показалось, что он осип. Он попробовал выговорить привычную фразу: «Внимание! Говорит Москва! От советского Информбюро!» Получились с натугой и хрипло. Глаза испуганно заморгали. От напряжения закружилась голова. Выпив холодного чаю с четвертинкой воблы, одевшись наспех, в сопровождении охранников он вышел на улицу. Там расстилался густой туман. Над городом угрюмо висели надменные свинцовые тучи, по сторонам теснились, тоже угрюмые, серые здания с чёрными, задрапированными сукном глазницами окон. Холодный декабрьский ветер продувал старенькое, обветшалое сине-мутное пальтишко, а в дырявые валенки проникал снег. Пока дошёл до подвала радиостудии, носки совсем промокли.

До выхода в эфир оставалось десять минут. Приходить заранее, до начала передачи, было его давней привычкой. Юрий прошёл в студию, сел на вращающийся металлический стул и в который раз оглядел небольшую знакомую комнатушку. Синие стены, с ободранной краской, низкий выкрашенный в чёрный цвет металлический стол с возвышающимся, похожим на перечницу, микрофоном. Теперь он должен уйти в себя и отключиться от посторонних мыслей.

«Какая сегодня будет сводка?» — мелькнул в голове вопрос. Он тут же попытался отогнать его. Сейчас нужно настроиться, нужна абсолютная собранность и сосредоточенность. Любая отвлечённая мысль может внести погрешность в прочтение и интонацию. Больше всего беспокоила появившаяся охриплость.

Подумалось: «Надо сделать артикуляционную гимнастику для языка и губ. Как-никак — это мои главные рабочие инструменты».

Нехитрым упражнениям его обучил ещё Качалов. Юрий сначала сделал тридцать глубоких вдохов и выдохов. Затем приступил к тренировке языка и губ. Выполнил круговые движения языком, растягивал губы в улыбке, строил гримасы удивления, возмущения, огорчения, и под конец залился смехом.

«Хорошо, рядом никого нет, а то подумали бы, что Левитан спятил, — усмехнулся Юрий. — Тогда до эфира, на всякий случай, не допустят».

Невольно вспомнилось, как ещё стажёром любил в радиокомитете разыгрывать коллег. Один раз подшутил над зловредной Сонечкой. По телефону голосом начальника сделал ей внушение. Она пожаловалась руководству. В наказание сослали на ВДНХ. Он не огорчился, даже понравилось, оказался в гуще народа, уважаемым человеком. В рупор объявлял посетителям о местонахождении павильонов с породистыми лошадьми или самыми лучшими тракторами в мире. К нему обращались со всевозможными вопросами, и главное — среди этих людей было много симпатичных девушек. А из-за природной худобы и заострённых черт лица он был обделён женским вниманием. Кроме того, там кормили в спецстоловой, вкусно и вдоволь.

Его размышления прервали звуки скрипучих половых досок под приближающимися шагами. Запыхавшийся особист, в звании майора, вручил пакет с сургучной печатью. Бдительный, холодный взгляд. Рядом начальник радиоцентра Никита Семёнович, в засаленном сером свитере, смотрит на него тревожными и красными от бессонницы глазами, а затем суетливо стучит пальцем по циферблату ручных часов, показывая, что пора выходить в эфир. Сводки читались без записи, вживую. Поэтому было важно быстро пробежать глазами текст, понять суть, выбрать интонацию, определить темп речи, сделать нужные акценты. Для этого у него всегда был припасён остро заточенный двухцветный карандаш фабрики «Сакко и Ванцетти» — подарок, присланный от Сталина. Красным цветом Юрий выделял важные слова и смысловые акценты, синим — размечал паузы.

Диктор пробежал глазами текст. Ничего существенного не произошло. Наши войска вели ожесточённые упорные бои с противником на всех фронтах.

«Даже карандаш не понадобился», — подумал Юрий. Некстати вспомнил про слухи, что Сталин красным грифелем подписывал приговоры, а синим — вносил изменения в текст документов. Невольно поёжился, отгоняя тревожные мысли.

Затем, встряхнув головой, резко преобразился, распрямил спину и, упёршись глазами в стену, заговорил. Он не раз был свидетелем, как терялись даже знаменитые актеры и писатели, попав в комнату к четырехгранному слегка округлённому микрофону. Их лица становились по-детски растерянными. Чуть улыбнувшись, он говорил им: «Да, перед вами стена. Да, вы говорите в пустоту. Но представьте себе образ близкого вам человека, которому вы хотите эти слова сказать. Ему и читайте». И всё менялось. Что говорить, первое время сам долго привыкал к микрофону, угрожающе шипящему или вдруг насмешливо свистящему. Как оказалось, просто надо уметь выбирать нужное расстояние до мембраны, чтобы не возникало перегрузок и дефектов в передаче голоса. Научился правильно дышать: брал в легкие минимум воздуха и экономно произносил как можно больше слов на одном дыхании. В паузах снова вдыхал. Научился избегать резких перепадов громкости в голосе и сводить до минимума жесты, вредящие произношению. Всё это было. Сейчас микрофон был ему послушен, подобно скрипке под смычком его голоса, выдававшем нужный тембр и интонацию.

Юрий поймал себя на мысли, что с начала войны его речь приобрела металлические ноты. При перечислении списка новых оставленных городов голос леденел. Голая суровая правда звучала отчётливо, но без эмоций. И лишь в последние слова пытался вложить непокорность и веру.

— Враг будет разбит. Победа будет за нами!

Вот и сейчас закончены последние фразы. Напряжение спало. Диктор вздохнул, устало сгорбившись, вышел из радиостудии и сел в свободной комнате на скрипучий, облезлый диванчик. В углах комнаты серели под тусклым светом покрытые пылью пульты, провода, радиоприборы. Серели выцветшие засаленные обои. Два громоздких чёрных фанерных шкафа были набиты синими папками. Покосившиеся облезлые столы, заваленные грудой бумаг, пожелтевших журналов, книг, стояли вдоль стен.

Читать вживую, ловить глазами слова текста и произносить их, одновременно осмысливая, всегда сложно. В былые времена в радиокомитете была возможность ознакомиться с текстом. Он всегда зубрил текст, каждое слово. Как-то это ему здорово помогло: последний лист неожиданно соскользнул и под его растерянным взглядом упал на пол. Из аппаратной стали стучать по стеклу. Встать и поднять? Возникнет пауза в эфире, пойдут шумы. Он весь собрался и по памяти дочитал текст. Как потом оказалось: слово в слово.

— Я в вашем голосе почувствовал хрипы? — неожиданно раздался встревоженный голос Никиты Семёновича. Его большие глаза на узком лице смотрели настороженно.

«Как незаметно он подошёл?» — мелькнула мысль. Но тут же он вспомнил, что руководитель радиоцентра ходил в мягких тапочках.

— Сам не знаю, — ответил диктор. — С утра заметил.

— Не могли голос надорвать? У вас и лицо красное! — с испугом в глазах прошептал Никита Семёнович, машинально приложил ладонь ко лбу Левитана и воскликнул: — Вы весь горячий! Заболели? А скоро ведь новая сводка придёт.

Глаза у руководителя забегали, он посмотрел в одну сторону, потом в другую и тихо, шуршащими шагами, удалился.

Юрий тоскливо взглянул на серый потолок со свисающей на шнуре лампочкой. Как он хотел бы сейчас быть там, на фронте! Ведь не инвалид, винтовку в руках сможет держать и хоть одного фашиста убить. Правда, пока не знал, как из неё стрелять и сумеет ли нацелиться в живого человека. Но был убежден, что у него это получится. Как-то в порыве отчаяния написал заявление военному комиссару Свердловска с просьбой отправить на фронт. Особист, бегло пробежав глазами бумагу, понимающе скривил губы и, помолчав, сказал: «Посмотрите на меня». Это был атлетического сложения, широкий в плечах, человек-богатырь.

— У меня жена и дочка погибли, — тихо сказал майор.

Диктор стыдливо опустил глаза, словно это была его вина.

— Каждый должен делать своё дело, — сухо сказал особист, а затем, прикусив губу, добавил: — Вас и тут могут убить!

Юрий поднял глаза и недоверчиво улыбнулся.

— По позициям немцев разбрасывают листовки. Гитлер называет вас врагом номер один и обещает за голову Левитана 250 тысяч рейхсмарок. Уже две группы немцев, заброшенные для вашей ликвидации, обезврежены в Москве и Куйбышеве. Не там ищут. Пока не там. А вдруг нащупают?!

Диктор сжался, притих.

Заметив это, майор уверенно сказал: «Убережём. Мы ещё вашим голосом взятие Берлина объявим!»

Затем, улыбнувшись, неожиданно подмигнул.

Диктор неловко, но с надеждой улыбнулся, а офицер, нагнувшись к нему, сказал тихо и доверительно: «Я, слушая сводки информбюро, иначе вас представлял. Большим таким, как Поддубный, а вы другой совсем, и голос тихий и мягкий, если не по радио».

Юрий оживился: «Знаете, в детстве меня трубой прозвали. Уже в двенадцать лет басил, как взрослый. Матери просили, мол, покличь мово оболтуса. Зову не дозовусь, голоса не хватает».

А затем, рассмеявшись, продолжил: «А соседи говорили, что мне на пароходе вместо гудка быть. Но возможности моего голоса для меня до сих пор загадка. Помню, на работе был капустник… — Офицер бросил вопросительный взгляд. — Это вроде маленького спектакля, — объяснил диктор. Майор неуверенно кивнул головой. — Так вот, — продолжал Левитан. — В небольшой сценке я должен был играть комиссара, объявляющего о начале революции. Светлана, играющая роль плаксивой бабки, вдруг заболела. Надо было выручать. Так я и её сыграл. Переодели в платье, дали косынку. По-женски голосил и причитал. Сам не ожидал, что получится. И зрители не сразу поняли».

Офицер улыбнулся и сказал: «А знаете, какая байка про вас ходит? — Юрий удивлённо скосил глаза. — Звонит Левитан Сталину: «Иосиф Виссарионович, это Левитан говорит». — Последняя строчка абсолютно лишняя, — отвечает Сталин. — Вас в стране по голосу знает каждый».

— Я ему никогда и не звонил, — растерянно пробормотал диктор и подумал: «Не ожидал услышать какой-либо анекдот, пусть безвинный, от энкэвэдэшника».

Скоро этого особиста сменил другой. Он был моложе, немногословен, с хмурым взглядом. «Может, прежний добился своего и ушёл на фронт?» — мелькнуло тогда в голове.

Но больше заявлений от себя Юрий не писал.

Через полчаса приехал озабоченный Василий Михайлович Андрианов — первый секретарь обкома партии. Плохо выбритый, с усталым желтоватым лицом. Вместе с ним появился пожилой человек, местный медицинский светила. Худой, с острой бородкой, с утончёнными чертами лица интеллигент. Большие синие глаза приковывали внимание. Врач его осмотрел. Измерил температуру. Градусник показал тридцать восемь и семь.

— Конечно, нужны лекарства, полоскания, ингаляции. Но этого не могу предложить, — он развёл руками и виновато добавил: — Ему хотя бы горячего молока да с маслом!

Василий Михайлович сначала удивлённо посмотрел на врача. Потом задумался и уверенно сказал: «Найдём!» Затем назидательно сказал Левитану: «Вам бы гулять поменьше. Декабрь нынче лютый».

— Наоборот, гулять как раз надо! — твёрдо отчеканил врач.

— Я гуляю, — вяло вымолвил Юрий.

— Вот так, в драных валенках и лёгком пальтишке? — не унимался доктор и озадаченно добавил: — И в помещении холодно.

— Это мы тоже поправим, — заверил Андрианов.

— Голос — это же не шутки. Горло, связки застудит, голос и пропасть может. И перенапряжения связок допускать нельзя. Полная тишина, покой и лучше поспать. Вы хоть спите?

— Как приходится.

Левитан, оказавшись в положении больного, не знал, как себя вести. Расставив ноги, он смущённо крутил в руках очки и смотрел на присутствующих растерянными глазами.

Доктор вопросительно взглянул на первого секретаря. Тот кивнул, и гости удалились.

— А что за спешка была? — удивлённо спросил, уже садясь в машину, врач. — Я должен был оперировать человека, а тут больной с обычной простудой.

— Сталин звонил, — буркнул Василий Михайлович.

Бородка у доктора встрепенулась.

— Спрашивает, у тебя Лэвитан заболел? А я рот раскрыл и не знаю, что ответить. Тогда слышу, мол, значит, я последнюю сводку не слушал. Молчу. Выдержал паузу, а потом с нажимом, что я головой за голос диктора отвечаю, а Бэрия — за голову Левитана. И в трубку усмехнулся. Я только за телефон, а начальник радиоцентра сам звонит, что, мол, диктор приболел. Нет бы раньше, минут за пять до звонка верховного. Ладно, всё решу, что от меня зависит.

— Так это был Левитан? И он не в Москве?

— Да, только вам об этом надо забыть.

А через час Юрий, не ведая о политических тонкостях, уже пил горячее молоко с махоньким, но настоящим кусочком масла, и блаженствовал. И ещё одно чудо: принесли новые валенки и настоящий овчинный тулуп.

— Примерьте валенки. Первый секретарь свои отдал! — с мягкостью в голосе сказал особист.

Диктор померил. Малы. Но, не желая обидеть, бодро сказал: «Как влитые».

Офицер довольно улыбнулся.

— Тулупчик большеват будет, но зато тепло, — заботливо сказал офицер и затем отчеканил: — А теперь вам приказ: спать!

— Не помешало бы, — вздохнул диктор.

Через пару минут, в сопровождении трёх солдат, он, прихрамывая, шёл в барак, где с некоторых пор ему была выделена комнатушка. По пути про себя ухмылялся: «Ведут, как почётного заключённого».

Небо заволокли низкие свинцовые тучи. Казалось, война овладела не только людьми, но и небом, землей и даже самим воздухом.

Задумавшись, Юрий зашел в мрачное помещение барака, и здесь его ждало новое чудо. В комнатенке появилась буржуйка. Её уже растопили. Внутри весело потрескивали дрова.

«Сегодня сказочный день», — блаженно улыбнулся сам себе Юрий. Но спецпайка служащего, состоящего из хвоста воблы, горстки крупы, завёртки чая, пачки комбижира и плитки шоколада, уже не было в помине. Воблу доел утром. Осталось немного хлеба, осьмушка. «У других и того нет», — подумал Юрий.

Комбижир он отдавал женщинам-соседкам. Шоколад — детям. Те уже установили очередь за сладким. Но люди в долгу не оставались, у него то и дело, как бы случайно, появлялись тёплые маленькие картофелины. И ему казалось, что ничего вкуснее в жизни он не ел.

Он прилёг на скрипучую кровать. В груди — духота, в висках — не сказать, что ломит, но нехорошо. Глаза сомкнулись, хоть и не сразу. Опять приснилась дочь. Наталья бежала куда-то и вдруг упала. Он расстроился и проснулся. Посмотрел на циферблат — прошёл всего час. Прислушался. Снова раздался стук в оконное стекло, то ли птица клювом, то ли показалось, и снова тишина. Свердловск не бомбили, как Москву уже в первые дни войны. Читаешь сводку, слышишь гул немецких бомбардировщиков, дребезжание стёкол. Немцы бомбили город не хаотично. Главные цели были определены, в их число вошли и радиоцентры. В один из таких налётов бомба угодила рядом с центральным телеграфом. Здание вздрогнуло, посыпались стёкла. Один приёмник в радиоцентре был настроен на берлинское радио. В захлёбывающемся крике немецкого диктора Юрий разобрал слова, что московский радиоцентр разрушен. Тогда он впервые услышал свою фамилию на вражеском вещании и узнал, что уже мёртв. В радиостудию заглянул бледный механик и испуганно спросил: «Может в бомбоубежище?» Но он только подвинул поближе микрофон, с мыслью: «Не дождётесь моей смерти!». Через минуту захлёбывающийся голос смолк. Немцы тоже слушали голос Москвы, и всё поняли. А он продолжал говорить, не меняя тембра голоса. Тогда вспомнились слова учителя, Александра Николаевича, что дикторское чтение строится на острой грани между вдохновением и выверенным управлением голосом, передающим гамму событий, изложенных в тексте.

— Либо это есть — и тогда ты диктор, либо у тебя этого нет — тогда ты просто ремесленник, тупо читающий текст, — говорил Воронов.

Через несколько дней после бомбёжки, в среду или четверг, точно не помнил, раздался звонок о переезде. Куда — не сказали. Только успокоили, что ненадолго. На сборы дали два часа. Он наспех собрал чемоданчик с самым необходимым, попрощался с женой и дочкой.

— А писать можно будет? — спросил осторожно уже в машине. Особист кивнул.

Юрий успел заметить, что при этом по лицу офицера пробежала брезгливая, снисходительная ухмылка.

В Свердловске сразу написал два письма: одно — родителям, другое — жене.

— Не надо было склеивать, — сказал особист. Всё равно будут вскрывать. Сами понимаете.

Он тогда ничего не понял, но кивнул. Только потом сообразил, что для него наступили, как для «особого» человека, иные времена, где жить предстоит по другим правилам.

Юрий достал из кармана рубашки аккуратно сложенный вчетверо листок — письмо от матери из Владимира. Оно пришло буквально через неделю после переезда, но, судя по содержанию, написано ещё до войны.

«Здравствуй, Юдечка», — мысленно произносил он, хотя слово было замарано. Но Юрий знал, что мать всегда звала его настоящим именем.

«Чем еврейское имя цензуре не понравилось? Не военная же тайна?» — морщился он.

Война наступала. От матери писем скорее всего долго не будет. Но отсутствие их от жены его беспокоило. Когда уезжал, дочурка приболела.

«Как она там?» — сжимая губы, думал он. Сразу представил: синие глазки, пухлые губы, ямочки на щеках, и почувствовал её тёплый, молочный запах.

Снова раздался резкий стук в стекло. Юрий подошёл к окну, отдёрнул тяжёлую, синюю штору , выглянул в мутное стекло, увидел воробья.

«Каково бедолаге! Ему паёк не положен», — вздохнул он.

Приоткрыл дверь комнаты. Молоденький часовой, прислонившись спиной к стене и обняв винтовку, дремал, по-детски улыбаясь чему-то. Он на цыпочках подошёл к тумбочке, взял оставшийся кусочек хлеба, надел дарёный тулуп и тихо прошёл мимо охранника, шепча: «Пусть спит. Кому я нужен. Я тихо, никто не узнает».

Морозный воздух сразу обдал холодом. Казалось, что зима, как и война, застыла навечно. Бросил сначала щепотку хлеба. Воробей, склонив голову, нахохлился, подозрительно посмотрел, но, видимо, любопытство и голод пересилили. Подскочил и стал клевать.

Юрий огляделся. Тёмные, унылые дома. Свердловск ему не нравился, как и Москва. Предложи сейчас, где жить, он с удовольствием выбрал бы родной Владимир, с яблоневыми садами, утренними петушиными криками, дымкой над Волгой. Но в юности хотел в Москву. Мечтал стать актёром. Дядя Ашер, театральный парикмахер, живущий этажом ниже, однажды попросил отнести парики в театр. И он стал там завсегдатаем. Отсюда и грёзы о театральном училище. Но что скажет отец, не знал. Всё думал, как подойти и объяснить. Левитан старший сам начал разговор. Отец работал портным. Занимался неуважаемым и подозрительным для власти ремеслом. К тому же, дед был из зажиточных. Вот отца и вызвали для беседы. Вернулся хмурый, сказал, мол, пугали раскулачкой. Юрий удивлённо обвел глазами комнатёнку. Отец усмехнулся: «Пока есть с кого взять. А потом и до нас доберутся». И посуровел. Вот тогда и сказал: «Нужно тебе уехать. В большой стране можно затеряться. Удача еврею всегда нужна. Ты же хотел стать актёром, вот и езжай в Москву».

Один, и ещё в столицу, Юрий ехать не решился. Уговорил дружка — Сергея Бердышева. Было им тогда по шестнадцать лет. Мать собрала котомку, поплакала. Отец дал адрес дяди.

— Если не поможет, не серчай, может, беду от вас отводит, — наставлял отец. — Нам, евреям, во все времена было нелегко.

Москва, в отличие от неспешной провинциальной жизни, ошеломила их многолюдьем, суетой, громадьём зданий.

Дядя жил в центре. Носил строгий синий френч. Выделил им закуток, но сказал, что ненадолго, как, мол, устроитесь, так сразу съезжайте.

В актёрское училище их не взяли. Назвали лапотниками. И как взять, если они заявились в парусиновых тапочках, сатиновых шароварах и потёртых полосатых майках непонятного цвета. А когда он стал «окая» читать стихи, то в комиссии замахали руками и сразу выгнали за дверь. Сергея и того меньше слушали.

Но уезжать они не думали. Стали искать работу, ездили по заводам. Сергею повезло, сразу взяли. Он и покрепче был и побойчее. Но, оказалось, дело было в другом. Потом Сергей рассказал, мастер обмолвился, что евреев не берём. Юрий, бродя по городу в поисках работы, уже отчаялся. Деньги подходили к концу. Вот тогда повезло. Увидел на столбе объявление, что идёт набор на радиодикторов. Не надеясь, что примут на такую популярную профессию, всё же пошел на прослушивание. Слушали снова недолго.

— Вы считаете, что таким окающим волжским диалектом вы будете читать передовицы газет? — ехидно улыбаясь, спросила сухонькая женщина.

Он уже хотел уходить.

— А голос ведь у парня уникальный, — задумчиво сказал мужчина, как он потом узнал, Станиславский.

Кто-то что-то зашептал ему на ухо.

«Небось, опять про национальность» — угрюмо подумал Юрий.

Но Станиславский безоговорочно сказал: «Берём!»

Видимо, в интеллигентском кругу евреев не клеймили.

Так он стал стажёром в отделе выпуска.

Юрий бродил по коридорам радиоцентра, и всё ему казалось удивительным и загадочным, как и незнакомые люди, ведущие себя непринуждённо. Комендант выделил новому сотруднику топчан в музыкальной комнате. Тут стажер и жил, и спал. В первое время работа сводилась к тому, чтобы таскать бумаги по кабинетам, готовить чай и бегать в буфет за бутербродами. Но это не расстраивало, он твёрдо решил стать диктором. После занятий в уголке читал вслух полосы газет. Нещадно давил в речи не сдающееся «окание». Садился рядом с известными дикторами, впивался в них взглядом и, синхронно двигая губами, повторял за ними слова. Осваивал технику чтения, придумывал невероятные эксперименты. Один так читал, другой крутил лист с текстом. Уговор был такой: если ошибётся, то Юрий оплачивает ужин в столовой. Даже во сне рядом с ним метались слова, и издевательски подсмеивалась торчащая над столом голова микрофона.

Один раз тайно сел в радиостудию и стал читать текст в выключенный микрофон.

— Молодой человек, — раздался голос незаметно подошедшего Михаила Михайловича. — Вы кричите в микрофон, а это всегда раздражает и отталкивает. У вас уникальный, экспрессивный тембр голоса, сохраняющийся как на верхних, так и на нижних тонах. Вам надо технику голоса развивать и учиться методике радиочтения. При этом всегда помнить, что текст у диктора порой занимает пару минут, и ему не дано дистанции для разбега, как актёру. Поэтому надо уметь попасть в нужный эмоциональный ключ. Диктору, как сапёру, нельзя ошибаться…

От мыслей отвлёк скрип снега. Левитан посмотрел в ту сторону. Из-за угла дома к нему, хромая, приближался мужчина в ватной телогрейке и надвинутой до глаз овчинной шапке.

«Наверное, заблудился», — подумал Юрий, бросив остатки крошек воробью.

И тут же раздался громкий крик: «Стой, стрелять буду!»

Диктор повернул голову. Слева от сарайчика к нему бежало сразу трое военных.

Ничего не понимая, диктор растерянно замер.

Между тем, незнакомец, бросив быстрый взгляд в сторону солдат, продолжал идти к Юрию, а затем сунул руку под телогрейку.

От раздавшихся выстрелов Юрий вздрогнул и увидел, как мужчина, словно в немом кино, медленно стал падать на живот.

«Зачем стрелять! Только из-за того, что человек приближался ко мне? Нельзя так», — бурлили мысли.

Солдаты уже осматривали лежащего. Левитан тоже подошёл. Один из солдат резко встал, прикрывая его грудью.

— Не дышит, — успокоил капитан.

Рядом оказалось ещё несколько военных. Капитан, осмотрев лежащего, вынул из кармана его одежды пропуск, а затем и пистолет. Щурясь, стал всматриваться в документ.

— Похоже, поддельное, — сделал вывод офицер и, исподлобья посмотрев на Юрия, сказал: — По вашу душу, видать, был. Плохо, сразу умер, а то выпытали бы обо всём.

Левитан вспомнил слова особиста: «Вдруг нащупают…»

Подбежал растерянный мальчишка-часовой. Простодушное деревенское лицо, светлые волосы, с рыжинкой.

— Ты где был? Спал? Под расстрел пойдёшь! — закричал капитан.

Юрий испугался: «Ещё одна жизнь по моей вине прервётся».

Быстро сообразив, выпалил: «Он не спал. Я сказал, что иду в туалет и не буду из дома выходить. Моя вина».

Затем, повернув голову, подмигнул солдату.

— Так было? — язвительно спросил капитан.

Паренек, опустив глаза, кивнул. Офицер обжёг Левитана подозрительным взглядом, но затем, махнув рукой, выпалил:

— Тогда на фронт.

Солдат благодарно улыбнулся Юрию. По губам диктор разобрал слово «спасибо».

— Жалко, что вы мне не подчиняетесь. Но в рапорте сообщу обо всем, — офицер осуждающим взглядом расстреливал Левитана.

Юрий невольно развёл руками и скосил глаза.

Между тем, к ним приближался особист.

— Везут сводку. Обеспечьте сопровождение, — сухо произнёс он.

Юрий снова, в сопровождении охраны, худой, длинный, немного ссутулившийся, пошёл в радиоцентр. Его тело перемещалось пружинисто и прямо, а голова уходила вперёд.

«Сейчас вся моя жизнь сводится к бесконечному чтению сводок, — угрюмо думал Левитан, но тут же спохватился. — Хотя мне всегда везло, даже в работе. А в ночь на 25 января 1934 года счастье улыбнулось в полную силу!»

В тот день, после трёх лет стажировки, ему доверили читать в ночном эфире гранки газеты «Правда». Думали, что, мол, ночью их никто не слушает. Оказалось, что слушают. Уже во время чтения руководителю Радиокомитета позвонил Сталин и потребовал, чтобы именно этот диктор зачитал доклад, подготовленный для съезда ВКП (б). Глава комитета настолько растерялся, что не решился сказать Сталину, что это стажёр, к тому же еврей. Доклад, предварительно вызубрив, Юрий прочитал без единой запинки. На следующий день из Кремля позвонили и сказали, что доклады Сталина будет читать только этот диктор. Так произошло рождение диктора номер один. И в силу этого порядок работы Левитана стал копиркой графика Первого. Сталин работал, как оказалось, до 3 часов ночи, затем уезжал на кунцевскую дачу, к часу дня возвращался.

«Как сложилась бы жизнь, если бы тогда моё чтение не услышал сам Сталин?» — думал Юрий и безразлично пожимал плечами: «Не читал бы докладов партии, а что-нибудь другое. Бог видит, славы я не искал»…

И вот он снова в радиостудии. Время не терпит. Поблескивая очками, принимает пакет. Распечатывает, пробегает глазами текст. Всё поплыло перед глазами. Юрий не стал доставать карандаш. Глаза заблестели. Губы замерли в напряжении.

— Говорит Москва! — слушали бойцы на фронте. — Граждане Советского союза! — внимали миллионы людей у репродукторов. — От Советского Информбюро — взлетали ввысь, переполненные упругим напором слова с нотами звенящего натянутого струной голоса. — Войска нашего Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях на подступах к Москве, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок. В результате начатого наступления обе группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся огромные потери!

Голос, забывая об ударениях, звучал гимном торжества.

— Наши войска прорвали фронт!

Юрий зримо видел, как, словно в любимой им гайдаровской сказке «О военной тайне», неумолимая армада наших войск разносит в щепки вражеские пушки и танки, и за бегущими в панике врагами открывается бескрайняя синь неба.

«Нет хрипов, — мелькала мысль. — Голос не подвёл, удержал температуру текста».

— Наше дело правое. Враг будет полностью разбит. Победа будет за нами!

Закончив текст, Юрий обмяк и вскинул голову, со счастливыми глазами.

Ощущение мощи события захватило не только его, радиостудию уже наполняли ликующие возгласы, крики «ура». Люди обнимались со слезами на глазах. Раздавался звон стаканов.

А Левитан сидел и думал, что обязательно придёт время, он объявит об окончании войны, о победе, и безудержные слёзы текли по щекам.

***

Согласно архивным данным, на Нюрнбергском процессе впервые была озвучена фраза, что Гитлер называл Юрия Борисовича Левитана врагом Рейха номер один.

Print Friendly, PDF & Email

7 комментариев для “[Дебют] Сергей Петров: «Враг номер один»

  1. «он с удовольствием выбрал бы родной Владимир, с яблоневыми садами, утренними петушиными криками, дымкой над Волгой.»

    Смеялись мы долго —
    Причем же тут Волга?
    Слыхали не раз мы —
    Владимир — на Клязьме.

  2. Замечательно написано. Голос — совершенно буквально: слышен. И персонажа, и автора …

  3. Ерунда.
    Начиная от секретаря обкома, отдающего последние валенки и кончая неприёмом евреев на работу в 1934 г.

  4. Я был на его встрече с детьми в каком-то доме пионеров и был поражен, что он был маленьким щуплым человеком.

  5. Спасибо! Прочитал с непонятно откуда лезущей гордостью. Верится, что точно так все и было. И хрен, простите, с ними, с особистами и Сталиным. Главное, что был Юрий Левитан – закадычный враг Гитлера.

  6. Интересный материал, раскрывающий неизвестные черты известного человека. Одна фраза, вернее, ее часть, неудачна: «…вскинул голову, со счастливыми глазами.»

Добавить комментарий для Шейнин Леонид Борисович Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.