Александр Левинтов: Январь 17-го. Окончание

Loading

Отец у меня был партийный, мама — нет, брат и сестра — партийные, ещё две сестры — нет. В семье была партийная терпимость, и никто бы меня в моей семье не осудил за партбилет и даже одобрили бы. Но здесь — я не мог. Да, признаться, и очень не хотел, хотя парторги приставали, как банные листья.

Январь 17-го

Заметки

Александр Левинтов

Окончание. Продолжение. Начало

Васко да Гама и Колумб: путь и авантюра

Существует такой неверный стереотип, будто Эпоха Великих Географических Открытий была посвящена поиску новых земель: ничего подобного. Шёл поиск новых путей (по-гречески путь — μέθοδος, method, метод)и вслед за географами и путешественниками все другие ученые заняты тем же — поиском новых и совершенствованием имеющихся методов исследований, а уж что там окажется в улове? — это и самим учёным любопытно.

В доказательство этой мысли приведем классический пример: поиски в 15 веке новых путей из Европы в Индию. Сама Индия была давным-давно «открыта»: в Индии умер Александр Македонский (4 в. до н.э.), в Индии побывал в 13 в. Марко Поло. Именно с этого времени торговый путь Европа-Индия тщательно контролировали венецианцы, держа строгую монополию на индийские пряности, драгоценные камни, шёлк и ситец.

Португальцы, глухая окраина континентальной Европы, последние, кому доставались крохи с венецианского стола, были первыми, кто решился противостоять всесильной республике.

Поиски пути в Индию начал Генрих Мореплаватель. В те времена считалось, что Африка тянется до самого Южного полюса и обойти её морем невозможно. Захватив в 1415 году марокканскую Сеуту, Генрих Мореплаватель 45 лет своей жизни потратил на продвижение на юг вдоль западного берега Африки. Он, однако, не дошёл даже до экватора и умер в 1460 году; в этом же году в семье алькальда города Синиш и рыцаря Эштевана да Гама родился Васко, третий из пяти сыновей. Все пятеро стали моряками и соратниками семейного лидера, морского офицера Васко.

Только в 1487 году Бартоломеу Диаш достигает Мыса Доброй Надежды и входит в Индийский океан. Позже он станет консультантом и наставником плаваний Васко да Гамы.

Васко да Гама — не чета генуэзскому крещеному еврею Христофору Колумбу. Да они и не были знакомы и не знали друг друга.

Колумб на девять лет старше. Моряком стал в 21 год. В 25 лет прибыл в Португалию, ко двору короля Жуана II. В 1484 году добился аудиенции у короля с авантюрной затеей плыть в Индию на Запад. Король долго сомневался, в конце концов отказал молодому авантюристу, с чем и умер в 1485 году. Христофор, одержимый своей идеей и поддерживаемый братом, перебирается в Кастилию, где охмуряет королеву Кастилии Изабеллу и её супруга, арагонского короля Фердинанда. Это тем более удивительно, так как Изабелла была воинствующей антисемиткой, вдобавок к этому многие при дворе были уверены: Колумб — португальский шпион, а Португалия — злейший враг Испании (эти страны и по сей день недолюбливают друг друга, у португальцев до сих пор есть пословица «из Испании — ни жены, ни ветра»; в 1505 году папа Александр I поделил мир между Португалией и Испанией по середине Атлантического океана: к востоку от этой линии — владения Португалии, к западу — Испании).

За западный путь в Индию Колумб потребовал:

— дворянское звание,
— титул адмирала,
— должности вице-короля и генерал-губернатора всех вновь открытых им островов и земель.

Втайне же Колумб надеялся найти источник вечной молодости Бимини и обрести бессмертие, что, конечно, слаще любых богатств и почестей.

За 12 лет, с 1492 по 1504 годы, Колумб совершил 4 экспедиции, понаоткрывал множество земель и островов, но так до самой смерти (в 1506 году) и оставался в убеждении, что был в Индии и уж совершенно точно — в Азии.

Сменивший Жуана II на португальском троне Мануэль I снарядил мощную (4 больших корабля, 170 человек) и прекрасно подготовленную экспедицию, которую возглавил 37-летний капитан, опытный и преданный короне офицер Васко да Гама. Все четыре его брата также были участниками экспедиции. На борту флагмана было также 10 преступников, приговоренных к смертной казни, которым, в случае необходимости, вменялось выполнение самых рискованных и опасных действий. Поход Васко да Гамы хранился в строжайшей тайне ото всех, но прежде всего от испанцев и венецианцев.

Когда венецианские шпионы и дипломаты (тогда это было одно и то же) узнали об успешном завершении плавания Васко да Гамы, в Венеции началась паника. Дело, конечно, не только в том, что португальцы заработали на индийских товарах в 60 раз больше, чем потратили на эту экспедицию: рухнула венецианская монополия на торговлю с Индией.

Первый поход Васко да Гамы
Первый поход Васко да Гамы

Несколько лет спустя гордая Венеция была унижена тем, что ей позволили иметь квоту (весьма умеренную) в новом морском торговом пути.

Васко да Гама возглавлял три экспедиции в Индию. В ходе третьей он и умер в 1524 году. При нем было организовано регулярное морское сообщение, появились торговые поселения в Индии (Гоа и Каликут) и на восточном побережье Африки, уже освоенном магометанами, установлены прочные отношения с исламскими государствами Африки, создан плацдарм для дальнейшего продвижения португальцев на восток, вплоть до Японии.

Португальская цивилизационная колонизация Африки и Азии разительно отличалась от хищнической и грабительской колонизации Америки испанцами, но, вот, подишь ты: мир помнит и чтит авантюриста Колумба, так и оставшегося в глубоком заблуждении, и лишь очень немногие знают, как много важного сделал для своей страны и для всей Европы морской офицер Васко да Гама.

Ви́на Малой Европы

Три страны правят бал на европейском и мировом рынке вина: Испания. Италия, Франция (именно в таком порядке они стоят по объёмам производства вин), да ещё крошечная Португалия, дающая всего два вина, но зато какие! — мадеру и порто. Делают здесь и превосходное зеленое вино, vino verde, без которого даже самая изысканная рыба — просто частик.

Здесь речь пойдет о «малой Европе» и её винах. Очень немногие из этих вин покидают локальные рынки, не в силах противостоять грандам. Но своё выпивается дотла.

Германия

Здесь имеется как минимум три винных ареала:

— мёзельские вина (прежде всего Lieb Frau Milch, которое мы называем почему-то «молоко любимой девушки», а немцы с присущей им романтической приторностью имеют в виду «молоко Богородицы», нам когда-то поставлялись всегда худшие варианты этого вина)

— рейнские (конечно же, это преимущественно рислинги; в Советском Союзе эти строгие холодные вина делались удивительно кислыми; от слова «рислинг» даже сводило скулы)

— франкфуртеры; в районе Франкфурта-на-Майне (Гессен) в основном живут католики, делающие удивительно сладкое алкогольное месиво. Чтобы не путать с другими напитками, этот алкоголь разливают по дискообразным бутылкам. Исключительно для любителей десертных вин и желающих заработать сахарный диабет наверняка.

Есть ещё одно немецкое вино, не ареальное, но заслуживающее внимание — EisWein, «ледяное вино». Его делают, если виноград на лозе промерзает до -7°, ни более, ни менее. Айсвайн делается из рислинга. Понятно, что из замёрзших ягод много не выдавишь — всего 2 тонны из 50 тонн винограда.

Альпийский регион

Сюда входят Швейцария, Лихтенштейн, Бавария, Австрийский и Итальянский Тироль, Аоста (Италия), Французская Савойя. Тут множество замечательных вин, например, аостинский мильнер, тичинское белое мерло, савойские белые и ещё, и ещё. Преобладают белые вина, очень мягкие и изысканно простые. Но главное — очень подходящие к сырам и сырному фондю.

Здесь не делают дорогих вин, но то, что производится, имеет отменное и калиброванное качество.

Дунайский регион

Очень разнообразен.

Южная Моравия и Восточная Чехия (Повлтавье) — откровенно неудачные вина, прочный источник изжоги и разочарований.

Токайская долина в северной Венгрии (часть долины принадлежит Словакии, здесь виноградники демонстративно вырублены, освободившиеся земли отданы под хмель) — жемчужина европейского виноделия. Слоган токайского вина: «король вин — вино королей». Качество токайских вин определяется количеством корзин (бутеней) на одну бочку вина. Самое драгоценное — «эссенция», бессмертное вино, которое удается заложить лишь раз в несколько лет: нужна продолжительная, до Рождества, осень, с дождями и туманами. Ягода заизюмливается на ветке, и её собирают поштучно. Изюм складывается на решеты и дает сок под силой собственной тяжести: до десяти корзин на одну небольшую бочку.

Вверх по Тиссе, на восток, расположено Закарпатье. Сейчас здесь закладывается вина в 10 и менее процентов емкости винных подвалов. Деградация касается и качества вин. Ещё полвека назад здесь существовала своя уникальная культура виноградарства, виноделия и винопития: под цыганские скрипки, с венгерскими кельнерами и чешскими поварами. Ещё можно было заказать девичье или мужское вино, ещё существовало рыцарски искреннее «променисте». И ведь хорошо известны имена преступников, совершивших это (Хрущёв, львовские и киевские власти, Горбачёва) — и никто из них не понёс даже общественного осуждения.

Венгерское виноделие за пределами Токайской долины — слабое подражание австрийцам: нет австрийской строгости и дисциплины.

Австрийское Подунавье — это самые высокие, строгие и жёсткие в Европе и мире нормы и стандарты виноделия. Австрийцы понимают, что их возможности весьма ограничены, поэтому экспорт австрийских вин — явление редчайшее: самим хватило бы.

Далее идет Нижнедунайская область: совершенно варварские, просто цыганские вина Румынии; мягкие и душистые вина Молдавии, из которых следует выделить «негру де пуркарь» (есть легенда, что это вино регулярно пьёт английская королева), «каберне» (в Чернобыле оказалось не хуже водки для нахватавших радиации), криковские шампанские, особенно мускатное, и, конечно, кагор из столицы Гагаузии села Чумай; «новак» из дельты Дуная (город Вилково). Его изобрели липованы — староверы, бежавшие на Дунай и за Дунай от Екатерины II. Если бордосские вина пахнут розами, потому что между лозами выращиваются технические сорта роз на масло, то вилковский «новак» пахнет клубникой, выращиваемой также между лозами.

Балканский регион

Если словенские вина — это внятная реплика вин итальянской провинции Венеция Фриули, соседней со Словенией, то потом, по мере продвижения от Венеции, итальянское влияние заметно падает: оно ещё ощутимо в Хорватии, чуть слышится в сербских и черногорских винах, но совсем пропадает в Болгарии, Македонии и Греции. Всё это — домашнее незатейливое пойло, простенькое, без затей и претензий на марочность. Его не пьют — им запивают блюда местной, простой и вкусной кухни.

Средиземноморский регион

Это — архипелажный регион, разбросанный по Средиземноморью отдельными, не связанными между собой пятнами, из которых важнейшими и интереснейшими являются:

— Армения с её ярко выраженными и выразительными винами: не будем забывать, что Ной осел и развел виноград на вулканических склонах Арарата в Большой Армении; сюда следует добавить армянские коньяки и фруктовые водки, а также такой капитальный факт, как то, что Армения — родина пива;

Грузия и прежде всего её кахетинское вино, зреющее не в бочках, а в огромных глиняных кувшинах, зарываемых в землю. Самое знаменитое вино Грузии — саперави: именно им Медея уморила и усыпила Змея, сторожившего Золотое Руно;

— Средиземноморские острова Крит, Кипр, Мальта и другие, по самой сути своей domestic, не претендующие на вывоз и конкуренцию;

— мусульманские вина (Турция, страны Магриба, Египет) — ислам запрещает виноделие и винопотребление, а потому эти вина бездушны и неинтересны, ни в чём;

— израильские вина: ну, да, делал вина Ной в Армении, но сам-то он из Яффы, а потому пивал ещё допотопные вина. Израильские вина высокосортны, высококачественны и делаются по правилам, установленным ещё до возникновения евреев. Кроме того, израильские вина ритуальны и для иудеев, и для христиан, поэтому единственные, развозимые по всему свету, но не как товар, а как реликвия, общинно или индивидуально.

Британский регион

Англичане выращивают виноград и выделывают вино, но об этом не кричат и стараются молчать, как молчат виноделы Нью-Йорка. Не думаю, что здесь можно чем-то гордиться, но есть, чем баловать и утешать самих себя.

Из обоймы анализа выпали Бельгия и Люксембург, какая-то ещё скандинавская мелочёвка, но, если считать Россию и Украину всё-таки Европой, то о них надо говорить отдельно.

Россия и Украина

Россия по Кучук-Кайнаджирскому миру (1779 г.) признала суверенитет Крымского ханства «на вечные времена», чтобы через 4 года просто оккупировать эту огромную страну — от устья Дуная до Дербента и Махачкалы на Каспии — своими «вежливыми человеками» и назвать её Новороссией. На старте 19 века началось винное освоение края: Шабо в районе Овидиополя-Белгорода Днестровского — белые и красные шабские вина, Каховка (аккурат широта Бордо) — коньяки, Цимля — староказацкие красные шипучие вина, Кизляр в Дагестане — коньяки, Прасковейский холм в Ставрополье — мускат и другие десертные вина, коньяк, Фанагория и всё побережье Черного моря до Грузии, наконец, Крым, сохранивший, благодаря грекам и генуэзцам, традиции античного виноделия.

Понадобилось два века упорнейшей работы, драматических перипетий, талантов, мастерства, чтобы страна хоть немного переключилась с горькой на вино: всего россияне потребляют 93% алкоголя крепкими напитками.

И вот, что мы имеем сегодня:

Шабо выродилось и потеряло даже местное потребление, Каховка — более или менее процветает, Цимля скатилась на дешёвку, Прасковея — разорена и уничтожена, Дагестан — сворачивает винную экономику по религиозным причинам, Краснодарский край — пытается встать на ноги с помощью европейских виноделов и сортов лозы, в Крыму фактически уничтожена Массандра — самое крупное и самое знаменитое винодельческое объединение в мире (среди 10 лучших вин мира два — массандровских). Виноделы разбежались, коллекцию регулярно грабит московское руководство. Закладываются только самые простые крепленые вина (херес, мадера), сухие вина урожая 2016 года прокисли… Восстановить Массандру практически невозможно, поэтому стоит бум новых виноградников и винарен. Понятно, что на это требуются годы и десятилетия, но кто ж будет столько ждать? — основная масса новых вин и виноделов — жульничество.

Кто я? Где я?

Как и где мы ощущаем себя собой? Где расположено наше я? — Проще всего: набрать философских и психологических умных книг: Рикера, Фромма, Фрейда. Хайдеггера, Платона, Канта — заодно, глядишь, и поумнеешь. Однако ответа, более или менее однозначного и удовлетворительного, все равно не получишь и вновь окажешься наедине с собственным поумневшим недоумением.

В наивном детстве мне казалось, что центром моей жизни является живот, который именно поэтому так и называется — он живёт. В нем шло порой какое-то неподвластное мне, неумолимое и требовательное бурчание на непонятном языке — лишь много позже, годам к пяти, я понял, что это всего лишь голос голода, а вовсе не мой внутренний голос. Я сам и мои братья и сестры вышли из живота мамы, послевоенная беременность еще не воспринималась окружающими как стыдная болезнь и как чудо, а была явлением повседневным и, можно сказать, ежечасным: страна восстанавливалась не только стройками сталинской пятилетки, но и под скрип панцирных сеток, раскладушек и просто веток в сумеречных парках культуры и отдыха.

С идеей месторасположения себя в животе пришлось расстаться после двух-трех аппендицитов в семье и в соседских семьях.

Всю долгую и непростительно затянувшуюся юность, которая, минуя молодость и зрелость, скатилась в преждевременную и безвременную старость, я искал себя в себе, действуя по сути паталого-анатомически: моё я оказывалось то в сердце, то в глазах, то в мозгу, то в недрах члена, то растворенным в крови: всё остальное имело алиби непричастности ко мне — с волосами, ногтями, соплями, руками-ногами и прочими отдельностями я готов был расстаться, с разной степенью сожаления, разумеется. Я, например, очень рано, быть может, слишком рано, понял, что не я, но мой возмущенный стыд поднимает при виде собственной или чужой наготы мое естество и потому, чем больше опыта возмущения стыда, тем менее реагирует этот стыд, стирается и ветшает от долгого злоупотребления.

Но если моя плоть — не я, то, может, душа моя — мое я? Увы… она покинет меня, когда я умру, а со мной и моё я умрет и погаснет. А душа моя, легкокрылый и иконизированный, совершенный образ меня, трехлетнего, вознесётся, ликуя, что отмучилась и отстрадалась в тисках и грехах своих хождений по мукам моей жизни, и сольется с Духом, и забудет меня в райском и вечном блаженстве.

Годам к двадцати, наконец, я окончательно состарился, потому что созрел для ощущения, что меня нет, врядли был и, скорей всего, уже никогда не буду.

И я стал вглядываться в зеркало как «объективное» отражение меня и моего я — и с ужасом обнаружил чудовищный обман этого блестящего мерзавца: мне плохо, мне невыносимо плохо, хоть плачь, хоть вешайся, а оно: «вот тут надо пробрить, и стричься пора, и, ваще, в твоем возрасте не страдать надо, а на кладбище, так, тихо, спокойненько, под простынкой!» Я целую её, жизнь, задыхаясь от головокружительного счастья, целую, испивая нектар любви до небытия и забывания мира, а оно, зеркало, ехидно, из-за ее мраморного плеча: «а плешь все равно не прикроешь, и очки не снимай, у тебя ж без них один бандитизм на морде, и, ваще, пора тебе, брат, на кладбище, так, тихо, спокойненько, под простынкой!» Но я-то знаю, и моё я тоже знает: нет, не пора! И мне не надо всяких железяк, приседаний и пробежек, чтобы любить жизнь и жить ею!

Одно время меня привлекала сократовская идея личного даймона, не принимающего решения, но советующего и остерегающего меня на каждом шагу, непрерывно стоящего за моей спиной. Всем хороша идея, кроме нескольких мелочей: это все же не я, а некто за мной и вне меня; он может покинуть меня не только в случае смерти, но и в любой момент; так как он только за мной, то я никогда не вижу его, я слеп относительно него, а, следовательно, неполноценен, ущербен относительно собственного я, а кому охота чувствовать собственную инвалидность в собственных же глазах? Это какой-то непрерывный комплекс неполноценности без особых на то причин.

Конечно, привлекательна бахтинская модель размазанности я по культуре: я — это прочитанные мною книги, принятые и взятые нормы культуры, язык, который принадлежит не мне, но которому принадлежу я, это — все те знания, что почерпнуты мною. Это я очень подвижно и не имеет четких границ: сегодня забылось то, что было в памяти еще вчера, а завтра я узнаю что-то новое и сдвину границы себя в этом направлении. Я находился в комфортабельном блаженстве от такого я весьма недолго: пока не познакомился с компьютером и Интернетом, устроенными именно этим же способом. И мне стало противно от такого себя. Не потому, что мне не нравятся компьютер и Интернет, или я считаю себя выше и лучше их обоих, нет, просто я — совсем-совсем другой, подумал я в тот момент сравнения.

И вот тогда я стал замечать, что моё я не может быть вынесено во вне меня, что оно всё-таки во мне, но это — не плоть и не душа.

Я стал понимать, что оно, моё я, в обычных условиях рутинной жизни не существует. Оно возникает только, когда я творю Добро или зло и ещё, когда я творю: пишу новый текст, например. Не переписываю из книги в книгу что-то уже известное мне и другим, а пишу то, чего никогда не знал до того и чего никто еще не знает. Это моё я — пишущее и заставляющее меня писать хотя бы для того, чтобы я помнил и знал себя самого (а кто-то, наверно, для этого рисует картины или сочиняет музыку). Собственно, мне совершенно неважно, о чём писать: о походе в баню или о строении мироздания. Когда-то моё я во мне попыталось построить новую, неэвклидову геометрию, новые геометрические понятия точки, линии, плоскости и пространства, потому что то, что я до сих пор знал, меня не удовлетворяло. Мне было интересно, что моё я насочиняло по этому поводу, тем более, что я знал точно, что это моё, а не списано у Эвклида, Лобачевского или Пёрышкина.

Каждый сам себе сочиняет приемлемую для себя физику (возможно, я зря тут обобщаю). Совершенно необязательно при этом открывать новые три закона Ньютона — это уже сделано. Но некую понятийную работу по физике мы для себя делаем, более или менее совпадающую с общепризнанной и с тем же Пёрышкиным.

Когда я написал свою теорию космогенеза и антропогенеза (большинство предпочитают делать это устно, со стаканом), я понял, что, над какой бы химией я ни задумался бы, пусть даже самой неорганической, это всегда будет удобная для меня химия. А, так как я такой же, как все, и антропологически ничем не отличаюсь от Берталанфи, Менделеева и дяди Васи, то любая и всякая химия а) антропологична, б) комфортабельна. Конечно, сюрпризы неизбежны. Но, понял я, для дяди Васи они так же неизбежны, как и для автора учебника Глинки по общей химии.

И всё это значит, что я — это способ существования. Мы можем ведь быть и жить, не существуя и, стало быть, без самих себя, по принципам и законам смиренной Божьей твари. Но наше я, возникая (для нас) из ничего, время от времени пытается существовать, толкая нас на зло или Добро, к палитре или клавиатуре, от поллитры и Клавы.

Но вот, что удивительно: когда я читаю, слушаю музыку, смотрю кино или полотно, я тоже иногда начинаю существовать. Потому что моё понимание и моя интерпретация понимаемого есть еще одна версия, отличная (и порой весьма отличная) от чужого и иного существования и творения.

Моё я — это задавание самому себе вопросов. Сижу, например, на кухне, хлебаю щи с черняшкой: а почему щи? Наверно, сначала это были «кощи», рыбный суп без рыбы. Рыбу сьели, а из костей сварили суп. Пустой, но горячий. Поэтому к «кощам» шло всё, что под руку подвернется: крупы, злаки, остатки молока или вчерашнего. «К кощам» постепенно, просто из благозвучия, превратилось в «ко щам», а сам суп стал называться «щи». Тоже и с хлебом, особенно с чёрным. Он от того такой вкусный, что у сытых (по большей части истории) европейцев хлеб обычно — лишь приложение к основной еде, а у нас частенько — единственная еда. Партийная сволочь хорошо понимала это, устраивая продразверстку и раскулачивание на хлебной основе, превратив хлеб в классовую и даже партийную культуру. Так, кстати, в вопрошаниях самого себя и размышлениях с самим собой, и родилась книга «Жратва», а мнение лингвистов и других профессионалов, конечно, очень важно, но не для существования меня и моего я.

Итак, я — тот, кто осуществляет меня, и там, где я начинаю ощущать свою подлинность, что бывает, но, к сожалению, не всегда и не везде.

Моя антисоветская жизнь

Она началась в шестом классе, зимой, это, стало быть, январь-февраль 1957 года.

Я заболел.

И взялся читать Достоевского.

Я его даже не разжёвывал, я его глотал, не отрываясь, днями и ночами, ничего окрест себя не видя, не замечая и не понимая. Самое страшное впечатление произвели «Бесы» — я понял, в какой стране живу.

И стал жить с этим пониманием.

А в 1965 году женился на девушке, которую безумно и бездумно любил. И попал в примаки в её семью. Тесть с тёщей, две свояченицы, старше меня на 20 лет, и мы, разлива 40-х годов.

Старики — производства 19 века, из алтайских крестьян, бежавших от коллективизации в Алма-Ату. Теща бежала в одной ночной рубашке, тесть «бежал» через строительство канала Москва-Волга. Малограмотные и разоренные почти до нищеты, они дали трем своим дочкам высшее образование (старшие — кандидаты наук, младшая закончила МГУ), перебрались в Москву, как-то обустроились и обзавелись вполне приличным жильём.

Все они были истово верующие (в доме не было даже телевизора и радио, газеты и журналы не читались) и люто ненавидели «переворот» и всю советскую власть чохом.

На меня они смотрели с сильным подозрением как на еврейскую нехристь и единственное, что как-то примиряло их со мной — моё презрение к власти вообще и к советской власти прежде всего.

Мы никогда не обсуждали эту самую власть — у них были свои, пережитые ими основания для ненависти. Всё строилось на коротких репликах и умолчаниях крепких выражений, но мы понимали друг друга.

Как крестьяне, они имели смехотворные пенсии: у тещи — 8 рублей в месяц, у тестя — 12. Тесть прошёл всю войну, но оружие в руки не брал: огородничал при какой-то хоз. части.

Тесть и тёща неплохо и вкусно готовили, но… суп у них был один — борщ. Он варился в десятилитровой кастрюле и ели его на завтрак, обед и ужин. В пост (а этих постов — прорва!) борщ был пустой или с солеными опятами (грибов тесть со мной заготавливал много; на мне, кроме сбора, была ещё солка грибов и всего, что можно солить: помидоров, огурцов, кабачков и т.п.). Кроме того, тесть квасил капусту бочками (и обучил этому меня).

На второе было несколько блюд: «жарковьё» с картошкой и мясом, жареная треска или навага, жареная картошка с селёдкой (это был мой вклад в семейное меню), теща пекла классные блины, высоченными стопами. Из напитков: чай, кисель, компот из сухофруктов, даже летом.

Все три дочки не умели готовить ничего. Моя жена, например, даже яйца варить так и не научилась, они у неё все время лопались, а фирменным её блюдом был кипяток для чая в литровом ковшике.

И вечные моления, хождения в церковь и прочие ритуалы, иконки и свечки во всех углах.

Со мной о религии не говорили, хотели было поначалу, но я встал на дыбы. Когда появилась дочка, они её крестили втайне от меня, хотя я сразу заявил, что не возражаю — такова была сила недоверия ко мне.

Через пять лет мы разъехались, но недалеко друг от друга, в пяти минутах ходьбы.

Их ненависть к большевикам не утихала, моё презрение к ним заметно нарастало, год от году, подогреваемое пошлостью этого государства.

В середине 80-х они все стали потихоньку вымирать. Я участвовал в уходе за каждым и перехоронил всех на Хованском кладбище. Последней ушла старшая свояченица. С ними умерла советская власть, но не моя антисоветская жизнь.

24 года жизни с этими угрюмыми людьми сдерживали меня от рассуждений о Боге, но, когда они ушли, я, свободный от их влияния, задумался. И крестился в липованской общине староверов на Дунае, в Вилково. Потому что и тогда, и теперь считаю РПЦ департаментом государственной советской и постсоветской власти. Ничем поп не отличается от парторга, а патриарх от генсека.

Много было нехорошего и тяжелого в нашей советской антисоветской жизни, но эти чуждые мне люди сделали большое и доброе дело — уберегли от соблазна вступать в партию. Нет, мы об этом никогда не говорили, зачем? Но как я представлю себе, что, вот, прихожу с работы, и заявляю: «А я в партию подал» — это было бы вероломством и предательством. Ведь мало-помалу я становился главой семьи по мат. части и деньгам (жена чаще не работала, чем работала, младшая свояченица вообще никогда не работала, если не считать аспирантуры в Алма-Ате в 50-е).

Отец у меня был партийный, мама — нет, брат и сестра — партийные, ещё две сестры — нет. В семье была партийная терпимость, и никто бы меня в моей семье не осудил за партбилет и даже одобрили бы. Но здесь — я не мог. Да, признаться, и очень не хотел, хотя парторги приставали всю жизнь, как банные листья, и умасливали, и обещали, и манили — нет, я не смог бы посмотреть тогда в эти вечно скорбные и угрюмые лики.

Вот теперь, уже сильно на склоне лет, я понимаю, что прошёл прямой беспартийный и даже антипартийный путь, без особых вихляний и предательств самого себя. Я честно и всю жизнь не принимал эту власть и это государство, и спасибо тем, кто, не зная того, поддерживал во мне мои убеждения.

Я — потомок жертв

Недавно прочитал на «Свободе» интервью с В. Родосом, автором книги «Я — сын палача». Пронзительная книга, пронзительное интервью. Это пронзание заставляет задуматься каждого, в том числе и меня.

Я — потомок жертв сталинизма. Сидел дед — ни за что, преследовался отец — как еврей, сослан был на Камчатку дядя — чем-то не угодил Васе Сталину, безвинно пострадали и исчезли многие из еврейской родни. Сам я, в общем, почти не пострадал: ну, таскали пару лет на Лубянку — это лишь страхи, да и особых страхов не было.

Какие права даёт состояние потомка жертв? — совершенно никаких. Оно даже не разрешает ненавидеть на этом основании это государство и его репрессивные средства. Эту ненависть и это право на ненависть я приобрёл самостоятельно и независимо, хотя своего невинно пострадавшего дедушку, кротость его и интеллигентность, любил и жалел неистово, до слёз.

Россия — нелепейшая страна и безобразное государство, в котором никогда не было и не будет единства, здесь всегда царит путанный клубок этнических, конфессиональных, территориальных интересов и притязаний, здесь в каждом явлении и процессе — множество ниточек, несовместимых между собой. Вспомните войну: кто-то шёл в добровольцы, кто-то пробивал себе броню и эвакуацию, кто-то встречал немцев хлебом-солью и колокольным звоном — и каждого была своя правда и своё оправдание. Здесь каждый раздираем собственными противоречиями и страхами: хочется и спасать мир, и утопить его в Третьей Мировой, быть христианами и ненавидеть и презирать всех, хочется быть цивилизованным по европейским лекалам и афро-азиатским варваром, хочется быть самым передовым и одновременно не отставать, хочется быть щедрым скрягой, чтить законы, но более — нарушать их, быть умным и стихийным, великим ничтожеством, Богоборцем и тварью дрожайшей.

И главное — здесь перепутаны все времена. Вот пара примеров:

Екатерина II состоит в переписке с Вольтером и в этой переписке чувствует себя передовым человеком XVIII века, одновременно — куртуазной госпожой XVII века, но со своим народом поступает как варварский деспот доантичной эпохи.

Путин, наигрывая мелодии Элтона Джона, осыпает себя и своих царедворцов с щедростью, неслыханной даже для византийских императоров.

И так далее: смесь варварства и мракобесия с изощренными кибер-технологиями, вкрадчивого людоедства и неслыханной кротости.

Я не против культивирования и культиваторов, но когда пропалывают сорняки сами сорняки, когда они решают, кто тут сорняк, а кто — культурное растение — это невыносимо глупо и обидно.

Мешанина в мозгах неизбежна, потому что эта машина построена без рефлексивной приставки, в этой адской машинке в каждом человеке вмонтировано гнездо для флоппи-диска или флешки: поменял эту фитюльку — и пламенные коммунисты превращаются в яростных адептов православия. Массово, на просторах, равных 1/7 суши.

Эта страна полна внутренних противоречий до полной неуправляемости, комок хаоса, запущенный в человеческий космос и угрожающий этому космосу своим безалаберным, непредсказуемым существованием. Потому что дает метастазы — когда-то такими опасными метастазами были Китай, Вьетнам, Северная Корея, Куба и арабские террористические халифаты, теперь — Трамп, Ле Пен и другие психиатрические неожиданности.

Я готов быть жертвой этого чудовища, но я не готов разделять эту участь с другими людьми — пусть я буду единственной жертвой, с этим ещё как-то можно смириться.

Был такой советский анекдот времён застоя.

Объявление на заборе: «пропала собака, шотландская овчарка, трёх лет, сука… блядь… как же мне надоел этот Совок!»

Анекдот не теряет своей актуальности уже более тысячи лет…

Читайте дальше «Февраль 17-го»
Print Friendly, PDF & Email

8 комментариев для “Александр Левинтов: Январь 17-го. Окончание

  1. 1) Насколько знаю, со староверами власть пыталась установить контакты и мирные отношения.
    2) Запорожье разогнали как разбойничье гнездо. Его терпели, как заслон от Крыма . Когда покорили Крым, то НЕМЕДЛЕННО «закрыли» Запорожскую сечь. Без этой меры вряд ли кто стал бы переселяться (и переселять других) в Причерноморские степи.
    Подозреваю, что с запорожцев Пушкин срисовал «7 богатырей, 7 румяных усачей», любивших «Сорочина в поле спешить, иль главу с широких плеч у татарина отсечь.» (Сказка о Мёртвой царевне и 7 богатырях). . Начинал этот процесс ещё Пётр 1 после измены Мазепы.
    4) О жёстокостях при усмирении Пугачёва не знаю, но понятно, что никакое гос-во не будет мириться с бунтами.
    5) Греков из Крыма переселяли неподалёку, скорее всего по причине спасения христианского населения Крыма. Татары (справедливо или несправедливо) смотрели на христиан как на агентуру СПб и могли их перерезать
    6) Вольность дворянству дал Пётр 111. (Наверное, Екатерина была тоже ЗА). По большому счёту, полезная мера. Сельское хоз-во получило отставников-дворян, понимавших в с.х. больше крестьян. Открылось Вольное экон. общество. Главное же, отпало пребывание дворян в их имениях на птичьих правах. С громадным плюсом для крестьян. Ибо помещик оказался заинтересованным в их благополучии.
    7) «Приглашение колонистов» — вообще заселение Новороссии — шло ЛЮБЫМИ способами , в т.ч переселением гос. крестьян и раздачей степей тысячами десятин офицерам — участникам Крымских походов, чтобы они переводили туда крестьян из обжитых уездов. По моим выкладкам ликвидация свободных земель имела в виду, чтобы освобождённые в будущем помещичьи крестьяне «оставались на местах» и арендовали землю у быв. бар — без чего дворяне не согласились бы на ликвидацию креп. права. (Есть статья «Ликвидация свободных земель …» в сб. Ин-та экономики по случаю 150 — летия отмены крепостного права)
    Критики Екатерины не видят двух её подвигов. (а)Генеральное межевание, которое предотвратило Малую гражданскую войну из-за неопределённости земельных границ. (б)Замена медных денег бумажными ассигнациями , без которых страдала оптовая торговля, а с нею — всякое товарное производство
    lbsheynin@mail.ru

  2. хочется быть щедрым скрягой, чтить законы, но более — нарушать их, быть умным и стихийным, великим ничтожеством, Богоборцем и тварью дрожайшей.
    _______________________________________________________

    Если «тварь», то «дрожащая», а если жена, то — «дражайшая половина» (надеюсь, что В.Ф. на меня не обидится, что я взяла на себя его функции).

    Раньше был такой журналистский штамп – «шовинистический угар». В шовинизме автора нельзя заподозрить, скорее наоборот, но «угар» очень ощутим.

  3. Скажите, а чем плохо «заселение юга страны немцами»? Что такого эти немцы там сотворили (до Великой Отечественной, естественно), кроме, как создали процветающие колонии?

    A propos. Чумай никогда столицей Гагаузии не был.

  4. Показалось, что если вместе с Вами сесть за открытой «банкой» негро-де-пуркарь/ действительно, дома стояли мол-кие вина в
    банках 3-х л-вых/- можно выйти где-то в Лапландии, с нон-стоп полётам «во сне и наяву». Здорово. Возможно ,что моё медленное
    чтение, даёт шанс кирнуть по Вашим наставлениям. Спасибо. Хорошего самочувствия Вам. Как-то так.

  5. «Екатерина 11 со своим народом поступает как варварский деспот доантичной эпохи.»
    Непонятно и несправедливо. Даже крепостное право хотела отменить, и немало сделала в этом направлении.
    lbsheynin@mail.ru

    1. Ну, да, разгон и массовые ссылки и казни староверов Ветки, разгон и изгнание запорожцев за упорство в старой вере, чудовищное о своей жестокости «усмирение» пугачёвского бунта, изгнание греков из Крыма, гонения на кавказцев, принятие «Вольностей дворянству», закрепивших рабство в России — это всё акты милосердия и гуманизма. Остаётся только добавить сюда вероломный захват Крымского ханства, гарантом суверенитета которого выступала Россия, раздел Польши и заселение юга страны немцами.

      1. Скажите, а чем плохо «заселение юга страны немцами»? Что такого эти немцы там сотворили (до Великой Отечественной, естественно), кроме, как создали процветающие колонии?

        A propos. Чумай никогда столицей Гагаузии не был.

        1. К немцам никаких претензий: народ трудолюбивый и способный на хозяйственное освоение. А вот теперь ситуация: немка незаконно и насильственно захватывает власть в стране, незаконно и насильственно захватывает соседнюю страны, с которой Русь-Россия имеет многовековые дружественные (по преимуществу) отношения и отдаёт добычу своим соотечественникам. Поставьте себя на место русских крестьян и помещиков — глупо как-то получается. И добавьте к этому установление немецких порядков по всей стране (новое административно-территориальное деление, введение бессословного городского самоуправления, это в России-то!, и т.п.

Добавить комментарий для Александр Левинтов Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.