Поморщился Морщинин, услышав про флагман. Так его уже лет тридцать никто не называл, еще с перестройки. А потом подумал: а ведь верно говорят, немного таких, как он, осталось. Кругом бездари какие-то, графоманы. Так и норовят в Большую Русскую Литературу пролезть и нагадить!

Морщинин и другие

(Московская быль)

Константин Емельянов

Морщинин и графоманы

Главный редактор журнала «Пламя» Морщинин очень не любил графоманов.

— Так и лезут везде, паразиты! — возмущался он на заседаниях редколлегии, — пачкают, понимаешь, своими грязными ручонками Большую Русскую Литературу! — Как говорил Суворов: Ты их в дверь, а они в окно!

С легкой руки Морщинина, графоманов в редакции прозвали «паралитераторами». Не от слова «параллельные», а от слова «паразиты». И всю литературу, случайно случающуюся за пределами журнала «Пламя», в редакции именовали теперь не иначе как «паралитературой».

Нельзя сказать, что «Пламя» с графоманами не боролось. После заседания редколлегии стали закрывать в помещении на ночь форточки, поменяли замки на входных дверях. И самое главное, перестали принимать рукописи по электронной почте.

Эти меры, особенно последняя, на какое-то время ограничили приток самопальных материалов до пределов Москвы и области. Для отлова же местных паралитераторов в вестибюле редакции задумали поместить «фейс-контроль». И удвоили охрану.

Хотя, по большому счету, принятых мер оказалось маловато. Графоманы по-прежнему плодились, как тараканы, слали свои опусы в другие редакции, организовывали многочисленные фестивали и, похоже, сдаваться не собирались.

Как-то вечерком, сидя в редакции после очередного нелегкого дня, Морщинин решил узнать, а как это другие редакторы воюют с графоманством у народа.

Держа в руке бокал с коньяком, он набрал номер своего приятеля Евгения Стаканова. Евгений был не только главным редактором поэтической газеты «Вирши» и литературного журнала «Жало Скорпиона», но и, вдобавок, председателем правления Союза писателей «Двадцатый век плюс один».

Еще Стаканов считал себя поэтом и регулярно публиковал в своих изданиях короткие или не очень размышления в стихах.

Проживал он чаще на даче, так как Москву не любил из-за шума и людей. Покопавшись в саду полдня, он бежал к лаптопу, когда на него находило озарение. И набирал очередное, гениальное:

Как неустроен этот мир!
Вот заползла змея в сортир.
А вдруг, со страхом думал я,
Ужалит гения змея?

А потом слал по электронной почте сразу во все свои газеты и журналы и ждал, когда появятся первые восторженные отклики в блогах.

— Привет, Стаканыч! — устало поздоровался с приятелем Морщинин, — как борьба на графоманском фронте?

— Да ты не парься особенно, старик, — натужно весело отвечал Стаканов.

У него в кабинете как раз была дама. Поэтому задерживаться разговором с собутыльником поэт не собирался.

— Я своих графоманов в Союз «Двадцатый век плюс один» принимаю. Говорю, что печатаю только членов Союза. Вступительный взнос — двести евро с носа!

— Так они же литераторы ненастоящие, — возмутился Морщинин, — так и норовят все отобрать. И славу, и деньги, и критиков… Ну, в общем, все!

— Ну, тогда пятьсот евро, — не моргнув глазом отвечал Стаканов.

— Ты лучше послушай, что я вчера на даче набросал, — увлекаясь и забывая о даме, начал Женя, — думаю на номинацию «Вирши года» послать!

И завыл, декламируя в телефон:

Я в Подмосковье рою грядки,
Мои нервишки не в порядке!

— Какая прелесть! — услышал в трубке томный женский голос главред «Пламени».

А по утрам остатки сна
Уходят с запахом…

— Перезвоню! — не дослушав, рявкнул Морщинин и бросил трубку.

Потом он долго сидел еще в темном кабинете главного редактора, поцеживая коньяк и глядя через окно на заброшенный пустырь с гаражами.

— Ну что за люди, — сокрушался главный редактор, сделав большой глоток и поморщившись, — Ничего святого!

Морщинин и Министр

Морщинина как-то пригласили в качестве главреда на прием. На приеме был Президент и какие-то министры.

Только Президент Морщинина не заметил. Он вообще читать не любил, и журналы тоже. Поэтому он от Морщинина и других редакторов быстро спрятался.

Зато Морщинин познакомился с одним министром. Они вместе оказались у столика с крабами.

— Так ты редактор, значит, — отламывая ножку у краба, по-свойски начал Министр. И упершись грудью в большой живот главреда, громко прошептал:

— Я, кстати, тоже стишата кропаю. Еще с армии. Говорят, хорошие!

И выразительно на Морщинина посмотрел.

— А почему, собственно, нет? — подумал главред, — космонавты пишут, артисты с художниками пишут. Даже учителя русского языка угомониться не могут! Пусть будет хотя бы один министр!

И началось у них сотрудничество. Стихи Министра, конечно, были так себе. Не Большая Литература:

В парке сумрачно и прохладно.
Птички, листья и лабуда.
Если стану великим, то ладно,
А не стану, так не беда…

Но зато их привозили на шикарном мерседесе. Вежливый и одетый с иголочки чиновник заносил пакеты со стихами с улыбочкой в кабинет, лично главному редактору, минуя отделы писем, поэзии и секретариат. Напечатаны министерские вирши были на шикарной гербовой бумаге, с двуглавыми орлами. На таких бумагах обычно издают всякие указы.

Даже пахла та бумага по-особенному. По государственному. Морщинин очень любил вдыхать запах «гербовых» стихов, сидя в своем главредовском кабинете. А потом, надышавшись, подписывал в номер, не читая.

Через месяц Морщинина пригласили на месячную поездку по Европе. Оплачиваемую принимаемой стороной. Еще через пару месяцев редакция получила денежный грант и ключи от нового помещения в Сивцовом Вряжке. Не совсем центр, конечно, зато недалеко от метро и целых пять комнат!

Расчувствовавшись, Морщинин решил отнести свежий номер со стихами Министру самолично. Зашел, улыбаясь в приемную, а там какие-то люди копошатся. Все столы-ящики открыли, перевернули, бумаги гербовые по полу разбросали.

Оказалось, следователи.

— А Министра нет, — говорят следователи, — и какое-то время не будет.

— А вы, собственно, по какому вопросу?

— Да я, кажется, дверью ошибся, — отвечает главред, а сам из приемной бочком.

–Может, передать чего? — спрашивает вдогонку один из следователей. А сам глазами сверток с журналом так и просвечивает.

— Нет-нет, спасибо! — улыбается сконфуженно главред. И давай, бегом из министерства.

На суде бывший Министр Морщинину подмигнул. Когда из зала под конвоем выводили бросил на ходу:

— Ничего, я тебе буду Тюремный Роман присылать. Так что, место в верстке попридержи!

Морщинин и Премия

По вечерам Морщинин очень любил ходить в Фейсбук. И рассказывать там всякие байки из своей редакторской жизни. А потом ему в редакции подсказали, что из этих баек может получится хорошая книга.

Морщинин давно хотел собственную книгу. Он, хотя и главред, и писатель, сам лично не много написал. Только статьи, большие и скучные. И критику, в основном, на других критиков.

Посмотрел Морщинин свои записи и огорчился. Только и годится, что в серию «Я и великие» в издательстве «Откат».

На двадцатой странице матерый критик учит его, как рецензии писать. На пятидесятой — прославленный поэт рифму вместе с Морщининым подбирает к слову «Верлибр». Еще сплетен много собрано старых, из писательского мира.

Хорошо, девчата из редакции помогли: все кусочки из ФБ собрали, по одному, да еще и в двух номерах родного «Пламени» напечатали.

Ну напечатали и ладно. Мало ли чего у нас в журналах печатают. Так бы и прошла та вещичка незамеченной. Но тут минкульт под конец года деньги на премию журналу выдал. А редакция главредовские, фейсбуковские заметки на эту премию и выдвинула.

«За достоверное художественное естество», называется. Сокращённо — Задохуест.

Морщинин хотел сперва отказаться. Все-таки неудобно, главред в своем журнале себя печатает, да еще себя же и награждает.

Да только пришла к нему в кабинет делегация из сотрудниц «Пламени». Пришла и в ноги валится.

Голосят:

— Ты уж, батюшко, пожалей нас, убогих — возьми премию-то! Один ты остался на страже Большой Русской Литературы и нашего кармана! Кому же как не тебе, флагману, Задохуест, честно заработанный, отдавать?

Поморщился Морщинин, услышав про флагман. Так его уже лет тридцать никто не называл, еще с перестройки. А потом подумал: а ведь верно говорят, немного таких, как он, осталось. Кругом бездари какие-то, графоманы. Так и норовят в Большую Русскую Литературу пролезть и нагадить! И таких, как он, настоящих ремесленников, от ремесла оттеснить.

Вот и взял премию за свой фейсбушный опус. И была всем в редакции и другим журнал читающим с того большая радость!

Продолжение