Генрих Шмеркин: Голубые города. Продолжение

Loading

Оперный тенор Гелий Людмирский, игравший Отелло, так вошёл в образ, что на премьере начал реально душить партнёршу. И лишь подоспевший на помощь пожарник мощной струёй из брандспойта — как в цирке! — сумел отогнать обезумевшее чудовище от заслуженной артистки УССР. Врачи неделю боролись за жизнь актрисы…

Голубые города

музыкально-детективное ревю

Генрих Шмеркин

Продолжение. Начало

VIII.

Полтора года вместо трёх!.. На что рассчитывал, как собирался выкручиваться Бабанинский посланец, посулив заводчанам столь стремительное развитие событий?

Здесь автор считает уместным объяснить всё по порядку. И начать следует с краткого экскурса в увлекательнейшее искусство проектирования электрооборудования непрерывных прокатных станов и других промышленных электроустановок на базе тиристорных преобразователей, бесконтактных логических элементов, диодных матриц и универсальной блочной системы регулирования УБСР-ДИ.

Венцом творения в этом процессе является заказная спецификация. Любой проектируемой установке она служит пропуском в жизнь, мандатом на превращение из вороха чертежей в комплект пахнущих лаком электротехнических изделий, соединённых между собой новёхонькими проводами и кабелями. Только на основании заказной спецификации завод-изготовитель может приступить к закупке комплектующих, на что выделяются немалые народные деньги.

В изготовлении оборудования участвует множество предприятий; каждое специализируется, на чём ему предопределено свыше. Кто-то производит электродвигатели, а кто-то — трансформаторы. Кто-то — преобразователи, кто-то — кабели. Датчики. Сглаживающие реакторы. Пульты. Шкафы управления… И в каждом шкафу, в каждом устройстве — масса недешёвых мудрёных штучек, как то: компораторы, индикаторы, дешифраторы…

Заказная спецификация есть документ окончательный и бесповоротный. Она, как вердикт Страшного суда, пишется раз и навсегда. Изменить в ней что-либо — не в силах ни один смертный.

В заказной спецификации вы обязаны отобразить полный (поэт сказал бы: «преисполненный!») состав требующегося оборудования. Ничто не должно быть забыто; думать потом, где бы разжиться той или иной фиговиной, будет поздно.

Подобная задача стояла разве что перед Одиссеем, собиравшим свой сундучок в долгую рискованную экспедицию.

За просчёт в «заказухе» лично вам как руководителю проектных работ могут впаять 4 года исправительных работ, поэтому подходить к её выполнению следует с особой тщательностью.

На проектирование серьёзной системы у вас уйдёт минимум полтора года. Если следовать устоявшемуся сценарию, то начнёте вы с самого интересного: будете «рожать» концепцию, вырабатывать принципы и сочинять алгоритмы. Затем приступите к разработке конкретных принципиальных схем со всеми подробностями, потом — к компоновке элементов оборудования в машинном помещении. После чего отдадите материалы на оформление — чертёжникам, копировщицам, машинисткам.

Вы выпустите горы технической документации и, только поставив последнюю точку на схеме последнего шкафа, скрупулёзно сосчитав все имеющиеся в проекте элементы — вплоть до крошечного бесконтактника, перейдёте к заключительному конструкторско-технологическому аккорду — к составлению заказухи.

Все эти полтора года, пока вы продумываете, сочиняете, разрабатываете и ждёте свои материалы из чертёж-, копир— и машбюро, производители оборудования страдают от неприкаянности. Они ждут от вас спецификации, как ждала Пенелопа своего Одиссея у неспокойного Ионического моря…

Идея Моисея заключалась в следующем. Заказной спецификацией не нужно кончать. С неё нужно начинать. Тогда проектант и производители смогут трудиться параллельно.

На самой ранней стадии проектант должен проявить полёт фантазии и навскидку заказать всё оборудование.

Взмыв, как буревестник, над морем пожеланий хозяйствующего субъекта, он с высоты своего творческого полёта должен увидеть всё, что ему понадобится — от пятитонного масляного выключателя до мельчайшей радиотехнической фитюльки. Рассмотреть зорким оком мутные очертания подводных рифов, поджидающих его вдалеке, наметить маршрут, позволяющий их обойти. И очертя голову броситься вниз, к письменному столу, чтобы выдать насущную заказуху.

Завладев желанной спецификацией, заводы-изготовители сходу включаются в производственный процесс; через полгода аппаратура управления, двигатели и вся остальная матчасть — готовы.

К этому времени проектант намечает кабельные трассы, документация по мере готовности отправляется на строительную площадку. Монтажники устанавливают пришедшее оборудование, прокладывают и подключают кабели. И только теперь проектант приступает к «самому цимесу» — к генерации идей, к разработке концепций и алгоритмов, к поиску единственно верных технических решений в жёстких рамках давно заказанного оборудования. Дальше — передача наладчикам перечня дополнительных перемычек, отражающих все творческие изыскания, установка этих перемычек, наладка, и — объект готов к сдаче.

В успехе своей авантюрной затеи Моисей не сомневался.

IX.

«А сейчас давайте мысленно наполним бокалы и послушаем, что скажут нам наши замечательные ведущие!» — воскликнул динамик.

Клубный электрик поставил стремянку на пол и продекламировал:

— Ещё одна минута, // И старый год уйдёт! // Придёт новорождённый // Восьмидесятый год!

— Вверх поднялись бокалы // Хрустальные с вином, // И тосты прозвучали // За праздничным столом! — подхватила статуэтка.

— Так пусть Электросиле // Он счастье принесёт, — произнесли хором Она и Он (в этом месте из динамика раздались оглушительные хлопки, зал поддержал их и взорвался аплодисментами), — Новорождённый, новый // Восьмидесятый год!

— Прозвучало стихотворение Модеста Голода-Нетёткина, посвящённое институту Гипроэлектросила, его я написал буквально вчера, — сообщил динамик и врезал увертюру к «Детям капитана Гранта».

Рампа погасла и вспыхнула вновь — голубым небесным светом.

«Навести справки в др. ин-тах, были ли кирпичи. Если да, то чем заканчивалось?» — добавил в блокнот Шмордыгайлов.

Герой и героиня нежно взглянули друг на друга и снова устремили взгляды в зал. Последовал диалог.

ОН. О, этот ветер, вольный ветер странствий! Ты овеваешь наши кудри, влечёшь нас за собой…

ОНА. В самые отдалённые точки Советского Союза, где…

ОН. Добывают железную руду!

ОНА. Варят сталь!

ОН. Прокатывают слябы!

ОНА. Производят броню для наших вооружённых сил, стоящих на страже социалистических завоеваний!

ОН. Где героически трудятся миллионы советских людей!

ОНА. Где день и ночь, не покладая своих электронных интеллектов, трудятся разработанные нами системы управления технологическими процессами…

ОН. И другие сложнейшие устройства, без которых не может обойтись ни одно современное производство.

ОНА. Как известно, одна из главных рабочих площадок нашего института это Карагандинский металлургический комбинат.

ОН. И находится он не у чёрта на куличках…

ОНА. И даже не у бога за пазухой…

ОН. А в городе Темиртау Карагандинской области, всего лишь в 3 тысячах километров от нашего любимого Харькова!

«Анюточка, куда я попал?! Эти чокнутые получают стольник в месяц и воображают, что жизнь удалась», — шепнул на ушко Аннете новый муж. На своих котлетах такие деньги Яша имел за два-три часа.

Однако ни самого Якова Берга, ни его слов камера не зафиксировала.

  1. X.

Получив на руки судьбоносный договор, Моисей вернулся в родные пенаты. Тут же был созван производственный актив. Сто человек собралось в актовом зале, сто пар ушей слушало историческую речь Моисея. И начало её вовсе не походило на благую весть — оно, скорей, напоминало голодный вой старого проектного волка, истосковавшегося по домашней кухне в голимых карагандинских степях. Магнитофонная плёнка, записанная радистом Серёгой, по сей день хранится в музее этой высокотехнологичной проектно-конструкторской синагоги.

«…Товарищи! Не буду кривить душой, я обожаю цимес. И когда я поручаю жене приготовить настоящий еврейский цимес, она не говорит мне: “Мося, мне нужна кошерная говядина”. Моя Блюма довольствуется тем, что наличествует на прилавках. И она идёт на рынок, и покупает обычное колхозное мясо, морковь, постное масло, что-то ещё… Дальше Блюма приходит, как вы понимаете, домой и берётся за готовку. И не делает трагедию, если ей вдруг покажется, что морковки нужно было взять хорошо больше. Блюма стряпает из того, что купила, и цимес у неё каждый раз — пальчики оближешь. Потому что моя Блюма — хорошая хозяйка и всегда найдёт выход. И я не устану стучаться вам в голову: если замысливаешь что-либо создать — определись для начала, из чего ты будешь это варганить. Выдай заказную! А дальше варьируй, импровизируй, но сделай всё, чтоб в неё уложиться. И вообще… Только полный идиот сначала варит солянку, а потом решает, из чего её варить…»

Моисей не был поэтом слов, он был поэтом схем; возможно, его кулинарные гиперболы были не вполне удачны. Но ещё он сказал следующее: электроника развивается постоянно, да и современные технологии прокатки совершенствуются не по дням, а по часам. Любая автоматическая система в наше время — всегда новинка; нет смысла разработчику современных систем пользоваться старыми рецептами. Ибо и вкусовые качества, и цвет у заказанного блюда должны быть не такими как вчера. И некоторые ингредиенты, которыми ты располагаешь, появились только что.

Кончалась речь несвойственным Моисею пафосом:

«Пора переходить на новый метод, товарищи! Я верю, среди нас найдутся такие первопроходцы, такие поэты схемотехники, которым удастся перевернуть рутину проектных историй. Новый подход позволит: а) значительно сократить время от начала проектирования объекта до его пуска; б) расширить портфель и географию заказов; в) повысить престиж института, и главное — увеличить фонд зарплаты. Как учил нас прогрессивный печатный орган под названием Литгазета: “Свиная отбивная есть отбивная, отбитая нами у свиньи”. Так вот, только что мне удалось отбить у головного института заказ на проектирование системы автоматики моталок для Карметкомбината. Именно на тех условиях, которые я вам вкратце обрисовал…».

Подавляющему большинству эта идея показалась, мягко говоря, туманной…

Проектировать по новой методе подписался лишь один человек, это был Лазарь Бруднер. Руководил проектом непосредственно Моисей.

Через год и шесть месяцев система автоматизации моталок стояла в машзале стана 1700 Карметкомбината и успешно трудилась — на благо великой Советской Отчизны, во славу инженерной мысли двух харьковских космополитов.

Флагманом всех отечественных Электросил стал харьковский институт.

  1. XI.

Клейма врачей-убийц с чёл безродных космополитов постепенно стирались, космополиты превратились в сионистов, затем в лиц еврейской национальности. Не менялось лишь одно: дорога на почтовые ящики им была заказана. И «лица» валом валили в Электросилу. Каждое лицо знало: если повезёт, если горазда голова на инженерную выдумку, то и по службе продвинешься, и зарабатывать будешь не хуже, чем в «ящике». Фонд зарплаты рос, метод Моисея приносил плоды. Институт набирал вес, прирастал престижными заказами. И первыми скрипками во всех этих хитроумных разработках были, конечно, не троечники, а носатые виртуозы, отвергнутые оборонкой.

И произошло резкое расслоение. Одни давали жизнь системам автоматики, другие продолжали освещать уборные. Туалетные преосвещенцы к виртуозам относились по-разному. Сионские слабаки не сетовали, они были счастливы, что имеют хоть какую-то работу. Остальные — проклинали Бабанина и всё его «сионистское гнездо».

Слезать с пультов первых скрипок виртуозы и не думали, они выходили на новые производственные площадки, бесцеремонно изобретали, довлели, огребали премии и авторские свидетельства, захватывали ответственные должности. И молились на своего Иван Иваныча, превратившего Электросилу в «еврейский оазис».

XII.

Проникновенный диалог продолжался:

ОН. Казахстанская Магнитка! Так величают в народе Карагандинский металлургический комбинат…

ОНА. Каждый из нас хотя бы раз побывал на Карметкомбинате.

ОН. Ах, эти незабываемые командировки в Темиртау! Ночной поезд «Харьков — Москва», безлюдные сонные полустанки, крепкий чай в мельхиоровых подстаканниках…

ОНА. И задушевная беседа под стук вагонных колёс!

ОН. А утром — пересадка на автобус, аэропорт Домодедово, гулкий зал ожидания, регистрация…

ОНА. Регистрация?

ОН. Да, регистрация!

ОНА. Дорогой! Неужели ты, наконец, решился?

ОН. Да, я решился! В тот миг, как только тебя увидел! Дорогая, а ты? Ты решилась?

ОНА. Дорогой, сейчас не время говорить о личном, мы должны вести праздничный концерт…

ОН. И озвучивать текст, написанный талантливой рукой искромётного Голода-Нетёткина!

Пианино за кулисами грянуло «Славься!», народ зааплодировал.

Он и она изобразили смущение и слаженным хором продекламировали:

Спасибо за аплодисменты –

Ведь мы не ожидали их!

Вас ждёт развитье киноленты –

Сюжет её довольно лих.

Фраза «Ведь мы не ожидали их!», как и весь стихотворный куплет, была отрепетирована блестяще — ни малейшей оговорки, ни малейшего разнобоя. Вновь заиграло ф-но, ведущие запели:

ОНА. Вы хлопали спонтанно, нежданно, ураганно!

ОН. Ведь на подмостки эти выходим мы за тем…

ОНА. Чтоб приоткрыть окошко, чтоб подарить лукошко…

ОБА, ХОРОМ. Чтоб вас развлечь немножко, отвлечь вас от проблем!

Последовал переход на прозу:

ОНА. Продолжай же про регистрацию, мой милый!

ОН. Да, я продолжаю. Регистрация, взлёт! Рёв реактивных моторов!

ОНА. Да-да, взлёт! И взгляд с высоты птичьего полёта! На Москву, сердце нашей родины!

ОН. Города и веси!

ОНА. Уральские Горы в шапках снега — где-то там, внизу!

ОН. Приземление в аэропорту Караганды, а затем…

ОНА. Автобусный анабасис!

ОН. По степи со змеящейся под колёсами позёмкой!

ОНА. Мимо шахт!

ОН. Рудников!

ОНА. И заснеженных кирпичных построек!

ОБА, ХОРОМ. До автовокзала города Темиртау!

ОН. Гостиница «Чайка»…

ОНА. Чайка чеховская?

ОН. Нет, карметкомбинатовская! 8-й трамвай, 2-й прокатный цех.

ОНА. Сетования эксплуатационников! Вникание в суть появившихся проблем и поиск новых инженерных решений!

ОН. Бессонные ночи, исправление ошибок и внесение коррективов в проектную документацию!

ОНА. Встреча Нового года на стане — среди прокатных клетей, рольгангов, нагревательных печей и других, весьма интересных штук!

ОН. Кстати, друзья, знаете ли вы, что такое «штука»?

ОНА. Конечно! (С улыбкой.) Тысяча рублей или тысяча долларов. Именно так ответит вам какой-нибудь обыватель-торгаш (здесь котлетчика заметно передёрнуло), а на нашем профессиональном языке штука — это…

ОН. Это заготовка, из которой прокатывают стальную полосу. А перед прокаткой «штуку» разогревают в специальных печах, чтобы придать металлу свойство, так необходимое всем артистам театра пантомимы. И называется это свойство…

ОНА. Конечно же, пластичность!

ОН. Многие из нас сталкивались с проектированием электрической части слитковозов…

ОНА. И другого электрооборудования для района нагревательных печей.

ОН. Как живописал один наш бывший сослуживец:

Праздник, праздник наступает,

Нет привета горячей.

ОНА. С Новым годом поздравляет

Вас родной район печей.

ОН. Там ни грохота, ни стука,

Все мужчины сбились с ног,

ОНА. И в печи сияет штука,

Словно праздничный пирог!

ОБА, ХОРОМ. А сейчас предлагаем вашему вниманию лирическую пантомиму…

XIII.

«Прибыла на дело банда проектантов,

В банде были сплошь инженера.

Банда занималась домнами, печами,

И за ней следило ГубЧК»

М. Варшавский.

 

Она хорошо помнила ту их совместную командировку, ту новогоднюю ночь, которую провела с ним на стане.

Ни пирогов, ни ощущения праздника не было. А была лихорадочная сдача какой-то системы, принадлежащей перу Марка, были пронизывающие сквозняки, грохот раскалённого подката, вдалбливающегося на скорости в прокатные валки, были пышущие жаром слябы, выкатывающиеся из печи на приёмный рольганг. За несколько недель до пуска обнаружилось, что завод-изготовитель недопоставил какие-то электронные платы; кровь из носу нужно было обойтись без них, иначе цех лишался пусковой премии. Заводчане бегали перед Марком на задних лапках, а он перелопачивал горы проектных материалов, малевал новые схемы и все эти каракули отдавал перечерчивать ей. Готовую документацию буквально из рук выхватывали наладчики и мчались к своим электрошкафам устанавливать необходимые перемычки. И пуск состоялся. В последний момент, в ночь под Новый год.

Аннета ко всей этой истории имела косвенное отношение. Работала она без году неделя, на «живой» прокатный стан попала впервые, командировка была для неё чисто ознакомительной.

На следующий день после пуска руководство устроило «банкет с банькой» — в сауне, в доменном цеху. Присутствовали все заводские шишки и какой-то корреспондент. Пили за талант ещё не женатого Марка — раз, за скорейший взлёт его по службе — два, и за красоту его новенькой подчинённой — три. А когда всё было выпито, начальник цеха усадил их в свою Оку и отвёз в гостиницу.

На ресепшене Марк взял ключ от своего люкса, она — от своей «девичьей» на 4 койки. Но пошла она с ним…

А утро началось со скандала — в дверь забарабанила крыса из соседнего номера. И стала орать, что она работник следственных органов, и что всю ночь не сомкнула глаз, и даром им это не пройдёт. А потом приковыляла администраторша и стала объяснять, что негоже превращать ведомственную гостиницу «в дом свиданий». И пообещала сообщить на работу. Из Караганды улетали с тяжёлым сердцем.

А через пару недель в институт, на имя директора, прибыл официальный конверт. В конверте оказался информационный листок «Карагандинский вестник» с её фотографией и статьёй «Есть женщины в Гипроэлектро!». Корреспондент всё перепутал и вместо Марка восславил Аннету — «под чутким руководством которой коллективом Харьковского института Гипроэлектросила был разработан и успешно внедрён узел автоматической коррекции эксцентриситета валков роликовой печи».

Её без пяти минут муж — ведущий инженер Марик Варшавский — был на вершине счастья.

XIV.

Пантомима закончилась, на заднике замаячило размытое фото слябинга 1150 (вид сверху).

ОНА. И сейчас…

ОН. Прозвучит песня…

ОНА. Об извечной нашей темиртаусской Одиссее!

ОБА, ХОРОМ. И называется эта песня — «Кругом руда»!

ОНА. Исполняет золотой голос Электросилы, руководитель группы подстанционников…

ОБА, ХОРОМ. Давид Блехман!

Из динамиков вырвался натужный рёв турбореактивных моторов. На сцену, широко раскинув крылья, выскочил Золотой Голос. Звук в динамиках пошёл на убыль, пианино заиграло вступление. Давид качнул серебряным крылом и запел:

Как провожают самолёты –

Совсем не так, как поезда.

Нас пересадки ждут и рвоты –

Конечный пункт — Караганда.

Из Темиртау вызов брошен,

Без нас на стане быть беде.

Как ни грусти, разлука дольше,

Когда сидишь

в Караганде.

Караганда –

Кругом руда.

Караганда –

Летим туда…

Золотой голос допел, публика зааплодировала.

Аннета сидела с независимым видом, как будто никакого отношения к происходящему не имеет.

— Эту известную всем песню, — задушевно произнёс ведущий, — когда-то написал Золотое перо Электросилы, наш бывший сотрудник Марк Варшавский…

— Серьёзно?! Он сам написал? — хмыкнул новый муж.

— Да, — кивнула Аннета.

— …Не так давно от нас, к огромному сожалению, ушедший… — поставил скорбное многоточие ведущий.

Зал ахнул, Аннета закрыла лицо руками.

— Ты не знала? — спросил новый муж, строго глядя на супругу.

— Нет, клянусь! — отмела его подозрения Аннета.

Повторяю: камера снимала только происходящее на сцене; их перемолвка не была зафиксирована на плёнку.

— Да-да, ушедший! И не в Институт исследования стали, что в Тель-Авиве! И не в фирму Дженерал Моторс, что на Джефферсон-авеню далёкой Детройтщины. А в харьковский институт Промтранспроект, в котором успешно трудится в настоящее время! — озвучил ведущий сомнительную шутку сценариста до конца.

Зал сделал выдох.

— И в печи сияет штука, словно праздничный пирог! — вновь процитировал ведущий. — Эти стихи Марк написал в новогоднюю ночь, на Карметкомбинате, во время сдачи в эксплуатацию узла автоматической коррекции эксцентриситета валков роликовой печи.

Лицо Аннеты залилось краской.

— А сейчас, — продолжил ведущий, — давайте послушаем ещё одно произведение этого замечательного автора. Итак, Марк Варшавский, его старый пронзительный ремейк по мотивам Рязановских фильмов.

И опять заиграло пианино, и опять зазвучал задушевный голос Давида:

 

Я спросил у Осина: «Где моя любимая?».

Осин не ответил мне, качая головой.

Дворника я спрашивал: «Где моя любимая?».

Дворник забросал меня осеннею листвой…

Я спросил у Лессинга: «Где моя любимая?».

Лессинг встретил прессингом — врезал утюгом.

Мессинга я спрашивал: «Где моя любимая?».

Долго Мессинг слёзы лил под моим окном…

Я спросил у Картера: «Где моя любимая?».

Картер скрылся чартером — не ответил мне…

Бруднера я спрашивал: «Где моя любимая?

Где моя хорошая? Знаешь ли о ней?».

Бруднер Лазарь Перцевич, Бруднер — наш завсектором,

Бруднер наш всезнающий вдруг заголосил:

«Была тебе — любимая, была тебе — хорошая,

Была тебе — квартальная, да банк не пропустил»…

XV.

Отбывший недавно в Израиль Лазарь Перцевич Бруднер был не просто завсектором. Не просто изобретателем «тахогенератора Бруднера», применяемого всей страной и включённого во все учебники электропривода. Это был поэт алгоритмов, виртуоз принципиальных схем, корифей проектных нормативов. Кроме того, Лазарь обеспечивал весь институт технической информацией, и называли его за это «зав сектором широкого спектра».

Номинально информацией ведал кавторанг в запасе Осин.

Технические паспорта, каталоги, тех. условия и инструкции по эксплуатации институт получал в единственном экземпляре, выдавать их на руки строго воспрещалось. Желающие приходили к Осину и, не отходя от кассы, выписывали себе на бумажку всё, что их интересовало.

Кубрик кавторанга назывался Проектным кабинетом и было у Осина трое матросов: инженер по эл. оборудованию, архивариус и Сима Ароновна. Первый рассортировывал информацию по папкам, второй присваивал регистрационные номера, а Сима следила, чтобы кто-нибудь не прихватил чего на вынос. И постоянно стоял в Кабинете гвалт, и давка, и толкотня.

Ну, и подтибривали проектанты, конечно, то одну брошюрку, то другую — чтоб иметь информацию под боком. И приходилось Осину срочно слать гонца за дополнительным экземпляром, иногда далече — к примеру, в солнечный Узбекистан, на Чирчикский трансформаторный завод, или в город Челябинск, в НПО Электромашина.

Чтобы положить конец этой свистопляске, следовало отдать все брошюрки машинисткам, перепечатать и размножить в светокопии (ксерокса в институте не имелось). Да только хранить такую тьму просветматериалов было негде. Кроме того — в брошюрках значилось: «Перепечатка преследуется по закону».

И тогда задействовали Бруднера.

Лазарь к тому времени успел разработать десятки систем, он великолепно знал, что за параметры могут интересовать проектировщика. Так, например, если взять какое-либо реле, то электросиловцу требуются лишь ток-напряжение-быстродействие-контакты-габариты-износоустойчивость. Ни допустимое ускорение, ни индуктивность, ни масса, ни ещё сотня параметров цивильному инженеру не нужны, они интересны лишь ракетостроителям и вражеским шпионам. Не нужны проектанту также «методы ремонта», «профилактика» и «условия хранения», занимающие десятки страниц.

Лазарь Перцевич выписывал из каталога несколько важных цифр, перечерчивал схему, формулировал одну-две поясняющие фразки и передавал этот сгусток научно-информационной мысли в копировальное бюро. Вместо увесистого каталога — у Лазаря получалась одна страничка, которую каждый интересующийся мог подшить в свою личную «инфо-папку». Скопированные материалы Бруднер проверял самолично, ошибок не пропускал и спуску копировщицам не давал.

Необходимость бегать по каждому чиху в проектный кабинет отпала, научная организация труда сделала шаг вперёд, в подразделении Осина наступила тишь да благодать. Наслать на Лазаря прокуратуру у его недоброжелателей получилось бы вряд ли — закона он не нарушал, о «перепечатке» речь не шла. Всю работу выполняли не машинистки, а копировщицы.

XVI.

Огурцов выкрикнул роковое «Получи и распишись!», кирпич, стремительно увеличиваясь в размерах, полетел в зрительный зал. Запись кончилась, на экране появился опьяненный воздухом свободы профессор Плейшнер, пошёл голос Копеляна: «Он вдруг отчётливо вспомнил, что ему говорил Штирлиц. “Вы придёте на улицу под названием Цветочная, вы должны пойти по чётной стороне домов. И, проходя мимо дома №9, посмотреть в окно во втором этаже, слева от парадного. Вы поднимитесь в квартиру только в том случае, если на окне не будет цветка”»…

Шмордыгайлов выключил видик. Качество записи оказалось не такое уж плохое. Разве что изображение могло быть чуть получше. Ничего существенного просмотр кассеты не привнёс. Это были песни, танцы, шутки-прибаутки, снова песни… Приём, судя по аплодисментам, был довольно тёплый, хотя реальную энергетику происходящего плёнка отразить не могла. И как полезно было бы взглянуть, что творилось с этим Нетёткиным, именно со сцены, изнутри… Чтобы понять, наконец, почему загримированный под Игоря Ильинского комедиант схватил вдруг кирпич и убил человека.

Шмордыгайлов вынул кассету и спрятал в стол. М-да, задача… Убийство совершено на глазах у всех. И что дальше? На что надеется преступник?

Самый простой вариант — закосить под психа. Тем более — артист. Дурашка, кого ты вздумал надурить? Проштудировал, небось, учебник психиатрии, что-нибудь типа «Поведенческие особенности больных шизофренией» и будешь давать здесь гастроли? Ну да, конечно! Если тебе публику подогнать. А если не подгонять?

Задержанного уже должны были доставить в следственный изолятор. Надо позвонить Рахимову, чтобы определил убийцу в одиночную камеру. Никаких контактов, никаких разговоров с заключённым! Актёришка только этого и ждёт. Готов продемонстрировать помешательство во всю мощь своего таланта.

Шмордыгайлов набрал телефон Рахимова. Начальник СИЗО трубку не брал. Следователь включил компьютер и придвинул к себе клавиатуру.

XVII.

В детстве старший инженер Варшавская мечтала стать, как мама, буфетчицей. Но мама отговорила, потому что нагрузка. Целый день за прилавком, на ногах. А инженер сидит себе за кульманом и в ус не дует.

Жили они с матерью в хрущёвке, на ул. Харьковских дивизий.

И сватался к Аннете фотограф Нёма Фрейдзон — из трёхкомнатной, смежной. Видный такой парень, рукастый, головастый. При деньгах, видать. Он и Аннете нравился, и матери.

Родители тоже очень приятные люди. И всё было уже на мази, и заявление в ЗАГС’е вылёживалось. И тут радостная Нёмина мама под большим секретом сообщила своей без пяти минут невестке, что Нёме пришло письмо. Из Москвы. Из какой-то редакции. А в письме — что стихи его очень даже понравились и обязательно будут напечатаны, «если выдержат конкуренцию с произведениями, присланными другими авторами».

Вот тебе и на! Просто счастье, что это выяснилось сейчас, а не после росписи. Или не дай бог после того, как у них наследник появится.

Потому как все эти стихоплёты (чтоб никого не обидеть!) — люди неполноценные, от них надо бежать, как от огня, и нормальному человеку это ясно, как дважды два.

Барышней Аннета была — в чём-то целеустремлённой и без удержу смекалистой, а в чём-то — импульсивной и до смешного наивной. Она легко брала интегралы и вторые производные, как орешки, щёлкала задачки из задачника математических олимпиад, панически боялась сглаза, верила во всякую хрень и, в ожидании своего женского счастья, упорно носила в сумочке каштаны. Этот милый «сумбур вместо музыки» придавал ей особый шарм и желанность.

XVIII.

Порфирий Шмордыгайлов сидел перед казённым монитором и, негромко шурша клавиатурой, складывал в штабель сыплющиеся сверху кирпичи.

«…Итак, ещё раз. Угрохать человека в наглую, на глазах у публики… Дело ясное, что дело тёмное. Но, бесспорно, был умысел. Иначе — почему на репетициях финал сценки с кирпичами игрался совсем по-иному? Ведь для всех остальных участников такая развязка оказалась полной неожиданностью».

Кирпичи были разноцветные, самых причудливых конфигураций. Темп ускорялся, тетрис повышал уровень сложности.

«… А если не станет косить под психа? Если действительно псих?.. Впрочем, нет. На сумасшедшего не похож. И на учёте в психдиспансере не числится. Хотя — артист, можно сказать. Нервно-неуравновешенный, скорей всего, человек… Ну да ладно, судить тут не мне. Суд-псих-экспертиза покажет. А пока — пусть посидит один в камере. Деньков пять-шесть. Пусть новый год встретит, с небом в клеточку. Помандражирует, будущее своё порисует, у него это хорошо получится. И даже допрашивать пока не буду. Чтоб дрожал, как заячий хвост, чтоб очко флюгером играло, чтоб отпираться — и в голову не приходило. И расколется, как пить дать. Почему совершил убийство, кто интересант. Хотя сторонний интересант тут имеется вряд ли. На наёмного убийцу тюфяк явно не тянет», — думал Порфирий Аркадьевич.

Появился какой-то левый, страшно неудобный кирпич, напоминающий пару валенок, сложенных крест-накрест. Старший следователь развернул его на 180 градусов, переместил на три шага влево, потом крутанул ещё на 90, кирпич рухнул вниз и точно угодил в «фигурный» зазор меж кирпичами.

«Да-да, конечно! Вероятнее всего, не псих… Тогда какой-то хитромудрый расчёт, который, как считает преступник, позволит ему отмотать по минимуму».

Вспомнилось «дело Отелло», 6-летней давности.

Оперный тенор Гелий Людмирский, игравший Отелло, так вошёл в образ, что на премьере начал реально душить партнёршу. И лишь подоспевший на помощь пожарник мощной струёй из брандспойта — как в цирке! — сумел отогнать обезумевшее чудовище от заслуженной артистки УССР. Врачи неделю боролись за жизнь актрисы…

«Вот что значит лицедей! Его неуёмная фантазия, безбашенная способность перевоплощаться во всяких сомнительных персонажей, преступающих законы общественной морали. Два года, по статье причинение тяжкого вреда здоровью в состоянии аффекта», — решил тогда следователь Щёткин, славившийся своей сердобольностью. А потом выяснилось: оперный тенор прослужил в театре без малого тридцать лет, всё это время жил в коммуналке и вот-вот должен был получить изолированную квартиру. И тут появилась молодая заслуженная, имевшая тесные связи в высших кругах. И в день премьеры стало известно, что на квартиру, предназначенную Людмирскому, наложила лапу именно она, и душил эту суку служитель муз именно за это. И вышла артисту совсем другая статья, и получил он не два, а восемь лет — за покушение на убийство.

Монитор тупо завис, Шмордыгайлов оторвал пальцы от клавиатуры и вздохнул. «Ничего не поделаешь, висяк», — с улыбкой подумал Порфирий.

Способ убийства потрясающе неординарен, риск был весьма велик. И если Нетёткин всё-таки киллер, то киллер чрезвычайно хладнокровный и расчётливый. Вес кирпича — более 3 кг. Как показала экспертиза, кирпич пролетел 12,6 метра. Метнуть на такое расстояние 3-килограммовый предмет и попасть при этом жертве в висок тютелька в тютельку, для этого нужны тренировка и стальные нервы. А если вдруг промажешь? Или убьёшь не того? Ни хрена не заработаешь, да ещё и сядешь…

Висяк продолжался недолго, компьютер ожил, с верхотуры снова повалили «орудия убийства».

«Наверняка и впрямь заигрался бедный актёришка! И так ему в душу этот “товарищ Огурцов” запал, что не смог сдержать себя лицедей, и так оскорбился, когда над его героем смеяться стали, что схватил в сердцах кирпич, да и запулял по насмешнику!» — подумал бы неопытный следователь. Такой следак мог бы запросто пойти на поводу у злоумышленника. Злоумышленник явно рассчитывал: со стороны всё должно выглядеть именно так — будто артист заигрался. А поскольку выходит, что дело предельно ясное, то в следователи ему назначат какого-нибудь лопуха. И отделается Модест Всеволодович двумя годками, максимум. За убийство по неосторожности.

«Врёшь, гад, не на того нарвался! Тебе, видать, невдомёк, что лопухов у нас не держат! И я разберусь, в чём твоя фишка, как собираешься выстраивать ты оборону. Итак, допустим. Я поверил. Что ты просто заигрался. В чём это должно меня убедить? А в том, что целился ты не в Щербаня. Ибо обозлился ты якобы на какого-то хохотунчика. А Щербань в этот момент ни капли не смеялся».

Порфирий ещё раз бросил взгляд на фотографию, высвечивающуюся в углу монитора по соседству с зависшим тетрисом. Улыбки на лице трупа не наблюдалось.

«Испуга на лице тоже нет. Это должно утвердить меня в мысли: нетёткинская клоунада жертву не интересовала. Настолько, что он даже на сцену не смотрел. Поэтому и не увидел кирпича, летящего по его душу. Итак, отлично. Считай, я поверил. Убит молодой, спортивного вида мужчина. Значит, действительно не видел кирпича — иначе успел бы увернуться. Ещё раз, к чему меня подталкивают? Не смеялся, не смотрел. Лихо закручено! Не исключено: убийца хочет, чтобы я поверил, что он просто промахнулся. И целился не в Щербаня. Тогда в кого?! Стоп. Здесь и должна быть пресловутая фишка! Но главное — не это. Главное в другом: раз он упорно хочет навести меня на мысль, что целился не в Щербаня, а попал ему прямо в висок, значит, именно в Щербаня он и целился!»

Пришла длинная, как гусеница, кирпичина, следователь виртуозно втиснул её в глубокую вертикальную выемку, укомплектовав 4 верхних ряда, штабель сыпанулся вниз и наполовину уменьшился, что было как нельзя кстати.

«Стоп! А если и впрямь промахнулся? Он мог целиться в любого сидящего рядом. В чём фишка тогда?».

Кирпичи всё сыпались, темп неумолимо увеличился.

«Вопрос, в кого всё-таки целился убийца? Надо восстановить чёткую картину: кто сидел в радиусе 2 — 3 метров!»

Снова пришла кирпичина-гусеница, её нужно было развернуть и уложить горизонтально, но справиться с ней Порфирий Аркадьевич не успел, сверху свалилась ещё одна, буквой Г, она подпёрла длинную, игра оборвалась, на мониторе замигало: «6587 очков. Поздравляем, это твой рекорд».

Порфирий снова набрал телефон начальника СИЗО, и снова Рахимова на месте не было — всеобщий предпраздничный бардак распространился и на пенитенциарную службу. «Что ж, сгоняю ещё партейку!» — с чистым сердцем решил Шмордыгайлов.

Дверь приоткрылась, в кабинет заглянул судебный эксперт Истомин:

— Порфирий, зайди!

В лаборатории Порфирку ожидала ещё одна загадка. На столе у эксперта лежало два пластиковых пакета. В одном находился кирпич, которым был убит Щербань, в другом — картонный параллелепипед, раскрашенный в цвет кирпича, размером с кирпич и очень похожий на кирпич-орудие убийства. Картонная поделка была обнаружена в груде Огурцовских кирпичей.

«Да, накручено будь здоров!» — подумал Шмордыгайлов.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.