Михаил Бялик: Эльб-филармония. Начало биографии

Loading

То, что появление Эльб-филармонии вызовет такой интерес в городе, стране, мире, даст ощутимый толчок развитию туристического бизнеса, было ясно изначально. Это, собственно, явилось одним из важных стимулов возведения Храма искусств.

Эльб-филармония. Начало биографии

Михаил Бялик

Каждый день приносит с разных сторон мрачные новости. Зло в мире орудует безнаказанно, насущнейшие проблемы оказываются неразрешимыми, гибнут люди. Нарастают тревога и пессимизм. На этом фоне весть об очень важном культурном событии оказывается необходимым источником утешения и надежды. Во втором по величине, после Берлина, городе Германии, Гамбурге открылась грандиозная Филармония на Эльбе, Elbphilharmonie, которую здесь сразу же стали называть уменьшительно-ласкательным именем Elphi. Уже эскизы будущего сооружения давали основание полагать, что оно станет символом города — подобно парижской Эйфелевой башне или сиднейской Опере. Так оно и произошло. «Симфонией из камня и стекла» назвал новую Филармонию первый бургомистр Гамбурга Олаф Шольц. Наверное, эта характеристика за нею закрепится.

Появление нового Дома музыки — не просто событие художественной жизни. Если рассматривать его в нравственном, общественном, историческом ракурсах, обнаружится, что значение этого события далеко выходит за пределы сегодняшнего дня, за границы Гамбурга и Германии. Об этих ракурсах убедительно говорил в своей речи на торжественной церемонии открытия концертного зала президент Германии Иоахим Гаук. „Эльб-филармония служит для меня примером гражданской инициативы, — сказал он. — Строительство здания стало воплощением идеи, явившейся отдельным людям, результатом индивидуальной активности. Благодарности заслуживают сотни граждан, которые поддержали возведение и оборудование зала своими пожертвованиями. Эта гражданская инициатива оказалась выражением позиции, для вольного ганзейского города Гамбурга традиционной, идущей от гуманизма Возрождения. Это то гражданское сознание, которое нам насущно необходимо, если мы хотим совместно обустраивать будущее — в этом городе, в нашей стране, в объединенной Европе. Важно, что и для гражданского сознания наступают праздники — сегодня, как раз, такой день“.

1.

Как и для очень многих людей, для меня свершившееся стало знаменательным актом собственной жизни. Когда в 2003, закончив длившуюся несколько десятилетий службу в Санкт-Петербургской консерватории, я решил поселиться с семьей в Германии, то выбрал Гамбург, где уже неоднократно бывал, навещая старшего приятеля, барона Ханса Юргена Карла Марию фон Вебера, правнука великого композитора. В пользу этого города меня склонили Опера (я впервые попал в театр, когда им еще руководил композитор Рольф Либерман, самый успешный в истории оперный интендант), балет Джона Ноймайера (лучшего, по моему убеждению, из современных хореографов), а также то, что здесь в недалеком прошлом жили и создавали музыку Дьёрдь Лигети, Альфред Шнитке и, к счастью, продолжает жить и творить София Губайдулина.

Прогуливаясь по улицам и паркам, я частенько заглядывал в район гавани, Hafencity — тут на пространной, частично, как в Питере, отвоеванной у воды, территории стремительно вырастали многоэтажные кварталы, демонстрировавшие самые новые устремления зодчих и строителей. Непрерывно заполнявшуюся панораму, однако, портило нелепое, раздавшееся и в ширину, и в высоту кирпичное здание с узкими окошками — склад для хранения какао, чая и табака, самодовольно расположившийся на ближайшем от берега острове. И вот, жителям Гамбурга Александру Жерару и Яне Марко пришла в голову отличная идея: нужно надстроить красный массив, превратив его в цоколь уходящего в небо сооружения, где разместится современный Храм музыки.

Hamburg-Kaiserspeicher (старый склад)
Hamburg-Kaiserspeicher (старый склад)

Захватив фото злополучного склада, они отправились в Швейцарию, в Базель, к бывшим соученикам Александра, ставшим известными архитекторами, Жаку Герцогу и Пьеру де Мерону (которые незадолго перед тем произвели фурор, перестроив в Лондоне устаревшее деловое здание в великолепный корпус Галереи Тейта). Несколькими штрихами авторучки Жак набросал ставший уже историческим рисунок парусообразной надстройки — то был первый шаг к реализации счастливой идеи! Спустя два года был подготовлен проект.

Гамбуржцы горячо обсуждали его — в семьях, на собраниях и форумах, в земельном парламенте. Высказывались противоположные мнения, но большинство, поддержанное тогдашним первым бургомистром города Оле фон Бойстом, настояло: надо строить! Стали появляться сообщения о добровольных взносах. Супруги Михаэль и Кристль Отто пожертвовали 20 миллионов евро — нынче я с удовлетворением обнаружил в Эльб-Филармонии, что их именем названо одно из фойе Большого зала. Наряду с многочисленными меценатами к спонсированию звездного объекта подключились крупнейшие фирмы, такие, как BMW, Montblanc и еще многие. В 2007 генеральным интендантом будущей Elbphiharmonie, как и старой Laeiszhalle был назначен выбранный из нескольких кандидатов Кристоф Либен-Сойтер, до этого успешно возглавлявший Концертхаус в Вене. Я познакомился с ним и понял, что этот интеллигентный, доброжелательный и выдержанный человек — отличный знаток и практик концертного менеджмента. Но удастся ли ему координировать подготовку будущих музыкальных сезонов и одновременно процесс строительства? Сейчас можно сказать: удалось!

Первоначально открытие Эльб-филармонии было назначено на сентябрь 2009. Мне уже исполнилось 74, и я просил провидение даровать мне еще 6 лет, дабы дожить до этого события. Однако, утвержденный строителями график стал срываться, возведение здания — затягиваться. Проезжая мимо, я испытывал горечь от того, что месяцами бездействует гигантский кран и не зарастает зияющая на крыше дыра. Журналисты, смакуя скандальные подробности, сообщали о столкновениях проектировщиков и строителей, об экспертизах, судебных процессах, расторжении договоров и замене партнеров, о непрерывном росте бюджета, в конце концов превысившего первоначально запланированную сумму 77 миллионов евро более, чем в 11 раз. Все это уже позади. И хотя многие из коллег начинают свои репортажи об открытии Элфи с грустного напоминания о долгострое, я не стану им следовать: к чему задерживаться на перипетиях осложненной беременности, коли родилось здоровое, прекрасное дитя? То была предыстория, история же Эльб-Филармонии только начинается.

Эльб-филармония
Эльб-филармония

2.

Чем же так впечатляет новая художественная институция — прежде всего как произведение архитектуры? Необычайным величием. По высоте сооружение оказалось вровень со шпилями храмов и видно издалека. Редкостно красиво смотрится оно из прибрежного Fischmarkt’а, Рыбного рынка — словно омываемый волнами Эльбы фантастический корабль. Мимо проплывают настоящие суда, прибывающие по традиционным круизным и торговым маршрутам или для того, чтобы «подлечиться» на знаменитой здешней верфи, но даже самые большие в мире пароходы кажутся рядом с Элфи немасштабными. Когда постепенно приближаешься к Филармонии, она словно бы непрерывно продолжает расти, когда же подходишь вплотную, ее грандиозность поражает. Но, удивительным образом, не подавляет! Хотя прежнее здание, которое было значительно ниже, угнетало — своей бездушной геометричностью. Последняя начисто исчезла. Аритектура целого радует одухотворенностью, человечностью, жизнерадостностью. прихотливой, озорной фантазией. В старых кирпичных стенах цоколя прорублены несколько окон, нарушающих былую казенную упорядоченность. Ну, а верхняя, стеклянная часть — сплошные сюрпризы. Крыша — не плоская, а волнообразно вздымающаяся. На стенах — неожиданные арки, часто перевернутые. Сплошные ряды окон абсолютно не стандартны: в одних стекла прозрачные, в других — с нанесенным рисунком, в одних они гладкие, в других — выпуклые, причем, по-разному. Впечатление такое, будто в них отразилась колышащаяся поверхность протекающей рядом Эльбы. При всей своей «импровизационности», пренебрежении симметрией, архитектура эта редкостно гармонична, ибо зиждется на каких-то не очевидных, но, несомненно, присутствующих принципах соразмерности.

Войдя внутрь, попадаешь на изогнутый дугой, длиннющий (82м) эскалатор — некую модернистскую модификацию библейской лестницы Иакова, ведущей на небеса. Поднявшись, оказываешься в раю, который носит название Plaza: между старой и новой частями здания, на крыше бывшего склада оборудована огромная смотровая площадка с балконом по всему периметру. Я побывал здесь уже несколько раз и всякий раз заново испытываю восхищение открывающимся видом. Все, чем славен Гамбург — его порт, доки, река с курсирующими по ней пароходами, оригинальными прибрежными сооружениями (среди них экстравагантные театры мюзикла), районы традиционной и новейшей застройки, парки и памятники — все это город радушно развертывает перед тобой. На плазе имеются кафе, магазины и все, что нужно, чтобы дружеское или деловое свидание было приятным. Она открылась на несколько недель раньше, чем концертные залы, и сразу же стала для гамбуржцев и их гостей излюбленным местом встреч. Можно не сомневаться, что надолго.

Но поднимемся — по эскалатору или лифтом — на 12 этаж, где находится главное достояние Эльб-филармонии, ее Большой зал. Его размеры ошеломляют. Вместимость — 2100 мест — не намного превышает вместимость Laeiszhalle — 2025 мест. Но насколько вольнее, независимей, раскованней ты себя тут чувствуешь! Нет, компактное необарочное строение Лэйс-халле на площади Брамса по-своему прекрасно. Напомню, что это первоначальное имя концертного учреждения было подтверждено накануне празднования в 2008 его 100-летия — на протяжении же предшествующих десятилетий зал функционировал под стандартным наименованием Musikhalle. Возвращенным названием увековечена фамилия супругов Лэйс, владельцев существующего поныне пароходства, которые завещали огромную по тем временам сумму 2 миллиона марок на возведение Дома музыки. Посещение его для многих гамбургских семей стало заветной, передаваемой из поколения в поколение традицией. Она, наверное, сохранится: Laeiszhalle продолжает действовать. Только теперь между старшим и младшим залами-братьями — хоть заботится о них единая администрация — развернется конкуренция. Ну и пусть: ведь это — во благо искусства и тех, кому оно нужно!

Мотто Эльб-филармонии служат слова «Дом музыки — для всех». Демократический принцип воплощен, прежде всего, в архитектуре Большого зала. Его дальний прообраз — античная арена, ближний — Берлинская филармония, создание общепризнанно великого зодчего Ханса Шаруна. Только в столичном зале разграниченные прямоугольные балконы далеко выступают вперед, в гамбургском же тянутся сплошными, длинными, плавно изгибающимися полосами вдоль стен. Ассоциация с речным потоком, возникшая при обозрении фасадов здания, сохраняется, и когда находишься внутри. В зале также отсутствует симметрия, но царят соразмерность и уравновешенность. Каждый следующий ряд удивительно удобных серых кресел возвышается над предыдущим, и ничто не мешает тебе видеть все и всех. Ну, и в какой бы части зала ты ни находился, долетающее с подиума звучание одного или сотен инструментов и голосов воспринимается слухом поразительно отчетливо и сбалансированно.

Акустику рассчитывал несомненный мировой лидер в этой области Ясухиза Тойота, прославившийся свом участием в реализации многих амбициозных проектов, среди коих возведение Концертного зала Мариинского театра в Санкт-Петербурге и только что, вслед за Эльб-Филармонией, открывшегося в Берлине камерного Зала Булеза (инициатор его строительства — Даниэль Баренбойм). Высокое качество звука во многом обеспечивается покрытием стен, которое предложил мастер:«белую кожу» зала образуют 10 000 пористых гипсовых плиток с не повторяющимся рельефом. К слову, принцип «сделайте нам красиво» изгнан из практики создателей дворца. Как в экстерьере здания, так и в интерьере не встретите вы даже намека на украшательство. Приняты иные приоритеты: простота, лаконизм, функциональность, целесообразность, удобство. В фойе — ровные белые стены. Перила, как и ограждения в зале — из скромных черных металлических трубок. Культивируются протяженные линии и гладкие поверхности, часто изогнутые. В их комбинировании буйная фантазия и требовательный вкус образуют некий благородный симбиоз. Красив и необычен орган: между огромными трубами, взметнувшимися на несколько ярусов, имеются просветы, сквозь которые можно рассмотреть трубы меньшей протяженности, вплоть до крохотных. На одном из балконов неподалеку от органа находится обширная площадка для слушателей в инвалидных колясках. Впрочем, забота о гражданах с ограниченными физическими возможностями — в Германии явление обязательное и повсеместное, нечто само собой разумеющееся.

Попав в Большой зал, испытываешь радость единения со множеством интеллигентных людей, явившихся сюда с той же целью, что и ты — насладиться искусством в его высочайших проявлениях. Речь идет не о спекулятивно-обманном, а об истинном коллективизме, том, что запечатлен в прозвучавшей на открытии зала оде «К радости» Шиллера и Бетховена, с ее знаменитым воззванием «Обнимитесь, миллионы!». Важно, что твоя причастность к некоему сообществу нисколько не ущемляет тебя как индивидуума. То, как позаботились все, от кого это зависело, чтобы оградить тебя от малейшего дискомфорта, чтобы посещение Филармонии стало для тебя праздником, свидетельствует, что в каждом посетителе видят и чтут личность. Вот она, демократия в действии, в рядовом и, одновременно, символическом проявлении!

Еще одна гордость Эльб-филармонии — ее Малый зал, в котором 550 мест. В отличие от Большого, по архитектуре своей он предельно прост: вытянутая коробка с постепенно возвышающимися рядами кресел. Наверху — широкая деревянная полоса, где углы, образуемые стыкающимися стенами, „притуплены“, и это придает геометрии помещения приятное своеобразие. Как и волнистый рельеф стен из французской сосны теплого светлокоричневого оттенка. Акустика — безупречная. Уже первые вечера камерной музыки подтвердили, что ей здесь — уютно.

А еще в огромном здании расположились (и окупают часть расходов на содержание Филармонии) отель „The Westin Hamburg“ с 244 номерами, 45 частных квартир класса люкс и паркхаус на 520 машин.

Лозунг «Дом для всех» хорош, — скажет читатель. — А как обстоит с ценами на билеты? Ведь от этого во многом зависит практическое претворение лозунга. Наверное, учитывая необходимость постепенно компенсировать колоссальные затраты на строительство, посещение концерта обходится в солидную сумму? Да, цены весьма высоки — но не выше, а, по моим наблюдениям, даже ниже, чем в престижных филармонических и театральних залах, к примеру, Лос Анжелеса, Парижа, Люцерна или Санкт-Петербурга. Главное, однако, что в прайс-листе имеются градации. В зависимости от артистического ранга выступающих в Эльб-филармонии солистов и коллективов, с одной стороны, и удаленности слушательского кресла от эстрады (хоть, напомню, слышно и видно отовсюду), с другой, цены меняются. И значительная часть билетов весьма доступна.

Действует система выгодных абонементов, имеются скидки, особенно существенные для детей и юношества. Еще один местный лозунг звучит так: «Каждый гамбургский школьник должен побывать тут на концерте». Для маленьких слушателей в цокольной части здания оборудована специальная студия с обширной коллекцией музыкальных инструментов. Забота о будущих поколениях друзей музыки, стремление приобщить к искусству ребят, начиная с раннего возраста — дело благое, свидетельствующее о дальновидности руководителей образцового концертного учреждения и достойное всяческого поощрения.

То, что появление Эльб-филармонии вызовет такой интерес в городе, стране, мире, даст ощутимый толчок развитию туристического бизнеса, было ясно изначально. Это, собственно, явилось одним из важных стимулов возведения Храма искусств. Так что препятствием к его посещению реально служит не дороговизна билетов, а их отсутствие в кассе по причине колоссального спроса — все до конца сезона давно распродано.

3.

Задолго до открытия Филармонии артистической и потенциальной слушательской общественности разъяснили, какой — в подтверждение тезиса “Дом музыки для всех“ — будет ее репертуарная политика. Формировать ее решили, исходя из высказывания, приписываемого Леонарду Бернстайну: “Нет легкой и серьезной музыки. Есть лишь хорошая и плохая музыка“. Эльб-филармония выбрала для себя два слова — хорошая музыка. А жанры, направления, национальные школы, стили? Все! Цель — удовлетворить интересы и склонности людей, придерживающихся самых разных вкусов, и тем содействовать, в конечном счете, консолидации общества. Концерты первых трех недель словно бы сложились в некую увертюру к монументальному творению, которая основывается на его темах и образах и демонстрирует перспективу их дальнейшего развертывания. Эльб-филармония открылась фестивалем, где были представлены в концентрированном виде те художественные установки, которым она намерена следовать. Побывать на всех концертах было физически невозможно, да и резервы presstickets оказались ограниченными: очень уж много журналистов из разных стран съехалось в Гамбург, желая стать очевидцами знаменательного события. Все же несколько программ, вызвавших душевный отклик и раздумья, мне посчастливилось услышать — тем и другим я хотел бы поделиться с читателями.

Впервые Эльб-филармонию я посетил еще до ее официального открытия: накануне тут несколько раз был представлен перформанс, осуществленный известной компанией Sasha Waltz & Guests (основана в 1993). То были первоначальная проба творчески освоить пространство нового сооружения и своеобразный, тоже сугубо художественный, обряд его благословения. Имя Саши Вальц, хореографа, наделенного отвагой, бурным воображением и волей, очень известно в мире. Ее запомнили и петербуржцы — по своеобычному хореографическому решению балета Стравинского «Весна священная», показанному на новой сцене Мариинского театра сразу же после ее открытия. В нынешней творческой акции участвовало 80 артистов — певцы, инструменталисты, танцовщики. Действо началось в вестибюле 10 этажа и постепенно перемещалось по лестницам вверх до 15-го, а публика следовала за исполнителями. Сперва прекрасно прозвучал созданный во время Второй мировой войны хор a capella „Liberté“ („Свобода“) Франсиса Пуленка на стихи Поля Элюара, часть крупного сочинения „Figure humaine“ („Лик человеческий“) — это заглавие стало и названием всего перформанса. Далее исполнители на разных инструментах (среди них замечательные, как скрипачка Каролин Видман или ударник Алексей Герасимец), музицировали порознь и объединяясь в небольшие ансамбли, каждый раз находя новое пристанище, в окружении слушателей-зрителей. Со вкусом подобранные произведения образовали некий срез всей музыкальной истории. А хореографическая труппа каждый опус переводила на язык танца и свободной пластики. Поскольку неширокие фойе, огибающие зал — закругленной формы, и увидеть все происходящее из одной точки невозможно, зрители фланировали в разных направлениях, увертываясь от столкновения с артистами балета. Когда, усталый, я присел (как поступали и другие) на ступеньку, надо мной вдруг пронеслось нечто, оказавшееся танцовщиком, который, согласно сценарию, съезжал по перилам. Этот, первый, раздел перформанса длился более часа и произвел впечатление неоднозначное: одни номера радовали согласованностью музыки и пластики, в других их союз показался насильственным. Вообще-то балет лучше бы смотреть на некотором расстоянии: когда танцовщики, тяжело дыша и обливаясь потом, и танцовщицы, чья грудь зажата бинтом, находятся с тобой рядом, поэзия танца улетучивается. У Саши Вальц, возможно, иное ощущение поэзии. Лик человеческий, во всяком случае, был иллюстрирован множеством несхожих индивидуальностей и выглядел достаточно позитивным.

Далее публику пригласили в Большой зал, и, завороженная его просторами и красотой, она немедленно уселась в ожидании волшебных звуков, ибо группа оркестровых музыкантов с певицей во главе уже выходила на подиум. Заняв места и изготовившись, они долго не начинали. Тогда сведущие сообразили: это произведение Джона Кейджа «4′33″», едва ли не столь же знаменитое, как полотно Казимира Малевича «Черный квадрат». 4 минуты 33 секунды артисты якобы музицируют, на самом деле, прислушиваются к звукам окружающей среды. Поскольку залы Эльб-филармонии надежно защищены от пароходных гудков, криков чаек и свиста ветра, а германская публика редкостно дисциплинирована, означенное время было проведено в дистиллированной тишине. Кстати, когда в 1952 сочинение было впервые «исполнено», в афише впервые появилось слово перформанс, столь нынче распространенное. Покинувших сцену музыкантов сменили танцовщики, показавшие небольшой спектакль — под аккомпанемент собственных шагов и прыжков. Заглянув в программки, несколько разочарованные зрители узнали, что звучать музыке в зале пока еще не положено. Но, возвратившись из зала в фойе, они продолжили внимать ей. Только теперь музыка, как и ее хореографическое преломление, стали иными: гармонию, утверждение сменили дисгармония, отрицание, разрушение, смерть. Лик человеческий предстал скорбным, болезненно искаженным, исполненным отчаяния. И лишь к концу утраченные покой и красота стали робко, как надежда, оживать.

Включив в программу торжеств это богатое смыслами, художественно неоднородное музыкальное зрелище, Эльб-филармония декларировала, что приветствует творческую инициативу, открыта исканиям новых путей в искусстве. Перформанс „Figure humaine“ Саша Вальц с компанией посвятили памяти профессора Барбары Кисселер, гамбургского сенатора по культуре, много душевных сил отдавшей возведению Филармонии и безвременно скончавшейся незадолго до ее открытия. Эта акция вызвала всеобщее одобрение.

Концерт-открытие
Концерт-открытие

4.

А теперь — о торжественном концерте-открытии, который как событие чрезвычайной значимости транслировался и обсуждался по всему миру. Важнейшим участником обеих частей вечера — собственно церемонии и концерта — был находившийся постоянно на эстраде NDR Elbphilharmonie Orchester. Созданный сразу по окончании Второй мировой войны, в 1945, он долгое время был известен как NDR Orchester (Оркестр Северо-Германского Радио), нынешнее же наименование получил недавно, вместе со статусом Резиденц-оркестра Эльб-филармонии. Положение обязывает: симфонический коллектив считали одним из лучших в Германии, теперь же ему предстоит достичь высочайшего мирового уровня! Главные дирижеры на Западе достаточно часто меняются. Последние шесть лет оркестр возглавляет Томас Хенгельброк, славящийся своим универсализмом: с равной свободой он ориентируется в музыке разных эпох, любых жанров. Программа, предложенная им, оказалась совершенно не стандартной и захватывающе интересной. Прославленная классика была представлена относительно небольшим числом образцов, значительную же часть репертуара составили сочинения, публике мало знакомые. Еще один посыл в будущее: звучать тут будет не только хорошо знакомое и любимое, но и незаслуженно забытое, как и вновь созданное.

Появление каждого из включенных в программу опусов имело логическое обоснование и заключало в себе некий символический смысл. Вечер открыла музыка композитора, чье имя при перечислении самых великих называют первым — Бетховена. Но выбрано было сочинение отнюдь не хрестоматийное — пламенная увертюра к балету „Творения Прометея“. Аллегория очевидна: подобно мифическому герою, Филармония будет дарить людям огонь — огонь великого искусства, который согреет их души. Далее последовали приветственные речи Шольца, Гаука, Герцога (от архитектурного бюро) и Либен-Сойтера, Мне как музыканту импонировало, сколь почтительно все они — а также канцлер Ангела Меркель, давшая в антракте интервью телевидению — говорили о музыке. То не были подготовленные референтами дежурные фразы. То были признания людей, для которых музыка — неотъемлемое слагаемое их повседневного бытия. Дважды речи перемежались оркестровыми интермедиями: прозвучали творения великих уроженцев Гамбурга Мендельсона-Бартольди — увертюра „Жиль Блаз“ — и Брамса — финал Второй симфонии.

И вот, после антракта — концерт в двух отделениях, у которого тоже есть название: „Zum Raum wird hier die Zeit“. Оно может быть переведено „Здесь обозримо время“, а если буквально — „Здесь время становится пространством“. Слово Raum, однако, можно перевести и как помещение. Все значения уместны, а помещение — это конечно, Эльб-Филармония, где вся история музыки становится явью. О происхождении названия скажу позднее, сейчас же — о его звуковом воплощении. Прежде, чем вступил оркестр, откуда-то с небес полилась исполненная загадочной красоты мелодия гобоя. То, находясь на высокой галерее, солист оркестра Калев Кальюс играл пьесу Бриттена „Пан“ из цикла „Метаморфозы по Овидию“, оживившую память об античном боге плодородия, который из тростника смастерил флейту (или сирингу). И снова — аллюзия: музыка, этот божественный дар людям, родилась в недрах природы. Ее появлением было ознаменовано начало цивилизации. Составители программы преследовали и практическую цель — как можно полнее продемонстрировать безбрежные акустические возможности зала. В дальнейшем на балконах разного уровня музицировали и другие артисты: знаменитый контратенор Филипп Жарусский с арфисткой Маргарет Кёль, ансамбль Преториус, названный именем некогда прославленного гамбургского композитора и интерпретирующий его создания. Все, что они исполняли, было написано в XVI — самом начале XVII веков. Чередуясь с их выступлениями, оркестр играл произведения видных авторов ХХ столетия. Начав с опуса Дютийе „Mystère de l’instant“ („Мистерия мгновения“), живописующего природу, особенно, птиц, Хенгельброк затем продирижировал сочинения Цимермана, Либермана и Мессиана. Сопоставить музыку далекого прошлого с той, что рождена на нашем веку — эксперимент достаточно смелый, но и, замечу, весьма хитроумный! Дело в том, что из него исключена музыка золотых веков, XVIII и XIX, когда в ней царила гармоническая логика, основывающаяся на диалектике неустойчивых и устойчивых созвучий, перетекании, разрешении диссонанса в консонанс. Но в XVI столетии эта логика еще не сложилась, а в XX, из-за гегемонии диссонирующих звучаний, уже была в значительной мере разрушена. Так что, к удивлению многих слушателей, в интонационном и образном планах давняя и новая музыка оказались меж собой гораздо ближе, родственней, чем это можно было предположить. Отличает же их, прежде всего, то, что старинные мастера в своем ощущении окружавшего их мира, своей вере, своих чувствах были основательнее, устойчивее, умели долго, без суеты, длить одно эмоциональное состояние. Действительность переменилась, и восприятие ее современными мастерами стало тревожным, нервозным, эмоционально гипертрофированным, часто негативным. Среди прозвучавшего своим позитивным воплощением урбанистических образов приятно выделялась написанная в 1947 оркестровая пьеса уже упоминавшегося композитора и оперного интенданта Рольфа Либермана „Furioso“ („Неистово“), в чем-то предвосхитившая знаменитую музыкальную картину „Время, вперед!“ Свиридова, созданную спустя два десятилетия.

Теперь — о втором, заключительном отделении концерта. Вновь, как и во время торжественной церемонии, резонируя патриотическим чувствам аудитории, звучала немецкая музыка (косвенный эффект — своей соразмерностью, закругленностью концертная программа явила собой некий звуковой эквивалент наделенной аналогичными свойствами архитектуры зала). Сначала был Вагнер — куда же в Германии без него? Поводом исполнить Вступление к его последней опере „Парсифаль“ послужило не только божественное величие гениального творения, но и то обстоятельство, что именно из этой музыкальной драмы заимствовано философско-поэтическое изречение о времени, превращающемся в пространство, которое стало заглавием концерта.

Вслед за Вагнером, без паузы, позвучал Вольфганг Рим. Ему как самому известному композитору сегодняшней Германии было заказано произведение

для знаменательного вечера, которое, естественно, ожидалось с большим интересом. Я много лет слежу за творчеством этого редкостно плодовитого композитора, испытывая уважение к его активности и высокому профессионализму, но музыка его не близка мне. Своим новым сочинением „Reminiszenz“ он пожелал увековечить память о весьма самобытном представителе гамбургской культуры, писателе Хансе Хенни Яне (1894-1959), который был также строителем оргáнов, издателем (публиковал, в частности, ноты забытых сочинений эпохи барокко), одним из организаторов и первым президентом Академии искусств в Гамбурге. „Крупнейшая и самая темная фигура из Гамбурга, какую я знаю“, — сказал о нем Рим. „Реминисценция“ написана для тенора с оркестром на прозаический текст Яна и посвященные ему стихи. Когда после „Парсифаля“ слушаешь оркестр Рима, кажется, что это — вагнеровский оркестр, что эстетика и стиль оперного реформатора спроецированы в сегодня. Но вступает голос, и отчетливо воспринимаешь, по крайней мере, два отличия современного автора от его предшественника. Одно: у Вагнера постоянно звучит вдохновенная, изумительной красоты мелодия — у Рима же мелодия придуманная, сухая, неестественная. Другое: в вагнеровской гармонии еще сохраняется диалектика устойчивости и неустойчивости, но из-за гипертрофии последней музыка исполнена огромной, страстной напряженности. У Рима консонанс побежден диссонансом, и, хотя в оркестровых голосах все время происходят какие-то перемены, общее ощущение — что музыка стоит на месте и попросту скучна.

Сольную партию в новом сочинении должен был исполнить самый любимый нынешней публикой тенор Ионас Кауфман, но из-за проблем с голосом он, по совету врачей, от участия в премьере отказался. Положение спас его коллега Павол Бреслик, родившийся в Словакии и повсеместно востребованный. Выучив свою достаточно сложную партию в кратчайший срок, он спел ее, как показалось, безупречно — хотя на общее впечатление от новинки это существенно не повлияло.

Зато когда после несколько затянутой „Реминисценции“ зазвучал — вновь безо всякой паузы, без передышки — прославленный финал Девятой Бетховена, эта культовая для всех торжеств музыка предстала по-особому грандиозной! Наряду с оркестром и тем же Бресликом в исполнении участвовали сопрано Хана-Элизабет Мюллер, меццо Вибке Лемкуль, знаменитый бас-баритон Брин Терфель, а также хоры Северо-Германкого и Баварского радио. Великая ода «К радости», тщательно отрепетированная и с энтузиазмом исполненная под управлением маэстро Хенгельброка, стала замечательным напутствием величавому кораблю Эльб-Филармонии в начале его плавания по мировому океану музыки.

Эльб-филармония в день открытия
Эльб-филармония в день открытия
Окончание
Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Михаил Бялик: Эльб-филармония. Начало биографии

  1. 1) «философско-поэтическое изречение о времени, превращающемся в пространство, которое стало заглавием концерта.»
    —————-
    «Затейливо придумает своё, не всякому доступное, умно-худощавое слово немец» (Гоголь)
    Попросту говоря, Заумь. Или претензия на неё.
    2) Ничего нет, КАК сообщается остров с материком.
    lbsheynin@mail.ru

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.