Зачем я всё это рассказал? Сколько осталось ныне живущим никто не знает, но рано или поздно мы все уйдем и мне нестерпима мысль, что от нас ничего не останется. Так пусть будет хотя бы это краткое свидетельство, что жили на земле замечательные люди, с которыми мне посчастливилось общаться.

Друзья

Оскар Рохлин

Окончание. Начало

Лёня появился у меня в начале 1982 года в качестве прикомандированного сотрудника. Он должен был работать в лаборатории Геры Бакалкина, который занимался пептидами, воздействующими избирательно на определенные участки головного мозга. Беда была в том, что лаборатория Бакалкина числилась по четвёртому управлению, которое не торопилось принимать в свои ряды Лёню. –Вы какой, Лёня, национальности,— спросил я Лёню при первой беседе. — Я тат, -ответил Лёня. -А что в четвёртом управлении знают, кто такие таты (горские евреи Азербайджана), — поинтересовался я. –Может быть и не знают,— сказал Лёня, -но у меня мама еврейка. Очень мне Лёня понравился, но ставок уже в лаборатории не было и взять я его пока не мог. Лёня закончил МГУ в 1971 году (кафедра высшей нервной деятельности), работал два года в Институте высшей нервной деятельности, а затем в Институте генетики и селекции промышленных микроорганизмов, занимаясь электронной микроскопией гетеродуплексов ДНК и защитился в 1979 году. Лёня оказался бесценным сотрудником. У него был особый дар культивирования клеток. Под его руками оживали даже погибающие гибридомы и за чтобы он не брался всё выполнялось безупречно. Но он не был просто исполнителем, он был инициативным учёным и предложил чрезвычайно интересное направление исследований спектра естественных антител к различным участкам мозга у новорожденных, зрелых и старых мышей. Я по договоренности с Линчем отправил Лёню в Айову в 1990 году, где он поработал в лаборатории Линча три года, а жена Лени, Ольга, работала научным сотрудником в другой лаборатории. Затем они переехали в Бостон и в конце концов осели в Сан Франциско. Мы два раза презжали к ним в гости. Жили они в городке, примерно в часе езды от города, соседние дома отстояли довольно далеко от дома Оли и Лёни, так что можно было спокойно наслаждаться созерцанием калифорнийской божественной природы, сидя на террасе дома, покуривая и неторопливо беседуя с хозяевами. В один из вечеров Якубовы пригласили нас в ресторан. Собственно ресторана как такового не было — а был «русский магазин», где продавались настоящие колбасы, которых не было в американских магазинах, варёные, полукопчёные, копчёные и всякая не американская вкуснятина. Владел магазином мужчина из Средней Азии, Якубовы регулярно покупали у него продукты, подружились и выяснилось, что он для своих организует ужины во дворе своего магазина. Вот на такой ужин мы и поехали. Сели за стол, накрытый крахмальной скатертью и началось: вначале был суп шурпа, затем манты, потом шашлык, не говоря уже о разных салатах и салатиках. Мне приходилось есть вкусную еду в Армении и Грузии, но такой вкуснятины я никогда не ел. Обслуживал нас сам хозяин и два его сына, я пытался выяснить кто же приготовил эту роскошь, хозяин пожимал плечами и говорил, что есть у него в доме достойные женщины, но нам их так и не показали.

Две волшебные поездки устроил нам Лёня. Первая — посещение национального парка «Секвойя». Я не знал о существование этих фантастических деревьев и ни в каком сне не могло присниться, что природа способна создать такое чудо. Секвойи достигают более 100 метров в высоту и 15-20 метров в диаметре и живут они до 3000 лет. Второе название секвойи — красное дерево, из-за коры розово-красно-коричневого цвета и кора секвойи не гладкая, а изрезана глубокими морщинами как лицо очень старого человека. Под сенью секвой возникает ощущение что ты находишься в храме и человек всего лишь частичка природы, способная, к сожалению, этот храм разрушить.

Вторая поездка — на озеро Тахо — горное озеро длиной в 35 км и шириной 19 км. Озеро окружено скалами, соснами и пихтами и несмотря на многочисленные яхты, стоящие у причалов и скользящие по лазурной глади воды, вас охватывает чувство покоя, не хочется уходить и возникает ощущение, что вся дальнейшая жизнь будет чередой счастливых событий.

Перейдя на работу в Кардиологический центр, я приобрел новых друзей. Работа в лаборатории довольно быстро наладилась и как-то незаметно наступил наш первый Новый Год в институте. Стол накрыли у меня в кабинете, а танцы организовали в холле института. Настроение было приподнятое и праздничное и вот в этом настроении стою я на площадке нашего 10-го этажа перед лифтами и курю. Из лифта вываливается сильно выпивший седовласый человек, дико оглядывается, воздевает руки к небу и восклицает: -«Куда ж это я попал? С одной стороны Левицкий и Сакс, с другой — Рохлин, кругом, значит, одни жиды». Вот те раз, подумал я, интересный народ здесь работает. На стенах были прикреплены таблички с названиями лабораторий и фамилиями заведующих. С одной стороны — Левицкий и Сакс, а с другой — Рохлин. Митя Левицкий был не только чистокровный русский, но из старинной дворянской семьи, а Валдар Сакс и вовсе был эстонец. Так что я оказывался единственным объектом пьяного возбуждения седовласого господина и решил выяснить чем же евреи так ему насолили. Я подошёл, представился и пригласил зайти ко мне в кабинет. Познакомились. Господин оказался заведующим лабораторией синтеза пептидов, доктором химических наук Михаилом Ивановичем Титовым и на мой вопрос за что же он так ненавидит евреев, он ответил, что ненавидит он не всех, а только одного человека — жену Валдара Сакса, которая была еврейкой, он в неё влюбился, а она — далее следовала запутанная и невнятная история их взаимоотношений. С Михаил Ивановичем (Мишей) мы вскоре подружились, человеком он оказался доброжелательным и открытым, любителем выпить, что нас сближало, и после того как мы поселились в одном доме, почти каждую неделю мы собирались в Мишиной квартире и вместе с Мишиной женой, Наташей, услаждали себя выпивкой и дружеской беседой. . В лаборатории Титова работал сотрудник Кубинского центра биотехнологии, и он пригласил Мишу приехать на Кубу, прочитать лекции и оказать консультативную помощь сотрудникам центра, занимающихся синтезом пептидов. Миша поинтерисовался занимается ли центр получением моноклональных антител. Оказалось, что да, занимается и тогда Титов предложил, чтобы пригласили и меня и в начале 1984 года мы с Титовым полетели на Кубу. Полёт длился часов десять, спать я в самолёте не мог, но тогда ещё можно было курить во время полёта, так что особенного дискомфорта я не испытывал. Прилетели мы в Гавану поздно вечером, нас встретили и поселили не в гостинице, а в двухэтажном доме на окраине Гаваны. Из-за усталости и позднего времени мы не разобрались где же мы оказались и только утром потрясённо рассмотрели поместье, в котором нас поселили. Нас разместили в пригороде Гаваны, где до кастровской революции жили американские миллионеры и наш дом был одной из бывших американских вилл. Хорошо жили американские миллионеры. На втором этаже были спальни, каждая метров тридцать с громадной ванной и широченной кроватью под балдахином. Окна выходили в райский сад с пальмами и цветущими кустами, по которым прыгали райские птички и оглашали сад райским пением. Мы спустились на первый этаж и оказались в громадной кухне-гостиной, где нас ожидали три симпатичные горничные в белоснежных фартуках. Одна из них говорила на ломаном русском языке, нам подали разнообразные кушанья, название которых мы не знали и узнаваемы были только апельсиновый сок и кофе. После завтрака мы вышли в сад — и здесь ещё один сюрприз— плавательный бассейн и на спинках плетёных кресел нас ожидали купальные халаты и полотенца, на тот случай, если их высочества, т.е. мы с Мишей, решим погрузить наши бледные тела в прозрачную воду бассейна. В час дня настало время обеда и пообедать с нами пришли четыре руководящих сотрудника центра, двое из них хорошо говорили по русски, все с аппетитом ели, на стол выставили водку, ром и коньяк и один из руководителей нам сообщил, что мы можем себе ни в чём не отказывать и выпивать когда нам будет угодно и в любом количестве. Сказочную жизнь создали нам кубинские друзья. На следующий день нам устроили экскурсию по Гаване, показав не только парадные здания, но и районы, где жили рядовые кубинцы. А жили они в обшарпаных старых домах. Возле домов играли замызганные детишки, сидели на стульях пожилые матроны, громко переговариваясь и жестикулируя. Было понятно, что живут люди бедно, но ни одного угрюмого лица мы не увидели. Детишки были веселы, матроны улыбчивы и наш экскурсовод сообщил нам, что люди довольны жизнью, хотя иногда нехватает разных товаров, но люди свободны и потому счастливы. От чего люди свободны на коммунистической Кубе мы не стали уточнять, это и так нам, приехавшим из СССР, было понятно.

Биотехнологический центр произвёл на нас очень хорошее впечатление. Чувствовалась твёрдая хозяйская рука. Просторные светлые помещения, современное оборудование, никакой суеты, продуманные технологические цепочки от поставки исходного материала до выпуска готовой продукции. Учить нам их было нечему, но запланированные лекции мы прочитали, хотя вряд ли кубинцы узнали из них что-нибудь новое. Со стыдом вспоминаю свой вопрос, когда нам показывали помещение, где мыли посуду. На полке стояли две большие бутыли с надписью на одной из них «Этанол», а на другой — «Метанол». И тут я спрашиваю: «А если человек перепутает и нальет метанол вместо этанола?» «Ничего страшного,— отвечают мне,— просто перемоет посуду». Я то спросил, имея в виду нашу привычку пить разведенный спирт вместо водки, а наивные честные кубинцы даже не поняли смысла моего вопроса. Повезли нас осмотреть дом-усадьбу Эрнеста Хемингуэя. Сам дом особого впечатления не произвёл, роскошью Хемингуэй не увлекался, но вот пальмы, увитые орхидеями, произвели незабываемое впечатление. Орхидеи по спирали обвивали пальмы от корней до верхушек, радуя глаз разнообразием лепестков, окрашенных от бледно-розового до ярко красного цвета. Ошеломил нас океанариум. Он был так устроен, что рыбы плавали на только справа и слева, но и над головой. Разнообразие форм и окрасок тропических рыб не поддаётся описанию, мы продвигались по коридорам, ощущая себя в волшебном царстве и дивясь природе, сумевшей создать это бесконечное разнообразие. И в заключение нас повезли в варьете. Зрители в большом зале сидели за столиками, можно было заказать спиртные напитки и закуску, мы взяли бутылку рома на четверых (нас сопровождали двое кубинцев) и приготовились к зрелищу. Заиграла громкая ритмичная музыка, на сцене появились высокие стройные девушки в очень коротких юбочках, украшенных сзади разноцветными перьями, выразительные бюсты были слегка прикрыты прозрачной тканью, девушки высоко задирали стройные ноги, покачивали бёдрами, вращали ягодицами, бросали призывные взгляды в публику, которая ревела от восторга и оглушительно аплодировала. Часа через полтора представление к нашему облегчению закончилось, мы выразили кубинцам свой восторг и поехали отдыхать на нашу райскую, тихую виллу. Наказание за роскошную жизнь кубинских бездельников настигло нас в самолёте над Атлантическим океаном недалеко от Англии. Самолёт неожиданно бросило вправо, потом влево, командир сообщил, что мы вошли в зону турбулентности, а самолёт то мелко дрожал, то подпрыгивал вверх и резко падал вниз и опять вправо-влево и вверх-вниз. Так продолжалось сорок пять минут и мне было очень страшно.

Между тем на конец марта 1985 года была намечена поездка в Швейцарию делегации кардиоцентра во главе с Чазовым в рамках сотрудничества с фармацевтической фирмой «Сандоз», штаб-квартира которой располагалась в городе Базель. Меня включили в состав делегации, в расчёте на то, что уж Чазов сумеет пробить стену запрета на мой выезд в капстраны. Нужно было сделать доклад на кардиологическую тему и здесь помогло, что к этому времени мы с лабораторией Мити Левицкого получили серию моноклональных антител к кальций-зависимой АТФазе саркоплазматического ретикулума сердечной мышцы. Митя был мне очень симпатичен. Небольшого роста, худенький, спокойный, доброжелательный, Митя вызывал доверие и желание общаться. Он владел французским и английским, играл на пианино и гитаре, сочинял мелодии на слова известных русских и француских поэтов и сам исполнял эти песни, аккомпанируя себе на гитаре. Замечательная у Мити была жена Ольга. Пышногрудая яркая брюнетка, она в отличии от спокойного Мити, заводилась с полоборота, любила компании, выпить, посудачить, с ней всегда было весело и интересно. В течении 83-84 годов Митины и мои сотрудники получили 14 моноклональных антител, которые в разной степени ингибировали активность АТФазы и, следовательно, могли быть использованы для изучения роли этого фермента в функционировании сердечной мышцы. Докладывать, естественно, должен был Митя, а не я, но Смирнов включил в делегацию меня во исполнении своего обещания сделать меня выездным. Митя не возражал, он уже давно был выездным, написал доклад на английском, объяснял мне какова роль кальция в работе сердечной мышцы, чтобы я мог ответить на вопросы, если таковые возникнут. И вот члены делегации (человек десять) уже получили иностранные паспорта в Минздраве, завтра вылетать, а у меня паспорта нет. Только часа в четыре мне позвонил начальник первого отдела и велел немедленно ехать за паспортом в здание ЦК нашей любимой партии. Вот такой я оказался важной персоной — все получили паспорта в Минздраве, а мне так в ЦК. Там меня ждал пропуск, я постучал в указанную дверь, услышал «войдите» и войдя увидел за письменным столом мрачного человека. Не говоря ни слова, он протянул мне паспорт и брезгливо молвил –«можете идти». Ну я и пошёл. Так началась моя дружба с Митей Левицким, которая продолжается до сих пор. Митя живет во Франции, в Нанте и мы примерно раз в месяц разговариваем по скайпу.

Не помню точно в каком году, 1994 или 1995, начались мои регулярные встречи и совместная работа с Андреем Гудковым. Андрей младше меня почти на двадцать лет, т.е. относится к другому поколению, что не помешало нам сдружиться. Очень важной составляющей моей московской жизни было общение с друзьями. Мы регулярно собирались вместе, делились наболевшим, выпивали, пели песни, радовались успехам и вместе переживали неудачи. Переезд в США отрезал эту часть моей жизни и знакомство с Андреем, по крайней мере, частично восполнило этот болезненный дефицит в общении. С Андреем всегда было интересно. Блистательный рассказчик он к тому же хорошо играл на гитаре и помнил тысячи песен не только известных бардов, но и авторов, имена которых мне были совершенно не известны. Андрей работал в Чикагском университете и привлёк меня к исследованиям, которые его лаборатория начала с израильской фирмой QBI. Фирма эта владела патентом на технологию, позволяющую исследовать дифференциальную экспрессию генов, тем самым выявляя какие гены активируются или подавляются в результате тех или иных воздействий на клетки. На одном из первых совещаний с фирмой в Чикаго я был приятно поражён, оказавшись за одним совещательным столом с двумя лауретами Нобелевской премии, работы которых я изучал ещё в аспирантуре. Это были Мэтью Мезельсон и Джошуа Ледерберг. Мезельсон открыл полуконсервативную репликацию ДНК, когда исходная молекула разделяется на две цепи с образованием репликативной вилки , каждая из которых служит матрицей для синтеза второй (новой) комплементарной полинуклеотидной цепи. Ледерберг — пионер исследования генетики микроорганизмов. Он oткрыл трансдукцию и рекомбинацию у бактерий и исследовал причины возникновения устойчивости бактерий к антибиотикам. Фирма привлекла лауреатов в качестве консультантов, для поднятия престижа. Вряд ли лауреаты внесли в работу фирмы конкретные разработки, но престиж — тут надо закатить глаза и пропеть — О, Мезельсон, О, Ледерберг. Познакомился я и с сотрудницей фирмы Леной Фейнштейн, эмигрировавшей в Израиль из Москвы. Лена поразила меня конрастом между привлекательной женской внешностью, хрупкой, стройной фигурой, с одной стороны, и острым умом в сочетании с несгибаемым характером, с другой. С Леной мы подружились и с удовольствием встречались во время моих приездов в Израиль.

Я не буду рассказывать о научной и «практической» работе Андрея — нельзя объять необъятное. Андрей исключитально талантливый учёный, исследующий закономерности возникновения и роста раковых клеток, но в отличие от большинства учёных он не ограничивается поиском закономерностей, а ищет пути, которые позволяют убивать раковые клетки, не затрагивая жизнь клеток нормальных. Андрею удалось открыть вещества, которые защищают организм от высоких доз облучения и химиотерапевтических препаратов, способствуя тем самым эффективному уничтожению раковых клеток. Андрею вскоре стало тесно в рамках научной лаборатории и для разработки и внедрения препаратов он основал вначале одну фирму, а затем ещё пять фирм. Каждая из них занимается разными препаратами и уму не постижимо, как Андрея хватает на всё на это. Дай Бог ему здоровья.

В 1996 году старший сын Гудковых, Гриша, поступил в Айовский университет и с этого года по двухтысячный, пока Гриша учился, Андрей и его жена Марина каждые два-три месяца навещали его, останавливаясь у нас в доме. Мне нравилась Марина — небольшого роста, симпатичная, с внимательным взглядом серо-зелёных глаз, она была молчалива в отличие от фонтанирующего Андрея, и обладала хорошим чувством юмора. Приезжали Марина и Андрей на два-три дня и их приезд всегда был для нас праздником. Летом 1998 года Андрей вместе со своим младшим сыном Митей поехал наваестить своих друзей в Денвере и пригласил меня к ним присоединиться. Я с удовольствием согласился. Из Чикаго Андрей заехал за мной и по дороге в Денвер я получил представление как в Америке путешествуют на машине. На ночёвку мы остановились в кемпинге. Он был разгорожен на просторные прямоугольники, где можно было запарковаться, поставить палатку, а если как многие американцы вы путешествовали в доме на колёсах (трейлере), то можно было подключиться к электричеству и водопроводу. На территории кемпинга был многоместный туалет, чистый, с туалетной бумагой, из кранов текла вода и можно было утром умыться. Ну вот миллионы американцев и путешествуют. Мы поели, улеглись в палатке на ночь в спальные мешки, но вот поспать в эту ночь мне так и не удалось. Андрей во сне храпел, так что ночь я провёл на скамеечке, но зато встретил рассвет, впервые за много лет. Приятели Андрея оказались очень симпатичной парой, мы с комфортом разместились у них в доме и каждое утро выезжали в горы, наслаждаясь бесконечным разнообразием пейзажей. Одна поездка врезалась в память навсегда. Было часов десять утра. Прошёл небольшой дождь, мы подымались в гору и вдруг, слева от машины, мы наткнулись на радугу. Андрей остановил машину, мы вышли и ошеломлённо уставились на радугу, которая выходила из земли в ста метрах от нас, круто поднималась в небо и исчезала за горизонтом. Так близко радугу я никогда не наблюдал и поразительная яркость и чистота красок просто приковали нас и мы долго стояли не в силах оторваться от этого волшебного зрелища.

В 2001 году Гудковы переехали в Кливленд. Андрей стал заведующим отделом молекулярной биологии в Исследовательском институте при Кливлендской клинике. Я пару раз приезжал в Кливленд, а Гудковы время от времени приезжали к нам на мои дни рождения, никогда заранее не извещая об этом и тем приятнее были эти приезды-сюрпризы. В 2007 году Андрей стал научным руководителем Ракового института в Баффало, штат Нью Йорк, все основанные им фирмы также перебазировались в Баффало и некоторые препараты, разработанные Андреем, уже проходят клинические испытания, так что надеюсь вскоре препаратами Андрея начнут лечить нуждающихся в этом больных.

Году в 1997 (1998-?) Катенька, Марта и я поехали отдохнуть в Сан-Франциско и остановились в доме Саши Уманского и его замечательной жены Гали. С Сашей я познакомился в конце семидесятых во время своих приездов в Пущинский академгородок. Город Пущино находится примерно в 100 км от Москвы, на берегу Оки, окружён лесами и среди этой благодати в начале шестидесятых были построены несколько институтов Академии наук, современные жилые дома, ставшие приютом для закончивших аспирантуру молодых кандидатов наук-немосквичей и разнообразных научных сотрудников бех московской прописки. Во время мозжинских школ по молекулярной биологии я познакомился с академиком Александром Сергеевичем Спириным — директором Института белка в Пущино. Спирин относился ко мне приветливо, ему нравилось как я вёл капустники на школах и узнав от его сотрудниц, что Институт белка распологает гостевыми квартирами я набрался нахальства и спросил у Спирина нельзя ли воспользоваться квартирой Института для летнего отдыха. –Нет проблем,— сказал Александр Сергеевич, и в конце семидесятых Марта, Таня и я отправились в августе отдыхать в Пущино. Квартира была на девятом этаже добротного кирпичного дома, недалеко от Оки, постельное бельё, кухонная посуда и все остальные удобства обеспечивал Институт и всё это бесплатно. Ну не рай ли? Мы купались в Оке, собирали грибы в окрестных лесочках, гуляли по аллеям и улицам чистого, тихого, приветливого Пущина.

Но вернёмся к Саше Уманскому. Саша, как и я, был киевлянином, закончил в 1964 году Киевский мединститут и был распределён в провинцию работать в диагностической лаборатории. Но, как известно, судьба играет человеком (извините за избитую истину). Приятель Саши достал билеты на гастроли театра «Ла Скала», Саша приехал в Москву насладится высоким оперным искусством, в процессе наслаждения познакомился с приятелем своего приятеля, а тот занимался аспирантскими проблемами Института биофизики АН. Институт переезжал в Пущино, москичи ехать туда не хотели и Саше предложили немедленно поступать в аспирантуру в Пущинский филиал Института, что он тут же и совершил, оказавшись в отделе радиобиологии Института биофизики. Саша исследовал влияние радиации на экспрессию генов в ходе клеточной дифференцировки, структуру хроматина и взаимодействие белков с ДНК в процессе клеточной гибели. Он опубликовал в 1982 году пионерскую статью в американском журнале теоретической биологии, предсказав существование генетической программы клеточной гибели, получившей впоследствии название апоптоза. В 1993 году Саша приехал в США и стал работать в биотехнологический фирме в Сан Франциско, в 1999 году перешёл в другую компанию уже в должности вице-президента, а в 2004 году переехал в Принстон. Вот мы (Марта, Катенька и я) и приехали в гости к Саше и Гале в конце девяностых. Дом находился в Ричмонд-Хиллс, пригороде Сан-Франциско, располагался на склоне холма, так что первый этаж как бы был отделён от второго. Вокруг был райский сад, клумбы цветов, фигурно подстриженные кусты. Нам отвели первый этаж, где мы жили, не мешая хозяевам и подымаясь наверх во время завтрака и ужина. Жена Саши, Галя, помимо женской привлекательности и доброты, оказалась великой кулинаркой. Нас совершенно потрясло, что на ужин каждый день подавалось новое произведение кулинарного искусства, а когда я однажды спросил, где вчерашнее чудесное блюдо, Галя удивлённо раскрыла глаза и с упрёком спросила –Разьве можно есть вчерашнюю еду? Мы гуляли по Сан-Франциско, катались на пароходике по заливу, в один из дней поехали с Сашей и Галей в столицу виноделия «Напу», где сидя за столиком на вершине холма, пили прекрасное белое калифорнийское вино, любуясь волнистой линией гор, бледно-голубым небом и медленно уходящим за горизонт солнцем.

Ещё в начале нашей жизни в Айове мы познакомились с замечательной женщиной Зоей Кураго. Необычна была судьба Зои до её появления в университете Айова Сити. Мама Зои являлась членом команды США, посланной в Европу после второй мировой войны для осуществления плана Маршалла, призванного поднять из руин европейские страны. Вначале Зоина мама работала во Франции, а затем — в Англии, где и встретила будущего отца Зои, судьбу которого следовало бы описать в остросюжетном романе. Он родился и вырос в Западной Белоруссии и в 1936 году поехал в Испанию воевать против Франко. Попал в плен, оказался в лагере, сумел из лагеря сбежать и перебрадся в Лондон. Вот в Лондоне Зоина мама с ним и познакомилась, так как хотела изучать русский язык, а он как раз его и преподавал. Они поженились и жили в Англии до 1956 года, а затем перебрались в Белоруссию, где в том же году и родилась Зоя. Училась Зоя в русской школе, закончила стоматологический институт, работала в сельской больнице, вышла замуж за индуса и уехала в Индию в 1980 году. Через год семья перехала в Чикаго, затем к ним присоединилась Зоина мама. Зое пришлось поучиться в американском стоматологическом колледже, после четырёх лет жизни в Чикаго семья переехала в Северную Каролину, где Зоя развелась со своим индийским мужем и в 1989 году переехала в Айова Сити вместе с мамой и маленьким сыном. Зоя умна, доброжелательна, с хорошим чувством юмора. Помимо своих прямых обязанностей патолога в стоматологическом колледже, Зоя исследовала опуходи ротовой полости, пытаясь понять их происхожение и особенности, в её распоряжении были клеточные линии этих опухолей и мы провели несколько совместных экспериментов. Но главное — Зоя очень надёжный человек, в трудную минуту она не подведёт и всегда поможет. Мы с удоаольствием приходили в гости в Зоин гостеприимный дом и приглашали Зою к себе в гости. Зоя познакомила нас со своим приятелем Чаком Мэрфи, коренным американцем ирландского происхождения, но очень отличным от обычного американца. Чак начал работать ещё подростком, он хотел учиться, но денег на обучение в семье не было. В этом ничего необычного ещё не было, многие американцы так поступают. Необычно было то, что он, заработав деньги, поступил в колледж на отделение русского языка и литературы. Для завершения образования ему предложили поехать в Россию на два года, но это оказалось для него слишком дорого и Чак начал работать электриком на фабрике, производящей попкорн. Он был мастер на все руки — и плотник, и столяр, и электрик, и автомеханик. Он сделал у нас в доме прекрасные книжные полки, благодаря чему я привёл в порядок свою библиотеку. Он поначалу отказывался от оплаты, но тут я ему твёрло заявил, что я никак не могу использовать нашу дружбу в корыстных целях, Чак назвал сумму, но уверен, что это было гораздо дешевле чем обычно.

Погружаясь в русскую литературу, Чак был потрясён судьбой и произведениями Варлама Шаламова и накопив денег поехал в Россию, чтобы поработать в Вологде в архиве Шаламова, приезжал в Россию на конференции, посвященные Шаламову, и продолжал работать в его архиве. Нас так же обединяла любовь к водке и мы прекрасно проводили время вдвоём, выпивая и беседуя обо всём на свете. Вот таких замечательных людей подарила нам Айова. К сожалению, Зоя уехала в Нью Йорк в 2007 году, а затем переехала в город Огаста, штат Джорджия, где успешно работает в местном университете и мы продолжаем общаться по телефону. Сын Зои уже женился, а замечательная Зоина мама умерла в возрасте 94 лет.

В конце девяностых мы с Мартой два раза посетили Вашингтон, останавливаясь в доме Саши и Иры Каравановых. С Сашей я познакомился в Москве. Он работал в Онкоцентре и довольно часто посещал Институт молекулярной биологии. Саша был младше меня лет на восемь-девять, никаких общих интересов у нас не было и поначалу его визиты меня несколько удивляли. Саша был ярко выраженным холериком, говорил быстро, размахивая руками и возбуждаясь в процессе разговора. Его постоянные вопросы о том как идут дела, не случилось ли каких то неприятностей, все ли здоровы в моём семействе меня иногда довольно сильно раздражали, я воспринимал это как посягательство на мою частную жизнь, не понимая, что Саша относится к редчайшей категории людей, которые стремятся помочь своим собратьям, боясь, что те стесняются обратиться за помощью. В общем, потребовалось несколько лет прежде чем я сумел оценить Сашину доброту и бескорыстное желание оказать помощь. Ира, в противоположность Саше, была меланхолична, молчалива и очень привлекательна: высокого роста, стройная, с широко расставлеными глазами и прелестной улыбкой. Один из наших приездов совпал с цветением сакуры. Длинная аллея с цветущими сакурами начиналась недалеко от дома Каравановых, мы медленно шли по этой аллее с ощущением, что мы находимся в раю, так было чисто и светло вокруг, легко и волшебно на душе. Мы ходили по музеям, гуляли по широким проспектам Вашингтона и всё это, разумеется, под неусыпной опекой Саши. Ира и Саша позвали в гости своих друзей, из Бостона приехали Максим и Маша, из Филадельфии — Саша Мазо и был пир на весь мир. Мы до сих пор с удовольствием и благодарностью вспоминаем наше гостевание в гостеприимном доме Каравановых, вот только Саше уже этого не выскажешь: он умер от рака в 2005 году в возрасте 60 лет.

В июле 1996 года я поехал на двухнедельные курсы, которые проводила фирма «BioLab» на базе колледжа Смита, в городке Northhampton штата Массачусетс. Недалеко от колледжа Смита в городке Мэдисон жил со своей семьей Петя Рабинович, с которым ещё в Москве меня познакомил Лёня Якубов. Петя был мне очень симпатичен. Доброжелательный, с хорошим чувством юмора, Петя заразительно смеялся, любил рассказывать анекдоты и не терял присутствия духа, когда его настигали неприятности, которых, как у нас всех, хватало. И вот оказалось, что в городе Хартфорде, столице штата Коннектитут, будет в еврейском общинном центре проходить концерт Михаила Козакова и Валентина Никулина, бывших известных московских артистов, а ныне играющих в израильском театре «Гешер». Петя приехал за мной, и мы поехали на концерт. Зал был человек на 500 и я с удовольствием наблюдал за пожилыми евреями, которые оживленно жестикулировали, обнимались, торопясь и захлёбываясь обменивались новостями и еле успокоились к началу концерта. Вышли на сцену Козаков и Никулин и стали рассказывать как тяжело им пришлось в Израиле после эмиграции, так как играть нужно было на иврите, которым они не владели и поначалу просто заучивали ивритские тексты. Затем они по очереди читали стихи и разыгрывали сценки из различных спектаклей. Публика принимала их тепло, но у меня осталось тягостное ощущение, что они безумно устали и только професиональная выучка позволила им довести концерт до конца. Перед отъездом я переночевал в доме у Пети, познакомился с его прелестной женой Ириной и с тремя симпатичными детьми, а утром следующего дня Петя отвез меня в аэропорт Хартфорда. Забегая вперед расскажу о приезде Пети в наш университет где-то в середине двухтысячных. Я пригласил Петю рассказать на семинаре отдела патологии о своей работе, что Петя с успехом и сделал, а вечером, попивая водку и коньяк, я вдруг сообразил, что фамилия моей мамы тоже Рабинович и поинтересовался у Пети, откуда происходят его предки Рабиновичи. Петя сказал, что его дед Пинхус Рабинович жил в Малине, т.е. в том же городе, где жил мой дед Яков Рабинович. И это наводило на приятные размышления. Мы договорились с Петей, что мы опросим своих родственников и в результате выяснилось, что Пинхус и Яков Рабиновичи были двоюродными братьями. Так что мы с Петей четвероюродные братья и я был очень рад приобретению столь приятного родственника.

В 1997 году мы получили большой грант и надо было искать постдока с опытом работы в области молекулярной генетики. Через общих знакомых я созвонился с Агшином Тагиевым, занимавшимся исследованием мутантных вариантов гемоглобина. Агшин был родом из Азербайджана, закончил 2-й Московский мединститут, работал в Институте переливания крови, где и защитил кандидатскую диссертацию, и на моё предложение приехать на работу в наш университет немедленно согласился. Агшину было около 30 лет, был он холост, так что оформление бумаг не заняло много времени и в начале 1998 года Агшин появился в нашей лаборатории. На Агшина было приятно смотреть: среднего роста, стройный, красивое лицо, хорошая русская речь без следа кавказского акцента. Агшин быстро освоился с новой для него областью исследований и приступил к экспериментальной работе. Так продолжалось девять месяцев, а затем Агшин сообщил, что ему нужно поехать на месяц в Баку, где его ждёт невеста. Они встречаются уже несколько лет, она наконец согласилась стать его женой, они сыграют свадьбу и он вернётся через месяц вместе с новобрачной. Агшин уехал. Прошёл месяц, прошёл второй, заканчивался третий месяц затянувшегося отсутствия Агшина, дозвониться до Баку я не мог, заведующий сектором мне сказал, что по университетским правилам после отсутстваия в течение трёх месяцев сотрудник должен быть уволен и возразить мне было нечего. И вот за день до истечения трёхмесячного срока появляется радостный Агшин. Я набросился на него с упрёками (мягко выражаясь), и Агшин, виновато улыбаясь, рассказал свою историю. Оказалось, что невеста передумала и отказалась выходить замуж за Агшина. Тогда собрался семейный совет и постановил срочно найти новую невесту для Агшина. Рассудили родственники, что уезжать ему одному в Америку нельзя, найдёт себе в этой чужой стране неизвестно кого, так что всем срочно пуститься в поиск хорошей азербайджанской невесты, чтобы и в Америке создать хорошую азербайджанскую семью. И что вы думаете — нашли. Девушка недавно закончила университет по специальности тюркские языки, была хороша собой, они понравились друг другу, сыграли свадьбу и вот Агшин с женой приехали в Айову. Я потребовал показать мне жену. Агшин сказал, что жену зовут Сада, она здесь неподалёку и через пару минут привел её в мой офис. Посмотрев на Саду я сказал Агшину, что он полностью оправдан и за такой красавицей можно ухаживать не только месяцы, а годы. Сада была очень красива и, как вскоре выяснилось, была великой кулинаркой и её разнообразные мясные блюда, пироги и торты поглощались нами с громадным удовольствием, когда мы приходили в гости в их гостеприимный дом.

В 1999 году мы получили ещё один грант, объём работы всё увеличивался, надо было искать новых сотрудников и Агшин сказал, что у него есть хорошая знакомая, которую стоит пригласить на работу. Знакомую звали Наташа Гусева, я позвонил ей и в конце 1999 года и Наташа к нам присоединилась. Наташа закончила Московский педагогический институт по специальности биохимия, работала в Институте фармакологии, а затем на кафедре биохимии МГУ. Блондинка небольшого роста, стройная, Наташа совершенно не пользовалась макияжем, даже губной помадой и не подкрашивала ресницы, но и без этого была симпатичной и привлекательной женщиной. Да и работником она оказалась отменным и инициативным. Под руководством Агшина Наташа довольно быстро освоила молекулярно-генетические методы, так что наша небольшая, но дружная группа с успехом исследовала механизмы устойчивости простатных опухолей к действию различных химиотерапевтических препаратов. В результате в 2003 году мы получали третий большой грант из NIH. Наташа не только успешно работала, но и в личной жизни сумела найти себе прекрасного партнёра: в 2004 году она вышла замуж за физика-сотрудника университета, который участвует в международном проекте большого адронного коллайдера, а потому часть времени проводит в Женеве, а периодические разлуки, как известно, чрезвычайнго способствуют укреплению брачных уз. Несмотря (или благодаря) разлукам Наташа родила двух прелестных детишек — девочку (старшую) и мальчика, но и Сада не отстала от Наташи и родила замечательных ребятишек –мальчика (старшего) и девочку. Мы провели в совместной работе прекрасные десять лет и общались не только на работе, но и приходя друг к другу в гости, и я очень благодарен Наташе и Агшину за радость общения с ними.

Летом 2003 года позвонила Ира Караванова и сообщила, что в нашем университете начал работу в отделе физиологии сын Сашиного хорошего киевского приятеля, которого зовут Юра (сына), а фамилия папы Айзенштадт и что с этой семьей стоит познакомиться, так как это очень милые и приятные люди, ну и земляки к тому же. Я поискал в университетском справочнике Юрия Айзенштадта, но такового не обнаружил. Выйдя на перекур из нашего здания, я остановил пробегающего мимо человека по имени Христофор, русскоязычного армянина, который знал всех и вся. Он сказал, что Юрий в отделе физиологии действительно появился, но фамилия его Усачёв, а не Айзенштадт. Я нашёл в справочнике Юрия Усачёва, позвонил ему и с этих пор началась наша дружба с замечательным семейством Усачёвых. Правда, фамилия Юриного папы была не Айзенштадт, а Айзенберг, фамилия мамы была Усачёва и Юра, как и его жена и дети, также были Усачёвы. Родители Юры, папа Миша и мама Марина, жили и работали в Миннеаполисе, в трёх часах езды от Айова Сити и каждые два-три месяца приезжали навестить детей. Родители Юрия закончили Киевский политехнический институт по специальности химия, мама Марина поступила в аспиррантуру в Институт химической физики, защитила кандидатскую, а затем и докторскую диссертацию, а папу Мишу в аспирантуру не взяли в связи с неправильной национальностью, он работал на заводе, поступил затем в заочную аспирантуру и стал кандидатом наук. Их сын Юра закончил физфак Киевского университета и работал затем в Институте физиологии. Юра женился на прелестной девушке Марине, закончившей Киевский мединститут. Усачёвы эмигрировали из Киева в 1995 году, вначале Юра, Марина и пятилетняя дочь Сашенька, а через полгода приехали Миша, Марина-мама и мама Миши в возрасте 87 лет. Все они осели в Миннеаполисе, Юра работал постдоком в местном университете, Марина упорно училась, чтобы сдать экзамен на американского врача,что ей и удалось. Затем Юра подал на конкурс и получил в 2003 году позицию ассистант профессора в отделе физиологии нашего универститета, а Марина работает врачом в студенческой поликлинике университета. В 2000 году Марина родила мальчика Андрюшу, так что у них двое замечательных детей. Родители и Мишина мама остались в Миннеаполисе и регулярно навещают Юру и Марину. Два-три раза в год мы приеэжаем в гости к Усачёвым и это всегда праздник. Помимо вкусной еды и выпивки, есть о чём поговорить — о прошлой киевской жизни, о новых книгах, о прошлых и настоящих певцах и композиторах. В общем вся Усачёвская семья — это близкие люди, душевное общение с которыми делает нашу жизнь лучше и богаче. Иногда вместе с Мишей и Мариной приезжали из Миннеаполиса Саша Калюжный с женой Галей. Саша прекрасно играл на гитаре, знал много песен и замечательно аккомпанировал, когда я приняв некоторую порцию алкоголя распевал романсы и песни Окуджавы. Приходил в гости к Усачёвым и Олег Тимофеев с семьёй, а иногда и с мамой — Натальей Борисовной, которая была ученицей Ростроповича и преподавала в нашем университете. Олег также преподавал в университете, но главное — он был фанатом семиструнной гитары и раз в год, обычно в конце мая, организовывал замечательные музыкальные фестивали, приглашая музыкантов из других городов Америки.

Наступило 30 декабря 2007 года — мне исполнилось 70 лет, так сказать юбилей. Никакой радости я по этому поводу не испытывал и никаких торжеств не устраивал. Пришли, как обычно, Наташа и Агшин, приехали Андрей и Марина Гудковы, посидели, выпили, попели песни. Но вот 5 января 2008 года, в субботу, внучка Катя часов в 5 вечера приезжает и требует, чтобы мы с Мартой поехали в дом к Усачёвым. Никакого желания куда бы то ни было ехать у меня не было, у меня вообще депрессия держится две-три недели после дня рождения, но Катя категорически заявила, что ехать надо, потому что меня в доме Усачёвых ждёт большой сюрприз. Поехали. По дороге я ломал себе голову, что же за сюрприз мне устроили Усачёвы, но то что меня на самом деле ожидало ни в каком сне присниться не могло. Переступив порог дома Марины и Юры я вытаращив глаза и открыв от изумления рот уставился на Машу Франк-Каменецкую и Иру Караванову, которые с криками «С днём рожения» приближались ко мне с подносом, на котором возвышалась большая серебряная стопка водки. Водку я тут же выпил, чтобы не упасть в обморок, и огляделся. Помимо Маши и Иры в гостиной находились Максим, Саша Уманский с женой, Саша Мазо, Володя Шейнкер с Анечкой, Володя Аксельрод, Лёня Якубов и Петя Рабинович. Вот это подарок так подарок — прилететь в местный аэропорт из Нью Йорка, Бостона, Вашингтона, Филадельфии, Сан Франциско, Хартфорда, арендовать машину, найти дом Усачёвых и всё это для того, чтобы поздравить меня с днём рождения. Я думаю, что это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Меня окружали друзья, мы друг друга любили и что ещё требовать от жизни. Оказывается моя дорогая доченька Таня созвонилась с моими друзьями и предложила им устроить для меня сюрприз — и все согласились, никто не отказался. Таня заказала еду, купила выпивку и началось всеобщее гулянье в доме замечательных Усачёвых, гостеприимно приютивших шумную компанию моих друзей. Разъехались поздно вечером, ребята заказали себе на ночь гостиницы, а на следующий день, в восресенье в десять утра собрались уже у нас в доме, немножко выпили, потрепались и гости стали разъезжаться, у всех были билеты на дневные рейсы. Остался только Володя Аксельрод, у которого был билет на понедельник. Он же и оказался пострадавшим. В понедельник с утра была нормальная погода, я вызвал такси и Володя уехал в аэропорт. Но улететь ему в этот день не удалось. Сначала в Чикаго, а потом у нас начался густой туман, пришлось Володе ночевать в аэропорту и улетел он только на следующий день.

Возникает простой вопрос — зачем я всё это рассказал? Миша Оганесян, Лёва Мухин, Саша Караванов, Валера Иванов, Алик Мац, Лёня Абатуров, Янош Гергеле и Ричард Линч уже нас покинули. Сколько осталось ныне живущим никто не знает, но рано или поздно мы все уйдем и мне нестерпима мысль, что от нас ничего не останется. Так пусть будет хотя бы это краткое свидетельство, что жили на земле замечательные люди, с которыми мне посчастливилось общаться.