Юрий Ноткин: Хай-тек. Продолжение

Loading

Я считал издавна, что Мексика — это одна из испаноязычных стран, ну, к примеру, как Венесуэла. Но когда я слышал такие слова, как Кетцалькоатль, Попокатепетль, Аксолотль, Чапультепек, во рту у меня становилось щекотно, хотелось продолжать щелкать языком и немедленно с ними, этими латль-татлями встретиться.

Хай-тек

Отрывки из книги

Юрий Ноткин

Продолжение. Начало

Дела житейские

Киту стало не узнать. Вся задняя стенка была занята стендами. Шесть панелей 2х2 метра, покрытых с двух сторон белым пластиком, обращенных торцами к стенке, надежно крепились к ней и к полу. У плинтуса располагалась паттерна с проводкой. Из каждой панели  выходили разноцветные провода и разбегались параллельными рядами по правой и левой стороне, подводя к каждому рабочему месту все необходимые напряжения, нагрузку и сигнализацию.

Теперь уже Руби или Хариф предпочитали приводить гостей в киту. Посреди комнаты восседала Леночка Ройзман у компьютера, связанного с концентратором, непрерывно опрашивающим результаты измерений электронных модулей. Эту казалось бы нехитрую программу опроса и регистрации данных мы уговорили сотворить для нас программистов почти нелегально, пользуясь связями на нижнем уровне.

Изредка Леночка проходила вдоль рядов с испытуемыми образцами, подвешенными на панелях, сравнивала данные компьютера с реальными показаниями счетчиков, снимала с прогона экземпляры, показавшиеся ей в чем-то подозрительными, и отправляла их к Вите Семенову на исследование.

Когда начальники подводили к ней очередную делегацию, она по-прежнему замирала от смущения и не могла вымолвить ни слова, зато Шмулик или Руби разливались соловьями, рисовали на доске кривую отказов и объясняли, почему на объекте наши изделия такие надежные.

Стоя рядом, я как-то подумал, что действительно за прошедшие пять лет сделано не так уж мало — нами тщательно проведены в лаборатории и в поле сравнительные испытания различных систем связи по электрическим проводам, выбрано окончательно направление и базовая микросхема модема фирмы Intellex, работавшая в хитро распределенном спектре частот, выполнены десятки макетов и демо, установлены несколько пилотных систем. Мы постепенно приближались к заветной цели— получению большого заказа, а с ним и большого аванса, который убедил бы самого Абендштрома, что стоит вложить наконец деньги в разработку «катанчика»

Кстати «катанчиком» его уже давно никто не называл, теперь он получил свое законное имя «эйсик» от английской аббревиатуры ASIC— Интегральная Схема Специального Применения.

Мы осмелели настолько, что в лаборатории то и дело заводили дискуссии на темы, довольно далеко отстоящие от законов Кирхгофа и проблем связи, совершенно невежливо забывая порой, что среди нас находится один-другой сотрудник, не понимавший «великий и могучий», но такой трудный для не впитавших его с молоком матери, а затем не изучавших его в школе, русский язык.

Обычно я «затравливал». Непривычные к публичным дискуссиям Витя, Саша или Олег в лучшем случае бросали реплику-другую, а Леночка крепилась, выслушивая мои заявления, но в конце не выдерживала и выступала как официальный оппонент.

Однако гораздый до дискуссий на общие темы и не чуждый тщеславию продемонстрировать эрудицию в философии, политике или весьма щепетильной для Израиля тематике, связанной с национальностью, религией и религиозными, я, как правило, оказывался последним по информированности в том, что происходило где-нибудь поблизости, если ни совсем у меня под носом.

В частности я последним узнал, что Травкин «намыливается» на отъезд в Канаду, хотя он был далеко не первый из моих знакомых, совершивших этот шаг, а лишь первый и единственный из моей лаборатории.

Спектр причин или по крайней мере оглашаемых для друзей и знакомых мотивов отъездов был достаточно широк — первое место сплошь и рядом занимало стремление родителей избежать призыва в Армию Обороны Израиля для подрастающего дитяти — сына или дочери. Практически наравне с этим выступало желание достичь более высоких доходов, иметь свой дом, жить в более спокойной и более привычной по климату стране.

Конечно, в данном случае речь шла об обыкновенной иммиграции безо всякой явной или неявной идеологической или гуманитарной подоплеки. Принимающая сторона выдвигала предпочтения и выставляла баллы. Предпочтения оказывалось молодым (от 19 до 45), владеющим пользующимися спросом специальностями. При этом правительство Канады предупреждало, что не оказывает финансовой помощи иммигрантам, приезжающим в страну как квалифицированные специалисты. Поэтому еще одним важным условием являлось наличие денежных средств, достаточных для проживания в Канаде всего въезжавшего семейства на первых порах.

Правда, при наличии одного — двух перспективных в семье, разрешалось брать с собой и престарелых, порою больных, короче явно неперспективных родителей. Практика, однако, показала, что подавляющее большинство отъезжавших оставляло стариков в Израиле. Временно, конечно. Ну а дальше…Дальше в некоторых редких случаях родители через несколько лет следовали за детьми за океан. Иногда надобность в этом отпадала естественным образом, поскольку следовать уже было некому. Бывало, и нередко, что оставшиеся родители, получившие в Израиле тем или иным путем вполне приличное жилье и пособия разного рода, на не очень настойчивые призывы детей: «Папа, мама, приезжайте, мы будем очень рады, правда и здесь есть свои сложности, но где их нет..», так и не решались на вторую эмиграцию.

Первым из CSD в Канаду отправился работавший программистом в нашем проекте добрый молодец Алеша Попович. Был он высок ростом, рус волосом, кажется голубоглаз. Однако я называю его так не по этим признакам и не потому, что подлинного его имени память не сохранила, а по той причине, что былинному этому богатырю народный эпос приписывает не столько силу, сколько находчивость и сметливость.

«Алеша» выделялся профессиональным искусством среди нашей не бедной талантами программистской дружины, что было признано самим Хаимом. С Леей он, к его счастью, никак не пересекался, и перспективы у него были явно незаурядные. Однажды во время одного из практиковавшихся поначалу в CSD уик-эндовских выездов на природу я видел «Алешину» супругу. Была она под стать ему ростом, однако этим исчерпывался, на мой взгляд, список ее привлекательных черт.

По виду она выглядела лет на десять постарше супруга, однако сразу было видно, что в этой паре ей принадлежит роль ведущего. Несколько лет спустя из образовавшейся в Канаде небольшой колонии CSD окольными путями дошли слухи, что Алеша успешно работает по специальности. Супруга же его прославилась тем, что сразу по приезде, обив пороги многочисленных разного рода и конфессиональной принадлежности организаций, сумела убедить тамошних чиновников в том, что в стране исхода (Израиле) «Алеша Попович» подвергался ущемлению по национальному признаку. Полученная ею справка дала семейству некоторые дополнительные льготы. В чем могли ущемить «Алешу», не приложу ума, разве что отказали ему в бесплатном обрезании, впрочем, это всего лишь мои ернические домыслы, пусть это останется маленькой тайной энергичной воительницы за права человека.

Заканчивая тему отъездов из Израиля, отмечу лишь, что эмигрировавшие из него были совсем непохожи на самих себя в недавнем прошлом — робких, неуверенных, владеющих в большинстве лишь «великим и могучим», обремененных контейнерами, тюками и чемоданами, необходимыми, по их мнению, для жизни в новой стране, сопровождаемых детьми, родителями, а то и дедушками и бабушками вместе с их хворями.

Уезжали уже оперившиеся, твердо стоящие на ногах, имеющие в банке требуемую иммиграционными властями Канады сумму, а то и поболее, худо-бедно овладевшие английским, вписывающие в свои CV названия новых технологий и специальностей, приобретенных в Израиле.

Было грустно расставаться с Олегом Травкиным, с которым уже был пройден совместно кусочек новой жизни. Но я искренне желал ему удачи и был уверен, что он будет поминать Израиль добрым словом. Кстати на его место в нашу лабораторию почти сразу пришел Яков Элиягу. Был он родом из Тбилиси, как и положено в CSD имел научную степень, и вместе с Витей Семеновым надолго стал одним из моих ближайших помощников.

Что уж там говорить об отъездах, если я, видимо, был последним из тех, кто заметил развивавшийся по всем канонам совсем недалеко от меня классический служебный роман. Моя тогдашняя страсть к курению заставляла меня употреблять не менее пачки в день сигарет «Ноблесс», изготовленных, как было написано на их зеленой коробке, из «лучших Виргинских табаков». Продирали они горло ничуть не хуже знаменитой когда-то российской махорки, но главным их достоинством была относительная дешевизна.

Почти каждые сорок минут рука моя тянулась в карман, и я выходил в коридор в раздумье: направиться ли на задний двор и выхаживать там минуты три с сигаретой перед охранником, двинуться ли к лифту с тем, чтобы подняться в уголок курения около штаб-квартиры CSD или отправиться через парадный подъезд к окруженной мандариновыми деревьями площадке около подземной автостоянки служебных автомобилей.

На этих ежедневных, порою ежечасных маршрутах, погруженный обычно в раздумья о какой-нибудь новой проблеме, я механически отвечал на приветствия и стандартные шутки о капле никотина, которая…или о вилле в Кейсарии, на которую можно накопить, если…, почти не замечая встречных. Обратить внимание на некое довольно часто повторяющееся во время моих перекуров стечение обстоятельств меня заставил случай.

Как-то раз, когда я вышагивал на заднем дворе, мимо меня, направляясь к узкому проходу, ведущему через мастерские к выходу на боковую улицу, продефилировала с традиционным полуприщуром Лея. В самом этом факте не было ничего странного — мы все часто пользовались этим выходом, от которого было рукой подать до центрального проспекта с магазинами, кафе и центральным супермаркетом. Как всегда, не поняв, разглядела ли она меня или нет, я произнес ей вслед «Шалом!» и, выбросив в урну сигарету, направился по коридору назад в лабораторию.

Издали я увидел Теодора, поджидавшего лифт, и вспомнил, что уже недели две не могу изловить его, чтобы поговорить о проблемах с концентратором. При виде меня он посуровел лицом, запустил пятерню в шевелюру и тяжело вздохнув, произнес: «Шалом-шалом, Юрий! Я все помню! Из-за этих чертовских совещаний просто ничего не успеваешь сделать. Вот и сейчас, только хотел заскочить к тебе — звонок! Хариф вызывает по поводу разработки программного обеспечения центрального устройства». В это время подошел лифт и уже через закрывающиеся двери Тедди, извиняясь, пожал плечами и бросил: «Я сегодня вечерком к тебе зайду, сто процентов!»

Лифт тронулся, а я тут же вспомнил, что в конце дня должен ехать на испытания. Рядом открылась дверь соседнего лифта, я вошел в пустую кабину и нажал на кнопку третьего этажа, намереваясь перехватить Цукермана и твердо договориться на завтрашнее утро. На первом этаже в холле лифт остановился, и пока входили люди, я успел заметить спину Тедди, почти бежавшего к центральному выходу. Видимо тоже решил перекурить перед «сидючкой», подумал я, доехал до третьего этажа, вошел внутрь и спросил у секретарши Галит, на который час назначено совещание у Харифа.

— CSD, шалом! — она сняла трубку зазвонившего телефона и прикрыв ее ладошкой, ответила мне скороговоркой, — Шмулика сегодня не было и не будет, ты что-то перепутал.

Я спустился вниз и направился к себе, не став особенно долго размышлять, кто и что перепутал. Однако с этого раза, еще издали заметив Лию, направлявшуюся к выходу «через заднее крыльцо», я старался с ней не пересечься, а возвращаясь к себе, замедлял шаг или останавливался с кем-нибудь, так, чтобы лифт оставался у меня в поле зрения, уверенный, что из-за поворота к залу программистов вот-вот появится Теодор и с деловым, озабоченным видом устремится к лифту.

Ну, роман себе и роман. Дело житейское, где не бывало. Ни следить за его героями, ни обсуждать с другими «сладкую парочку», как их давно уже называли сослуживцы, у меня не было ни малейшего желания.

Ни сном, ни духом не мог я тогда предугадать, какую важную роль сыграет эта банальная в общем-то коллизия в судьбе нашего проекта и косвенно в моей собственной судьбе.

По местам стоять, с якоря сниматься.

Руби добыл таки портативный калибратор; и Гера, не покладая рук пытался вернуть счетчикам первозданную точность. К сожалению, эта задача не всегда доводилась до конца. На каждый счетчик, чтобы довести его до более-менее нужной кондиции надо было затратить уйму времени, подкручивая чуть-чуть то один, то другой регулировочный винт и многократно, снова, и снова проводя процедуру сравнения с калибратором.. Но над душой висел то и дело прибегавший в киту Перец со своим сакраментальным вопросом: «Ма хадаш? Сколько еще готовых?».

Гера невозмутимо напевал :« Пиф-паф! Уноси готовенького! Пиф-паф! Кто на новенького?» У меня на душе скребли кошки. Но это было максимум того, что можно было делать в реальных условиях. Оставалось надеяться, что на объекте не будут так уж критично относиться к проверке метрологии самих счетчиков. Ведь наша пилотная система должна была продемонстрировать сам принцип считывания показаний, а не точность измерения самого счетчика. Важно было, чтобы правильно и надежно работала наша электроника. Так я рассуждал тогда про себя, демонстрируя внешний оптимизм.

Мишка Кляйнер уже загнал в новые микросхемы внешней памяти процессора «окончательную на сегодняшний день» версию программы. Прогон на стендах образцов, прошедших Герину калибровку, продолжался круглосуточно. Саша Гутман уже приготовил к отсылке концентраторы.

Наконец, наступил день Х, обозначенный начальством как красная линия. Накануне прибыла заказанная потребительская и транспортная тара. Со скрипом сматывалась с широких рулонов и ложилась на швы заполненных картонных ящиков упаковочная клейкая лента. Ящики укладывались в дощатые контейнеры. Стучали молотки. Наши изделия готовились в путь, только не как когда-то в далекий Тюратам, а в еще более далекую Кампану.

Перец возникал, как Фигаро, во всех местах одновременно и давал последние ценные указания. Билеты, конечно, уже были заказаны. Были также закуплены и доставлены черные транспортные чемоданы из жесткого пластика с мощными защелками и петлями для навесных замков. Они должны были быть сданы в багаж вместе с личными чемоданами нашей команды. В них надлежало уложить вспомогательное и ремонтное оборудование. По-моему Перец забрал с собой все наличные тестеры и запасные части. Гера, разговаривая по телефону, как бы ненароком вставлял: «Вот вернусь из Буэнос-Айреса, тогда поговорим поподробнее».

Освободившиеся места на стендах постепенно заняли  электронные платы, разработанные для Мексики. Как и предполагалось, их было три на каждый счетчик. Шломо произвел пробную сборку в двух имевшихся у нас образцах трехфазных мексиканских счетчиков. Платы сидели жестко и везде имели заданный зазор от металлических частей. Сенсор послушно отсчитывал каждый проход через его поле зрения черной метки, нанесенной на диске счетчика.

На сорока этажах, предназначенных для офисов в Мексиканском Всемирном Торговом Центре (ВТЦ), предполагалось установить по пятнадцать счетчиков на каждом этаже, по числу сдаваемых в аренду помещений. На каждые два этажа там был предусмотрен автономный мощный трехфазный трансформатор, размещающийся в специальном служебном помещении, там же имелись запираемые шкафы для установки счетчиков.

В отличие от Аргентины, мексиканские электрические компании и производители счетчиков придерживались американской системы, при этом, помимо номинального напряжения 120V вместо европейских 220V, они имели корпус в виде прозрачного или полупрозрачного цилиндра и выведенные на его пластиковое дно присоединительные контакты -«ножи».

Ответные части — гнезда («кастрюли») с контактами -«губками» заранее устанавливались в шкафах или распределительных щитах и электрически соединялись с цепями питания и нагрузки. Таким образом, весь процесс инсталляции счетчика сводился к его вставлению в гнездо, при этом «ножи» входили в соответствующие «губки», в нагрузку начинали поступать электрические напряжение и ток через счетчик, фиксирующий с этого момента потребленную пользователем энергию.

Нехитрый расчет показывал, что нам предстояло поставить в Мексику 600, а с учетом запасных 700 комплектов электронных плат. У каждого трансформатора надлежало установить наш концентратор, обслуживающий 30 счетчиков.

Концентраторы предполагалось соединить между собой проводной связью внутри предусмотренной в здании вертикальной трубы для вспомогательных коммуникаций между этажами. Последний концентратор на смотровой площадке 41-го этажа предполагалось пристыковывать к радио-модему, обеспечивающему связь с информационно-вычислительным центром электрической компании, где надлежало стоять нашему центральному компьютеру, обеспечивающему полную картину пользования электрической энергией в международном торговом центре.

Система выглядела просто на заглядение! Расстояние между счетчиками и концентраторами невелики, связь должна быть и без хитрых протоколов. Структура регулярная! Неожиданностей не предвидится. Главное не опоздать с новыми сроками!

На наших испытательных стендах мы укрепляли на каждом рабочем месте полный комплект из трех плат, обеспечивая для всех испытуемых одинаковый импульс света, имитирующий вращение диска и поступающий на сенсор. Так что в итоге все модули за равное время обязаны были «накрутить» равное число киловатт-часов.

В нашу задачу входила и помощь изготовлявшему заказанные нами платы заводу в Петах Тикве, который должен был произвести всего около 2000 плат разных типов. Перед тем, как установить каждую плату в составе своего тройственного комплекта на наш стенд, надлежало убедиться в ее функционировании, а для этого по выражению Вити нужно было прежде выгрести «хомуты» завода-изготовителя, который должен был надежно припаять с помощью роботов, давно уже сменивших искусных девочек в белых халатиках, сотни тысяч крохотных деталей с контактными площадками в сотню микронов.

Производственные тестеры для выходного контроля на заводе, лабораторный тестер для входного контроля плат, поступавших с завода, испытательный стенд на надежность, функциональный тестер для завода, производившего окончательную сборку в Мексике — все это надлежало придумать, изготовить, а главное затратить на это время и немалые деньги.

Руби, знакомый со всеми этими головными болями еще из калифорнийского опыта, как мог блокировал меня от малоприятных высказываний Харифа, с которым я теперь встречался очень редко. Джозеф Абендштром, слава богу, был за океаном и не мог постоянно напоминать, что он предупреждал CSD — «не связывайтесь с hardware!»

Счетчик, привезенный мной из Китая вместе с идеей интеграции COMMET с заводом-производителем счетчиков, так и продолжал лежать на стеллаже в кабинете Зингера, который в принципе одобрил идею, но не дал ей ходу.

После истории с COLMETRIC и изгнания своего заместителя по маркетингу «крысы»— Коби, он также резко охладел к налаживанию связей с Россией. Месяц спустя я зашел, пользуясь удобным случаем, к нему в кабинет с факсом от директора ВНИИТ, выражавшего полнейшую готовность к сотрудничеству.

— Джозеф не одобрил, — коротко прокомментировал он и пожал плечами. В этот же день я позвонил Олегу Смирнову и, скрепя сердце, ссылаясь на какие-то наспех придуманные объективные причины и выражая собственное глубочайшее сожаление, снял свое предложение.

Мексика

В Мексике мне удалось побывать дважды и оба раза вместе с Витей Семеновым. Я не стану здесь различать две этих разнесенных во времени менее чем на два года командировки, дабы не дробить оставшееся в памяти одно из ярчайших воспоминаний, чего бы это ни касалось — самого ВТЦ, работавших с нами людей, подаривших нам своё доверие и приязнь, поразительного древнего и не столь уж древнего прошлого, которого мы едва, но все же коснулись, моих попыток реализовать здесь «идею фикс» интеграции с заводом, родившуюся в Китае, или местного языка. Вот на этом последнем я остановлю свой ряд, иначе он легко может стать бесконечным, как у Фурье.

Я считал издавна, что Мексика — это одна из испаноязычных стран, ну, к примеру, как Венесуэла. Но когда я слышал такие слова, как Кетцалькоатль, Попокатепетль, Аксолотль, Чапультепек, во рту у меня становилось щекотно, хотелось продолжать щелкать языком и немедленно с ними, этими латль-татлями встретиться, что мне частично удалось.

Конечно, я догадывался, что это не язык Сервантеса и даже не Колумба, но о его действительном происхождении я узнал только от архи-европейски выглядевшего от галстука до носков модных туфель, встречавшего нас Игнасио.

Вообще я заметил, что многие из выходцев из СССР, в том числе иногда и я сам, напоминали мне чем-то прогрессоров из романов братьев Стругацких. Позднее, как ни странно, эта ассоциация возникала у меня довольно часто уже в отношении американцев. Прибывая впервые, хоть и не на новую планету, но в совершенно дотоле невиданную и достаточно далекую страну, эти новые прогрессоры всегда сопоставляли, хотя бы мысленно, местную цивилизацию и в том числе язык, с цивилизацией и языком землян, а в данном случае жителей собственной страны.

Что касается американцев, то они были убеждены, что любой сколь-нибудь цивилизованный народ должен уметь говорить по-английски и принимать за идеал их форму государственного устройства, ну а наш брат был не настолько нахален, но имел зачастую внутреннее, пусть и не всегда высказываемое вслух, убеждение, что по выразительности и ясности ничто не сравнится с великим и могучим русским языком.

Я уже отмечал эту особенность касательно изучения иврита, но этот язык ацтеков натчуль переходил уже всякие границы. Достаточно сказать, что для обозначения утренней звезды, носившей имя богини прекрасного Венеры, здесь использовалось название не более, не менее как Тлауицкальпантекутли.

Впрочем, Игнасио говорил с нами на, дал бы мне бог такой, чистом английском. Однако стоило нам выехать из ареала центрального аэропорта имени Бенито Хуареса, как с тут же остановившим его весьма внушительно вооруженным полицейским он заговорил видимо на изысканном испанском безо всяких латлей-татлей.

Нас с Витей представитель власти не удостоил даже взглядом, зато внимательно осмотрел номера машины спереди и сзади, затем какую-то наклейку и, наконец, взяв под козырек, произнес нечто вроде: «Буэн вояж, сеньор!», на что Игнасио ответил любезным: «Грациас!», и мы снова тронулись в путь.

После короткой паузы я не выдержал,-

— Что, кого-то ищут, Игнасио?

— О нет, — улыбнулся он в ответ,— просто у нас теперь постоянно действует программа «Один день без автомобиля». Это значит, что каждая машина должна один день простоять без движения. День определяется по последней цифре номера и еще цвету наклейки для большей надежности. Кстати, запомните, что это касается и прокатных автомобилей. Это делается, чтобы хоть немного уменьшить смог в районе Мексико-сити.

Я кивнул понимающе, а он продолжил,-

— Сегодня я покажу вам ВТЦ только снаружи и сдадим документы для оформления пропусков, а потом перекусим и поедем в Пастехе. Позже, когда вы побываете на площадке сорок первого этажа, вы увидите мексиканский смог. Я показывал его Руби и Олегу. Руби сказал, что у вас такого не бывает, но зато у вас бывает, забыл как это называется….

— Хамсин,— подсказал я.

— Вот-вот хамсин! А вот мы и приехали, перед вами ВТЦ.

По сути ВТЦ представлял собой комплекс строений. В середине, казалось весь из сверкавшего на солнце голубого стекла, возвышался строгий паралелепипед, в сорока двух этажах которого должны были разместиться офисы со всего мира. В центре его крыши, сидя на могучей оси, уходил вверх цилиндр высотой в еще несколько этажей, также весь покрытый небесно-голубыми окнами. Нетрудно было догадаться, что там располагаются рестораны и другие увеселительные заведения, находясь в которых можно наблюдать медленно проплывающую перед глазами панораму гигантского мегаполиса. В свою очередь цилиндр был увенчан шпилем-антенной.

В основании всего этого комплекса, находились еще четыре этажа огромной площади, выходящие далеко за периметр офисного здания, предоставлявшие место для всемирных конгрессов, выставок, съездов и возможно усиливающие общую устойчивость всего сооружения.

Забегая вперед, скажу, что это архитектурное творение выдержало мощнейшие землетрясения, сотрясавшие Мексику в ХХ-ом и ХХI-ом веках. К счастью ему не достались деяния варваров, подобные разрушившим американский ВТЦ.

В мегаполисе Мексико-сити, состоятельные люди готовы работать, но жить от него они предпочитают в радиусе не менее 40 километров, все из-за того же упомянутого смога, рассказывал нам Игнасио, пока мы ехали по шоссе, удивившему меня тем, что в отличие от виденных мной в Израиле и в других странах, оно предоставляло чуть ли не каждые 10 километров забывшему что-нибудь или изменившему намерения водителю возможность сделать так называемый U turn— разворот на 180 градусов.

Мы двигались на запад штата, где в 72 –х километрах от столицы, у подножия вулкана «латль-татль», в городе Пастехе находился пригласивший нас завод IUSA. В самом начале шестидесятых красивый, как Кларк Гейбл, (судя по висевшему на заводе портрету) и энергичный молодой инженер Алехо Перальта купил в Пастехе, сельскохозяйственную гасиенду, где разводили овец и выращивали маис. Ее территорию он использовал для строительства нового предприятия.

Среди множества идей, теснившихся под модной прической, не последнее место занимала мысль остановить бесконечную миграцию населения по стране в поисках работы, прекратить или хотя бы сократить приток людей и строительство новых предприятий в столице. Однако для этого надо было начинать все с нуля.

Перальта построил школы-простые и с техническим уклоном, постепенно все более и более приближавшиеся к уровню университета, способствовал созданию инфраструктуры необходимой для промышленного предприятия, заботясь при этом одним из первых в Мексике о защите окружающей среды. Заканчивающая учебные заведения молодежь сразу получала работу на постоянно развивавшемся заводе. Вначале на заводе выпускали только алюминиевые трубы, но Перальта внедрил выпуск куда более дефицитных во всем мире красно-медных труб и проводов. Постепенно номенклатура выпускавшихся электротехнических изделий расширялась, соответственно росли обороты и доходы.

Наша обзорная экскурсия стартовала от памятника Алехо Перальта в центре завода, ставшего ко времени нашего визита, в числе многого прочего, и мексиканским монополистом в выпуске электрических счетчиков, и частью уже вышедшей на международный рынок империи IUSA.

На территории завода, помимо многочисленных цехов, были магазины, где можно было купить товары от джинсов до видеокамеры Sony, небольшая поликлиника, столовые. Заметив, что мы устали и проголодались, Игнасио представил нас и препоручил заботам чуть полноватой, яркой и улыбающейся Анхелики, попросив сопроводить нас в заводскую столовую.

— Совсем немножко инглиш, -сказала Анхелика и улыбнулась еще приветливей,-когда Игнасио удалился.

Ма а бэайя шельха ? — галантно улыбнулся в ответ Витя, собираясь видимо сказать что-нибудь вроде, — «эйн бэайя».

— О-кэй! О-кэй!— продолжила Анхелика и сделала жест рукой, приглашая следовать за ней. В столовой, куда она нас привела, было пусто и прохладно. Мы устроились рядом со столиком, на котором были составлены кувшины с желтоватой жидкостью, похожей на лимонный сок. Анхелика взяла три кувшина и поставила их вместе со стаканами к нам на стол.

На ощупь кувшины были холодные. Налив в стаканы ей и Вите и плеснув немного себе я пригубил и действительно ощутил на языке вкус, похожий на лимонный.

— Юрий, ду ю лав Чили?, — неожиданно спросила Анхелика. Я отвечал, что, конечно, хотя только еще собираюсь там побывать. Витя согласно кивнул.

Трес сопас Чили, — сказала Анхелика подошедшей девушке, и та поставила вскоре перед нами три тарелки с супом.

Анхелика попробовала первой и удовлетворенно улыбнулась.

— Юра, осторожно!,— воскликнул Витя, но я уже последовал примеру Анхелики, зачерпнул ложку и отправил в рот. Во рту у меня вспыхнуло неистовое пламя, из глаз брызнули слезы.

— Пейте скорей воду!, -прокричал красный от смеха Витя. Анхелика вскочила, стараясь изобразить отчаяние и беспокойство на своем очаровательном личике. Лишь невероятным усилием воли я удержал в себе проглоченное и надолго присосался к стакану.

Когда я немного отошёл и даже сумел выдавить на лице улыбку, Анхелика воскликнула:

— О, Юрий! Ай эм со сорри!.

А Витя произнес слегка виновато:

— Я же Вас предупреждал, ведь это же чили, надо было набрать в рот воды и немного попробовать, а Вы сразу…

Ну да, это теперь я такой умный и знаю, что чили с Чили не имеют ничего общего. Они и пишутся по разному — chilli и Chile, и один все на том же языке натчуль означает красный стручковый перец, родиной которого является Мексика, а второй — страну в Южной Америке, название которой к этому фрукту (да-да он ко всему еще фрукт, а не овощ) не имеет отношения. Кстати из этого же языка происходят такие знакомые всем и на всех языках слова, как шоколад, авокадо, томат, но мне, конечно, должен был попасться чили.

На следующее утро за нами приехала машина и обменявшись «Буэнос диас!» с черноволосым водителем, мы отправились начинать трудовой день. Вначале Игнасио представил нас главному инженеру Хуану Гарсиа, после чего мы разделились: я остался продолжить беседу с Хуаном и Игнасио о текущих и перспективных совместных планах, а Витя с видимым удовольствием присоединился к отряду рабочих, возглавляемому поинтересовавшейся все с той же милой улыбкой моим самочувствием после чили Анхеликой. Витя должен был начать показательные первые сборки счетчиков с прибывшими сюда незадолго перед нами из Израиля новыми электронными платами.

— Как с языком? Обойдёшься? — спросил я уходившего вслед за Анхеликой Витю.

— А-а-а , Юра!, -махнул он рукой, -не волнуйтесь, не впервой, разберемся!

Хуан рассказал мне, что IUSA находится на подъеме и стремится внедрять все современные высокие технологии. Он понимает наши начальные трудности. Новые платы выглядят много лучше. Но особенно он заинтересован в будущей новой панентноспособной интегральной миросхеме ASIC, которую разрабатывает СОММЕТ, и о которой ему рассказывал Руби. В то же время завод перешел на более высокие стандарты качества в связи с предстоящим выходом на рынок США и потому счетчики вместе со встроенной электроникой должны подвергнуться всем, положенным по этим стандартам типовым испытаниям. Завод начнет их сразу же, как только будет собрана первая партия в двадцать образцов. Только после этого, в случае успеха, команда электрической компании начнет пробные установки прошедших все испытания счетчиков и концентраторов на тех этажах, где оффисы еще не сданы в аренду.

В свою очередь я заверил Гарсиа, что мы исключительно заинтересованы в контактах с IUSA, поскольку видим ее высокий потенциал и полагаем, что в дальнейшем это предприятие способно выпускать все изделие целиком, включая и электронику. Последнее я ввернул на свой страх и риск и с удовольствием отметил, что оба — Игнасио и Хуан— почти синхронно одобрительно кивнули головами.

Витю я нашел в сборочном цеху в центре живописной группы с любимой отверткой в руке, которой он в тот момент указывал на работницу, устанавливающую плату сенсора в счетчик :

Но пассаран!,— воскликнул он грозно и тут же, добродушно рассмеявшись, взял счетчик из рук смутившейся девушки с черными, как воронье крыло, волосами, выглядывавшими из под фирменной заводской синей косынки.

— Момент!— воскликнул Витя, перевернул плату, установил ее ловко на место, крутанул дважды своей отверткой и вернул счетчик обратно, — Вери гуд! О-кей?

— О-кей! О-кей!,— ответил ему дружный, радостный хор и я понял, что действительно мое беспокойство относительно языкового барьера было напрасно. Как ни странно самую большую трудность в процессе сборки представил процесс нанесения на диск дополнительного черного прямоугольничка. В момент его прохождения при вращении диска через поле зрения оптического сенсора и вырабатывался вожделенный импульс, служивший базой для всех расчетов мощности и энергии.

Еще в первые годы работы над проектом «Счетчик» мы перебрали массу материалов и производителей, пока не вышли на тип маркера, наносившего абсолютно непрозрачную, черную метку, из материала обладавшего влаго— и термоустойчивостью и великолепной адгезией. Для каждого нового типа диска мы рассчитывали оптимальное расположение метки, а затем следовали длительные испытания. Естественно, что в Мексику мы привезли изготовленные Шломо с помощью Вити шаблоны, упрощавшие до предела процесс нанесения метки.

К концу этого дня, к приходу Игнасио, двадцать собранных, закрытых и опломбированных счетчиков красовались на верстаке. Пять первых из них собирал показательно Витя, остальные являли собой плоды усилий заводчан. Каждый из рабочих, включая Анхелику, собрал по крайней мере по два счетчика. Этим же вечером все они были установлены на ночной тест.

Утром следующего дня Игнасио оповестил нас, что все прошли первое испытание и можно продолжить следующие запланированные тесты. Не стану утомлять читателя перечнем всех издевательств, совершавшихся над собранными образцами, помяну лишь, что их подвергали так называемым термо-ударам, выдерживая два часа при температуре плюс 60 градусов Цельсия, а затем тут же, без паузы переносили в камеру холода с температурой минус 20.

Упоминаю этот тест, поскольку он, как и ряд других, был несколько специфическим и не соответствовал известному мне ранее стандартному перечню испытаний. Правда последний был неизмеримо сложнее и продолжительней. Он предстоял нам впереди, а пока проводилась лишь самая предварительная проверка, по укороченной, но форсированной программе, предписанной местной электрической компанией, прежде чем допустить наши изделия даже к кратковременной установке в ВТЦ. При этом все испытания проводили сами заводчане, несущие прямую ответственность перед электрической компанией. Мы лишь демонстрировали с помощью тестера исправное функционирование электроники по завершении очередного испытания.

Наконец, настал день, когда Игнасио известил нас, что назавтра с раннего утра мы можем поехать с ним в Мексико-сити, там мы оставим планируемое к установке оборудование на складе, где оно пройдет досмотр внутренней службой безопасности ВТЦ. Кроме того у Игнасио есть куча дел, которые ему еще нужно будет уладить. Мы же с Витей имеем целый день в своем распоряжении, а в семь вечера он подберет нас около того же ВТЦ и доставит в гостиницу.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Юрий Ноткин: Хай-тек. Продолжение

  1. «Что касается американцев, то они были убеждены, что любой сколь-нибудь цивилизованный народ должен уметь говорить по-английски»
    ——
    Это они так думают., что говорят по-английски. На самом деле, они говорят на дурном языке Двора 16 века, который (язык) приспосабливался к косноязычию тогдашнего короля — скорее всего, кругом больного Эдуарда У1. Отсюда отказ от арматурного в ряде слов звука Р. Отсюда замена В на к-то УЭ-УА_-УО=УИ, отсюда странные звуки между Т и Д, для которых пришлось придумывать специальное правописание.
    Подробнее — в мой статье «Слова и звуки ..». См. под моим портретом на моей странице в этом журнале.
    lbsheynin@mail.ru

Добавить комментарий для Шейнин Леонид Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.