583 total views (from 2022/01/01),  1 views today

Пока нашли дом, стемнело. Еще и шести часов не было, но зимой темнеет рано. Встретила нас за калиткой сама именинница, в нарядном ярко красном платье. В глубине дома надрывался магнитофон, слышались звонкие голоса и басистый смех одноклассников.

Так мы учились при застое!

(Рассказы алма-атинского пацана)

Константин Емельянов

Окончание. Начало

Вечеринка 10-го «А»

Чем хороша вторая школьная четверть — она короткая. Длится от ноябрьских до новогодних праздников, меньше двух месяцев. Потом Новый год и длинные, недели три, каникулы.

Я слышал, что полкласса едет на поезде в Ленинград и Таллин. Я, разумеется, не еду. У моей матери лишних ста рублей на путевку, билет и прочие расходы не нашлось.

У одноклассницы Галки в конце недели день рождения. Поэтому она пригласила к себе домой весь наш 10-й «А» класс.

Класс наш, в целом не очень дружный. Зубрилки — отличники держатся отдельно от всех остальных. Они «в активе» нашей классной руководительницы, математички Татьяны. Меня и Мырзу Татьяна терпеть не может. Даже Хохла она как-то терпит больше, чем нас.

Мать моя, в начале года посетившая парочку родительских собраний, потом на эти сборища ходить перестала. По причине постоянных упреков и обвинений со стороны нашей классной.

Мать мне также рассказала, что в родительском комитете сплошь и рядом папы и мамы Татьяниных любимчиков. Которые ей и коробочку конфет поднесут на праздники, и цветочки, и, что-нибудь из импортной парфюмерии. Причем на глазах у остальных родителей, не таких богатых.

Когда же после одного из собраний нашей Таньке поднесли упакованный в прозрачный пакетик розовую «комбинацию», а та радостно осклабилась, мать плюнула и на собрания ходить перестала.

***

Галка и Маринка, одноклассницы и подружки, тоже хорошистки-отличницы. Но они с нами, хулиганами и раздолбаями, тоже в очень хороших отношениях.

В отличие от спесивых и заносчивых отличниц и активистов Ирки с Сашкой, Асхата-китайца, длинного Костука, Лешки-Шныры и других танькиных «жополизов».

И вот Галка пригласила, добрая душа, весь класс, включая и отличников, и «троешников» — раздолбаев на свой день рождения.

Правда, живет она где-то в заднице, на улице Аэродромной или Аэропортовской, ниже Ташкентской.

То ли по дороге на вокзал Алма-Ата 1, то ли по дороге в аэропорт. Хотя нет, аэропорт — это там, где роща Баума.

Кто-такой Баум знают в классе немногие, включая и меня. Поэтому мы зовем ее рощей Баумана. Кем был в свое время товарищ Бауман тоже знают не все, по-моему, какой-то большевик — ленинец.

Подозревая, что вечеринка ожидается скучная, Мырза, Хохол, Бола и я разработали план. Я с Мырзой инсценируем драку и скандал, а потом, напугав всех, признаемся, что пошутили. Хохол, по плану, вступится за меня, для пущего шума. А Бола станет союзником Мырзы. Главное, не рассмеяться в процессе «ссоры» и не переиграть.

***

После школы пошли вчетвером (Мырза, Бола, Хохол и я) ко мне. Купили в ларьке две сивухи «яблочных» и две пачки сигарет «Медео». Сивуху выпили у меня перед тем как ехать к Галке на улицу Аэродромная (или Аэропортовская?), а сигареты оставили на вечер.

Возле школы загрузились в автобус и поехали сначала по Ташкентской в сторону проспекта Сейфуллина, а потом повернули «вниз» по направлению к Аэродромной.

Только в Алма-Ате вам объяснят, что проехать или пройти туда—то нужно «вверх» или «вниз». «Вверх» обычно означает на юг, в сторону гор, по направлению к проспекту имени Абая, а за ними улиц Сатпаева, Тимирязева, еще одного проспекта имени Аль-Фараби к поселку Горный Гигант, самой южной границе города.

«Вниз», соответственно, за Ташкентскую, в сторону железнодорожных вокзалов Алма-Ата 1 и 2. Такая уж историко-географическая традиция сложилась.

Наконец автобус довез нас четверых до Галкиного дома. Оказалось, что живет она в частном, отдельном доме. После унылого однообразно-панельного «центра» возле школы, мы вдруг очутились в слегка покосившемся, но все еще крепком, частном секторе столицы. Дома невысокие, двух и одноэтажные, но отдельно стоящие и с забором. Внутри каждого двора небольшой фруктовый садик. Многие мои одноклассники живут в таких вот домишках. Да я бы и сам с удовольствием здесь пожил бы.

Пока нашли дом, стемнело. Еще и шести часов не было, но зимой темнеет рано. Встретила нас за калиткой сама именинница, в нарядном ярко красном платье. В глубине дома надрывался магнитофон, слышались звонкие голоса и басистый смех одноклассников.

— Я счастлив Вас видеть в этот день, мадам, — галантно припал к ручке хозяйки Мырза, — ибо… Ибо? — тут он замешкался, прямо как Андрей Миронов в фильме про 12 стульев. А может выпитая сивуха начала действовать на мозги.

— Родителей не будет до десяти часов! — бодро отрапортовала Галка, выдирая руку из цепких лап, ­— проходите и раздевайтесь. Обувь можете не снимать.

— Остаться только в обуви? — деланно смутился Мырза. Кажется, он был в этот вечер в ударе, — я право не знаю, мадам…

Мы заржали и толпой ввалились в большую комнату. Собралось уже человек десять.

Когда пиршество было в разгаре, Мырза встал с бокалом, приготовившись для произнесения тоста.

— Дорогая Галка! Девчонки! — начал он торжественно, — а также пацаны, ну и ты, Кот тоже!

Мне показалось, что он мне в тот момент подмигнул.

— Сегодня мы, собрались в этом гостеприимном доме, чтобы…

–Эй, а нельзя ли повежливее? — вспомнил я про наш план, — а то ведь, можно и в ухо…

Мырза посмотрел на меня с непониманием. Потом он видимо тоже вспомнил.

–От тебя, что ли?

— Да хоть бы и от меня! — встал я прямо перед ним. Теперь между нами был только стол, уставленный закусками и брагой.

— Че такое? — подал голос слева от Мырзы Бола, — он тоже приподнялся и попытался то ли оттолкнуть меня, то ли схватить за воротник рубашки. При этом он продолжал быстро приговаривать скороговоркой:

–Че за дела? Че за дела? Че за дела?

Как-то резко затихли все звуки за столом, и присутствующие в пугливом ожидании стали смотреть на нас троих.

— Эй, Болапан, убери руки! _­­— вступил со своей «партией» Хохол откуда-то слева от меня. Кажется, ему за столом досталось самое лучшее местечко, рядом с хозяйкой.

И вовремя. Все повернулись в его сторону, не заметив, как у Мырзы и меня все сильнее дрожали губы от прорываемого смеха.

Чтобы не выдать себя и его, я схватил его прямо через стол за грудки. Он, недолго думая также схватил меня. Зарывшись лицом друг другу в грудь мы оба какое-то время отчаянно пытались бороться со смехом.

С дальнего конца стола на помощь прорывался к нам роняя столовые приборы и бокалы верный Хохол.

Послышались девичьи голоса. И понеслось, через секунду:

— Ребята, не надо!

­— Женя! Держите его!

–Ну, пожалуйста!

— Остановите их!

— Вова, сделай что-нибудь!

Здоровенный Вовка Шевцов, рыжий и мускулистый, похожий на каратиста Чака Норриса, повис на довольно реалистично играющем свою роль Боле, умоляя его «пойти покурить». По-моему, они вдвоем даже на пол завалились в обнимку позади стола.

Постепенно звуки «битвы» затихали, уступая место группе «Чингизхан», радостно орущей из доморощенных колонок: Moskau, Moskau!

***

–Какие же вы, мальчишки, дурные! — сказала нам позже Галка-именинница, когда праздничный вечер плавно перетек в праздничную ночь, и вся история с псевдо-дракой закончилась. Родителей ее до сих пор дома не было.

Она даже не обиделась на нас. Хотя кое-кто из девчонок и ушли в тот вечер пораньше, в знак протеста.

Не помогло и то, что я крикнул им вслед словами из популярной песни группы «Воскресенье»:

— Только крысы бегут с корабля!

А потом мы сильно напились, добавив к яблочному вину еще и водки с шампанским.

Хотя я и до водки был уже хорош. Поэтому, остаток вечера-ночи пролетел для меня как фрагменты из детской игры «помню-не помню».

Помню, например, кто-то из пацанов все допытывался у меня из-за чего мы с Мырзой подрались. Что я отвечал, увы, не помню.

Куда-то потом подевались Мырза с Болой. Как уходили они — не помню.

Зато помню себя, сидящего (лежащего?) то ли на веранде, то ли на летней кухне. А то и вообще в предбаннике.

Музыка гулко играла так, что слышно было по всему дому.

А какая музыка, уже не помню. Неужели опять «Чингизхан»?

Помню, как накуривались всей толпой приглашенных во дворе. Даже некоторые девчонки решили попробовать.

А наша будущая «медалистка», отличница и активистка Сашка визгливо кричала после пары затяжек:

— Ой, как меня развезло! Держите меня, мальчики! Ии-и-и!

Как будто упасть собралась. А сама только хохотала как ведьма, подвизгивая.

Не помню только, упала она или улетела со двора на метле.

Еще, почему-то, помню танцующего передо мной, в одиночку, Хохла.

Он танцевал модный стиль, переставляя ноги «треугольником», прямо в темном и прохладном предбаннике. Да еще и меня к себе зазывал в «круг».

А я только сидел и с тихой, блаженной улыбкой смотрел на него.

Эту деталь я запомнил. Хотя Хохол и клялся потом, что он не танцевал в тот вечер, бухой и в одиночку.

И еще, к стыду своему, помню, как перед уходом полез к имениннице целоваться. А она меня отталкивала, но не ругалась.

Не хотела скандалить, умница, на свой день рождения с пьяным идиотом. Только губы сжимала и пыталась отвернуться.

Как в ту ночь домой добрался, точно, не помню.

Любовь

Мой домашний родительский комитет в лицах мамы и бабушки с начала февраля наконец осуществил свою давнюю угрозу. Начал, хоть и запоздало, подготовку к поступлению в медицинский институт. Все-таки половина десятого класса уже прошло. А в армию идти неохота.

И я по вечерам занимаюсь в группе с репетиторами по физике и химии.

Прощай вольная жизнь, жестокий Дерибас и верные друзья! Теперь я потенциальный абитуриент ВУЗа и зубрилка.

Вместе со мной в группе занимаются две девочки и мальчик из обычных средних алма-атинских школ. Впрочем, не совсем обычных. Они одеты лучше меня, они знают и умеют по этим предметам больше меня.

Мальчик, впрочем, оказался обычным фуфлом, да к тому же борцом-разрядником вольного стиля. Зачем ему физика с химией если ему прямая дорога в институт физкультуры?

Девочка Света тоже меня не впечатлила. Прыщавая зубрилка-отличница, а ля «Синий чулок». Но, тем не менее, занимаемся мы группой два раза в неделю по химии, и столько же — по физике.

Физичка живет совсем не далеко, на углу Гоголя и Сейфуллина. Химичка, подальше, где-то на Абая-Ауэзова, ехать на троллейбусе чуть ли не целый час.

Времени не хватает на все, Хохла вижу только в классе, Баху с Шакой и других не видел неделю если не больше.

На хрена, спрашивается, мне все это нужно?

***

Еще в моей группе репетиторства есть девочка по имени Таня. Ее полное имя — Таня Рощина. Она учится в 120-ой алма-атинской (Драмовской) школе с углубленным изучением английского или чего-то там еще, но мечтающая стать врачом.

Худенькое, светлое создание с легкой походкой, голубыми глазами и светлыми волосами. Хрупкая и сильная одновременно. Улыбчивая и серьезная, открытая и недоступная одновременно. На занятиях она даже не смотрит в мою сторону. Вся такая из себя отличница. Но после занятий становится совсем другим человеком. А ее голос…

Даже не знаю, как его описать. Может, в другой раз. Я итак с трудом пишу сейчас об этом.

Я ее знаю месяц от силы. А говорить мы с ней начали (не о физике), может неделю или две назад. Уже эта девочка, перевернула все мои представления о противоположном поле.

Вспомнил песню: Вот она пришла твоя любовь…

После занятий мы вдвоем пошли на остановку и довольно долго стояли и разговаривали. Пока не подошел ее троллейбус.

Жлоб — борец и прыщавая девочка Света, слава Богу удалились в другом направлении и по одиночке.

Когда Таня уехала, я долго стоял на остановке и вспоминал наш разговор.

***

Все что было до нее теперь не считается. Ольга со двора, сидящая на моих коленях и научившая меня (как она считает!) целоваться.

Или двоюродная сестра Даурена хваткая Амина, с которой он меня познакомил на дне рождения кого-то. И с которой я целовался потом в парке почти до удушья. А еще позже, месяца через два, она насмерть перепугала меня, сказав, что теперь перед своими подругами представляет меня не иначе как своего будущего мужа.

После этих слов я начал ее избегать. Хорошо, что и Даурену тоже по х**, сестра или нет. У нас в школе вообще никто ни с кем не ходит больше месяца.

Были еще какие-то безымянные, многочисленные и, как правило, пьяные девки на школьных вечеринках и в летних пионерлагерях.

Все они теперь ушли в небытие.

Так как у меня теперь есть Таня.

И имя ее есть тайна.

***

Вчера я проводил Татьяну домой, и она сказала, что сегодня придет ко мне домой праздновать Международный Женский день!

У Татьяны дома живет огромная и страшная псина. Кажется, эта порода называется дог. Ростом эта серая и пятнистая скотина почти с меня и рычит очень недружелюбно. Я хоть собак не люблю, но эту тварь понимаю. Я бы тоже рычал на всех если бы она была моя хозяйка!

Наконец, то я еле высидел уроки и под каким-то предлогом «свалил» от Хохла и пацанов.

Они почесали в затылках, но, кажется ни о чем не догадываются.

Мырза тоже сказал, что может быть зайдет ко мне сегодня вечером «на огонек», на что я промычал что-то нечленораздельное. Мы с ним очень сдружились за последние месяцы.

Но, все равно, зачем мне все они, когда у меня есть Татьяна?

Мой ангел.

Весь день наполнился сплошным нервным ожиданием.

Вымолил у матери обещание прийти на пару часов позже с работы. Белой скатертью накрыт журнальный столик. Геометрически ровно поставлены закуски, конфеты, ваза с фруктами. И это в марте, когда снег еще даже не растаял!

Стынут в морозильнике бутылка «Русской» водки и «Советского шампанского».

Остался час до ее прихода. Я сбегал к соседу с четвертого этажа и вымолил у него на вечер катушечный магнитофон «Планета».

У меня даже есть специально записанная в студии звукозаписи на Центральном рынке катушка итальянского моднячего певца с немного смешным именем Пупо. Сегодня вечером я играю его катушку уже третий раз подряд.

Осталось полчаса до того, как я увижу Таню.

Каждые пятнадцать минут смотрю на часы. Наверное, она опоздает. Все девчонки всегда опаздывают.

…Уже полчаса после семи. Может она заблудилась?

Пупо играет в десятый раз. Пошел на кухню, открыл морозильник и выпил немного водки. Чтобы легче было ждать.

Прошел еще час. Ну и где эта блядь?

Еще выпил. В голове какие-то обрывки. Так все и запомнил, клочками.

Где-то в восемь пятнадцать наконец раздался звонок в дверь.

О, богиня! Прости, меня! — думал я, летя к двери, — Я лечу к тебе! Сейчас! Сейчас!

Это оказалась не она.

Вместо Татьяны пришел, как и обещал, Мырза. Я уже и забыл. Сказал, что зашел на минутку, специально чтобы поздравить меня с 8-ым Марта. Извинился, что пришел без цветов.

Я послал его на х**, но в квартиру все-таки впустил.

Ну где же эта тварь?

Два часа после семи. Мы с Мырзой только что закончили бутылку водки. Я ему рассказал про Татьяну. При этом чуть не плакал. Он на полном серьезе спросил у меня, не «вставил» ли я до сих пор ей в «очко».

Какой он все-таки грубый мужлан!

Почти десять. Ясно уже, что эта сука (Танька) не придет.

Пошел на кухню за шампанским. Гори оно все пламенем!

Мырза все еще здесь и поет непристойные куплеты под музыку Пупо.

У него, кстати, ни голоса нет ни слуха.

Мы оба, кажется сильно нажрались. Ну я-то ладно, с горя, а этот то?

Половина одиннадцатого. Мы с Мырзой немного подрались в коридоре. Я ему дал пятерней по морде, а он мне больно пнул носком ботинка в пах.

Танька, сука, проститутка и блядь!

Самый х*ёвый день в году — это сегодня!

Прощай, любовь! Здравствуйте школа, пацаны и Дерибас!

***

С Таней у меня в конце концов так и не сложилось. Репетиторство закончилось в начале апреля, наши домашние учителя-подработчики после восьми недель занятий пожелали нам удачи при поступлении в медицинский институт и распустили группу.

Так Татьяна мне никогда и не объяснила, почему не пришла ко мне на 8-ое марта. Подарила надежду, и сама же грубо ее оборвала. Я, правда, звонил ей несколько раз и пытался поговорить. Каждый раз говорила она со мной очень холодно и высокомерно.

Под конец я обозвав ее «ломовой лошадью» и «пиздой с ушами» бросал трубку.

Потом, томимый чувством вины и неразделенной любовью звонил опять. Но теперь, трубку бросала она. Так мы и жили, я регулярно звонил и пытался извиниться (хотя, извиниться должна была она!), а эта стерва бросала трубку.

Сегодня я даже сбежал с уроков пораньше и поехал к ней в 120-ую школу, что на «тещином языке», прозванном горожанами из-за развилки двух дорог и напоминающих змеиное жало.

Помотавшись около получаса по коридорам и не найдя свою несостоявшуюся зазнобу, я начал ловить на себе настороженно-неприязненные взгляды проходящих учителей и решил «свалить».

Запрыгнув в «шестой» троллейбус, отправлявшийся от выставки до вокзала Алма-Ата 2, я грустно поехал к себе на район.

Когда после неудавшегося пиршества на международный женский день я рассказал о своих томлениях Бахе, он, по-братски приобняв меня посоветовал думать про Таньку только плохое. И даже не плохое, а отвратительное, что должно было охладить мой влюбленный пыл.

— Ты представь себе, как она срет, — утешал меня эксперт по лично-физиологическим вопросам, — сидит на унитазе и тужится, а потом тянется за бумагой.

Что было дальше я не дослушивал, мне и этой картинки хватало, хотя свою богиню в такой ситуации я представить себе никак не мог.

А потому, продолжал мучиться и страдать.

Вот и сейчас, сидя в переполненном и пахнущем паленой резиной троллейбусе, я пытался думать о других девчонках, чтобы выбить из головы Таньку.

***

Дни становились все дольше и дольше, снег уже совсем исчез. Вместо него зарядили занудливые дожди. Хотя иногда днем солнце припекало почти по-летнему.

Вместе с весной пришло непонятное томление, которое у пацанов часто трансформируется в повышенную агрессию.

Да и как иначе? Юбки у девчонок в классе, казалось укорачивались сами по себе с каждым днем. А ноги, наоборот, удлинялись в обратной арифметической прогрессии. Красавица Ирка с лицом холеной бляди, в свои неполные семнадцать лет, всякий раз садясь за парту или стоя у учительского стола умудрялась как-то особенно бесстыже выпятить свои и без того почти открытые ляжки.

На меня она, впрочем, не обращала ни малейшего внимания. Как и на других пацанов в классе. А после уроков ее на машине встречал возле школы «хахаль», лет на пять ее старше.

Да и не одна она была такая.

Пошел по школе слушок, что группа девятиклассников, человек пять-шесть, напросились после уроков к своей однокласснице, такой же, видимо, бесстыже голоногой в школе.

И вот в процессе, распивания чая или, там, еще чего покрепче, эти «орлы» попытались ее трахнуть, прямо в собственной квартире. Девчонка начала орать, отбиваться и докричалась до того, что соседи вызвали-таки милицию.

Закончилось тем, что, когда девчонка со страху заперлась в ванной, а подъехавшие в своем «бобоне» менты начали громко штурмовать входную дверь. Перепуганная банда, между тем, начала прыгать с балкона то ли второго, то ли третьего этажа, рискуя серьезно переломать себе ноги.

Потом, правда, дело замяли, вмешались родители тех пацанов, работающие то ли в обкоме партии, то ли в исполкоме и дали «на лапу» родителям чуть было не пострадавшей девчонки.

Видимо, дали хорошо, так как девчонка в итоге заявление из Ленинского РОВД забрала.

Побег в кино

Каждое утро, уже десятый год подряд я иду одной и той же дорогой утром в школу, на уроки. Последние лет пять, впрочем, без особого на то желания.

Прохожу свой темный и спящий двор, минуя детский садик и гаражи. Огибаю еще несколько жилых многоэтажных домов -близнецов моему и упираюсь в долговязую фигуру Хохла, как обычно поджидающего меня на углу футбольного поля, что прямо напротив здания школы.

В утренних, еще практически зимних, студеных сумерках мимо нас, ссутулившись проходят десятки таких же несчастных как мы старшеклассников. До первого звонка еще куча времени, минут пятнадцать. Вполне достаточно, чтобы закончить наш с Хохлом ежеутренний ритуал, выкурить первую за день сигарету.

Несмотря на то, что уже светает, мы стоим и курим прямо на поле, на виду у спешащих в школу учеников, их родителей и учителей.

Иногда к нам на первый перекур присоединялись Шака, живший в доме прямо напротив школы, или Баха, перебегавший через Ташкентскую из Дома Книги, или другие пацаны. Сегодня, однако, никого из знакомых мы не видели.

Когда-то давно в средних классах мы учились во вторую смену, начинающуюся с двух часов дня. Можно было выспаться и поваляться в кровати утром. Но безоблачное утреннее блаженство обычно улетучивалось к началу учебного дня, когда мы с Хохлом также ссутулившись тащили свои портфели на первый урок.

В это время смена старшеклассников уже заканчивала свой день и с радостным гиканьем вылетала большой и шумной стаей из стареньких дверей школы, построенной еще в тридцатые годы двадцатого столетия. Проспект Коммунистический тогда носил имя товарища Сталина, а улица Ташкентская тоже называлась как-то по-другому.

Так вот во главе ватаги чаще всего появлялся сосед Хохла по лестничной площадке Юрка. Позднее, он стал шарашиться по району с компанией наркош и даже получил кличку Юрка-наркоман. Тогда же он был просто Юрка, Хохол был просто Женькой, а моя кличка была Биндюг, как в «Кондуите и Швамбрании» Льва Кассиля. Хохлом Женьку стали звать после восьмого класса, когда мы запоем играли в футбол и он активно болел за киевское «Динамо» во главе с Олегом Блохиным.

— Мы-то отмучились, а вы идете мучиться, — радостно осклабившись встречал нас на пороге школы Юрка.

Фразу эту он произносил каждый раз, когда мы встречались, то есть, практически, каждый день. Оптимизма нам она не прибавляла, и новый день в школе виделся лишь тусклым продолжением точно такого же предыдущего.

С той поры прошло несколько лет. Уже давно выпустился Юркин класс, а сам он то ли сел в тюрьму, то ли угодил куда-то в ПТУ, как неперспективный для получения аттестата о прохождении десятилетнего среднего образования. А вот фраза та запомнилась.

***

— Первая алгебра сегодня? — вместо приветствия спросил Женька-Хохол, протягивая мне пачку сигарет «Кок-Тюбе».

— Ну да, — подтвердил я, выуживая из пачки тоненькую сигаретку, — да еще и контрольная, по-моему. Может не пойдем?

— Я и так уже два урока пропустил, — смачно затянулся дымом Хохол. И на потеху стал широко открывать и закрывать свою пасть, выпуская клубы сизого дыма.

Я нервно засмеялся, хотя у него такие фокусы выходили очень смешно. Стало немного легче.

— Посмотрим, — пообещал мой товарищ, — может с биологии съебемся и в «Октябрь» пойдем. Там опять «АББУ» показывают.

— Еще можем пойти на «Затянувшуюся расплату», — предложил я.

Теперь уже нервно засмеялся Хохол. Фильмы, сделанные в Индии, мелодрамы в основном, были для наших ровесников наподобие духовного онанизма: все этим занимаются, но никто не признается.

Хотя, взрослая часть населения ходила на подобные «Зиты и Гиты», и всякие «расплаты» с удовольствием. Свободных мест на вечерние сеансы точно, не было.

«АББУ» же мы смотрели раз десять. Приключения австралийского журналиста, пытавшегося взять интервью у легендарной шведской четверки смотрелись с интересом. Да к тому же были обильно сдобрены лучшими песнями квартета «АББА», который был тогда в Союзе безумно популярен.

И обсуждая, кто же более «эротичная» из певиц «АББЫ»: блондинка или брюнетка, мы пошли на первый урок. Мне больше худощавая брюнетка по душе, а Хохлу наоборот — сочная блондинка.

Брюнетка занимается йогой и карате. Хоть и рожа у нее стервозная. Блондинка более миловидная. Хотя и напоминает большую корову.

Но, о вкусах не спорят. Тем более, те девчонки в школе, что нравились ему никогда не нравились мне. И наоборот.

***

С уроков мы все-таки «свалили», но не в понедельник, а парой дней позже. Хохол, Мырза, Бола и я все-таки решили посмотреть «АББУ» в очередной раз, пусть даже и за счет урока английского.

Погода стояла ясная и по-настоящему весенняя, деньги, хоть и небольшие у нас были, и мы довольно бодренько пробежав через поле, пошли дворами к ближайшему кинотеатру «Октябрь», что прямо через улицу Фурманова.

«Октябрь», хоть и не считался культовым в Алма-Ате 80-х как, например, кинотеатры «Целинный», «Арман» или «Алатау», все же, на мой взгляд, был одним из самых красивых в городе. Мне он напоминал скорее, древнегреческий амфитеатр, своими белыми колоннами и лепной арфой над парадными дверями. Хотя основные хиты там крутились гораздо позднее чем в первых трех, мест в кинотеатре было много, экран был достаточно большой и до дому было рукой подать.

Прямо на выходе стоял вечно работающий зимой и летом киоск мороженного, где пломбир можно было купить за 19 копеек, шоколадный брикетик «Ленинградского» стоил 22 копейки, а шикарное, покрытое шоколадом и орехами «Эскимо» на палочке — на шесть копеек дороже.

В тот день, еще даже не купив билеты, мы вчетвером сначала мучительно решали дилемму: купить мороженное или Жигулевского пива, продававшегося примерно по той же цене в киоске по соседству.

Остановились на пиве, за что впоследствии и поплатились.

Не успев отойти в глубь прилегающего к «Октябрю» редкого скверика со скамейками и открыть бутылки, мы вдруг обнаружили себя в кольце довольно недружелюбно глядящих на нас парочки милиционеров и еще нескольких трех-четырех дружинников. Я там же с опаской подметил довольно молодой возраст добровольных помощников — примерно нашего возраста или чуть постарше.

Что-то мы и раньше слышали о том, что людей останавливают для проверки в парках, кинотеатрах и даже библиотеках той ранней весной. О «борьбе за трудовую и производственную дисциплину», разворачивающуюся в стране я и на школьных политинформациях слышал. Но как-то все это было далеко и не про нас.

До сегодняшнего дня.

Я уже с тоской ожидал довольно знакомого продолжения и стандартных ментовских фраз, последующих в подобных случаях. Почему все это так должно быть невыносимо скучно и тоскливо!

Как было бы здорово, — подумалось мне почему-то, — ну не здорово, а просто интересно, если бы менты при задержании повели бы себя как-нибудь по-новому, нестандартно!

Ну, хотя-бы выскочили бы из-за кустов в фуражке набекрень, улыбаясь и широко растопырив руки, и крикнули бы что-нибудь вроде: Ну что, бляди, не ждали? Вместо обычных, протокольных фраз.

— Распиваем, молодые люди? — разбил мои надежды тучный казах-мент, видимо старший наряда, — ну что ж, придется пройти с нами, в опорный пункт.

При этих словах молодой славянского вида дружинник за его спиной радостно осклабился. Обычно, мужики с повязками постарше, лет под сорок не такие рьяные и сильно до нас, пацанов, не доебываются.

В отличие от молодых да борзых, по типу этого. Если бы не повязка на рукаве выглядел бы он как обычный «черт» — десятиклассник, в коричневой пузырчатой куртке и серых брюках, заправленных в черные лыжные ботинки. Типа, спецназовец, весь из себя такой.

— А че пройдем, че пройдем? — возмутился Мырза, — мы в кино опаздываем! Че мы такого сделали?

Крепыш, старший наряда как-то тяжело и нехорошо посмотрел на Мырзу.

— Ты, бля, сам пойдешь или тебе помочь? — сделав шаг вперед к Мырзе и схватив его за рукав выдохнул он.

И опять «спецназовец» за его спиной радостно ухмыльнулся. Вот же какой радостный попался, сучара!

***

В опорном пункте, расположенном в простой однокомнатной квартире на первом этаже одного из близлежащих домов было почти пусто.

Здесь, кстати, располагалась и районная детская комната милиции. В большой комнате стояло два стола с печатной машинкой на одном из них, несколько стульев, сейф.

За одним из столов обычно с десяти утра до трех часов дня сидела инспектор по делам несовершеннолетних, капитан милиции Галия Кудайбергеновна.

Крикливая и крупная тетка, хотя и совсем не злобная, с пышной прической поверх форменного мундира, она знала многих из нас по фамилии и в лицо. Частенько наведывалась и в нашу школу. Мы с ней там здоровались как старые добрые знакомые. Но сейчас ее в комнате не было.

И это нам очень не понравилось.

На другом столе стоял зеленого цвета телефон, и лежали грудой какие-то папки. Висели также плакаты на стене, а в углу полусвернутое, прислонилось к стене алое бархатное знамя с большой головой Ленина.

На кухне, такой же маленькой как у меня, я успел заметить холодильник и стол, за которым два мужика лет тридцати играли нарды. В комнате за одним из столов молодой милиционер с погонами рядового читал подшивку какой-то газеты. Негромко играло радио, на одном из подоконников вблизи горшка с чем-то напоминающем зеленые, растопыренные листья «петушков».

— Слушай, что скажу, — обратился к нам старший по наряду, когда нас четверых выставили в ряд перед столами.

— Вас бы хорошему надо «отметелить», да «закрыть» на х**, чтобы вы честных людей по паркам не пугали.

— Но я вам вот что скажу, — пошел на второй круг главный мент, — пусть попиздится кто-нибудь вот с этим, — тут он показал на лыбящегося молодого дружинника, — и если победите, то можете уебывать отсюда.

— Ни хрена себе, — опять некстати вылез Мырза, — че, гладиаторов, что ли, нашли?

— Я смотрю, ты самый борзый здесь, а? — опять тяжело посмотрел на Мырзу старший.

— Вот ты то и будешь гладиатором, если не хочешь, чтобы я тебя «закрыл» на х**!

И тут меня осенило. Менты и сами бы не прочь на нас, что говорится «потоптаться». Да только, сейчас, в свете последних событий, рейдов, там, за дисциплину, типа, там КГБ против МВД и все такое, не могут они вот так, в открытую. А тут парнишки эти, дружинники, сами в бой рвутся, смену боевую изображают. Характеристику хорошую зарабатывают.

— Короче, если ваш победит, — кивком головы показав на Мырзу продолжал старший, — то мы вас отпускаем, хер с вами.

— А если Валерка вашего замочит, то уж не обижайтесь. Закроем всех к такой-то матери, — закончил ощерясь мент.

Нас, Хохла, Балу и меня, отодвинули к самой стене, напротив окон и туда же, к окнам передвинули столы и стулья. В центре комнаты освободилось достаточно свободного времени. Валерка-дружинник, снял свою пузырчатую куртку и начал размахивать руками, разогревая мышцы и суставы.

Мырза, как-был, в своем школьном светло бежевом костюме лишь стоял в той же позе, как и был, молча глядя на своего оппонента.

— Валера, ты помнишь, как я тебя учил? — спросил мент у молодого дружинника пока он согнувшись пополам обнял свои колени.

И не дожидаясь ответа главный мусор поднял руку: Короче, приготовились, оба!

Валерка встал в позу каратиста: согнутые в коленях ноги, на ширине плеч и руки, сжатые в кулаки, прижатые к ребрам. Мырза лишь поджал правую руку к своей челюсти и чуть выставил вперед левую.

— Обана-киийя! — проверещал вместо гонга Валерка дружинник, начиная атаку. Махнув перед лицом Мырзы левой-правой, он попытался достать того носком ботинка.

Мырза лишь отскочив немного блокировал пинок правой и попытался в свою очередь достать нос Валерки своей длиннющей левой рукой.

— Валерка, маваша-гири! Маваша-гири, давай, — крикнул кто-то за нашими спинами.

И вдруг все закончилось. Валерка еще покричал и попытался достать Мырзы, почему-то преимущественно ногами, когда Мырза вдруг резко прыгнул вперед и таки долбанул его сначала слева, а потом справа в губу и в нос.

Послышался громкий и смачный шлепок, потом еще один. Валерка неуклюже попятился назад, теряя равновесие, и тогда Мырза достал его еще раз своей правой, опять припечатав кулак прямехонько в левую ноздрю каратиста.

— Ой-Бай! — не выдержав напряжения момента крикнул наш одноклассник Бола.

–Ах, ты! — раздосадовано гаркнул главный мент.

Но было поздно. Валерка, упав назад, кажется еще и зацепил при этом головой один из стульев. Теперь, сидя на жопе он лишь изумленно смотрел на рукав своей рубашки, который из светлого быстро превращался в бордово-красный. Как бы залитый гранатовым соком. Вся нижняя часть лица у него была такой же гранатовой. А из носа без остановки лилась красная струйка.

— Ну, хули вылупились? — спросил главный мент, — пошли на хер отсюда!

Еще секунда ушла на осознание, что он обращается к нам. Однако, еще до того, как мы успели убраться, мент так же злобно дыхнул на нас в последний раз:

— Еще раз вас поймаю — сам лично отпизжу. Понятно?

И повторил, с упором на согласные: Отпизз-жу!

Дважды говорить нам не пришлось, и мы врассыпную бросились прямо через парк по домам. Ни в какое кино, конечно, мы тогда не пошли.

А где-то через пару недель Мырза, живущий прямо через дорогу от участка, случайно встретил в автобусе того главного мента.

Узнав, тот поманил пальцем:

— Слышь, ты! Зайди ко мне на днях в оперпункт, — сказал мент, — поговорить надо.

–Обязательно зайду! — бодро пообещал ему Мырза.

И сойдя с автобуса, вполголоса добавил, про себя:

— Лет через пять…

А к «Октябрю» мы, на всякий случай, ходить все же перестали.

До самого выпускного бала.