Поскольку тревожная суета вокруг национальных воззрений Марины Ивановны существует, всё же выскажу своё независимое мнение о «Вольном проезде»: да, в очерке и в самом деле есть высказывания против разгулявшихся в огне большевистского переворота и гражданской войны евреев. Хорошо ли, плохо поступила Цветаева?

Цветаевский вольный проезд

Мина Полянская

Сегодня, 8-го октября — день рождения Марины Цветаевой.

«Главенствующее влияние — матери ( музыка, природа, стихи, Германия. Страсть к еврейству)»
М. Цветаева. Ответ на анкету

Вероника Лосская, известный исследователь творчества Цветаевой, профессор Сорбонны по прочтении «Брака моего тайного…» одобрила книгу, и в особенности моё внимание к Вишняку: «Особенно удачно в главной части книги об отношениях с Вишняком» (25 марта 2002 г).

Я нашла необходимым оказать должное уважение главному персонажу эпистолярного произведения Цветаевой «Флорентийские ночи» Абраму Григорьевичу Вишняку, уникальному издателю «Геликона», опубликовавшему в 1922-23 годах несколько книг Цветаевой. «Дополнениям» к теме «Цветаева и Вишняк» также предшествовали некоторые события. После появления книги «Брак мой тайный» в Нью-Йорке вышла книга Виктора Снитковского «Россия: взгляд с Востока и с Запада», а также его же газетная статья «Цветаева, антисемитизм, ксенофобия» (Еврейский мир, № 688), в которой почему-то именно мне предъявлено было обвинение в недостаточном внимании к «антисемитскому» очерку Цветаевой «Вольный проезд» (преднамеренно выбросила щекотливую тему из берлинского периода), написанному и опубликованному, якобы, в Берлине, и, кроме того, автор сожалеет о том, что Эренбург не оставил впечатлений о «Вольном проезде»: «К сожалению, Эренбург не оставил нам своих впечатлений от цветаевского «Вольного проезда», а М. Полянская, как, сказано выше, обошла этот вопрос». Автор подсказывает, где можно найти эти факты: «Мемуарный очерк «Вольный проезд» (см. собр. соч. в 7 тт., т. 4, с. 472) с антисемитскими вкрапываниями был впервые в СССР опубликован в алма-атинском журнале «Простор» в 1988 г. Эпопея этой скандальной публикации подробно описана в книге Юрия Герта «Эллины и иудеи» (Герт Юрий «Эллины и иудеи», Саратов, изд. «Еврейский Мир», 1996)».

Разъясняю, по возможности, почему Эренбург (а вслед за ним М. Полянская) «не оставили впечатлений» о «Вольном проезде». Эренбург, вероятнее всего, и не читал этого очерка, поскольку он написан был Цветаевой после Берлина, то есть не берлинским летом 1922 года, а в чешской деревне в 1923 году (Цветаева жила в Чехии до 1925 года, как правило, в деревнях, из-за отсутствия средств, а затем переехала в Париж) и напечатан в парижских «Современных записках». Но вполне вероятно, что прочитал и промолчал — и не оставил нам впечатлений, потому что не все говорят всё, что думают по самым разным соображениям (и правильно делают), и потому что впоследствии не захотел ничего двусмысленного о растоптанной Цветаевой писать, и, тем более, углубляться в тонкости и сложности национальных настроений поэта (при том, что Цветаева — всё же не Зинаида Гиппиус, которая откровенно признавалась, что находится на стороне погромщиков). Наоборот, в книге «Люди, годы, жизнь», в годы «хрущевской оттепели», Эренбург — первый — восстановил память о забытой Цветаевой, принёс о ней благую весть и, более того, поднял её, трагического поэта, на недосягаемую высоту. Такова была его задача, такую цель задал он своей совести — и исполнил задуманное.

М. Полянская, то есть я, «не оставила своих впечатлений» о «Вольном проезде», поскольку берлинской проблемы не было ( у меня книга о Цветаевой в Берлине) — была парижская, и упреки, обращённые ко мне, следует обратить к авторам огромных книг о жизни Марины Цветаевой, которые почти не упоминают этот очерк. Предлагаю мнение известного цветаеведа Анны Саакянц об очерке в книге «Марина Цветаева. Страницы жизни и творчества» (1986 год): «Из записей о поездке она сделала впоследствии очерк «Вольный проезд»: сценки, портреты, разговоры — на фоне разрухи, брожения, хаоса… Многое она восприняла исключительно «с собственной колокольни»; в её живых «тамбовских» записях есть любопытные страницы. Их отличают зоркость глаза и острый сарказм, давшие поэту возможность заметить и подвергнуть презрительному изничтожению увиденные приметы ожирения, буржуазности, самодовольного и жестокого торгашества — независимо от того, из кого «вылезали» эти омерзительные свойства»[1].

Под «любопытными страницами», «своей колокольне», «ожирением» и пр. Саакянц подразумевает (но не называет) те самые шокирующие «еврейские сцены», которые однажды и в самом деле «позволила» себе Цветаева — в «Вольном проезде». Признаюсь, я читала эти строки не без сочувствия к Анне Александровне, поскольку она оказалась в неловком положении, не хотела из деликатности (и политкорректности) поднимать «национальную тему». К тому, не следует забывать, что в 1986 году об антисемитизме не принято было говорить открыто.

Между тем, переговоры Цветаевой с редакцией «Современных записок» — чрезвычайно интересный эпизод для автора солидной монографии о Цветаевой: редакция и в самом деле была шокирована антиеврейскими выпадами в тексте. Тогда Цветаева предложила компромиссное решение, удовлетворившее редакцию: предварить очерк её прекрасным стихотворением «Евреи» (у Цветаевой, надо сказать, много прекрасных «еврейских» стихотворений, полных энергии и страсти). И, кроме того, Цветаевой свойственно трогательное отношение к Библии и к той её части, которую в русской традиции принято называть «ветхозаветной», глубокое почитание «Сарры-заповеди» — без инфантильных осуждений Закона, редкостное к нему чувство такта.

Нетрудно догадаться, почему у моего «обвинителя» Виктора Снитковского произошла ошибка в расчетах, и парижская публикация Цветаевой была воспринята им как берлинская. Дело в том, что одним из руководителей «Современных записок» оказался тоже Вишняк, однако же — Марк Вениаминович, дядя Абрама Григорьевича Вишняка. Марк Вениаминович Вишняк (псевдоним — Марков) — видный политический деятель, публицист, один из основателей «Современных записок», автор нескольких книг воспоминаний о русском зарубежье. В Нью-Йорке состоял редактором (1946 — 58) русского отдела «Таймс».

Интересно, что «берлинский» Абрам Григорьевич Вишняк, которого Цветаева считала проницательным — на уровне звериного чутья — временами Вы безошибочны — советовал ей ещё в Берлине написать на основе «записных книжек» книгу воспоминаний о пребывании в России в годы революции и гражданской войны. Вот Марина Ивановна и написала — не в Берлине, а в Чехии — не книгу, а очерк — «Вольный проезд», ставший, как я вижу, «притчей во языцех».

Осенью 2012 года в Берлин приезжала цветаевед (не стану имени называть), которая удивила меня тем, что пыталась защищать Цветаеву от антисемитизма страстными речами. Я ответила, что не могу принять участие в дискуссии, поскольку такой темы (и проблемы) для меня не существует. Более того, тема кажется мне и надуманной, и комичной. Людям свойственно придумывать темы, раскручивать их и даже пожинать со всего этого некие плоды. Однако, поскольку тревожная суета вокруг национальных воззрений Марины Ивановны существует (а на мне — обвинение, что прячусь от темы, которая является, якобы, именно моей — из-за очерка, написанного в Берлине, а на самом деле в Чехии), всё же выскажу своё независимое мнение о «Вольном проезде»: да, в очерке и в самом деле есть высказывания против разгулявшихся в огне большевистского переворота и гражданской войны евреев, причём, написан этот текст с блеском и большим чувством юмора. Хорошо ли, плохо поступила Цветаева? Разумеется, ей не следовала этого делать, несмотря на то, что именно ей встретились разнузданные люди именно этой национальности, а не встретился этой же национальности полковник Михаил Гиммельман, прадед моего сына по отцовской линии, поднявший против большевиков грандиозное восстание на псковщине — в районе Опочки (полковнику никто не пишет — и кто напишет?) и расстрелянный ими, и романтик писатель и поэт Владимир Жаботинский, уехавший из России, сражавшийся со сформированным им еврейским легионом на стороне Антанты в Первой мировой войне под неподвижным солнцем Палестины и, наконец, её собственный муж, Сергей Яковлевич Эфрон, еврей по отцу, сражавшийся в Добровольческой белой армии, участник знаменитого Ледяного похода (а спустя 20 лет, наоборот, сотрудник НКВД). С одной стороны цикл стихов «Лебединый стан»: Я не знаю, жив ли, нет ли //Тот, кто мне дороже сердца, // Тот, кто мне дороже Сына… а с — другой стороны — «Вольный проезд»: еврей со слитком золота на шее…. Всё так смешалось, и крови море пролилось, и распался семейный очаг, и столько горя в доме, который уже не дом, что, разумеется, не я — ей судья.

Что же касается Виктора Снитковского, обвинившего меня в приукрашивании (трусости?) Цветаевой, то его собственные опусы о лесбийстве, эротизме и антисемитизме Цветаевой я читала, и полагаю (мнения не навязываю), что при такой откровенной неприязни к личности поэта, каковая весьма заметна у Снитковского, не стоит этим поэтом так много заниматься и так натужно трудиться над ним. И в самом деле, ради какой такой справедливости и высшей правды нужны такого рода «фрейдистские» излияния?

___

[1] А. Саакянц. М., Цветаева, М., 1986.