Те немногие часы, которые оставались у капитана свободными от этой деятельности, он посвящал редактированию своей газеты, почему и называл втайне свою комнату редакцией. Выходила газета не регулярно, по мере готовности. Обычно это бывало раз в год, но в те годы, когда его состояние обострялось, газета выходила дважды.

Святые

Бернгард Келлерман
Перевод с немецкого Александра Меклера

Bernhard Kellermann
Die Heiligen
Verlag Volk und Welt, Berlin, 1966

Затемно, перед рассветом Адвокат поднялся с постели. И в тот же миг маленькие птички, во множестве населявшие его комнату, начали щебетать и насвистывать.

«Такая рань, а вы уже проснулись, малыши!» прошептал Адвокат. Он никогда не говорил громко. «Ну, с добрым утром. Тихо! Тс-с-с!»

И тысячи пташек прощебетали что-то в ответ и послушно умолкли.

Адвокат накинул на плечи толстую шерстяную шаль, потому что он постоянно мёрз, влез в сапоги на ватине, натянул перчатки, надел на голый череп тёплую ермолку и вышел за порог.

Была ещё ночь, все предметы выглядели призрачными, заколдованными. И подобно тому, как вдруг сгибаются заснувшие сидя люди, которым снится, что они падают, так внезапным рывком подгибались травы, и тогда Адвокат чувствовал короткое и тёплое дуновение, которое иссякало так же неожиданно, как и налетало. По небу вперемешку неслись серые и чёрные тучи, а в зените были видны три жёлтые звезды, расположенные на одной прямой, которая пронзала тучи подобно летящему копью. Некоторое время Адвокат внимательно приглядывался к копью, и какая-то мысль бродила в его голове.

Затем он поспешно и как мог бесшумно засеменил шаркающими шажками по покрытой песком дорожке больничного сада.

«Тс-с-с, тихо!» прошептал он, минуя кусты, в которых, похоже, что-то задвигалось.

Там, где начинался огород, стояла заброшенная старая колонка; здесь принялся Адвокат за свой труд. Он подставил лейку под трубу и стал качать коромысло, всё стараясь избегать шума. Воды в трубе было мало, и лейка наполнилась только после получасовой работы. Пыхтя и кашляя, щуплый Адвокат потащил её к цветочным клумбам и, заливаясь тихим блаженно-счастливым смехом и ласково бормоча, принялся поливать цветы. «Ну-ну, не торопитесь, малышки», шептал он, «деточки мои, как вы пьёте! С добрым утром!»

Но тут зашевелилось в кусте бузины. Сотни пташек вдруг высунули головки из листвы и зачирикали Адвокату.

Он испуганно поднял руку. «Спокойно, тихо, ради Бога!» сказал он. «Вечно вы хотите быть первыми! Каждое утро! Тс-с-с!»

Адвокат бесшумно ходил от клумбы к клумбе и поливал цветы. Иногда он, передыхая, останавливался и вглядывался в небо, где по-прежнему, не сдвинувшись ни на самую малость, золотое копьё пронзало тучи. Он задумывался и покачивал головой. Из павильона тяжелобольных нёсся протяжный вой, через равные промежутки времени сменяющийся жалобными рыданиями. Этого Адвокат не слышал. Он слышал только, как птицы в кустах трепещут крыльями и чистят клювы.

Мимо него, зябко ёжась, прошла ночная сторожиха. «Уже так рано за работой?» сказала она, поворачивая к нему бледное лицо.

Адвокат отставил лейку, поклонился и снял шапку. «Нужно стараться», прошептал он, «маленькие не ждут».

Вслед за тем он тщательно, не жалея сил полил клумбу, тянущуюся вдоль главного здания. У низко лежащих открытых кухонных окон он остановился, внимательно осмотрел их подоконники и подавленно и разочарованно покачал головой. Да, они опять забыли насыпать хлебных крошек для птиц! Ну, можно ли полагаться на этих служанок?

Он собрал на дорожке несколько галечных камушков и стал один за другим бросать их в черноту кухни: пусть будут внимательнее! О, он приучит их регулярно выставлять поднос с хлебными крошками на подоконник. На дорожке хватит гальки. И пусть себе жалуются, сколько хотят!

Лейка была пуста, и Адвокат двинулся в утренних сумерках назад к колонке.

После смерти своей жены Адвокат взял шефство над цветами и птицами. Уже умирая, в агонии она сказала «Нужно поливать цветы. У птиц должен быть корм». Это были её последние слова, и в ушах Адвоката они звучали день и ночь. Он их слышал в каждом порыве ветерка, в любом человеческом разговоре, он слышал их даже в тишине. В комнате его жены стоял чёрный тяжёлый бельевой шкаф (который он, как ни странно, помнил и сегодня), и этот широкий чёрный шкаф повторял ему последние слова жены, хоть не издавал ни звука. Сам же Адвокат тихо и одиноко жил дальше, поливал цветы, и ставил в птичьи домики корм и воду. Цветы погибали, и птицы умирали одна за другой. Адвокат этого не замечал. Ему всё казалось, что птицы бодро чирикают и прыгают в своих клетках. Что они выводят птенцов и их становится всё больше. Адвокат ощущал от этого детскую радость. Под конец их были сотни, тысячи, щебечущих ему в уши с утра до вечера. Они жили на стенах, на потолке, повсюду. И Адвокат не мог понять, как это другие их не видят и не слышат.

Когда взошло солнце, Адвокат, покончив с большой частью своей ежедневной работы, вернулся в павильон, который был окружён зелёным садом подобно даче.

В дверях, слегка прислонясь к косяку, стоял улыбающийся Михаил Петров, бывший офицер русской армии. Он приветствовал Адвоката звонким бодрым возгласом: «Доброе утро, друг мой!»

Адвокат в своей шерстяной шали, в галстуке и в сапогах на ватине, поклонился и стянул ермолку. «Доброе утро, г-н капитан». Чрезвычайно уважая друг друга, они несколько раз раскланялись и лишь потом обменялись рукопожатием.

«Хорошо ли вы спали, г-н Адвокат?» с полупоклоном спросил Михаил Петров, любезно улыбаясь.

«Спал? Да, благодарю вас».

«Я также превосходно провёл ночь», продолжил Михаил Петров, оживлённо смеясь. И, взглянув в сад, вновь улыбаясь и щуря правый глаз, добавил: «Да, поистине превосходно. Я грезил — … Да! — Пожалуйте в моё бюро. Имеются новости. Прошу вас!» Он положил руку на плечо маленького Адвоката, и с новым полупоклоном пропустил его вперёд.

Капитан Михаил Петров был высокий стройный мужчина с голубовато стальными глазами, с небольшими усами, которые начинали седеть, как и его мягкие шелковистые, расчёсанные на пробор волосы. Он имел округлый, красивой формы, но, пожалуй, слишком нежный подбородок, и рот чрезвычайно изящных и мягких очертаний, как рот мальчика.

«Пожалуйста», сказал Михаил Петров и указал Адвокату рукой на софу.

«Я, наверное, помешаю. Я не помешаю?» прошептал Адвокат, оставаясь стоять.

«Ничуть, ну что вы! Как вы могли бы помешать -? »

И Михаил Петров усадил Адвоката на софу. Маленький Адвокат, взглянув благодарно и робко, уселся на краешке.

«Ведь у вас столько работы, — я знаю … », сказал он, кивнув головой на письменный стол, заваленный скоросшивателями, газетами, и рукописями.

«В общем-то, да, дел хватает! — подтвердил Михаил Петров с особенной улыбкой на красивых мальчишеских губах. — Но для друзей всегда найдётся время. Теперь слушайте! Сегодня я составил проект меморандума правительству земли Гессен, — Михаил Петров, улыбаясь, помахал бумагой, — в котором содержится самое настойчивое, я подчёркиваю, — с а м о е н а с т о й ч и в о е, — напоминание правительству о необходимости пересмотреть дело одного учителя».

Тут Михаил Петров взглянул на своего гостя, и его лоб неожиданно прорезали четыре глубокие морщины. «Этот учитель, — продолжал он, — был приговорён к четырём годам, я говорю, к четырём годам тюрьмы. Ему надо было кормить десять ртов, и потому он присвоил казённые деньги. Violà tout! — Страшное преступление! Что вы на это скажете, а? Ха-ха-ха, вы видите, вот он каков — мир! В своём меморандуме я требую не только пересмотра дела, но и повышения жалования чиновникам. Это требую я, капитан Михаил Петров, и я выскажу своё мнение также и в ‚Беспартийном’. Увидите, друг мой!» И Михаил Петров устремил дерзкий торжествующий взгляд куда-то поверх маленького лысого Адвоката, который, кивая, слушал, но плохо понимал, чего хочет капитан.

«Вы делаете много добра!» — прошептал он, кивнув ещё раз, и по его бледному увядшему лицу скользнула детская улыбка. Затем по некотором размышлении он добавил: «Вы добрый человек, вот что!»

Михаил Петров покачал головой. «Я только выполняю свой долг!», произнёс он серьёзно. И, сияя стальной голубизной глаз, положив руку на сердце, он повторил: «Свой святой долг!»

Капитан Михаил Петров, бывший офицер одного петербургского полка, считал делом своей жизни представлять на земле справедливость. «Трибунал Права и Справедливости» — так титуловал он себя. Он выписывал две большие ежедневные газеты, которые просматривал каждый день в поисках случаев, когда — по его мнению — с кем-либо поступали несправедливо. И такие случаи Михаил Петров находил каждый день! Случай за случаем — из тех, что называют частными. Заметки о них он вырезал, упорядочивал по датам, а затем принимался их обрабатывать.

Часто далеко за полночь сидел он в своём бюро, так он называл свою комнату, или в своей редакции, как порой приглушённым голосом представлял он ту же самую комнату особо доверенным лицам. Здесь он чистым каллиграфическим почерком писал заявления, протесты, меморандумы и ежедневно в шесть часов вечера передавал их главврачу доктору Мэрцу, который раз и навсегда взял на себя их доставку. Доктор Мэрц с полной готовностью принимал рукописные листы и складывал их в специальный ящик, время от времени используя в качестве материала для своего труда о графомании.

Те немногие часы, которые оставались у капитана свободными от этой деятельности, он посвящал редактированию своей газеты, почему и называл втайне свою комнату редакцией. Выходила газета не регулярно, по мере готовности. Обычно это бывало раз в год, но в те годы, когда его состояние обострялось, и он спешил, как в лихорадке, газета выходила дважды.

Газета Михаила Петрова представляла собой точный сколок обычной ежедневной газеты, начиная с шапки, содержащей условия подписки и место издания, — его Михаил Петров выбирал произвольно, — вплоть до фиктивных имён издателя и редактора. Как и во всякой газете, в ней были и объявления, которые Михаил Петров просто вырезал из других газет, а также редакционная статья и фельетон.

Но за исключением нескольких статей, помещённых для маскировки, вся редакционная часть была посвящена единственному вопросу: законно ли содержание капитана русской армии Михаила Петрова в закрытом заведении?

И каждый год заголовки имевших похожий смысл статей звучали по иному! Ультиматум русского правительства! Письмо царя главному врачу доктору Мэрцу! Каждый год газета появлялась под новым названием. Михаил Петров именовал её то «Глаз Вселенной», то «Совесть Европы», то «Штык». И, если из своих петиций Михаил Петров не делал тайны, то о газете он говорил только доверенному лицу, Адвокату. Возможно даже, что он, общительный и чрезвычайно добросердечный по природе человек, потому только был так близок с маленьким Адвокатом, что мог с ним беседовать о своей газете.

«Одну минуту, друг мой! — сказал он. — Имеются новости. Мне бы хотелось сообщить вам нечто совершенно новое, пожалуйста, останьтесь». Он подошёл к двери и откашлялся, прислушиваясь. Потом вышел в коридор, покашлял и там, и, удовлетворённый, вернулся. Выдвинув редакционный ящик, ключ от которого носил на шее, он звонко, ликующе рассмеялся и начал: «Послушайте, это — самоновейшее. Быть не может, чтобы это не попало в цель. Вы только оцените название: „Доктор Мэрц арестован!“»

«Доктор Мэрц арестован?» — прошептал боязливо Адвокат и, открыв дряблый рот, взглянул на Петрова.

Михаил Петров рассмеялся.

«Арестован? Нет, конечно же, нет. Я развиваю тезис, что доктор Мэрц будет арестован, но может этого избежать при условии, что освободит Михаила Петрова».

Адвокат кивнул. «Я понимаю», сказал он и улыбнулся, увидев просветлевшее лицо Петрова. Всё же Адвокат думал не о статье, а о том, что нужно дать птицам воду. Он забеспокоился и обнаружил желание подняться.

«Ещё одну минуту, яветлн и улыбнулся, видя радостн вас прошу!» воскликнул настойчивый Петров. «Ведь идея и в самом деле великолепна, — продолжал он с зардевшимися радостным оживлением щеками. — Я всячески подчёркиваю в статье, что доктор Мэрц — человек чести, всеми уважаемый и высоко ценимый врач, почему и вызывает всеобщее недоумение его образ действий в данном случае. Прошу вас, друг мой, представить себе, что он сделает, когда прочтёт эту статью? Ха-ха-ха, я вижу, вы ошеломлены, мой дорогой! Ведь я ничего худого о нём не говорю, ровным счётом ничего. Я говорю лишь : ’Ну, ну, ну, давайте, давайте же, наконец, дорогой доктор, ха-ха!’. А теперь смотрите, что пишет „Беспартийный“. Извольте посмотреть хотя бы только вот на этот заголовок!»

«На который?»

«Да на этот же, на этот».

«На вопросительный знак?»

«Да! Один лишь вопросительный знак! А ниже: Общественность требует ответа на вопрос „ Где Михаил Петров?“ А теперь смотрите сюда, здесь небольшой фельетон: Михаил Петров, капитан русской армии, только что закончил свой шеститомный труд о падающих звёздах. Рецензенты превозносят ясность и проницательность эпохального труда. Ха-ха-ха, не говорил ли я вам, что у меня имеются новости?»

Адвокат сидел, скорчившись на софе, и задерживая дыхание, напряжённо размышлял.

«Я не понимаю?» прошептал он и медленно покачал головой.

«Что вы не понимаете?»

«Зачем он вас удерживает».

Михаил Петров посмотрел на Адвоката с удивлением. Потом, нагнувшись к нему, он прошептал: «Я ведь уже говорил вам, что мои родственники ему платят!»

«Они платят?»

«Ну да, конечно!», радостно ответил Михаил Петров «Огромные деньги, миллионы!»

«О-о!» понял теперь Адвокат.

«Да, видите ли, таков мир!» сказал Михаил Петров, прищёлкнув пальцами.

Но Адвокату всё же не всё ещё было ясно.

«Я не понимаю, — начал он снова, — ведь доктор Мэрц так добр. Я живу здесь, занимаю комнату, столуюсь и ничего не плачу. С меня он никогда не спрашивал денег. У меня ведь нет денег, вы знаете», — закончил он своим робким тихим голосом.

Михаил Петров важно и благосклонно положил ему руку на плечо. «Вы ведь работаете в саду, — сказал он, — поливаете цветы. Как бы он мог требовать с Вас деньги? Видите, как просто. Но, может быть, у вас имеются там родственники, которые платят за вас?»

«Родственники?»

«Ну да. Там!» На красивых мальчишеских губах Петрова появилась жестокая улыбка. Неужели придётся объяснять этому маленькому старому человеку в шерстяной шале, где тот находится? Может быть, этому маленькому старику с серым морщинистым лицом объяснять ещё, что в мире имеется некое „там“, где, например, садятся в скорый поезд, или моют руки, перед едой?

Он покачался с каблуков на носки и вдруг утратил чувство своей телесности: ему представилось, что он, Михаил Петров, — это громадная, уходящая за облака башня и что он взирает со своей высоты на крохотного плешивого человечка с клочками волос над ушами. У него появилось желание заставить Адвоката рыдать.

Но вместо этого он слегка склонился перед ним и сказал: «Пожалуйста, простите Михаила Петрова!» И потом, походив немного по комнате, обратился к своему гостю прежним тоном: «А что, сегодня сохранится хорошая погода?»

«Должно быть, — я, право, не знаю», — неуверенно ответил Адвокат.

«Ну, так давайте сегодня после обеда сыграем в крикет. Вам зябко?»

«Да», — прошептал Адвокат и туже затянул галстук.

Михаил Петров склонил голову набок и с любопытством посмотрел на него. «Я не постигаю, как Вы можете сегодня мёрзнуть». И весело рассмеялся. «Ну, пошли, — сказал он затем, — давайте-ка… ». Тут он замолчал, сам не зная, что хочет предложить. «Давайте-ка — да, давайте-ка навестим нашего друга Энгельгардта, Пошли! У него сегодня ночью был врач», — заключил он таинственно.

«Врач?»

«Да. Ведь наш друг болен. Гм, гм». Михаил Петров спрятал в ящик стола и тщательно запер рукопись газеты, надел большой серый английский дорожный картуз, бросил взгляд в зеркало, и они вместе вышли из комнаты. Михаил Петров тихо смеялся глубоким горловым смехом. Добравшись до двери Энгельгардта, они остановились, прислушались и постучали.

Для Михаила Петрова два дня в году были знаменательными.

Один был день его рождения 16 мая. Михаил Петров никогда о нём не забывал. 16 мая он ходил, глядя кругом торжественно и важно, и каждому, кто попадался навстречу, говорил: «Сегодня день моего рождения, спасибо за добрые пожелания». Перед обедом всегда приходил служитель с просьбой, зайти к доктору Мэрцу, который хочет лично поздравить своего пациента.

И тогда Михаил Петров лёгким шагом шёл в приёмную доктора Мэрца, жал ему руку и благодарил за чудесный букет белых роз, вручаемый ему доктором.

Михаил Петров не догадывался, откуда появлялся букет. Он не знал, что всегда в этот день за портьерой приёмной стояли его дочь и его супруга, которые ежегодно проделывали долгий путь, чтобы его увидеть. В первые годы супруга капитана была блондинкой, но год от года седея, она стала совершенно белой, хоть и была ещё сравнительно молода. Раньше она приезжала одна, но вот уже три года её сопровождала молодая дама, которая всегда ужасно плакала, когда приходила и уходила. У молодой дамы было только одно ухо, и она скрывала этот дефект под причёской. Когда она была ребёнком, ей отрезал второе ухо Михаил Петров, как раз тогда начиналось его заболевание.

Михаил Петров, весело смеялся, болтал с главным врачом, а розы относил своему другу Адвокату.

«Вот розы. Возьмите, мне они ни к чему».

Адвокат с расширившимися от радости глазами бережно, как нечто хрупкое, принимал розы.

Вторым знаменательным для Михаила Петрова днём был день выхода его газеты.

Газета печаталась в городе. Для посредничества в этом деле Михаил Петров привлекал больничного привратника. Тот относил рукопись типографу и приносил Михаилу Петрову отпечатанные двадцать пять экземпляров. В эти дни Михаил Петров бывал страшно возбуждён. Он рассылал экземпляры врачам санатория, прежде всего — доктору Мэрцу, и взволнованно ждал, как подействует. В это время он не работал, а целый день бродил по дому и саду. Встретив какого-нибудь врача, он останавливался и с победной улыбкой окидывал того триумфальным взглядом.

Через несколько дней он спрашивал врача: «Послушайте, вы не получали газету?»

«Газету?»

«Да! Я ведь тоже её получаю. „Штык“?»

«Ах, да, припоминаю. Надо полистать».

«Сделайте это, не пожалеете. Там могут оказаться интересные вам вещи. Ха-ха-ха!» Он хлопал врача по плечу и смотрел на него многозначительно.

И, наконец, он спрашивал самого главврача.

«Да-да, мой дорогой капитан, — отвечал тот, — разумеется, я прочитал эту газету. Она полна удивительных вещей. Я немедленно стал наводить справки. Но, несмотря на все усилия, редакторов найти не удалось. Они не существуют. Или больше не существуют. И теперь я даже и не знаю, как относиться к этой газете, дорогой мой капитан».

Несколько дней после этого Михаил Петров ходил подаваленный, и его депрессия порой развивалась до степени меланхолии или даже буйного неистовства. Но через несколько дней душа его всегда прояснялась.

Он здоровался с друзьями, просил прощения за то, что досаждал им, и тут же принимался составлять новую газету. Ну, уж на этот раз она ему удастся! Берегись, доктор Мэрц! Таков был Михаил Петров, капитан русской армии.

Продолжение