Барышников не имитирует пластику и движения Нижинского: у него другая физиология, другая школа. Но иногда нет-нет да и мелькнут пируэты, па, вальсы из того классического бытия и поражаешься изяществу и гибкости 68-летнего танцовщика, и хочешь, чтоб это чудо длилось дольше.

Спектакль трех гениев

Нижинский, Барышников, Уилсон

Белла Езерская

Имен, с которыми Барышников себя ассоциирует, два: Бродский и Нижинский. Может быть, кто-то знает еще?

На сороковинах Бродского в соборе св. Иоанна Барышников читал его стихи:

Меня упрекали во всем, окромя погоды.
И сам я грозил себе часто суровой мздой.
Но скоро, как говорится, я сниму погоны
И стану просто одной звездой.

Звучащие откуда-то сверху стихи производили странное впечатление. Как шагаловские козочки на барочном потолке оперы Гарнье. Гению можно все. В том числе взлом направлений и стилей. Конечно, Бродский не мог предугадать, где и при каких обстоятельствах отзовется его слово, но он без ложной скромности определил свое место в анналах истории задолго до того, как» снял погоны». Не признавай Барышников звездность Бродского, он не взял бы его в соавторы своего спектакля Бродский/Барышников. Не признавай Барышников гениальность Роберта Уилсона, он не уговорил бы его поставить на него спектакль по дневникам Нижинского. Потому что «волна и камень, не столь различны меж собой» как Уилсон— икона авангардизма и Барышников— икона романтизма. И хотя, закончив карьеру классического танцовщика, Барышников старается забыть свое прошлое, но его поклонники по всему миру его помнят, и, увидев имя своего кумира на афише, высматривают, будет ли он на этот раз танцевать, или нет. Ну не классику конечно. Ну, пусть модерн. Эта мечта — увидеть Барышникова танцующим — в какой-то мере осуществилась в спектакле « Письмо Человеку» в постановке Роберта Уилсона. Этот спектакль основан на Дневниках Вацлава Нижинского. По сути дела это дневник одного года, когда Нижинский, уйдя со сцены, пытался с его помощью бороться с наступающим безумием.

Безумие дает богатую палитру для психологического портрета и миманса: достаточно вспомнить «Записки сумасшедшего Гоголя», «Дон Кихот» Эйфмана. Мимика Барышникова скрыта под толстым слоем белого грима с черными бровями — намек на то, что Нижинского называли «безумным клоуном»; танец остроугольный, локти вывернуты, пальцы растопырены, шея свернута набок. Скорее не танец, а пантомима. Это радикальная хореография, основанная на эротике, инстинктах, подсознании. Она иллюстрирует сумбурный, трагический человеческий документ и сопровождается повторяющимися отрывками, в которых Барышников-Нижинский пытается осознать свое «Я» и свое место в искусстве, «Я не Христос, я Нижинский», « Я не Дягилев, я — Нижинский». По сути, это разговор с Богом. Текст на английском не переводится. Текст на русском сопровождается субтитрами на английском. Его довольно много, он дается в записи. Английский текст читает Уилсон. В первом акте часто повторяется имя жены Нижинского, во втором — имя Дягилева. Трагедия Нижинского лежит между этими двумя именами. Сергей Дягилев— антрепренер, создатель «Русских сезонов» учитель, покровитель и любовник Нижинского, сделал его знаменитым и полностью подчинил своей воле. За пять лет работы в «Русских сезонах» Дягилева Нижинский создал свои лучшие спектакли: «Петрушку», «Шопениану», «Карнавал». « Дафнис и Хлоя», «Видение Розы»— все в постановке Михаила Фокина. В 1913 году Нижинский сделал попытку вырваться из-под опеки Дягилева. Он женился на венгерской танцовщице Ромоле Пульски. У него родились две дочери— погодки. Дягилев не простил измены, произошел разрыв, в результате которого Нижинский, обремененный семьей, остался без работы и без средств к существованию. Попытка создать собственную антрепризу не удалась. «Весна священная» Стравинского в сценографии Рериха не была понята. «Послеполуденный отдых Фавна» который Нижинский создал в 22 года оскорбил чувства пуритан, « Игры» Дебюсси постигла та же участь. Балеты, написанные и поставленные Нижинским на себя были новаторскими и проложили путь современному балету, но публика хотела видеть прежнего Нижинского — прекрасного восточного принца.

К сожалению, записи танцев Нижинского нет. Сохранились черно-белые фотографии, которые не могут передать своеобразие его техники, только ему свойственной пластики, высоту и полётность его знаменитого прыжка.

Барышников не имитирует пластику и движения Нижинского: у него другая физиология, другая школа. Но иногда нет-нет да и мелькнут пируэты, па, вальсы из того классического бытия и поражаешься изяществу и гибкости 68-летнего танцовщика, и хочешь, чтоб это чудо длилось дольше.

Как совместилось эго Барышникова с эго его режиссера, который, по словам танцовщика всегда выстраивает свое собственное видение спектакля, не любит психологии, и заявляет, что « его театр это театр представления, а не переживания»? Послушаем Барышникова (из интервью).

«Он просит от актера полной готовности следовать за своей идеей, создает такие рамки спектакля, где можно выражать себя и импровизировать, но в, то, же время требует полного подчинения».

В этой цитате есть нестыковки, которые плохим переводом не объяснишь: интервью велось по-русски. Просить от актера нельзя. От актера можно требовать. Нельзя одновременно импровизировать и полностью подчиняться. Вероятно, эти оговорки отражают противоречия, которые возникали между актером и режиссером в процессе постановки. Барышникову, который в течение ряда лет был художественным руководителем БДТ, трудно подчиняться чужой, хоть бы гениальной диктатуре. Но, как говорит русская пословица: назвался груздем — полезай в кузов. Визуальное оформление спектакля — многоцветное, часто меняющееся, дополняемое гирляндами разноцветных лампочек бегущих вдоль сцены мало что добавляет к трагедии Нижинского, но зато делает спектакль ярким и динамичным. Представление получилось. Чего, видимо, и добивался режиссер.