Стихи

Андрей Сутоцкий

Мир затонувших кораблей

Мир затонувших кораблей,
Твоё молчанье мне по духу!
Здесь не умеют сожалеть
О том, что зарево потухнет,
Здесь память тиной обросла,
С глубин всплывая пузырьками,
Неся с собою адреса —
Неуловимые мельканья…
Зелёно-серые штрихи,
Ошмётки сгнившей парусины
Вплетаю я в свои стихи,
Что по-морскому пастой сини.
За акварелью акварель
В округлой рамке чёрной маски…
Но страх всё ярче и острей,
Хоть не остры по цвету краски.
И мысль догадкой пронеслась:
«…а всё же здесь не так уж тихо…»
Но тишина есть та же власть:
Топить в глуби любую прихоть.
А мне всё грезится она —
Игра дублонов золотая,
Что смотрит россыпью со дна
На тень ныряльщика, пытаясь
Прельстить, вниманье поглотив
И утопить в соблазне этом.
Эй, равнодушные киты…
…киты, всплывающие к свету…

…и отвоёвывая высь
Работой ласт, как плавниками,
Я говорю себе: «…вернись!..», —
Тремя воздушными глотками.

МИСТЕРИОЗО

1.
В ночной тиши, когда орган ветров
Листы дерев не гладит сочным звуком,
Выходит в сад беспомощно аукать
Несмелый гость сомнительных миров.
Я чувствую его по мотылькам,
Что слепо бьются в окна мезонина,
По шепотку уставшего камина
И не закрытым стареньким замкам
Холодных комнат, влажных и немых,
Где правит дух садовых ароматов,
А на столах разрезанным гранатом
Всё стынет память… посредине тьмы…
В ночной тиши, когда протяжный бой
Часов напольных так потусторонен,
Едва справляясь с отведённой ролью,
Я ощущаю в сердце — перебой…
Пусть лучше — ветер, ливень затяжной,
Чем тишина пустых пугливых звуков…
Уж не меня ли в тёмных закоулках
Ночного сада стережёт чужой?

2.
Под зелёным фонарным плафоном,
В жёлтом круге уютного света,
Зачинает короткое лето
ПикалО комариных симфоний.
Серо-мокрой бетонкой перрона
Прочертилось моё ожиданье,
Не тревожимое шутами —
Академиками ироний.
Сеет дождь непроглядное «завтра»,
С циферблата смывая цифры.
Фармазон, Жоффруа и Анцифер
Мне поют философию Сартра.

До вагона иду неспешно.
Две минуты несу в запасе.
Романтизмом болеть опасно
В этой алгебре тьмы кромешной.
Экзестенция чистого духа
Мне даёт основание думать,
Что оценит сие Фортуна,
«Доброй ночи…», шепнув на ухо.

3.
Волна скольженьем лёгкого глиссандо
Шумит в камнях, разбрызгивая блеск.
Скажи, приятель, Пушкин Александр,
Как влиться в русский культурогенез?
Здесь, на холме, я вслушиваюсь в ветер.
Здесь, над водой, я всматриваюсь в даль.
Брат эфиопа, русскому ответь мне,
Пронзая время, Пушкин Александр…
И слышу я дыхание поэта
В дыханье волн, с холма взирая вниз,
Где мнут ракушки звучных междометий
Босые стопы будущих актрис.
А может быть, виной тому стихия,
Что, возбуждая русское в душе,
Даёт героям мужество Ахилла —
Не изменять веков на рубеже
Стезе людей, что путь ведут от Рода,
Даруя Солнце смуглым племенам.
Бушуй волна! С тобой одной Природы
Мой русский дух до капли и до дна!

ПРОГУЛКИ ПО ГИПЕРБОРЕЕ

Там, в бескрайних просторах морошковых тундр,
Где пасутся веками гранитные сейды
На коротеньких ножках, я скоро найду
Верный путь к океану по Солнцу, на север…
Там пологие горы синей синевы,
Там безумные нойды застыли в камланье
И ложатся на камни небесные львы,
Что ещё именуются облаками.
Выйду я к океану и шумный прибой
Принесёт мне друзей — удивительных крабов,
Что начнут мне рассказывать наперебой
О подводных мирах, с человеком на равных…
И проявится сон из глубоких времён…
И поднимется Меру над чёрной водою,
Открывая врата светловласых племён,
Простирающих вдаль лучевые ладони.
И гляжу я на них, целиком поглощён,
И… теряюсь в словах, проходя пирамиды,
Будто это не я был вчера «просвящён»
Ритуалом мурмАнского псевдосемита.
В этих снах я постигну не азбучный мир;
Будут собраны знания мною, подобно
Сбору клюквы на бусы. И греческий миф
По Хибинам свои отпечатает стопы.
Буду слушать я музыку гор ледяных,
Снежных рун по апрелю разгадывать знаки…
И саамский колдун с невысокой стены
Отзовётся на свет: «Дуг лу галь Аннунаки*».
В путь! на юг! по камням, по болотам-ручьям,
Проходя сквозь туман в неизвестное время,
Чтоб над тихим костром растворить в себе чай,
Погрузившись на час в травы цвета сирени,
Где оленьи стада, с лёгким стуком рогов,
Ковыляют по сопкам, съедая по строкам
Белоснежные коврики белых стихов,
Превращая стихи в угловатый петроглиф.

Я бы жил здесь веками, в холодной траве
Оставляя следы в виде тени и пепла…

Освяти же мне, Индра, чело меж бровей
Золотою Звездой заполярного неба!

*) Дуг лу галь Аннунаки — говорит большой человек Из рода богов Аннунаки (с шумерского)

УРФИН ДЖЮС

Труби труба, гори восток пожаром,
Колючий норд срывай с древка кумач,
Пока златой холодный шар державы
Спокойно держит медленный палач!
Поля взрывает грохот барабанов!
Тряпицам птиц нет места на ветру!
Чеканят шаг послушные балваны,
Идя войной на Город-Изумруд.
Указкой — перст великого стратега.
Вчерашний мастер кукол — грозный вождь.
Провидицей Гингемой в кои веки
Ему дан ключ на хитрость и на ложь.
Зелёный плащ свисает с паланкина.
Под полем шляпы мертвенная лють.
Теснят его, не стены ли могилы,
Что он решил живое обмануть?
И Лан Пирот — услуживая сволочь
Кричит в надрыв: «Живее! Шире шаг!»
А в Изумрудном — ласковая полночь;
И с миром звёзд общается душа…
Там сладко спит Соломенный Правитель
И не скрипит Железный Дровосек…
«Но вы не спите! Слышите, не спите!
Спешит к вам Элли вместе с дядей Блэк».
И мудрый Гудвин снова будет править
Во благо всем живущим по Любви…
Проснитесь, братья! Что ж вы спите, право,
На троне Фиолетовой страны?
Всё ближе гул и грохот барабанов.
Дороги лестниц подняты к стенам.
И… тьмою даль пустая и слепая…
Лишь в пёстрых тучах щурится луна…
Свершится чудо. Действенная помощь
Придёт спасеньем вовремя и в срок.
Но бьют часы Валькирьевую полночь
Впуская смерть на каменный порог.
Большого Мира маленькая Элли, —
Искра во тьме и тьму наполнит свет…
«За сто страниц в любовь твою я верю…»
Но вдруг обманет сказочный сюжет?
И тот, кого мы, в сущности, разбили
Опять спасёт гигант-орёл Карфакс?
«Что плачешь, Линг, среди манежной пыли?
Ты, клоун, врёшь: нет слёз у ваших плакс».

ТАНЕЦ НА ОСИ

Разбуженная сжатием пружины,
В расправленных железных лепестках,
Изящным фуэте минутной жизни
Она кружит, стремительно легка…
Балетных туфель твёрдые пуанты
Ей не дают сойти с её оси.
И рукоплещут кукольные франты
С витрин и полок нА весь магазин.
Да-а-а… «пор-де-бра» и «ран-де-жан» — фигуры
Предельно безупречны… — монплезир…
«Но, что вы, друг! — китайская халтура…», —
Невозмутимо вымолвил кассир…
А танцовщица — маленькая фея
Слегка фосфорицируя, уже
Живёт свои последние мгновенья
В блестяще-грациозном «аллонже».
И хочется ей прыгнуть, оторваться,
Прервать сиюминутной жизни плен
И менестрелю глупому признаться
В немыслимом прыжке — «шанжман де пье»,
Что жизнь её зависит от пружины,
Что в танце на оси — свободы нет…
И что тянуть без пользы сухожилья
Вокруг оси вращая свой балет.
Захлопнулся цветок с металлоскрипом,
Сомкнув над боядеркой лепестки
То ль на антракт, а то ли на погибель…
………………….
Игрушечный мирок живой тоски.

КУУСАМО. СЕНТЯЬРЬ.

Устали маяться, бродя по гипермаркетам…
Свернули, улицей, за медленным дождём…
И растворились в Скандинавии… А как это
Произошло у нас — не думал я про то.
Густился сумрак, и казались великанами
Под кистью осени с муляжами палитр
Природы девственной премудрые викарии, —
Непостоянные в красе своей на вид.
И только осенью открыв природу времени,
Увидев ткань её и бег её волны,
Способны вновь объединить себя со всеми мы
И жизнь прочувствовать свою до глубины.
Средь этой северной чуть серой геометрии,
С опрятным обликом, запретным и своим,
Я замечаю вдруг, что всё вокруг замедленно,
Как посвящение в подарок нам двоим.
В кафешке старенькой всё речи незнакомые,
И простоват её уют, но по душе…
И всё мне кажется: не это ли искомое,
Что вдруг рассыпалось, как сладкое драже…
И над овальною чугунной сковородкою
Всё мысли вкусные, под стать тому, что ем…
И что ж так хочется залить всё это водкою,
Уйти в абстракцию без слов апологем,
Бродить по городу, искать свои истории,
Шатать-расшатывать устои этих мест,
Чтоб всё, как водится, закончилось застолием
Не разглагольствуя, а так — в один присест.
Воссел на трон и правит вечер фиолетовый.
Иглою в небо — обескровленный костёл.
Но крест светящийся рубиновым соцветием
Над нами власти в этот вечер не обрёл.
Во тьме за стенами рабов, да за оградою,
В пустом безветрии, в отсутствии речей
Ряды могильные с горящими лампадами
И огонёчками мерцающих свечей.
И время есть ещё, горят огни дорожные
Сродни листве такой же яркой, как они…
И заведения-магниты всевозможные
Всё ждут, чтоб двери распахнуть для нас свои…

И мы заходим в них, попавшие в безвременье…
И сколько праздного… и не для кошелька…
На этом, собственно — конец стихотворению.
Община КУусамо, сентябрь и… два денька.

Финляндия, Куусамо, сентябрь 2013 г.

СТОКГОЛЬМ. СТАРЫЙ ГОРОД

В средневековых тёмных тупиках
Обвязанных холодным мокрым камнем
Стыдливо жмутся по углам века
Незримо, немо, тайно излагая…
Но не понять о чём их шепоток
И я дразнимый тесным их пространством,
Хватая взором каждый завиток,
У беспристрастья явно не во власти.
Здесь нашим дням, как будто места нет
И растворяясь до самозабвенья,
Плыву, как тень послушная вослед
Сухим следам исчезнувших мгновений.
Умощены ладошки площадей:
Наждак подошв набил на них мозоли…
Внимая миру творческих людей
И я хочу душе своей позволить
Под лёгкий дождь, дробящий по зонтам,
Таить стихи зачатые невольно,
Желать блуждать, умышленно отстать
И не держать сознанье на контроле…
Листва умыта чистым янтарём…
Но на тепло скупа в Стокгольме осень
И белых луж разбрызгивая хром
Мы как листва пылаем и… не мёрзнем…
Позеленевших бронзовых скульптур
По меньшей мере — рыцарское войско;
Глядит на них мальчишка зол и хмур,
К солдатикам привыкший своим плоским;
Иной масштаб у творческих задач:
По возрастам даны нам впечатленья;
Воображай, рисуй пока горяч
И превращай в живое приведенья.
Объятый сказкой, тесный Гамла Стан,
Рождающий забавных персонажей,
Внутри твоих артерий опоздать
И не увидеть главного — не страшно;
Миниатюрный град — пяток семей;
Интим и камерность — драматургия сцены,
С которой так склоняются ко мне
Актёры-призраки…, — не к моему ль спасенью?
Куда ведёшь меня ты, Гидеон,
Заплесневелым узким коридором
Под звон часов, под гулкий их «дин-дон»? —

На слово скуп ты жив здесь по сю пору.
С тобой пройду я через караул
И так смешно стреляющие пушки
В большой дворец влиятельных акул,
Чтоб их х… масонскую послушать.
Я заблужусь, по залам проходя;
Забыв им счёт, поверю ль в оправданья
Господ, и слуг, и даже короля…,
В необходимость этакого зданья,
В число картин, каминов и ковров,
Лепнин, мозаик, люстр и гобеленов,
И этих иностранных дураков,
Привыкших всё переводить на цены?
Я роль свою как будто бы учил…
Всё кажется мне, в окруженье камня:
Шумит народ, главенствуют мечи,
Бумажный чин законы излагает,
Телеги грохот, рот чеканный шаг,
Кувшины вин, заманчивые взгляды,
Густая речь заезжих парижан
И лхасских слуг оранжевое стадо.
Схожу, как Зевс, с парадного крыльца
По ступеням бардового гранита…
А кто я здесь? — всего лишь русский царь:
Один из тех, кто царствует без свиты;
Один из тех, кто малым тиражом
Спешит объять Вселенские Просторы,
А сам, как есть, всего лишь вояжёр:
Андрей Сутоцкий, стало быть, который.

Швеция Стокгольм, о. Гамла Стан, 2011 г.

ДИФИРАМБ ВЕЛИЧАЙШЕМУ ПЛУТУ

Посвящается Франциско Гомесу де Кеведо

Мой дифирамб отчаянному плуту
Мадридских улиц тесных, как шкафы
Заваленные грязным барахлом
Ростовщиков с овечьими носами.
Барочный дух сияет на ветру…
Порочный мир с повадками совы,
Где в чёрной капе всюду бродит зло,
Приветствует тебя! Толпа босая

Притворщиков, мошенников и скряг —
У ног Твоих, идальго… Не робей!
Твоим умом пусть полнится мошна
И не бледнеет маска лицедея!
Да я и сам бы, честно говоря,
Лукавый труд поэмою воспев,
Последовал герою подрожать
Дурачить новоявленных злодеев…

А духота? Какая духота!!!
Слабеют крылья… Неба — не достигнуть…
Льют яд аптекари, монахи с сатаной
Мычат псалмы и алчный альгвасил
Вершит судьбу тому, кому предстать
Перед судом за чтенье мудрой книги
Предрешено… Но где-то за стеной
Бросаешь Ты, Plutonio, на весы

Всего лишь лесть под золотым плащом
И… дерзкий план, несчастного спасает…
Где смерть и жизнь в колоде карт судьбы,
Где амбры дух туманом для обмана,
Там стыд — не в счёт, коль строится расчёт
На обладанье власти в три касанья.
Но прикоснувшись к ней, ужель забыл,
Кем был ты, Друг? Притуплено вниманье…

Подвалы смерти, скупость факелов,
Плевки, насмешки, медленный палач…
А утром — плаха… Вот и докажи,
Что ты святой, за дверью преисподни…

Но пара слов для камерных ослов
И золото эскудо — гнёт в калач…
Держи, Герой, опорожни кувшин
Кастильского вина за юную свободу!

Пролей гитара звонкий «tarantas»!
Кружитесь девы в бисере «fandango»!
Узри народ, приветствуй и воспой
Рождение погибшего Героя!
Всё для Тебя: мантильи, веера,
Дробь каблуков, красивая осанка…
Да не увидишь Ты во век препон
В искусстве плутовском, я вижу, кроме

Политики Двора, где Ты, мой Плут
Не улизнёшь, лукавствуя, от пут.
Беги же в Индию, куда-нибудь беги…
Найдёшь везде Ты их, чьи кошельки туги…

ФЛАМЕНКО

В партере пахло струнными. Паркет
Мяукал в ожидании нескучном.
Медузы-люстры гасли… Маята
Полутеней совсем не докучала.
На полутон подкручивал квартет
Колки виол. И в стройности певучей,
Погнав волну мурашек по рядам,
Смычкам послушно струны зазвучали

Изящной увертюрой, чтоб начать
Могла гитара лёгкие триоли,
С expresión вступая из-за такта,
Заставив зал внимать её игре.
И вот, мой друг — испанский весельчак,
Родившийся под солнцем Каталонии,
Раскрыл пурпур упругим расгеадо,
Проворно взяв высокое барре.

Фламенкодор, дли музыку свою!
Гигантский бык — арундская громада,
Летит… в огонь. Ракушки кастаньет,
Что в пальцах сеньориты страстноглазой,
Под бой кахона, грозного несут…
Витой пассаж к двенадцатому ладу…
Обманный ход и… бык теряет след.
Пунец платка. Пульгар. И словно дразнит

В касании возникший флажолет:
То плащ летит над синими рогами…
Эспадо — не горшок, чтоб на ухват!
И виртуоз — не в праве на ошибку!
Глаза быка — лучистый фиолет…
В мажорной гамме крепкими шагами
Безумный зверь чуть отошёл назад…
Не тот огонь, чтоб в нём гореть фальшиво!

Немеют пальцы в бисере «восьмых».
Гудят басы у нижнего порожка.
Сосредоточен взгляд, натянут нерв…
И груда мышц срывается… Клубится
Под брюхом пыль. И будто бы весь мир
Застыл и ждёт… мучительно-тревожно,
Чем «угостит» de toros, да в пример
Тому, кто музицировать боится

При виде сотен Искрящихся глаз…
Налёт, подхват и… алая тряпица
Уводит неотступного врага.
Таков итог сей схватки. …Форте. Кода.
Зверь укрощён. И ритму в этот раз
Не суждено, по счастью, в пальцах сбиться
Того, кто страсть способен извлекать
Игрой фламенко гордо, благородно…

Роскошный бант виолончельных нот.
Ручьи из роз стекаются на сцену.
Аплодисментов тёплая волна
Под крики «браво» льнёт к ногам испанца…
И он всё кланялся…
А за спиною ждёт
Атаки бык и… розовая пена
Повисла на губах его. Струна
Не может долго жить без быстрых пальцев.