Александр Левинтов: Октябрь 16-го

Loading

Страшна природа дичающая, брошенная нами. Возврата к «дикой природе» у неё нет, наше вмешательство делает это невозможным. Чернобыль, зона БАМ, Балхаш, Арал, города-призраки, брошенные терриконы, «мёртвая дорога» Салехард-Игарка, заполярные города Чукотки — неперевариваемые природой экскременты культуры.

Октябрь 16-го

Заметки

Александр Левинтов

Банные разговоры

В СССР было всего три места, где существовала свобода слова: бани, пивные и медвытрезвители.

В последние я ходил нечасто, можно сказать, редко, а, если честно, попал туда всего один раз. Была такая зверская манера: посылать на овощную базу сразу на две смены: к 8-ми утра приехал из Беляево на Коровинское шоссе (автобусом+ метро с пересадкой + 40 минут на троллейбусе, итого два часа, если повезёт), проработал без перерыва 12 часов — и домой, ещё 2 часа, если повезёт, итого 16 часов. Вот меня и взяли то ли на Павелецкой, то ли на Добрынинской, вконец уставшего и заснувшего, и продержали до часу ночи, пока метро окончательно не закроется — какие свободолюбивые речи я там слышал! Сколько гражданского пафоса и смелости! Лежал и наслаждался: настоящее гражданское общество, мля!

А в пивной — не громко, конечно, но можно ведь было послать родное и родную так далеко, что даже они не догадывались, куда. Если, конечно, стоячая пивная. Потому как в сидячей могло стать себе дороже: чекисты не брезговали и этими местами, не всё же в «Метрополе» и «Национале» сидеть, надо же и с пиплом пообщаться.

Вполне возможно, что ещё одним окном свободы была психушка, но — не знаю, к сожалению, не попадал.

В баню народ ходил, кто помыться, кто попариться, кто просто выпить, а я — за свободой слова, ну, и попариться, конечно, и помыться. Дома разве помоешься? — размаху нет, и спинку никто не потрет. Но главное — ради гласности ходил, как музыку слушал.

Потому, именно в бане все голые и равные — и стучать не на кого. Это — клуб якобинский какой-то. А если ненароком проявишь себя стукачком, то так могут бока намять, что и выйдешь ногами вперёд. Нет, брат, сюда стукачок и не сунется — уроют за милую душу, и никто не покажет, кто именно: каждый при своей наготе последней честности и при своих последних яйцах.

Всё теперь испошлилось и измельчало. И нет больше ни пивных с автоматами за 20 копеек меньше полкружки, вонючей сардинелой (куда эта сволочь исчезла, мать её?!) и неустойчивыми столиками на двоих-троих-шестерых-десятерых, ни медвытрезвителей, как таковых, так и сяковых. Только бани и остались.

И я хожу за свободой именно сюда.

С утра — одно старичьё, среди них я, на 73-ем году жизни, кажусь себе и им молодым. Крепенькие, упёртые, крутые, с висящими отпетыми концами — они никогда не матерятся, хотя именно это умеют делать, как уже никто. Но тут — ни-ни, это всё равно, что в храме пёрнуть.

Какие только темы здесь не возникают! И о том, какие цены на всё и какие зарплаты были до войны, после войны и далее по каждому году и десятилетию. И о доходах нынешних воров и жуликов (непременно во миллиардах долларов). И о транснациональных корпорациях, диктующих цены на огородную рассаду и штакетник. И интеллектуальные поединки и ристалища.

Основная тема, конечно, война. Рассуждается не так, как в Интернете: куда бежать? Что запасать? Где лучше: в городе или деревне? Нет, здесь говорят и обсуждают этого чёртова Путина, который живёт у себя в бункерах, в безопасной пустоте, и толкает страну в пропасть. так как все тут и всё уже пережили, то все за и против — здравые и трезвые, а оттого — горькие. Эти никуда не побегут и спасаться не будут.

Старики, известное дело, эгоисты и индивидуалисты. По мере приближения конца они самоуглубляются и замыкаются: «Хоть за грибами, хоть на рыбалку, хоть в баню — лишь бы не дома, где этот козёл — телевизор!» — общается со мной сосед по банной скамье в предбаннике. Я его понимаю. И уважаю. Он меня не понимает, но тоже уважает. Нам обоим есть, куда всё это послать, и адрес у нас один. Это и есть солидарность одиночеств.

Знаем друг друга, не знаем, а свобода слова, брат, полная и громогласная.

И пар сегодня, действительно, был отменный.

Пьянка в одиночестве

деликатною рукою
поднесу себе рюмашку,
хлопну горькую, не скрою,
и огурчик без промашки

ни шумихи, ни боданий —
сам с собой наедине,
серп висит, убогий, ранний,
как ракитник по весне

хорошо мечтать и плакать,
вспоминать, скорбеть, грустить,
быть бездомною собакой
и тихонько, горько выть

за окном ветра гуляют,
за окном — дела и быт,
я спокойно пропиваю
век, что богом мне отлит

Границы Европы

Европейские границы стремительно размываются и исчезают, не только государственные и административные, мне совсем неинтересные, но и все другие. И надо спешить их зафиксировать, пока они есть или помнятся.

Чайная и кофейная Европы

Когда-то всё было очень чётко: Великобритания, Скандинавия и Германия — это чай, всё остальное — кофе. Теперь, благодаря кофе-машинам в первую очередь, чайная Европа растворяется в кофе, но чай, прежде всего, конечно, травяные чаи, а также пакетированный чай интенсивно распространяется по всей Европе.

Пивная и винная Европа

Вся Северная Европа — откровенно пивная, вся южная — винная. Маргинальные районы, ни то, ни сё, например, Южная Моравия (Брно), Гессен (Франкфурт-на-Майне) это и плохое вино, и неважное пиво.

Пиво разгуливает по Франции, Испании и Италии, оно гораздо агрессивней вина.

Цветочная и бесцветная Европа

Западный берег Адриатического и Ионического морей (Италия) — в цветах на окнах и балконах, восточный — бесцветен. Чехия — цветочная Европа, Польша — бесцветная. Всё, что к северу и западу от Италии — цветы, вот только не знаю, как там в Исландии — не был.

Католическая, православная, протестантская и исламская Европы

Границы между ними всегда были воинственны и напряжённы, например, на Пиренейском полуострове и с Османской империей.

Самая конфессионально разношёрстная территория — Балканы: Турция, Албания, Косово, Босния — мусульманские страны, Сербия, Черногория, Македония, Греция, Болгария, Румыния — преимущественно православные, Кипр поделён между исламом и православием, Словения и Хорватия — католические.

Довольно пестро и ещё в одном европейском регионе: эстонцы и литовцы — протестанты, литовцы и поляки — католики, белорусы — православные и православные униаты, Даугавпилс и Рига (Латвия) — староверы-липованы. И не надо забывать, что долгое время в городах этого региона преобладали евреи.

Сейчас идёт стремительная исламизация Европы, особенно в северном направлении и это — одна из важнейших религиозных, этнических и культурных проблем Европы.

Воспоминание о Венеции

город, в котором нельзя молчать,
мир колышется, шепчется, мнится,
с губ и с сердца слетает печать,
и ты различаешь под плесенью лица

рука и горло нежатся граппой,
мусор плещется у самых ног,
и вдохновение тихою сапой
шепчет: «ты можешь, а, стало быть, смог»

дожди и туман, и сквозь них — иное,
не то, что видят гиды и камеры,
здесь пить в честь города что-нибудь, стоя,
не стоит, пожалуй… все кошки замерли

в позах львов и в величии вечности,
носы гондол устремляются в небо,
здесь всё на обмане, но в рамках честности,
и веришь в реальность иллюзии слепо

кофейная горечь взыскует прошлого,
на рыбном рынке свежайшая вонь,
семя мысли и образа бросово,
и память бросает меня в огонь

трутся грудками сизые голуби,
стена утопает в канале неброско,
тенью крадётся нездешний Холлувин,
и где-то недавно здесь сиживал Бродский

Пушкин и Достоевский
(эскиз)

Наша национальная особенность заключается в том, что мы кардинально меняемся каждые пятьдесят-сто лет, примерно. Как никто. Но при этом очень смутно помним себя прежних. Вот сейчас и ещё в ближайшие 20-30 лет мы будем постсоветскими люди, от миллионных митингов на Манежной площади до «крымнаш» — это всё один тип, очень напоминающий косяк сельдей, атакуемый стаей дельфинов или акул. А до того был советский тип, «новая общность людей-винтиков социалистического способа производства». И эти совки ничего не помнили о себе предыдущих, которые в свою очередь сменили людей пушкинской эпохи, эпохи до Николая I.

Люди Пушкина ушли и больше никогда не вернутся. Их отличала честь, романтика, наив, уверенность и убеждённость, напоённость поэзией и идеалами. По крайней мере, такими они запечатлены Пушкиным и всей нашей литературой этого периода. Они были не образованы, но просвещены.

А потом пришли люди Достоевского и прежде всего сам Достоевский, люди «Мёртвого Дома» -— подневольные каторжане, обитатели нар и камер, бесправные осуждённые на пожизненное, неистово тоскующие по свободе, но не знающие, что это такое и как этим пользоваться, азартные, обречённые и обременённые.

Благодаря отечественной литературе мы знаем ещё две мутации себя: люди 18 века, мучительно становящиеся европейцами, и люди 17 века, прожившие, но не пережившие Раскол. С них, благодаря протопопу Аввакуму и его «Житию…» мы и знаем себя, нет не себя, а первую свою мутацию. Что было до того — тишина…

Октябрь

пряная осень, ржавые листья
солнца улыбка — ирония лета,
взять бы сейчас и бездонно напиться
чтоб не услышать чьего-то ответа

ветер срывает листья и мысли,
дрожь пробирает щетину травы,
дожди подсобрали воды — и вышли
походом на город, надолго, увы

серое небо, серые страсти
сильно изношенный, мир поскучнел,
вроде, всё было — теперь лишь напасти
и бесконечность рутины и дел

вот, не везёт, вновь октябрь вернулся,
я и не думал дожить до него,
холод рябин ярко-красных коснулся,
вздох: как до лета ещё далеко

Семь чудес света

Они потому и чудеса, что появились случайно, ненарочно, но явствнна толкали нас от зверства к человечности.

Первым чудом стало то, что мы сегодня называем морепродуктами.

В ходе тогдашнего Global Warming, около 4 миллионов лет тому назад, племя приматов-предгоминидов вынуждено было из-за постоянных пожаров покинуть саванну и придвинуться к предгорьям со скудной для этих существ пищевой базой. Они вынуждены были перейти на новый рацион: собирать со дна озёр водоросли, ракушки, моллюсков, ракообразных — их руки ещё не были столь ловки, чтобы ловить рыбу, это пришло позже. Чтобы достать придонную пищу, приходилось нырять, что привело к двум капитальным для нас последствиям: прямохождению и членораздельной речи: горло стало располагаться в опасной близости от гортани, но именно это и позволило перейти на тонкие речевые возможности. Родина этого чуда — предположительно район озера Чад или горы Южной Африки.

Второе чудо связано с этим же регионом или с Кенией. Жизнь в предгорьях вынудило человека осваивать пещеры. Так появилась потребность в огне как источнике тепла и света. Скорей всего случайно, но однажды пища (неважно, что это было, мясо, рыба или растительная масса) попала в огонь. Жареная еда понравилась прежде всего тем, что она — горячая.

Греция, Израиль и Египет спорят, где появились три до сих пор главных продукта питания: оливковое масло, печёный хлеб и вино. Чтобы никого не обижать, в любом случае это — Средиземноморье, в любом случае именно это затормозило миграцию человека на север вслед за отступающим ледником человек, наконец, успокоился и осел, в любом случае это было открыто случайно.

Шестое чудо — засахаривание в меду. По мере роста мастерства человек смог добывать пищи больше, чем мог съесть зараз всем племенем. Появилась потребность в консервации, заготовке еды на случай межсезонной бескормицы и других сезонных, климатических ограничений, И такие консерванты нашлись, прежде всего мёд, а также то, что мы сегодня называем пряностями. Научившись таким образом консервировать, прежде всего мясо, человек стал этими же материалами сохранять трупы умерших, мумифицировать их, придавать им своеобразное бессмертие, а, следовательно, и божественные, магические свойства.

Это было изобретением материковых народов. Примерно в это же время прибрежные народы освоили принципиально другой способ хранения и консервации — маринад: смесь морской воды с прокисшим вином (уксусом) и пряностями.

Замораживание — невольная заслуга гипербореев, северных, приполярных народов. Это — восьмое, а, стало быть, не чудо света: оно долго оставалось доступным только северянам и глобального значения не имело.

На этом пищевая революция, считай, закончилась и началась деградация, ухищрения, извращения. В 16-ом веке изобрели плоские тарелки и вилки: 84 года в том веке были неурожайными. Крепкий алкоголь потребовал перехода от кубков к рюмкам — мы на глазах мельчаем. Очевидно, что бигмак — не последнее несчастье человечества, но об этом даже думать не хочется, поэтому я предлагаю выпить за семь выдающихся чудес света, которые присутствуют на нашем столе.

Золотистые дожди

золотистые дожди
под серебряные струны,
осень, ты меня не жди
на тангó из мыслей грустных

под деревьями Добра
места нет для зла и лиха,
я, грибов с утра набрав,
от стихов осенних стихну

и пролеском, в пустоте
птичьих песен улетевших,
вспоминаю я про тех:
юных, радостных и вешних

лгкий ветер забытья,
шелест листьев с поднебесья,
нет, не весь сказался я,
и не все пропеты песни

Global Understanding и дикая природа

В 2018 году, если, конечно, такое случится, хотя оно и маловероятно, ООН обещает целый год, а, может, даже целое десятилетие, Global Understanding, чему моё изношенное герменевтическое сердце не может не радоваться.

Не знаю, доживу ли до 2018 года, поэтому хотя бы для себя начинаю Global Understanding прямо сейчас.

Понимание как одна из базовых интеллехий человека связано не столько со знаниями и информацией, сколько с памятью, понятиями и смыслами, представляющими собой ядра понятий. Более того, только благодаря пониманию и в силу понимания мы можем порождать новые смыслы, обогащая понятия, давая им историческую перспективу разворачивания. Знания отчуждаемы от человека, понимание — не отдираемо, но может быть разделяемо между людьми. В этом — один из кардинальных смыслов гуманизации.

Среди американских географов бытует мнение, что так называемая дикая природа — царство свободы. При этом под дикой природой понимается природа, в которой не присутствует никакой человек — ни пришлый колонизатор и освоитель, ни коренной автохтон. IMHO, как наблюдатели мы присутствуем повсеместно и, следовательно, дикой природы просто не существует, с одной стороны, а с другой — именно так называемая дикая природа — царство необходимости и жесткой детерминации, в котором нет места для свободы. Свобода — внутреннее состояние человека, которое в наибольшей степени достигается в одиночестве, вдали от условностей, ограничений, обязанностей и отношений, скорее в карцере, нежели на многолюдном митинге.

Еще два шага:

— если допустить, что этимологически «дикий» восходит к богине справедливости Дике, то, пожалуй, коль скоро справедливость между людьми невозможна, то дикая природа действительно безлюдна;

— говоря «природа», что мы имеем в виду: аристотельянское σφύƞ (фюзис, физика), то, что не ухватывается человеческим мышлением и деятельностью, либо nature Фрэнсиса Бэкона, то, что является мастерской человека; от ответа на это вопрос и личного самоопределения в нём, все рассуждения шатки и неубедительны.

Дикая природа современному человеку не страшна, даже марсианская. Более того, она привлекательна и маняща, она рассматривается как некий потенциал, плацдарм предстоящих завоеваний.

Но страшна природа дичающая, брошенная нами. Возврата к «дикой природе» у неё нет, наше вмешательство делает это невозможным. Чернобыль, зона БАМ, Балхаш, Арал, города-призраки, брошенные терриконы, «мёртвая дорога» Салехард-Игарка, заполярные города Чукотки, космический мусор погибших спутников и ракет — падшие ангелы человеческой цивилизации, неперевариваемые природой экскременты культуры.

Дикая природа, по-видимому, фантом, придуманный политизированной гринпис-наукой. Дичающая природа — вот реально существующая действительность, взывающая к нашей совести и требующая наших исследовательских и проектных усилий.

Творчество и тайна

Смысл любого творчества, будь то, художественное, научное, техническое, мыслительное или даже творение Бога, заключается в его тайне, таинственности, таинстве.

Греческое arcanum (тайна) восходит к архаике, к архэ — к чему-то очень древнему, невыразимому, совершаемому молча, в тишине. Латинское mysterium (тайна) несет в себе идеи мастерства и ремесла, которые изначально были покрыты флёром необъяснимости, чудесности, обрядности, ритуальности, способности претворять.

Таинственен сам процесс творения: откуда что берётся? Как оно происходит? В какой последовательности? С чего начинается? «Из какого сора»?

Таинственен результат — он непредсказуем и совершенен, уже непоправим и неисправим, он — как zero, выпавшее из круговерти и суеты красных, чёрных, чётных, нечётных — всех с артиклем the, само же zero всё сотворённое живёт с неопределённым артиклем.

Но самое таинственное — творец, его цели, если они, конечно, есть, что очень сомнительно, его мотивы и побуждения, сама его личность, которая переходит на творение, авторизуется. Так Бог — не только Творец, но и весь сотворённый им мир, он претворил себя в этом прекрасном и удивительном творении. Глядя в распахнутое звёздное небо, с очевидностью понимаешь, что это и есть Бог, его изображение.

Творение как тайнопись необходимы нам, чтобы сделать этот мир, в котором мы живём, интересным и загадочным (enigma), подталкивающим нас самих к творчеству и чудесам претворения и сотворения. Просто сделанное, скопированное по лекалам, мультиплицированное, тиражированное нам неинтересно и скучно

Это очень удачная идея — бессмертность творения и творчества. Веками, тысячелетиями и до скончания века мы будем восхищаться, восторгаться, удивляться творениям и творцам ушедших эпох, Творцу и сотворённому им миру.

Секреты рассекречиваются, тайны, по крайней мере творческие тайны, остаются вечными. Как же это здорово!

Целина

В конце февраля 1954 года десятки тысяч молодых людей, с песнями и по сути только с песнями были отправлены поднимать целинные и залежные степи Заволжья, Урала, Казахстана, степного Алтая и Юга Западной Сибири.

Целей этой акции было несколько:

— надо было что-то делать с сельским хозяйством и продовольственной базой страны: либо в корне менять всю устаревшую технику и технологию земледелия, внедрять новые системы орошения, создавать агрохимию, либо на том же техническом уровне пойти экстенсивным путём за счёт освоения новых земель; избран был второй путь, так как все инженерные и интеллектуальные силы страны были брошены на ракетно-ядерный комплекс и военное противостояние США;

— из лагерей освобождались десятки и сотни тысяч рабочих рук, которые надо было занять работой, иначе эта хорошо организованная в условиях ГУЛАГа человеческая масса может представлять реальную угрозу государству

— надо было что-то делать с молодёжью малых и средних городов, в которых десятилетиями ничего не строилось, рабочих мест катастрофически не хватало, а барачный жилищный фонд сильно пообветшал;

— развитие средств массовой информации грозил проникновением в страну информационной атаки Запада: наиболее ненадёжную в этом плане гендерную страту, молодёжь, надо было увести вглубь страны, в места, недоступные для радио и телевидения тех времён;

— война показала, что концентрация жизни в комфортном треугольнике Балтика-Черное море-Среднее Поволжье (80-85% населения на 10-15% территории) уязвима, особенно в условиях появления средств массового поражения;

— надо было «осёдлывать» кочевое население востока страны: номады слабо управляемы, слишком свободны и тем ненадёжны;

— одна из целей — русификация/славянизация Казахстана; конечно, это хотелось бы распространить и на всю Среднюю Азию, но там население — осёдлое и достаточно культурное (во всяком случае, более культурное, чем русские крестьяне); эта цель была успешно достигнута — на целине закрепилось 6 млн. человек славянского происхождения; в результате, если в конце 19 в. казахи составляли 85% населения этого края, то в начале 60-х — менее 30%.

Это было по сути анти-проектом индустриализации 30-х годов, которую лишь отчасти можно было назвать индустриализацией, так как, помимо развития промышленности двойного назначения, программа Сталина предполагала:

— уничтожение крестьянства (параллельно с коллективизацией);

— пролетаризацию населения (работа «за харч и постой», барачное и коммунальное существование, жизнь без собственности или с минимально необходимой собственностью).

Как и во все другие прошедшие и предстоящие периоды существования российского и советского государства, проблемы государства, порождаемые им самим, решались за счет населения страны.

Весна в Южной Сибири и Казахстане в тот год оказалась затяжной: снеготаяние и ледоход начались только во второй половине апреля, а земля стала пригодна для пахоты в середине мая. Люди, с трудом десантированные в степи, порой на десятки и сотни километров от железных дорог и дорог вообще, жили в палатках, техника буквально подползала по бездорожью и непривычно бурной распутице, организация быта и питания — на катастрофически низком уровне. Полной отсутствие инфраструктуры и направление руководящей мысли на урожай, а не на людей — типичные явления советской организации. Более того, есть предположение, что руководству страны была даже выгодна гибель многих людей в безвестных степях: нет людей — нет проблем.

Стране целина также давалась с трудом: все силы и мощности сельскохозяйственного машиностроения были брошены на этот заказ, а традиционные хозяйства остались без пополнения парка машин и механизмов настолько, что через 4 года пришлось расформировать МТС и передать колхозам эти груды устаревшего и ремонтонепригодного железа.

Кстати, на целине практически не было колхозам — только совхозы: колхозники получали оплату труда натурой, а работники совхозов — ничем не обеспеченными рублями. Это стало одной из причин возникновения именно в эти годы экономики дефицита и тщательно скрываемой инфляции. Всего было организовано на целине 425 совхозов.

Первые урожаи дали обескураживающие результаты: урожайность зерна в Казахстане составляла 5.1-5.4 га. При норме высева 2.7 ц/га это означало по сути нулевой урожай, ведь высевалась отборное и высушенное зерно, а собиралось влажное, наполовину с половой. Кроме того, целинные зерновые практически не давали соломы (очень низкорослая пшеница), а это означало, что животноводство имело весьма ограниченные возможности для своего развития. Всего было поднято 41.8 млн. га, сейчас в Казахстане под зерновыми занято только 15.3 млн. га. Урожайность зерновых и по сей день позорно низкая — 11.2 ц/га (в России — 22, на Украине — 41, в Канаде — 42. В США — 74, в Голландии — 86, в Бельгии — 92, в ОАЭ — 729), на уровне Буркина-Фасо и Бурунди.

Устойчиво низкие урожаи на целине и явное ослабление сельского хозяйства в традиционных районах привели к тому, что, начиная с 1964 года СССР потерял хлебный суверенитет и начал импортировать зерно. Целина отнимала 20% вложений в сельское хозяйство СССР, а отдача была явно неадекватна. Импорт, включая реэкспорт, достиг в середине 80-х годов, накануне краха СССР, почти 60 млн. т при объеме товарного производства зерна в 75 млн. т.

Были и другие, весьма негативные последствия:

— начиная с целины, государство приступило к планомерному и постоянному выдавливанию молодого населения из «бесперспективных» городов и деревень европейской части страны куда-нибудь подальше, на великие стройки коммунизма в Сибирь и на Дальний Восток, на Севера, на БАМ и в «голубые города»: только через БАМ прошло примерно 4.5 млн. человек: прижились очень немногие, зато кладбища здесь такие, будто эти города-новоделы имеют вековую историю, при этом лежат здесь — от младенцев до 30-летних, а вовсе не старики;

— степные почвы Казахстана, Южного Урала и юга Западной Сибири имеют крайне тощий, в несколько сантиметров плодородный слой, под которым — пески. Лишенные травяного покрова, эти земли породили страшные чёрные и песчаные бури. Одну из таких я наблюдал в 1966 году на станции Ишим на Транссибе (Тюменская область): из-за налетевшей черной бури наш состав не смог тронуться с места, а вагоны, несмотря на задраенные окна и двери, были засыпаны чёрной пылью. Зрелище необычное и грозное;

— казахи, потеряв свои традиционные пастбища (овцы, кони, верблюды), вынужденно осели, теряя этнокультуру и привычный образ жизни.

Мы до сих пор не решаемся признать целину катастрофической ошибкой, авантюрой и говорим лишь о недостатках, недочётах, перегибах на местах и прочих непринципиальных мелочах.

И понятно, почему:

Россия — государство, существующее не для людей, а потребляющее и эксплуатирующее их. «При этом, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен» (Катон Старший, начало II века до н.э.).

Интродукция

«Итак, слушайте, что я вам расскажу о своём последнем путешествии, нет, я так не могу рассказывать, когда Витёк только и делает, что подливает себе, я пока говорю, он всё горючее один высосет, и ни мне, ни нам ничего не достанется, потому что и магазин уже скоро закроют, да и бежать туда не с чем, мы ведь последним скинулись, и будет нам после моего рассказа горько и обидно, и совсем не смешно, как тогда, когда я с электролампового завода хотел вынести полтора метра толстенного кабеля, я обмотал его вокруг себя как удава и стал похож на этих американок, которые и не белые, и не жёлтые, и не красные, а сами понимаете какие, только теперь так говорить, оказывается, нельзя, у них формы 90 х 60 х 90, но в дюймах, а корма задрана так, что кажется, когда они лежат, они сидят, а когда сидят, то стоят, вот и я такой был, взяли меня на проходной, потому что плащ на мне топорщился и задирался, он ведь, когда я его покупал, был рассчитан только на меня, а не на меня и полтора метра кабеля, самое обидное, что я никак не мог объяснить, зачем мне этот кабель, не мог же я сказать, что в бригаде на спор решил его вынести, а так-то — на фиг он мне сдался, ну, посмеялась вохра, а всё-таки отпустила, если б что-нибудь ценное выносил, как Лёха, кто Лёху помнит?, ну, он в Воркутю был этапирован на два года за в особо крупных размерах, неужели никто из вас не помнит?, ну, Лёха, такой рыжий, весёлый был, так и не вернулся из Воркути, убил там кого-то в драке и застрял, теперь, видать, надолго, говорят, там водку гонят из угля, 52 градуса, крепкая, но из-за угля на зубах скрипит и дерьмо, как те американские, ну, не белые, не жёлтые и не красные, а просто чёрное и очень тяжелое — унитазный фаянс вдребезги, если бы там такие унитазы были, а «Спартачок»-то вчера опять припух, не на выезде, дома, у себя в Тушине, наверняка за большие бабки легли, теперь у нас весь футбол договорной, даже в классе «Г», мы, помню, за какой-то агрохолдинг играли на первенство области, ни одного деревенского, одни мы, варяги городские, за игру хозяин выставлялся по 500 рублей на рыло плюс харч три раза в день, а противник — за проигрыш до тыщи, ну, не всем, конечно, только ключевым, плюс ящик водки на всю команду, в открытую, ох, и костоломы же там играют, бабки неплохие, но я ушёл, врачи сказали, хочешь — играй, но потом всю жизнь на костылях, либо сваливай, я, конечно, свалил, Витёк, ты совесть-то имей совсем, если я рассказываю, это не значит, что я глотать не могу, днями вот также мужики за гаражами подрались — кто-то разливал неправильно, так и похоронили обормота — а ты наливай по-честному, а не только себе, скорей бы уж с Сирией покончили, а там — на евреев, а за Израилем и Америка недалеко, хватит, побаловались, теперь нашего попробуй, ну, вот, так и не дали рассказать, как мы ездили в эту самую, забыл, мне уже на дежурство пора, сейчас Толик вернётся, он тоже там был, он вам и расскажет, если вы ему, гады, хотя бы на два пальца оставите…»

День рождения
(разговор с внуком Ваней)

Мне исполняется 72, Ване 6, мы часто ведём такие разговоры.

— Саша, я знаю, что ты — географ, это твоя профессия. А что значит «географ»? Расскажи мне.

— Во-первых, это не профессия. Это просто такой человек. Для меня вся Земля — это мой дом, я его знаю и люблю. Конечно, есть места, где я бываю часто, а есть — где редко или даже вообще не бываю. Ты, вот, в своём доме разве везде бываешь одинаково часто?

— Нет, я в наш чулан не люблю ходить, там страшно.

— А я в Африку не люблю ходить, но это всё равно моя Африка. Ты ведь у себя в Пухайме почти всегда живёшь?

— Ну, да.

— А в Мюнхене?

— Так ведь Пухайм — это Мюнхен.

— Правильно. А в Германии?

— Так ведь Мюнхен — в Германии.

— Видишь, ты почти всегда в Германии, но даже когда ты бываешь в России, в Австрии, в Греции, в Италии, в Швейцарии… — ты ведь был во всех этих странах?

— Ну, да, а ещё я был на Кипре, в Польше. Чехии, во Франции, в Люксембурге и Лихтенштейне, он такой маленький.

— Здорово! но ведь ты при этом всегда оставался в Европе. Это твой большой-большой дом, правильно?

— Ну, да, конечно. А если я поеду в Америку или Австралию? или Антарктиду?

— Ты всё равно будешь у себя дома, на Земле. Поверь, я ещё ни разу не улетал с Земли, но весь Космос для меня, как и для тебя — родной дом. Помнишь, мы смотрели с тобой фотографии телескопа «Хаббл»? правда, это очень красиво?

— Правда. И это тоже мой дом?

— Да, и твой, и мой, это наш дом, наш мир. А ещё есть другой мир, более удивительный и прекрасный, чем Космос. Там живёт Бог. Но и мы с тобой живём там.

— А где он, Саша7

— А там же, где и знакомый тебе Космос, где есть Земля и есть Германия, Пухайм и полдома, в котором вы живёте. Он такой же большой и такой же твой, как и Космос из телескопа «Хаббл». И мы никогда не покидаем его. Ты знаешь, я, наверно, скоро умру и уйду, и буду только там, нет, я буду, конечно, и здесь, и никогда-никогда не расстанусь с тобой. И когда-нибудь ты придёшь ко мне в гости. И мы, как сейчас, будем лежать и разговаривать обо всём на свете, на этом и на другом свете.

— Когда я вырасту, я тоже стану географом.

— Ты уже вырос, и ты уже стал географом тоже.

— Когда-то, очень давно, может быть, когда мне было года три — я тогда очень болел всякими смертельными болезнями, самая терпимая из которых — цинга, это когда у тебя все зубы шатаются и почти всегда во рту кровь — передо мной стал выбор, то есть я сам сделал выбор, это не было игрой врачей с моей жизнью. А выбор был такой: здоровье или творчество. Неосмотрительно я выбрал второе, с чем и живу до сих пор, и безмерно рад своему неправильному выбору.

— Саша, а ты зачем плачешь?

— Я увидел твой жизненный путь, как будто ты уже прошёл его весь, как и я. Я желаю тебе трудного пути, который не зависит от твоего благосостояния, воспитания и тому подобного — поэтому я плачу, желая тебе трудного пути. Ничего важного и значимого для людей нельзя сделать на лёгком пути, только на трудном. Извини, сейчас я перестану…

Он лежал тихо и, как мне показалось, рассматривал свой путь, впервые.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Александр Левинтов: Октябрь 16-го

  1. «…одной из причин возникновения именно в эти годы экономики дефицита и тщательно скрываемой инфляции…»
    ————
    Первый известный мне звонок был в феврале 1926 г. Статья В.В. Новожилова (Ленинград) в «Финансовом вестнике» о Товарных недостатках. В орг. плане уже в январе 1926 г был уволен (расстрелян после) Наркомфин Сокольников — борец за твёрдый рубль и бездефицитность Бюджета. Осенью 1927 г. были трудности с хлебозаготовками, т.к. крестьяне не хотели продавать гос-ву хлеб по старым ценам — полностью эта драма развернулась при попытке закупать по старым ценам товарный хлеб урожая 1928 г. Были применены «Урало-Сибирские» методы хлебозаготовок, после чего городское население было посажено на карточную систему снабжения до 1935 года.
    Термин «Товарный голод», как не требующий объяснения, применил Предсовнаркома СССР Рыков в речи на ХУ11 съезде Партии осенью 1927. Поразительно, судя по стенограмме Съезда, никто не сказал ему «Ты — глава Правительства, ты отвечаешь за хозяйство, и сам же жалуешься на Товарный голод?»
    Об официальном умении маскировать неприятные экономич. явления и и карточную систему Е.М. Беркович обещает опубликовать специальную статью

    lbsheynin@mail.ru

    1. Возможно Сокольников был убит со-камерником, подобно Радеку. Был такой особый способ расправы.

  2. Интересно!
    Но есть, по-моему, одна ошибка. Во всех пивных, рюмочных, автопоилках и т.п. заведениях постоянно работала агентура милиции.Туда несли на продажу краденое и там шла пьяная болтовня «по секрету всему свету».

Добавить комментарий для Soplemennik Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.