Игорь Юдович: Политический детектив, или Один год из жизни сенатора Гарри Трумэна. Окончание

Loading

События, определившие судьбу сенатора Гарри Трумэна, произошли более 70 лет назад. Этот воистину исторический выбор был результатом политической драмы, замешанной на амбициях и характерах участвовавших в ней людей, неопределенностях политического момента, в том числе на ошибочной оценке силы Республиканской партии.

Политический детектив, или
Один год из жизни сенатора Гарри Трумэна

Игорь Юдович

Окончание. Начало

15 июля, за четыре дня до начала работы съезда, Трумэн появился в Чикаго. Трумэн, как и практически все остальные делегаты, не знал, что в этот же день в Чикаго приехал еще один важный человек — сам Президент Рузвельт. Специальный поезд со специальным бронированным вагоном, который вёз ФДР из Нью-Йорка в Сан-Диего, откуда он должен был лететь на Гавайи для встречи генералом МакАртуром, сделал «незапланированную» остановку в Чикаго. Из поезда никому не было разрешено выйти, а в вагон ФДР был приглашен один единственный человек для конфиденциального получасового разговора.

Этим человеком был Ханнеган. Мало что известно о результатах разговора за исключением двух фактов, которые стали в свое время большой новостью на съезде и среди людей, тесно вовлеченных в его результаты.

Во-первых, на ком бы ни остановилось руководство Демпартии в качестве кандидата на вице-президента, он, по требованию ФДР, «должен пройти проверку и получить утверждение у Сидни».

Во-вторых, Ханнеган на этот раз получил от Президента официальное письмо на официальном президентском бланке, датированное 19 июля, четырьмя днями позднее:

«Дорогой Боб, ты писал мне о Гарри Трумэне и Билле Дугласе. Я должен, само собой, быть очень рад идти на выборы с любым из них и думаю, что любой из них добавит реальную силу нашей компании». Письмо было подписано: «Искренне твой, Франклин Рузвельт».

По первому и по второму «факту» необходимы некоторые разъяснения.

Кто такой был Сидни? Сидни Хиллман, литовский еврей, внук знаменитого раввина, к 13 годам знавший наизусть практически весь Талмуд, почти закончивший престижную ешиву, активный бундовец, меньшевик (мартовец) в СДРП, эмигрировавший в Америку (через Англию) в 1907 после еврейских погромов в России, организатор и вдохновитель профсоюзного движения среди еврейских рабочих «легкой промышленности» Нью-Йорка, последовательно руководитель крупнейших американских профсоюзов, руководитель всего рабочего движения страны, Председатель американской Рабочей партии (с немалым числом членов), представитель рабочего класса в многочисленных советах и комитетах при Администрации Рузвельта, очень важный поставщик голосов и денег для Демократической партии, активнейший помощник ФДР во всех его политических и выборных программах. О его роли в выборе Трумэна мы скажем в свое время.

По поводу письма ФДР существует множество слухов и различные мнения “свидетелей”, но ничего неизвестно наверняка. Непонятно, кто и когда написал письмо — ФДР в своем вагоне или Ханнеган уже пришел с готовым. Не очень понятна дата — на четыре дня позже остановки в Чикаго. Но еще больше запутана история с порядком имен: чье имя — Трумэна или Дугласа — стояло первым в оригинале письма? Поскольку известно, что по какой-то причине письмо срочно перепечатала секретарь ФДР уже в вагоне, то самым логичным ответом мог быть “неправильный” порядок имен. Из нескольких человек, которые могли знать подробности, некоторые утверждают, что в оригинале первым было имя Дугласа, другие — категорически с этим не согласны.

Если до этого момента еще просматривалась какая-то логика в поведении “комитета” и Ханнегана как одного из его лидеров, то дальше начались настоящие чудеса. До сих пор не понятно, играл ли Ханнеган по собственным нотам или исполнял партию, написанную Рузвельтом. Во всяком случае многое в его исполнении выглядит импровизацией, основанной, конечно, на изумительном политическом чутье ситуации.

Итак, сначала, еще до встречи ФДР и Ханнегана, Эд Келли позвонил Бирнсу в Вашингтон и сказал, что руководство партии уже не считает, что Бирнс отрицательно повлияет на голоса негров и что именно это Ханнеган доведет до сведения Президента во время чикагского визита. Затем, уже после визита, сам Ханнеган позвонил Бирнсу и сказал, что “вопрос вице-президентства решен в пользу Бирнса… Президент дал нам зеленый свет и он хочет, чтобы вы немедленно прибыли в Чикаго”.

Бирнс немедленно выехал в Чикаго и в поезде сказал одному из своих друзей, что “выдвинут наверняка его”, что сам Рузвельт передал решение об этом руководству партии и что “Трумэн выступит с речью и выдвинет мою кандидатуру на пост вице-президента”.

Бирнс приехал в Чикаго утром 16 июля. На вокзале его ждал официальный лимузин мэра Чикаго, который и отвез Бирнса на квартиру мэра, где его ждали Эд Келли и Ханнеган. Ханнеган, не откладывая главное на потом, сразу же передал гостю слова Рузвельта: «Ты знаешь, Джимм был моим первым выбором с первого дня. Вперед, и выдвинь его». После этого Келли позвонил Баркли и сказал, что вопрос решен в пользу Бирнса. В оставшееся до обеда время Ханнеган и Бирнс обсуждали стратегию проведения съезда и даже согласовали совместный предвыборный плакат «Рузвельт и Бирнс».

О письме ФДР в этот день так никто и не узнал; Ханнеган после утверждал, что он не знал, как «партия» отнесется к имени Дугласа в письме. Совершенно определенно, что о письме не знал Трумэн, который весь день с перерывами на гостей писал речь о выдвиженииБирнса. По «иронии судьбы» Бирнс поселился в той же гостинице, что и Трумэн.

Несколько слов о гостях Трумэна в этот и последующие дни. Их было много, и все оставили свидетельства. Среди них были два известных журналиста — старые знакомые по Миссури, жена, дочь, родной брат Вивиан и тройка-пятерка близких друзей, которых Трумэн вызвал из Канзас-Сити и Индепенденса, родного города Трумэна. По воспоминаниям лиц, посетивших Трумэна в эти дни, все понимали, что дни Рузвельта сочтены и что на съезде фактически речь будет идти о выборе будущего президента. Но именно это и было главным отрицательным аргументом для Трумэна. «Те, кто занимал место умершего Президента, были осмеяны на их новом месте, их сердца были разбиты, они потеряли весь свой прежде заработанный престиж. Я не хочу, чтобы это случилось со мной».

Говорил ли Трумэн то, что думал? Мы никогда не узнаем наверняка, но, по мнению его жены, дочери, брата и десятка близких друзей он действительно НЕ хотел стать вице-президентом, но, по крайней мере, по мнению 3-х -4-х действительно близких к нему людей из этого списка, его внутреннее решение было связано не с тем, что он не хотел быть вице-президентом вообще, а что конкретно он не хотел им стать у Франклина Рузвельта.

Но вернемся к нашему календарю. 17 июля произошло событие, подобное взрыву бомбы на многолюдной площади. Председатель съезда сенатор Джексон объявил о письме ФДР, в котором он поддерживал кандидатуру Уоллеса! Копия письма, написанная Президентом еще в пятницу, 14 июля — в тот самый день, когда он по телефону убедил Бирнса в своей поддержке, мгновенно разлетелась по американским газетам:

«…он мне всегда нравился, я уважаю его и он мой близкий друг. По этим причинам я персонально голосовал бы за него (Уоллеса), если бы я был делегатом съезда… Но я не хочу, чтобы мое письмо выглядело так, будто я диктую съезду выбор».

Все же надо отдать должное политическому чутью американских журналистов и политиков — письмо сразу же было понято как «поцелуй смерти» для Уоллеса, «самое холодное и грубое отношение к кому-либо за всю его (Рузвельта) политическую карьеру». Большинству стало ясно, кто в максимальном выигрыше после опубликования письма — без сомнений это был Бирнс. Но было еще и меньшинство, и среди меньшинства были Сидни Хиллман и некоторые влиятельные сенаторы, которые видели в единственном на то время известном письме Рузвельта конкректную поддержку конкретного и очень популярного кандидата.

Ханнеган оказался в щекотливой ситуации и, возможно, в легкой панике, ибо сразу же стал распространять информацию о наличии еще одного письма Президента, где поддерживается кандидатура Трумэна, но содержание которого он пока не волен раскрыть. Ему вторил Эд Келли, пообещав совершенно ошалевшим журналистам, что письмо будет оглашено «завтра».

Тем временем было создано два штаба вовлеченных в процесс лидеров Демократической партии: один официальный — в сдвоенном гостиничном номере Ханнегана, второй — в секретном для журналистов частном доме в Чикаго. В первом из них вечером 17 июля, по мнению журналистов, находился Ханнеган, и существовало мнение, что он единственный человек, который мог в любое время позвонить Рузвельту; во втором — действительно находились Ханнеган и Келли — они давали ужин в честь Бирнса. Когда после ужина все собирались уходить, Ханнеган как бы между делом сказал Бирнсу о существовании требования Рузвельта «утвердить кандидатуру у Сидни», но Бирнс отнесся к этому как к пустой формальности. Так закончился день 17 июля. До съезда оставался ровно один день.

Пожалуй, во многом этот день, вторник 18 июля, был решающим.

Рано утром Сидни Хиллман пригласил Трумэна на завтрак. Хиллман, член Социалистической партии, лидер рабочего движения, еврей, говорящий с акцентом, выглядел в глазах Трумэна опасным радикалом. В дополнение ко всему между ними с недавних пор были плохие личные отношения: резкая критика одной из важных квази-государственных организаций «Комитетом Трумэна» в Сенате привела к отставке Хиллмана с поста руководителя этой организации. Трумэн, скорее всего, знал и об отношении к Хиллману Ханнегана, который считал Хиллмана «любителем» в высокой политике и не очень ему доверял, несмотря на очевидную важность и близость последнего к Президенту. Очевидно, что по всем этим причинам Трумэн не ожидал какой-либо поддержки со стороны Хиллмана. Но поддержка Бирнса — это другое дело. К удивлению Трумэна, в ответ на прямой вопрос Хиллман отказался поддержать Бирнса. Хиллман заявил, что он поддерживает Уоллеса, и если кандидатура Уоллеса по какой-то причине не пройдет, то запасным вариантом для него будет Дуглас или Трумэн. Трумэн сказал, что он собирается выдвинуть Бирнса, на что Хиллман сказал, что это будет большой ошибкой. На этом завтрак закончился.

Трумэн посчитал своим долгом немедленно сообщить о разговоре Бирнсу. Но Бирнс не посчитал разговор заслуживающим внимания и в свою очередь сказал Трумэну, что по достоверным источникам имеет на своей стороне уже больше 400 голосов из 589, необходимых для победы.

Читатель уже забыл имя Флинна, а зря. Он сыграет в этом детективе главную роль. Флинн прилетел в Чикаго 18 июля около 10 утра. Встречавший его Ханнеган первым делом сообщил ему, что «вопрос решен, это — Бирнс». Флинн ответил, что «вопрос» не может быть решен без него и потребовал срочно собрать «комитет».

«Комитет» в полном составе немедленно собрался в секретном штабе. Один человек был включен дополнительно — Хиллман. Бирнса на заседание не пригласили. Флинн был вне себя. «Мы договорились с Президентом на только одного человека — Трумэна». Флинн «аргументировал, пугал, убеждал, матерился». Каждый имел свое мнение и возражал другим. Хиллман объявил Бирнса «не имеющим шансы на победу на выборах», по его мнению кандидатура Бирнса означала потерю голосов 200 тысяч негров только в Нью-Йорке. С Бирнсом, по мнению Хиллмана и Флинна, Президент проиграет выборы в ноябре. Наконец, после всех споров члены «комитета» — Ханнеган как Генеральный Секретарь партии, Поли, Уолкер, Аллен как решающие члены партийного ЦК, Хиллман как представитель рабочего класса и профсоюзов, Келли как представитель городских «боссов» — пришли к соглашению.

Флинн немедленно позвонил Рузвельту в Сан-Диего, объяснил ситуацию, после чего стал по очереди передавать телефонную трубку всем присутствующим для того, чтобы они привели свои доводы. В конце концов на другой стороне телефонной линии прозвучало — на этот раз окончательно — только одно имя: Трумэн.

Дальнейшие события и их последовательность в этот день окутаны туманом. Всё сказанное ниже — наиболее правдоподобные версии.

Бирнс и Трумэн по отдельности были информированы о решении ФДР. Трумэну новость сообщил Ханнеган. Он нашел Трумэна в номере гостиницы и сразу же показал ему «письмо» Президента. По воспоминаниям Трумэна, это был странный листок бумаги — не использованный конверт, который видели члены «комитета»! — на котором было написано: «Боб, пусть будет Трумэн. ФДР». «Я до сих пор не уверен, что это было написано рукой Рузвельта и не уверен, что мою кандидатуру Рузвельт действительно предпочитал», — писал Трумэн через много лет.

Примерно через час Трумэн поднялся на лифте на несколько этажей и один на один встретился с Бирнсом в гостиничном номере Бирнса. Трумэн попросил освободить его от обещания поддержать кандидатуру Бирнса на пост вице-президента. Бирнс сказал, что в открывшихся новых обстоятельствах он полностью понимает Трумэна, но он еще не принял окончательного решения и попытается немедленно связаться с Президентом. В присутствии Трумэна он попытался дозвониться до Рузвельта, но получил ответ, что «Президент не находится рядом с телефоном».

К вечеру 18 июля эта новость стала достоянием всех в Чикаго, а наутро — всей страны. Бирнс еще вечером 18-го в официальном заявлении для прессы объявил о прекращении своей предвыборной компании, назвав в качестве причины «различие между решениями его и Президента». Тем же вечером он уехал из Чикаго. Провожающему его Баркли он сказал, что «Президент его предал» и добавил, имея в виду завтрашнюю речь Баркли, в которой он должен был выдвинуть Рузвельта на новый срок: «На твоем месте я бы не сказал о нём что-либо комплиментарное ». Сам Баркли был расстроен не меньше Бирнса: он даже сказал одному из журналистов, что ФДР использует его в своей игре и что он собирается порвать к чертям подготовленную речь на съезде и покончить «со всем этим делом».

Но самая странная ситуация «во всем этом деле» была у Трумэна. Все происшедшее было абсолютно вне его контроля, его будущее решили за него. На чаше весов было его достоинство, отношения в семье (Бесс была категорически против, а Трумэн обычно соглашался с женой) и отношения с друзьями. Мгновенно журналисты и его политические противники «вспомнили» Пендергаста и его, Трумэна, прежнюю «политическую» дружбу с коррумпированным боссом. Своему старому другу Чарльзу Россу, который находился в дни съезда в Чикаго как редактор главной газеты Сент-Луиса, он сказал: «Пожалей меня, я попал в мясорубку».

— 5 —
19–21 июля

Национальный съезд Демократической партии открылся в полдень 19 июля, но всё утро продолжалась политическая лихорадка среди делегатов и особенно в прессе. Журналисты, высказав вслух недоверие Ханнегану, заставили последнего показать письмо Рузвельта. Но письмо совершенно не успокоило возбуждения прессы. Почему Ханнеган накануне не упомянул второго имени в письме — Дугласа? И, кстати, где Дуглас? Недоумение ещё усилилось, когда стало известно, что Дуглас в эти дни совершенно спокойно занят восхождением на горный пик в Орегоне… и понятия не имеет о своем предполагаемом возвышении на политический Олимп. Его вообще просто забыли проинформировать о письме ФДР! И ещё один вопрос, который волновал всех: почему Ханнеган сообщил о письме накануне, 18 июля, если письмо подписано 19 июлем? В общем и целом, вопросов было больше, чем ответов.

А тем временем в Чикаго появился совершенно спокойный и уверенный в своей победе Генри Уоллес. На утренней прессконференции в забитом до отказа зале гостиницы он сообщил, что будет бороться за победу и что «на сегодня» у него есть 400 гарантированных голосов делегатов. (В это же самое время в Чикаго проходила секретная встреча лидеров рабочих и профсоюзных движений, на которой единогласно была поддержана кандидатура Уоллеса).

Первый день съезда был посвящен организационным вопросам самого съезда, пустым политическим речевкам, рассмотрению протестов по поводу недостаточно уважительного рассаживания делегаций некоторых штатов и прочим мало кого интересующим вещам. Реальная политика делалась в номерах гостиниц.

Где-то сразу после полудня Трумэна срочно вызвали в официальную штаб-квартиру «антиуоллеского комитета», номер Ханнегана. Там он застал всё ту же компанию в полном составе плюс Фрэнка Хага, политического босса Нью-Джерси. Комитет потребовал от Трумэна «окончательного» согласия. Трумэн колебался. Тогда Ханнеган срочно позвонил Президенту в Сан-Диего.

Трумэн сидел на одной кровати, напротив на другой сидел с телефонной трубкой Ханнеган. Трумэн после писал: «Было известно, что ФДР говорит по телефону очень громко, обычно люди на другом конце линии отодвигали трубку от уха, чтобы не оглохнуть. Я отчетливо слышал весь разговор.

«Боб, — загремел Рузвельт в Сан-Диего, — ты уже заставил этого умника выполнить наше решение?» — «Нет, — ответил Ханнеган, — он самый упрямый и упёртый мул из Миссури, с которым я когда-либо имел дело». — «Понял. Тогда скажи сенатору, что если он хочет развалить Демократическую партию в середине войны, то это полностью в его силах». И Президент бросил трубку».

Позже Трумэн писал, что «его размазали по полу», что он «был ошеломлён случившимся», а по воспоминаниям присутствующих его единственной реакцией было классическое «Oh, shit!» Хотя в своих собственных воспоминаниях Трумэн пишет, что он сказал: «В этой ситуации я должен сказать «да». Но, черт его побери, почему он мне сам не сказал всё это с самого начала?»

Вечером Уоллес неожиданно появился на съезде, чем вызвал бурный восторг среди делегатов. Дочь Трумэна Маргарет записала в этот вечер в своем дневнике: «Делегация Миссури решила выдвинуть отца, но вице-президент Уоллес настолько популярен, что отец вряд ли сможет выиграть. Хотя известно, что Юг настроен против Уоллеса».

20 июля стал днем историческим, днем самого легендарного хаоса на съезде, любом — и республиканском и демократическом за всю американскую историю. Хаос был создан как Богом, так и человеком. От Бога была нечеловеческая жара и влажность, которую и на улице было трудно вынести, а в забитом выше всякого предела пространстве чикагского стадиона — подавно. От человека, скорее всего — от Эдварда Келли, был нелегальный выпуск лишних 15 тысяч пригласительных гостевых билетов и их распространение среди в основном людей «правильного» уклона, то есть, поддерживающих Уоллеса, то есть, назначенных на роль «гостей» лидерами профсоюзов. Почему номинально поддерживающий Трумэна Келли тайно поддерживал Уоллеса? Тому, конечно, была простая политическая причина. Дело в том, что Бирнсом, Уоллесом, Трумэном и Дугласом далеко не ограничивался список кандидатов на пост вице-президента. Было еще некоторое количество так называемых «своих сыновей» — кандидатов от определенных штатов, поддерживаемых только делегатами «своего» штата или небольшой группой штатов. Так делегация штата Иллинойс, где расположен Чикаго, поддерживала «своего сына», иллинойского сенатора Скотта Лукаса, и Келли вёл свою собственную игру, надеясь, что прямое столкновение лбами Уоллеса и Трумэна не даст любому из них нужного количества голосов и в этой ситуации делегаты проголосуют за альтернативного Лукаса.

Итак, утром 20-го, забывший все обиды Баркли, официально выдвинул на пост Президента США Франклина Делано Рузвельта. После него с триумфально успешной речью в поддержку Рузвельта выступил Уоллес. Вице-президент декларировал неуклонное следование либеральным принципам на следующие четыре года, особо подчеркнув, что «в политическом, академическом и экономическом смысле не должно быть рас второго сорта…. Будущее должно принести равные зарплаты за одинаковый труд вне зависимости от расы и пола». Делегаты и гости, страдающие от жары и необходимости изображать непрерывный востор, что является обязательной традицией национальных съездов, были уже достаточно наэлектризованы. После короткого перерыва последовали многочисленные речи в поддержку Рузвельта, и страсти достигли предела. Стадион вмещал не более 40 тысяч, но еще с утра он был переполнен людьми, получившими поддельные пригласительные билеты. Около 5 тысяч человек толпились на улице и коридорах стадиона, пытаясь прорваться. «Гости», места которых были на галерке, давным давно просочились в центр зала на территорию, отведенную только делегатам с правом голоса. Толпу охватила идея, конечно, вброшенная профсоюзными лидерами, не дожидаясь следующего дня, когда по плану должны были выдвинуть кандидатуру на пост вице-президента, выдвинуть Уоллеса сегодня, чтобы показать, что глас народа весит больше, чем закулисные игры политических боссов.

В этой ситуации Ханнеган с его потрясающей политической интуицией решил, что «до завтра можно и не дожить», и в своем номере в гостинице (она была рядом со стадионом) объявил Трумэну, что всё может решиться сегодня. Беннетт Кларк, старший сенатор от Миссури, должен был выступить с речью о выдвижении Трумэна, но никто не знал, где он. Трумэн отправился искать Кларка, а Ханнеган немедленно пошел на заседание Конвенции. В это время зал слушал речь Президента Рузвельта, давшего согласие на выдвижение своей кандидатуры в президенты, и объяснявшего политические задачи партии на следующие четыре года. Конечно, это была радиотрансляция речи, произнесенной из вагона поезда в Сан-Диего. Но реакция зала была совершенно фантастической. Во время выступления стояла мертвая тишина и все глаза были устремлены на темную и пустую сцену-подиум, как будто именно оттуда говорил Рузвельт.

Как только прозвучало последнее слово Рузвельта, зал взорвался аплодисментами, криками, свистом и прочими символами высочайшего одобрения. Но сквозь весь этот шум много-многотысячной аудитории все громче стало раздаваться и выделяться скандирование «Мы хотим Уоллеса!» Оркестр внезапно заиграл неофициальный гимн Уоллеса «Айова, Айова — страна, где кукуруза растет..» — и значительная часть зала подхватила песню. Эд Поли в ярости пытался заставить оркестр сменить мелодию, а потом пытался вырвать провода из динамиков, но не смог сделать ни того, ни другого. Ханнеган именно в это время как раз добрался до подиума и начал спорить с Келли по поводу решения делегации Иллинойса. В ту же минуту на подиуме появился сенатор Сэм Джексон — председатель съезда.

Эта минута решила всё, включая, вполне возможно, и судьбу государства Израиль.

Потому что одновременно, но с задержкой на эту самую минуту на подиум стала прорываться организационная группа по выдвижению Уоллеса во главе с лидером делегации от Флориды Клаудье Пеппером. Сначала он пытался начать свою речь еще со своего места в зале, но ему быстро отключили микрофон, после чего он побежал разбрасывая стулья к подиуму, понимая, что это последний шанс произнести речь в поддержку Уоллеса.

В эту минуту одновременно происходили следующие события:

  • Ханнеган побежал открывать наружные двери, чтобы впустить в зал как можно больше людей;
  • Келли стал кричать в микрофон о нарушении противопожарных правил из-за превышения разрешенного количества людей в зале и требовал немедленно прекратить заседание;
  • Пеппер под напряженным вниманием зала, людей на подиуме и сотен журналистов (все понимали зачем он бежит к подиуму!) пытался прорваться сквозь толпу людей и кордоны возле подиума.

Вот как вспоминал происходящее в эту минуту Пеппер:

«Я добежал до небольшой двери в ограждении возле подиума. К моему счастью, её охранял человек, которого я знал и который был сторонником Уоллеса. Он открыл дверь и впустил меня вовнутрь. Я уже добежал до первой ступеньки, ведущей на сам подиум, когда председатель Джексон, который все время не сводил с меня глаз, схватил микрофон и закричал: «Внесено предложение закрыть заседание. Все в зале поддерживают предложение? Все поддерживают, заседание закрыто!» Я в это время как раз был на последней ступеньке. В зале начался крик — «Нет, нет!».

Дело было сделано. Позже было много обвинений в сговоре, позже эти обвинения нашли подтверждение, когда Джексон признался о договоренности накануне с Ханнеганом не допустить выдвижение Уоллеса, позже известное официальное объяснение Джексона о том, что причиной закрытия заседания было нарушение противопожарных правил, стало известной политической шуткой. Все это было позже, а пока официальный день съезда 20 июля закончился тем, что выдвижение кандидата на пост вице-президента Соединенных Штатов Америки было перенесено, как и планировалось, на следующий, последний день съезда.

Трумэн не был свидетелем событий на съезде. Весь вечер он искал Кларка и нашел его только около полуночи в чужом номере и вдрызг пьяного. Трумэн позвонил Ханнегану: «Я нашел твоего человека. Он неподъемный, и я не уверен, что смогу до завтра привести его в чувство. Я надеюсь, что не смогу».

21 июля, в пятницу съезд закрывался. Его последний день длился 9 часов и только немногим уступал предыдущему напряжением и раздорами среди делегатов. Кларка удалось привести в относительный порядок, но его речь была очень тусклой, короткой и выдвижение Трумэна не было встречено делегатами с каким-либо энтузиазмом. Выступивший вслед за Кларком делегат вообще произнес очень странную речь, сказав, что он лично не знает сенатора и не очень знаком с его достижениями, но думает, что сенатор Трумэн будет достойным лидером потому, что он демократ и хороший американец.

В свою очередь, два человека, — одним из них был Пеппер — выдвинувших кандидатуру Уоллеса, произнесли замечательные речи и имели громкую поддержку среди делегатов. «Мы не должны отрекаться от человека, который больше, чем любой другой, символизирует демократические принципы Франклина Рузвельта, — сказал Пеппер. Казалось, кандидатура Уоллеса уверенно победит, но… «Но» заключалось в бешенной, безостановочной работе Ханнегана, Флинна, Келли и других функционеров Демократической партии среди делегаций от различных штатов, особенно — среди их лидеров. Никто из них не спал в ночь с 20 на 21 июля. Любым путем на лидеров делегаций оказывалось давление, раздавались обещания — можно только догадываться сколько должностей в новой Администрации было обещано, и ещё раз разъяснялся смысл выбора Трумэна. Фрэнк Уолкер за эту ночь лично поговорил со всеми главами делегаций штатов.

Стратегия «комитета» заключалась в том, чтобы убедить делегации штатов в первом туре голосовать за «своих сыновей» — вроде иллинойского Лукаса, чтобы не дать Уоллесу победить в первом туре. Всего в первом туре голосовали за 16 кандидатов! Зал по-прежнему был полон, но Келли дал строгое указание полиции не пропускать людей по поддельным билетам, поэтому людей Уоллеса среди гостей было «не больше нормы» и былого энтузиазма его имя не вызывало.

Первый тур голосования начался в половине пятого вечера. Уоллес получил 429 голосов против 319 у Трумэна. Остальные голоса ушли Баркли и «своим сыновьям». Результат первого тура был оглашен после шести вечера. К этому времени заседание шло без какой-либо остановки уже 7 часов, и делегаты стали требовать перерыв на обед. Здесь в очередной раз сказалось политическое чутьё Ханнегана: по его подсказке Джексон объявил о немедленном начале второго тура голосования. Идея была в том, что отказ от перерыва означал продолжение утренней сессии, а, значит, в зал не допускались гости, купившие или получившие билеты на вечернюю сессию, что, в свою очередь, не увеличивало числа сторонников Уоллеса в зале.

Во втором туре опять лидировал Уоллес, пока, как и было предсказано, Эд Флинн не обеспечил Трумэну все 74 голоса от штата Нью-Йорк (в первом туре голоса от НЙ разделились между разными кандидатами). Трумэн впервые вышел вперед. Однако Уоллес вскоре сократил разрыв до 5 голосов. И здесь произошла сенсация: сенатор Джон Бенкхэд, один из самых популярных «своих сыновей» на Юге, имевший в первом туре достаточно много голосов, передал Трумэну все 22 голоса штата Алабама. В зале становилось все более шумно, многие стояли на стульях, пытаясь лучше увидеть результаты голосования. 18 голосов Южной Каролины, прежде отданные Бенкхеду, ушли Трумэну (Юг, как писала Маргарет, был против Уоллеса). Мэн, Вайоминг и Индиана ушли к Трумэну. В зале начался бедлам. Галерка скандировала «Мы хотим Уоллеса!». Эд Келли, находившийся среди делегатов от Иллинойса, орал на Лукаса: «Заканчивай размышлять, голосуй за Трумэна!». Во всем зале не осталось ни одного человека, который бы продолжал сидеть. Маргарет Трумэн, как на футбольной игре, громко поддерживала каждую делегацию, голосующую за отца, и освистывала голосующих против. Даже Бесс Трумэн, казалось, была увлечена подсчетом голосов. Сам Трумэн широко улыбался, вокруг него непрерывно сверкали вспышки фотокамер — около сотни фотографов столпились возле его ложи. Нужна была поддержка лишь одного большого штата — и Трумэн был бы избран. Огайо проголосовал за Трумэна, но результат оспорили и не засчитали. Наконец, сенатор Уолш от Массачусетса объявил, что делегаты изменили предыдущее решение и отдают все голоса Трумэну. Это уже дало Трумэну больше половины голосов, но только после голосования последнего штата — Иллинойса, который в конце концов отдал все свои 55 голосов Трумэну, Гарри Трумэн стал официальным кандидатом на пост вице-президента Демократической партии на национальных выборах Президента и вице-президента.

В восемь часов четырнадцать минут вечера Джексон огласил окончательные результаты: за Трумэна было 1031 делегатов, за Уоллеса — 105, за Дугласа — 4.

Речь Трумэна, давшего согласие на выдвижение своей кандидатуры, была одной из самых коротких в американской истории: она длилась меньше четырех минут. После обычных слов благодарности он надолго замолчал, потом слегка отступил из лучей прожекторов и сказал: «А сейчас дайте мне шанс».

— 6 —
Заключение

События, определившие судьбу сенатора Гарри Трумэна, произошли более 70 лет назад. Этот воистину исторический выбор был результатом политической драмы, замешанной на амбициях и характерах участвовавших в ней людей, неопределенностях политического момента, в том числе на ошибочной оценке силы Республиканской партии на предстоящих выборах, на шедшей тяжелой войне на два фронта, на понимании важности выбора по существу следующего Президента, на не самом понятном или даже этически оправданном капризном поведении действующего Президента. В любую минуту могли произойти события, которые привели бы к выбору другого человека. Мы не знаем и не можем предсказать как этот другой выбор повлиял бы на мировую историю. Хотя при выборе одного из «других» мы, пожалуй, можем быть более-менее конкретны. Конечно, выбор Уоллеса был бы катастрофой. Весь его послужной список в конце и после войны, всё его заигрывание с коммунистическими идеями, громкое обличение американского «империализма» и поддержка уступок Сталину (будучи официальным лицом: министром торговли в Администрации Трумэна) говорит об этом. В этом смысле борьба «комитета» против Уоллеса, безусловно, сыграла огромную историческую роль. Это стало ясно практически всем в стране очень скоро.

Незадолго до своей смерти в 1949 году Роберт Ханнеган попросил, чтобы на его могильной плите написали следующее:

«Здесь лежит человек, который не дал Генри Уоллесу
стать Президентом Соединенных Штатов».

Роль «комитета» и в общем смысле — руководства Демократической партии в выборе Трумэна наверняка не выглядела «чистой» в глазах современников, да не выглядит такой и в наших. Но надо сказать, что абсолютное большинство участников этой драмы, как это ни покажется нелепым в наше время, думали об интересах страны, партии, лидера партии и только потом — о своих. Именно в этом порядке и, конечно, в своем понимании интересов страны.

А что касается методов политической борьбы в эти 12 месяцев, то лучше всех о них сказал один из проигравших, уважаемый всеми сенатор Албен Баркли, будущий вице-президент в Администрации Трумэна: «Я был непозволительно наивен. Я был в политике 40 лет, был участником 11 национальных съездов, но никогда не видел ничего подобного».

И самое последнее. Я не понимаю, почему в Тель-Авиве до сих пор нет проспекта Ханнегана, а в Иерусалиме — улицы Флинна.

(Для написания этого краткого очерка был использован практически только один источник — книга «Трумэн» Дэвида МакКалоха, получившая Пулитцеровскую премию, «Truman», by David McCullough. Детали биографий главных действующих лиц были взяты из различных источников, включая Вики. Форма изложения, хронология событий, выбор материала за счет резкого сокращения соответствующих глав книги, «общие рассуждения» — мои. Первоначальный вариант был показан некоторым из моих друзей, и я искренне благодарен им за ценные замечания и найденные ошибки.)

Print Friendly, PDF & Email

10 комментариев для “Игорь Юдович: Политический детектив, или Один год из жизни сенатора Гарри Трумэна. Окончание

  1. Здорово, спасибо, Игорь. Пользуясь случаем, вопрос на другую тему, но из той же (закулисной) американской истории, которую, судя по всему, Вы очень хорошо знаете. В известной книге The Secret War Against the Jews в 1996 году показана совершенно уникальная роль, которую сыграл Нельсон Рокфеллер в создании г-ва Израиль (под шантажом со стороны Моссада в связи с его связями с нацистами во время войны), обеспечив голоса латиноамериканских стран при голосовании в ООН. Я давно все это прочитал — но с тех пор не видел никаких независимых подтверждений или опровержений этой версии. А вопрос очень важный. Не встречалось ли Вам что-то на эту тему? Thanks in advance

  2. /Целью этого небольшого исторического очерка будет показать “как это делалось в Вашингтоне” и каким образом кандидатом в вице-президенты стал Гарри Трумэн. Сравнение выборов 1944 года с выборами 2016 не входило в мою задачу. Любые аллюзии по этому поводу читатель вправе сделать или не сделать сам./
    ================
    В 2000-м году ABC News и Washington Post провели опрос населения.

    Вопрос: «Кто, по-вашему, был величайшим американским президентом?»

    Ответ:

    Линкольн — 19%, Кеннеди — 17%, Ф.Рузвельт — 11%, Рейган — 9%, Вашингтон — 8%, Клинтон — 7%, Т.Рузвельт — 4%, Буш — 4%, Джефферсон — 3%, Трумэн — 2%, Никсон — 2%, Картер — 1%, Эйзенхауэр — 1% , нет мнения по этому поводу — 12%.

    1. Леонид, позвольте Вам рассказать правдивую историю из американской истории. Александр Гамильтон, которого сегодня в 2016 считают одним из 3-4 самых выдающихся американских мыслителей и одним из 3-4 главных отцов-основателей американской республики, был практически забыт почти всё 19 столетие, возник из небытия в его конце, стал более-менее известным в начале 20-го и только в конце 20-начале 21-го занял подобающее ему место в пантеоне. Это я к тому, что цена «опросам народа» всегда была очень низкая. Сегодня треть американского народа не может назвать три ветви власти, треть народа (интересно — это та же треть?) считает, что «от каждого по способности, каждому по потребности» записано в американской Конституции. Клянусь! — я не шучу. Кроме всего прочего критерий «великости» слишком неопределен. По мнению очень многих миллионов Обама — великий президент. По мнению другим многих миллионов Хиллари Клинтон — великий политический деятель. Вот только что в Мастерской была статья об этом.

      1. /По мнению очень многих миллионов Обама — великий президент. По мнению другим многих миллионов Хиллари Клинтон — великий политический деятель/
        ======
        Об этом мы узнаем лет через двадцать.

        А как Вам такая мысль: Трамп неотвратимо приближается к пятому банкротству и сопутствующему ему позору для всего своего многочисленного семейства. Разве это не повод — скрывать свою налоговую декларацию?
        Спасти могут только большие, огромные деньги.
        Где они водятся-огромные, бесконтрольные деньги?
        Это его единственный шанс и он на всё пойдет, чтобы им воспользоваться.
        Подумайте об этом.

        Игорь!
        Хочу напомнить, за Вами «должок» («Два пальто»), можно будет обратиться в марте?
        P.S. Есть еще один вопрос-предложение. Скиньте пож. мне свой е.адрес leonidlazar@yahoo.com
        Л.

  3. В выборах всегда самое замечательное — предвыборная «кухня». А с подачи Игоря и самое интересное. 🙂

  4. Эта минута решила всё, включая, вполне возможно, и судьбу государства Израиль.
    Абсолютно точная мысль. Роль Трумена в создании и поддержке Израиля хорошо известна. Тут уместно вспомнить еще одну вещь: кроме негров, в Америке были евреи. И в Европе были евреи, хотя к 1944 году их осталось уже очень мало. Они безуспешно пытались найти спасение, они просили принять тех, кто мог еще стать беженцем, они сообщали американскому правительству о намерении нацистов «окончательно решить еврейский вопрос», но Вашингтон, но Рузвельт остались глухи к этим мольбам. И ФДР, и его верный служака Брикенридж Лонг закрыли США для европейских евреев. Этот исторический факт плюс еще ряд моментов очень мешают мне назвать ФДР великим американским президентом.
    Что же касается Вашей статьи, Игорь, тут вопросов нет – фирменный стиль И. Юдовича. Предвыборная кухня, ее заказчики, повара и официанты показаны убедительно и с точки зрения ситуации, и с точки зрения харктеров. Бывали на этой кухне удачи, бывали. Не всегда блин комом.
    Спасибо!

    1. Уважаемый Самуил, вы подняли огромную и крайне противоречивую тему. Её пробовали «поднять» десятки крупных историков, сотни хороших историков и тысячи историков-любителей. В самой теме уже не осталось неизвестных фактов, но существуют и будут существовать десятки вариантов ответа. Я ГЛУБОКО убежден, что ФДР никогда бы не признал Израиль так быстро и в такой открытой форме, как это сделал Трумэн. Вся ситуация в ООН и в отношениях с Британией была бы более проарабская, в этом у меня нет сомнений. Но при всем при этом я бы не сравнивал ФДР с Лонгом. Последний таки был антисемитом, как и практически все от кого что-то зависело в Госдепартменте. В какой-то степени поведение ФДР в 48 было бы очень похожим на поведение Джорджа Маршалла: честная и абсолютная уверенность, что Израилю не выстоять в борьбе с арабами. А поднять США воевать в 48 за кого-либо не смогли бы и десять ФДР (но ФДР вполне возможно закрыл бы глаза на поставки оружия евреям. Мог даже сам выступить — втихую, конечно — с этой инициативой). Ну, и интересы США в регионе — это все известные штампы, которые объективно имели место быть. Трумэн по совершенно точному определению Ханнегана был «самым упрямым и упёртым мулом». У него были такие странные для политика вещи, как принципы, верность друзьям и данным обещаниям. Дурак был, с точки зрения любого современного политика. Его и тогда таким считали. И глубочайше не правы те, кто считает его признание Израиля необходимостью получить голоса нью-йоркских евреев на выборах. Эта причина была мелкой мелочью.

  5. Исключительно интересно, спасибо, Игорь. Вся эта капризность Рузвельта, поддержка Трумэна его врагом, которого он лишил должности, и, в общем, выдвижение как бы «случайного» человека выглядит как прямое вмешательство Б-га.

    Тут хорошо бы вспомнить, что при Трумэне:
    1) было образовано НАТО и оказано решительное сопротивление Сталину преодолением Берлинской блокады и общей защитой Западной Европы;
    2) спасение Греции от коммунизма;
    2) План Маршалла (впоследствии и для Японии) создал уникальную в истории ситуации подъема прежнего врага и привел к миру в Европе и Азии, который продолжается и сегодня;
    3) Решительная поддержка образования Израиля в ООН и немедленное его признание — акт лично Трумэна, несмотра на возражения Маршалла и Форрестола;
    4) успешное спротивлени северокорейской агрессии;
    5) смещение очень популярного генерала МакАртура, который позволил себе слишком большую власть в ведении войны в Корее.

    И что-то я, наверно, забыл. Оба Рузвельта, Трумэн и Рейган — четыре великих президента 20-го века.

    1. Да, Трумэну досталось на всю катушку. Начиная с решения применить атомную бомбу по населенным городам, а не как пшик в пустыне Невады с приглашением русских и японских генералов. Или с предварительным объявлением жителям покинуть город. Но за все и про все он был настолько непопулярен в конце 46, настолько смешан с грязью прессой, настолько был неподдержан даже своей партией и Администрацией, что — только сядьте, если стоите — когда он перед промежуточными выборами 46 года вернулся в Вашингтон из Флориды (был там на отдыхе 2 недели), то его НИКТО не встречал на вокзале. Никто вообще. Кроме одной высоченной фигуры в длинном плаще — замГоссекретаря Дина Ачесона, который совершенно случайно узнал о возвращении Президента в Вашингтон и, зная о ситуации, помчался на вокзал его встретить. Случайно узнал. В последнюю минуту. Агенты секретной службы, сопровождающие Президента уже собирались искать такси.

      1. Я писал, что-то я, наверно, забыл: конечно — окончание войны с Японией и атомные бомбы!
        А вынести такую непопулярность на плечах?!

        Но, Игорь, как же он решился и нашел поддержку для выборов 1948?

Добавить комментарий для Элиэзер Рабинович Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.