Германская Империя была так сильна, что Франц-Иосиф I воевать на два фронта не боялся. Более того, война с Францией была бы ему только на руку — ведь германский император давно мечтал об Эльзасе и Лотарингии. Равно как и об африканских колониях, которых у австрийца было до обидного мало.
Первоапрельская развилка
Миротвор Шварц
Окончание. Продолжение. Начало
19 февраля (3 марта) 1878 года
Тильзит, Россия
Дернув за ручку двери, Александр II в очередной раз поморщился. Царю ужасно не хотелось заходить внутрь, но делать было нечего — кайзер настоял на личной встрече тет-а-тет.
— Добрый день! — поднялся со стула, радушно улыбаясь, Франц-Иосиф I, император австрийский и германский. — Как я рад вас видеть!
— Я тоже очень рад вас видеть, ваше величество, — солгал Александр, пожимая протянутую руку своего коллеги.
— Ну зачем же эти формальности? — улыбнулся еще шире кайзер. — «Величества» мы с вами лишь для своих подданных, а друг с другом нам следует быть на равной ноге, не так ли? Зовите меня «Франц-Иосиф». Или даже просто «Франц».
— Хорошо, — согласился царь, — но тогда и вы называйте меня «Александр», или даже… ну хотя бы «Алекс».
Собственно, он предпочел бы «Сашка», но по-французски «Алекс» звучало как-то естественней.
— Очень хорошо, — кивнул Франц-Иосиф, усаживаясь за обеденный стол (другого в комнате не было) напротив своего визави. — Говорят, Алекс, вас можно наконец поздравить?
С чем поздравить, царь уточнять не стал — это и так было ясно.
— О да, Франц, — согласился Александр, — причина для поздравлений безусловно есть. В настоящий момент генерал Гурко находится в нескольких километрах от Константинополя. Напуганные этим фактом, турки признают свое поражение и готовы заключить мир, очистить Балканы и уйти наконец из Европы — если не считать собственно Константинополя и прилегающего к нему вилайета.
— Великолепно, Алекс! — зааплодировал Франц-Иосиф. — Я просто восхищен вашей победой! Наконец-то Россия освободила от иноверного ига многострадальные христианские народы. Что ж, друг мой, пришла пора, я думаю, обсудить будущую судьбу всего этого… я бы сказал, османского наследства.
Царь понял, что разговор вошел в серьезное русло.
— Что ж… — запинаясь от нахлынувшего волнения, заговорил Александр, — я полагаю… целесообразным создание на территории Молдавии и Валахии Королевства Румынского, а на территориях, населенных болгарами — восстановление древнего Царства Болгарского. Также я считаю целесообразным… присоединение Румынии и Болгарии к Российской Империи.
Закончив эти рассуждения о целесообразности, царь напряженно замер в ожидании ответа, явственно ощущая биение собственного сердца.
— Мой дорогой друг, — мило улыбнулся Франц-Иосиф, — я совершенно с вами согласен. Если вы желаете добавить «Король Румынский» и «Царь Болгарский» к своим многочисленным титулам, то я ничего не имею против. В конце концов, разве не политы румынская и болгарская земли кровью русских солдат-освободителей?
— Вы действительно согласны? — несмотря на услышанные только что слова, Александр не мог поверить своему счастью.
— Разумеется, Алекс, разумеется, — ласково сказал кайзер. — Это такой пустяковый вопрос, что его нечего и обсуждать. Давайте-ка лучше я изложу вам мою собственную… идею. Я предлагаю вам подумать о создании Сербского Королевства, которое включало бы в себя не только собственно сербские земли, но также боснийские, македонские и албанские.
— Это отличная идея, Франц!
Царь совершенно не кривил душой. Такого удачного развития событий он не мог и ожидать. Пожалуй, зря он тяготился этим нежеланным свиданием.
— Вот так же считает и князь Милан Обренович, — кивнул Франц-Иосиф, — который безусловно станет достойным сербским королем. Кроме того, князь Милан изьявил желание включить новосозданную Сербию в Германскую Империю.
— Что? Простите, не понял…
Разум Александра II и впрямь отказывался понимать только что услышанное.
— В Германскую Империю, Алекс. Кстати, примеру Сербии пожелала последовать и Черногория.
— Но… как же так? — царь по-прежнему оставался в ошарашенном состоянии.
— Да очень просто, мой друг, — хитро прищурился Франц-Иосиф. — К Российской Империи отойдет Румыния с Болгарией, а к Германской — Сербия с Черногорией. Еще Господь завещал нам делиться.
— Нет уж, — покачал головой Александр, — я вынужден с вами не согласиться. Как же тут можно что-либо делить, если мы больше года воевали, а вы…
— А мы, Алекс, — любезно перебил царя Франц-Иосиф, — употребили все свое дипломатическое искусство, дабы удержать от вступления в войну Англию с Францией. Или вы предпочли бы, чтобы произошло то же самое, что и четверть века назад?
На это возразить было нечего. В самом деле, Крымская война, начатая еще отцом Александра, окончилась для России бесславно.
— Положа руку на сердце, — продолжил кайзер серьезным и даже торжественным тоном, — мне бы очень не хотелось новой войны между великими державами. Вы же знаете, Алекс, как я не люблю войну.
«Ври больше, сказочник венского леса,» — подумал Александр. — «А как же все твои войны в Германии и Италии? Ну да, если сильный бьет слабого, так это небось по-твоему уже и не война?»
— Но вместе с тем, — наставительно поднял указательный палец Франц-Иосиф, — всякий труд должен быть оплачен. А посему будет только справедливо, если Германская Империя удовлетворит просьбу сербского и черногорского монархов.
— Простите меня, Франц, но как же это возможно? — возразил царь. — Ведь Сербия — это не Бавария, не Саксония, не Пруссия, наконец. С каких это пор сербы стали немцами?
— Меня не интересует кровь моих подданных, — величественно ответил Франц-Иосиф. — Возьмите хотя бы Австрию, которой я управлял еще до того, как объединил Германию. В Австрии помимо немцев живут также венгры, фламандцы, валлоны…
— Но сербы — не венгры и не валлоны! — почти закричал Александр. — Они славяне!
— Вы не дали мне закончить, — лукаво улыбнулся кайзер. — В Австрии также живут чехи, словаки, хорваты, словенцы — то есть славяне. Нет, Алекс, в Германской Империи есть место всем, а отнюдь не только немцам. Не все германцы — немцы, да и не все немцы — германцы.
«На Прибалтику намекает,» — понял царь. — «На моих остзейских подданных».
— Но ведь сербы, да и черногорцы, — почти взмолился Александр, — народы православные. А Россия издавна…
— А Россия издавна является православной державой? — подхватил Франц-Иосиф.
— Вот именно! Россия и православие неотделимы друг от друга.
— Ясно… — кивнул головой кайзер, как бы над чем-то задумавшись. — Стало быть, мой дорогой Алекс, Россия и Православный Мир — это одно и то же? Но тогда что делают в Российской Империи варшавские и виленские католики? А кенигсбергские и рижские лютеране? Я уж не говорю о мусульманах и евреях…
— Ну… дело в том… — Александр не совсем понимал, к чему клонит его коллега.
— Дело в том, что некоторая разница между Россией и Православием все же существует? — хитро улыбнулся Франц-Иосиф.
Царь понял, что аргументы кончились. А если бы какие-нибудь и оставались, то и на них у кайзера противоядие нашлось бы наверняка. Похоже было, что кайзер готовился к этой беседе долго. В отличие от Александра.
— Ладно, — вздохнул царь. — Бог с ней, с Сербией. Остается еще Греция.
— Да-да, совершенно верно, — закивал Франц-Иосиф. — Причем не только континентальная Греция, но также и острова — Крит, Кипр и Додеканес. Мне кажется, все это следует обьединить… ну, скажем, в Греческое Княжество. Которое станет частью Британской Империи.
— То есть как Британской? — Александру показалось, что кто-то сошел с ума. Или он сам, или кайзер.
— А вы как думали, друг мой? — ласково усмехнулся Франц-Иосиф. — Чтобы удержать Англию от вмешательства, следовало ей пообещать хоть что-нибудь.
— Ну, допустим, что-нибудь. Ну, скажем, остров Кипр. Но всю Грецию?
— А куда иначе ее девать, Алекс? — задал риторический вопрос кайзер. — Кому она достанется, если не англичанам? Вам или мне? Вот какой возникнет вопрос, на который мы с вами дадим совершенно противоположные ответы. А зачем же нам, дорогой Алекс, ссориться из-за какой-то Греции, когда мы только что так полюбовно поделили все остальное?
«Да уж, полюбовнее некуда,» — чуть не задохнулся от ярости Александр.
— Ну в самом деле, — проникновенно продложил Франц-Иосиф, — не независимой же ее делать. Давать независимость малым народам — это, знаете ли, прецедент весьма опасный. Да вы это и сами не хуже меня понимаете.
«На поляков намекаешь,» — понял царь. — «А зря. Ведь если они, не дай Бог, подымутся, так заполыхает не только у меня в Варшаве и Гданьске, но и у тебя в Кракове».
— Тем более, — добавил кайзер, — когда речь идет о греках, чье сознание затуманено всевозможными античными и византийскими мифами. А вдруг независимая Греция потребует Константинополь, нарушив мир, к которому вы только что с таким трудом принудили султана? А вдруг Греция заявит, что это она, а не Россия, является наиглавнейшей православной державой? Нет уж, Алекс, пусть лучше Греция станет британской. Вы же умнейший человек, и должны понимать, что я желаю вам и вашей стране только добра.
Будучи действительно умнейшим человеком, Александр II прекрасно понимал истинные мотивы действий Франц-Иосифа I. В свое время кайзер, объединив Италию силой австрийского оружия, оставил ее независимой (пусть и посадив на трон своего брата Максимилиана) — вместо того, чтобы присоединить к Германской Империи. Дело было не в благородстве, нет — просто Франц-Иосиф понимал, что такой большой «кусок» его империя может и не «переварить». Именно так обстояло дело и сейчас — если «проглотить» Сербию с Черногорией Германия могла, то «откусить» сверх того еще и Грецию — опасалась.
Но не России же ее отдавать! Уж лучше Англии.
— Я вижу, Алекс, вы со мной согласны, — по-своему понял молчание царя Франц-Иосиф. — Что ж, я очень рад. Вот мы с вами и поделили османское наследство по справедливости, поступив по-настоящему честно и принципиально.
Этого Александр уже не вынес.
— Вы просто лицемер, Herr Hapsburg, — резко сказал царь, произнося немецкое слово «Herr» с явно русским оттенком. — Вам наплевать на справедливость, начхать на честность, на**ать на принципы. Вы думаете только о том, чтобы укрепить свою власть и мощь своей империи.
— Как и вы, уважаемый gospodin Romanoff, — любезно улыбнулся в ответ кайзер. — А это значит, что нам всегда удастся договориться.
На это Александру возразить было нечего.
* * *
15 (27) мая 1887 года
Симбирск, Россия
— Мы пойдем другим путем, — твердо сказал Володя Ульянов.
В самом деле, тот путь, которым в свое время пошел его старший брат, особой привлекательностью не отличался — не далее как неделю назад террорист Александр Ульянов был повешен за подготовку покушения на своего царственного тезку, российского императора Александра III.
— Каким? — спросил из другого угла комнаты Саша.
Хотя Володя и был семнадцатилетним юношей, а Саша — шестилетним карапузом, двое молодых людей были давними друзьями. Несмотря на свой почтенный возраст, Володя Ульянов очень любил детей. Особенно таких, как Саша — умных, начитанных и любознательных.
— Сделаем новое оружие? — попробовал сам угадать Саша. — Большую такую бомбу? Чтобы убить не только царя, но и всю его семью?
— Нет, Саша, — возразил Володя, — я не об этом. Терроризм, увы, к цели нас не приблизит. Всех сатрапов и палачей не поубиваешь, придут ведь новые. А темный и забитый народ еще больше своих угнетателей полюбит. Как же, теперь ведь не только царь-батюшка великомученик, но и семья его тоже…
— Так что же мы будем делать? — удивился Саша. — В народ пойдем, что ли? Или будем эту… пропо… пропаганду вести? Листовки тайно разбрасывать?
— Нет, и это не поможет, — вздохнул Володя. — Я же говорю, народ у нас темный до ужаса. Ему как ни разьясняй, что он забит и замучен, а он все равно будет думать, что власть о нем заботится. А если и усомнится каким-то чудом, так царь ему очередную подачку подкинет — или рабочий день на час уменьшит, или минимальную зарплату на гривенник в день подымет, или бесплатную квоту в гимназиях для малоимущих на полпроцента увеличит. А народ и доволен, и о свободе с революцией уже и думать забыл. И ведь так не только в России. Во всей Европе темное царство, ни единого лучика.
— Ясно, — разочарованно протянул Саша, но тут же снова возбужденно запрыгал на стуле. — А что тогда за другой путь ты придумал? Расскажи!
— Давай, Саша, мы с тобой отсюда уедем.
— Давай! Давай! — загорелся Саша, но тут же спросил: — А куда?
— В Америку, — торжественно произнес Володя, на всякий случай понизив голос.
— Ух, как здорово! — обрадовался Саша. — Поехали! Давай сначала на поезде, потом на санях, потом по льду в Аляску, а там уж и Америка будет! Мы там здорово заживем, я буду гарсондеваш, и ты тоже!
— Ну уж нет, — строго нахмурился Володя. — Пасти коров на Диком Западе нам не пристало. Мы там займемся политикой. Там ведь, Саша, демократия, хоть и буржуазная. Там давно уже и Маркс с Энгельсом, и Кропоткин с Плехановым. И партия наша там в чести, на последних выборах уже 30 мест в Сенате получила. Конечно, в основном на Юге.
— Ну, можно и политикой заняться, — махнул рукой неприхотливый мальчик. — А когда поедем-то? Я завтра не могу, у нас на ужин торт со взбитыми сливками.
— Нет, так скоро не выйдет, — покачал головой Володя. — Мне сначала Казанский Университет закончить надо, а тебе — хотя бы гимназию. Так что покамест будем учиться, учиться и учиться.
Внезапно энтузиазм Саши заметно угас, и он грустно произнес, покосившись на стенные часы:
— Вот не везет… У меня как раз через полчаса урок этой… ри-то-ри-ки. Папа специального учителя нанял, господина Венизелоса. Пора идти домой.
— Так это же архивеликолепно! — воскликнул Володя. — В политике без ораторского искусства никуда. Потом возьми у учителя визитку, я у него тоже буду брать уроки…
Но Саша Керенский уже спускался по лестнице, и просьбы друга так и не услышал.
* * *
19 июля (1 августа) 1914 года
Санкт-Петербург
— Германский посол принять просят, ваше превосходительство.
Сердце Сергея Сазонова упало. Конечно, российский министр иностранных дел знал, что этот визит неизбежен, но все же надеялся на лучшее. Хотя бы и на чудо.
Но чуда не произошло — граф Фридрих фон Пурталес уже вошел и сухо поздоровался. Даже не выслушав приветственных любезностей Сазонова, посол немедленно приступил к делу:
— Господин министр! Как известно, более месяца тому назад эрцгерцог Франц-Фердинанд пал жервой покушения в городе Скопье на юге Сербского Королевства. Это страшное преступление было совершено террористом по имени Гаврило Принциповски.
— Разумеется, господин посол, мне это известно, — кивнул Сазонов, стараясь изобразить на лице скорбь. — Как известно и то, что Николай II, Император и Самодержец Всероссийский, немедленно осудил этот злодейский поступок и выразил глубочайшие соболезнования императорскому дому Габсбургов.
— Расследование, — продолжил Пурталес, никак не прореагировав на слова министра, — проведенное сербской полицией при участии германской контрразведки, показало, что Принциповски действовал не один, а по заданию македонской террористической организации «Черный кулак», добивающейся отторжения Македонии от Сербии и передачу ее Болгарии. Более того, руководство «Черным кулаком» осуществляется непосредственно из Софии.
— Расследование, проведенное российской полицией на территории Царства Болгарского, — попытался возразить Сазонов, — не выявило абсолютно никаких террористических групп, так или иначе действующих против Сербского Королевства.
Министр знал, что говорит чистую правду. Из чего следовало, что посол нагло лжет. Но сказать это вслух Сазонову не позволяли как дипломатический протокол, так и элементарная вежливость.
— Дабы произвести надлежащее расследование на территории Болгарии, — продолжил посол свою явно отрепетированную речь, — правительство Сербского Королевства обратилось в Софию с просьбой о содействии, однако положительного ответа не получило.
— Вы же прекрасно знаете, — вынужденно мягким тоном ответил Сазонов, — что Царство Болгарское является не независимым государством, а частью Российской Империи. Разумеется, софийское генерал-губернаторство не могло дать Белграду какой бы то ни было ответ, касающийся внешней политики.
— После чего, — кивнул Пурталес, явно ожидавший именно такой ответ, — правительство Германской Империи, частью которой является Сербское Королевство, направило Царю Болгарскому дипломатическую ноту, в которой содержался ряд обоснованных требований.
На самом деле германская нота, полученная Николаем II неделю назад, была просто образцом неслыханной наглости. Дело было даже не в том, что она была адресована не «Императору Всероссийскому», а «Царю Болгарскому». Документ ужасал именно своим содержанием. Мало того, что от царя требовалось запретить (пусть и только на территории Болгарии) какую бы то ни было антисербскую или антигерманскую пропаганду (включая тексты школьных учебников). Мало того, что Николаю II предписывалось публично отказаться на веки вечные от каких бы то ни было территориальных претензий к Германии. Мало того, наконец, что ультиматум настаивал на праве сербских и германских сыщиков вести следствие по «македонскому делу» на болгарской земле. Однако Франц-Иосиф I включил в ноту еще один пункт, совсем уж немыслимый — об отводе российских войск от болгаро-сербской границы на пять километров. С заменой их на германские — якобы с тем, чтобы «предотвратить проникновение террористов на сербскую территорию».
Само собой разумеется, принять эти требования Николай II не мог. Даже если б его владения действительно состояли из одной только Болгарии, и то об этом не могло бы быть и речи.
— Я пришел для того, — вежливо, но холодно поклонился Сазонову посол, — чтобы получить наконец долгожданный ответ.
— К моему величайшему сожалению, — твердо ответил министр, — Его Величество Николай II вынужден отклонить те условия, на которых настаивает правительство Германской Империи.
— Надеюсь, Его Величество сознает, — осведомился Пурталес, — к каким пагубным последствиям может привести его отказ?
Безусловно, царь это сознавал, как сознавал и Сазонов. Не было и сомнения в том, что вся эта провокация была делом рук германской контрразведки, чтобы хоть как-то оправдать столь желанную войну. Увы, на склоне лет Франц-Иосиф I потерял былую осторожность, равно как и чувство меры. Ему уже мало было империи внушительных размеров, простиравшейся от Адриатического моря до Северного и Балтийского. Хотелось большего — выхода к Черному морю, обьединения под своей властью былой Польши, присоединения Восточной Пруссии и других остзейских земель. Уже десятилетиями Германия готовилась к большой войне, и это не было ни для кого секретом.
— Да, господин посол, — кивнул головой Сазонов, — Его Величество сознает это в полной мере. Однако он сознавал возможность подобных… инцидентов и раньше, благодаря чему принял… соответствующие меры.
Разумеется, министр имел в виду франко-русский союз, заключенный еще в прошлом веке и не утративший прочности до сих пор. Подобно своим предшественникам, Людовик XX восточного соседа не любил и побаивался. А также не оставлял давнюю мечту Бурбонов об Австрийских Нидерландах, частично населенных франкоязычными валлонами.
— Иными словами, — презрительно посмотрел на Сазонова посол, — он полагает, что этих… мер окажется достаточно?
И это не было для министра сюрпризом. К сожалению, Германская Империя была так сильна, что Франц-Иосиф I воевать на два фронта не боялся. Более того, война с Францией была бы ему только на руку — ведь германский император давно мечтал об Эльзасе и Лотарингии. Равно как и об африканских колониях, которых у австрийца было до обидного мало — все лучшее досталось англичанам и французам, а ему пришлось довольствоваться разной мелочью, вроде Конго со столицей во Францйозефштадте.
Кроме того, у Германии тоже были союзники — как фактически вассальная Италия, так и Османская Империя, мечтающая хотя бы о частичном реванше на Балканах.
— Во всяком случае, — по-прежнему твердо ответил Сазонов, — Его Величество не считает нужным соглашаться на изложенные в германской ноте условия, которые не могло бы принять ни одно государство, дорожащее своей честью и суверенитетом.
Хотя Пурталес, возможно, этого и не знал, но слова Сазонова, заранее согласованные на высочайшем уровне, не были продиктованы пустой бравадой. Ибо в союзниках у России находилась не только Франция, но также и Англия. И что бы там ни говорил о возможном нейтралитете коллега Сазонова сэр Эдуард Грей, а остаться в стороне британцы просто не могли. И дело тут было не в какой-то особой любви к России, а в многовековом принципе британской политики, заключающемся в недопущении гегемонии какой бы то ни было державы на европейском континенте. В данном случае кандидатом в гегемоны была Германия.
— Что ж, господин министр, — пожал плечами Пурталес, — я вынужден спросить вас в последний раз: согласен ли Император Всероссийский и Царь Болгарский на выполнение изложенных в ноте условий?
— Нет, не согласен, — решительно покачал головой Сазонов. — Однако Его Величество желал бы уладить возникшие разногласия дипломатическим путем, а не…
— Тогда, — перебил его посол, — я имею честь вручить вам вот это.
Достав из папки с бумагами текст новой ноты, Пурталес с поклоном протянул его министру.
Впрочем, Сазонов и так понимал, что там написано.
