Генрих Иоффе: Покаяние

Loading

И в конце концов Хавер сдался. Мог ли он долго противостоять крепким, здоровым людям, полным веры в «цивилизованную» западную жизнь, которая, наконец, сменит опостылевшую бытовуху в «Совке»? И все же не Хавер уезжал в Германию, его туда увозили. Увозили не боевого офицера, а старого, больного человека.

Покаяние

Генрих Иоффе

Михаила Хавера призвали на третий день объявления войны. Неделю держали в Орше, покуда из разных мест прибывали другие. Погрузили в теплушки, и длинный их состав пошел на восток… Остановились в Глазове, в Удмуртии, куда передислоцировалось Ленинградское стрелково-пулеметное училище.

Хаверу не сразу подобрали шинель и сапоги. Рост — под метр девяносто, размер ноги — 45-й (он занимал 2-е место в Белоруссии по боксу в полутяжелом весе).

Многие курсанты ухмылялись:

— И откуда берутся такие евреи? Может ты, Хавер, и и не еврей вовсе , а?

В строю Хавин был правофланговым, к тому же голос у него был приличный. Когда курсанты топали по плацу или по улицам, к примеру, на помывку, шагавший рядом капитан Маслов подавал команду:

— Курсант Хавер, запевай!

Хавин прокашливался и начинал:

Эх роты, роты, роты,
Даешь пулеметы,
Даешь поскорей,
Чтобы было веселей!

Весело не выходило и Маслов командовал «давай матросскую», и Хавер начинал:

Эх, в гавани, далекой гавани
Пары подняли боевые корабли
На полный ход,
Уходим в плаванье
С кроншталтской гавани,
Чтоб стать на страже родимой земли!

Хавер прошел войну от Сталинграда. Редко когда улыбался, больше ходил хмурый. Никого это особенно не интересовало , но как-то раз в землянке подвыпивший лейтенант Грачев решился спросить:

— Вот,товарищ майор, бойцы интересуются: что это, говорят, вы завсегда такой невеселый?

Хавер посмотрел на Грачева, помолчал, потом ответил как бы невпопад:

— А у тебя, Грачев, родня имеется?

— То есть, в каком смысле?

— Ну родственники: мать, отец, братья, сестры?

— Есть, конечно.

— Где ж?

— Под Красноярском.

— Неправильно говоришь. Не под Красноярском, а около Красноярска говорить надо. Это вот моя родня под Оршей, то есть в земле под Оршей закопана. Вся, целиком, понимаешь?.. Летом 41-го пришли в наши места немцы, мою родню и других собрали, подвели к рву. Овчарки у ихних солдат с поводков, как бешеные, рвались. Всех, которых согнали, до единого из шмайсеров покосили… Вот как оно было…

Грачев спохватился:

— Извините, товарищ майор… Кабы знал… Извините.

— А за что извинять? Ты что ль из шмаайсера стрелял? Немцы стреляли. Они думали: сойдет с рук. Ан нет. Пришло время посчитаться… Там, на немецкой земле. Откуда они пришли.

Грачев замолк, потом сказал:

— Товарищ майор, а вот политрук из штаба дивизии толковал: мы де воюем с фашизмом.

— Это так, но… Гитлера кто поддерживал? Фашисты, а фашистов кто? Большинство немцев. Это факт… В Сталинграде, в рукопашном, я с Гитлером и с его однопартийцами-нацистами дрался? Вот я тебе, Грачев, расскажу. Через сутки после того , как Паулюс капитулировал, пересекали мы площадь. Думали — бои кончились, солдаты шли в полный рост. И просчитались. Из подвала какая-то группа немецев открыла пулеметный огонь. Два наших бойца погибли. Мы ворвались в подвал и перестреляли их всех. Всех! Никого не оставили. Правильно Константин Симонов написал:

Так убей же немца, убей,
Так убей же хоть одного.
Сколько раз увидишь его,
Столько раз и убей!

Это, Грачев, война. Страшная война. На истребление. Немцы так захотели. Их вина. И Сталин сказал: «они ее хотели — они ее получат».

— А вот, товарищ капитан, мы тут статью читали про нашего любимца Эренбурга. Газеты с его статьями никогда на курево не рвем. А тут критикует его «Правда». Фашизм де скоро уничтожим и с германским народом нужна будет иная, миролюбивая политика. Тут уж симоновское «убей его» не годится. Как думаете?

— Что ж, политически это верно . Будет новая Германия и наши дети и внуки, может, станут дружить с ней. Пусть. Это уже их дело. А исторически нет, не согласен. Мы с тобой до смерти воевали с этими немцами. Они пришла убивать нас и убивали, добрались до Волги. И мы должны были убивать их столько раз, сколько раз встречали. Симонов прав. Политика меняется, а подлинная история не должна никогда. Нашему поколению досталась схватка с немцами не на жизнь, а на смерть. Кто может это позабыть, что ж… А я — нет.

***

Весной 45-го года полк, в который входило подразделение Хавера, форсировал реку уже на территории Германии. Немцы здесь не оборонялись, видимо, ушли на юго-запад, навстречу нашим англо-американским союзникам. Вокруг расстилались зеленеющие поля, а вдали виднелся небольшой поселок. Когда солдаты Хавера подошли к нему, увидели большой банер на двух вбитых кольях. Черной краской на нем было начертано «Вот она — эта грешная земля!» Банер,повидимому, поставили разведчики, прошедшие здесь раньше.

Рядом с Хавером шел сержант Бурков.На берегу реки он подобрал валявшуюся винтовку с примкнутым штыком. Закинул ее ремнем за спину, а в руке держал ППШ. Хавер покосился на Буркова, приказал:

— Ну-ка, брось мне на минутку твой трофей!

Бурков снял ремень с плеча и перебросил винтовку Хавину.Тот поймал ее на лету, перевернул прикладом вверх, размахнулся и со всей силой вогнал штык в землю.

— Насквозь бы ее п…!

Потом выдернул штык и перебросил винтовку Буркову.

— Держи!

И отряхнул ладони…

В Берлине батальон Хавера вел уличные бои, похожие на сталинградские. Развалины домов, горы обломков бетона, повсюду глубокие воронки. Бойцы попали под артиллерийский огонь… Не подняться. Зазуммерил телефон. Солдат, бывший на связи, сразу передал трубку Хаверу. Говорил командир дивизии:

— Засиделся ты, Хавер. Не узнаю тебя. Жук матерно кроет нас по полной программе. Соседи справа и слева вон уж где. Сидоренко сообщает — водрузили бы уж знамя на рейхстаге, да какая-то каменная б… на выходе мешает. Ничего, говорит, сейчас обойдем ее!

— Так,товарищ шестой…

— Знаю, знаю… Cейчас катюшами их по спинкам прогладим, и ты сразу поднимай людей!

— Товарищ, шестой, я хочу…

Но телефон уже молчал.

Хавер с досадой бросил трубку связисту, чуть-чуть приподнялся над бетонным укрытием и сразу же что-то ужасно тяжелое ударило его по голове. И сразу стало темно и тихо.

***

Больше полугода Хавер провел в госпиталях. Могучий организм его выдюжил, хотя тяжкие последствия ранения остались. Он часто болел. Но время шло, и жизнь брала свое. Хавер работал в конструкторском бюро, женился на сотруднице Соне, получил как инвалид Отечественной войны хорошую квартиру. Дети учились, хотя и не ахти как. А вот жена с годами становилась все более недовольной: чего-то ей не хватало. Особенно она задергала Хавера, когда Горбачев и Ельцин начали свои перестройки-переделки и хлынула волна еврейской эмиграции из Советского Союза.

— Едем! — настаивала жена. — Все родные и знакомые уже уехали или собираются ехать.

— Куда, Соня?! — спрашивал Хавер, ощущая болевые толчки в голове.— Куда? Дома и солома едома, а как жить на чужой земле? К тому же мне, человеку нездоровому, с больной головой?

— Это и видно,что голова у тебя дурная, — говорила Соня. — В Германию нам надо ехать, в Германию! Немцы давно покаялись за все, что творили в нашей стране. Платят пособия намного больше твоих зарплаты и льгот, а уж военным инвалидам, таким, как ты, и говорить нечего. Получишь полное медицинское обслуживание, поправишся!

— В Германию?!— кричал Хавер. — Никогда! Немцы всех моих родных убили и мне чуть голову не снесли! А сколько наша армия людей спасла! Сколько успели еще живыми из этих их проклятых газовых камер вытащить! Теперь, говорят, они покаялись! Она мне будет рассказывать про это покаяние! Деньги, которые они дают и которые у них берут за убитых— это покояние? Сказал бы я тебе по-солдатски, что это такое… Так что забудь, Соня, об отъезде пока я жив. После меня — куда хотите.

На некоторое время жена замолкала, потом снова бралась за свое:

— Немцев тоже беспощадно убивали, насиловали их женщин, скажи, не так было? Прошло много лет, нельзя все время жить в злобствовании, Миша.

— Я не злобствую, — говорил Хавер, — пусть живут, как хотят, но мой остаток жизни с ними не по пути. Разошлись пути в июне 41-го и им уже не сойтись…

Увы, время работало против Хавера. Он ходил, тяжело опирась на палку, все чаще лежал. Его мучили головные боли. Знакомый врач по фамилии Коток отзывал жену и детей Хавера на кухню и тихо говорил:

— Я советую вам поторопиться с отьездом. Болезнь прогрессирует. Вам лучше уехать с Михаилом Исааковичем. Он, как ветеран войны и вы как его семья, получите всяческую помощь. Без него вам будет намного труднее…

И в конце концов Хавер сдался. Мог ли он долго противостоять крепким, здоровым людям, полным веры в «цивилизованную» западную жизнь, которая, наконец, сменит опостылевшую бытовуху в «Совке»? И все же не Хавер уезжал в Германию, его туда увозили. Увозили не боевого офицера, а старого, больного человека.

***

Нет,не все оказалось в германской жизни так просто и доступно,как рисовалось воображению Сони и многих знакомых Хавера. Правда, квартиру Хавер получил, денежное пособие тоже. К нему даже прикрепили медицинскую сестру Эльзу, которая часто приходила даже и по ночам. Хуже было с детьми. Сын Павел, в Москве защитивший диссертацию, с трудом устроился в автомастерскую. Дочь работала в маленьком обувном магазинчике, работа ей не нравилась,Тайной, но настоящей причиной ее недовольства было отсутсвие жениха. Хавер страдал за детей, считал, что на Родине им было бы лучше. Болела Соня, становилась раздражительной. В семье происходили ссоры , каких не было раньше.

Сам Хавер вставал с кровати все реже…

Приходившая на ночные дежурства Эльза часто пугалась. Огромная фигура Хавера во сне металась по кровати, он скрежетал зубами,выкрикивал боевые команды:

— Орудия к бою! Заряжай! Быстрей, так твою! Огонь!

Эльза будила его, как могла, успокаивала:

— Войны давно уже нет, герр Хавер. В мире мир, спите спокойно.

Он просыпался, приходил в себя, говорил:

— Это все проклятая война, Эльза. Она преследует меня по пятам… Что делать? Извините, я, наверное, пугаю вас. Моих родственников, всех — мать, отца, сестер, братьев, убили ваши в 41-м году только за то, что они были евреи.

— Это страшно, герр Хавер, страшно. Наши отцы и матери понимали, что эта война была ужасна, но чтобы такой! Очень многого они вообще не знали.

.-Не знали?! А я вам скажу честно — когда мы вошли в Геранию, я знал, что некоторые мои солдаты насиловали немецких женщин, грабили дома. Да, знал. И другие тоже знали. По приказу маршала Жукова я мог расстрелять этих солдат на месте. Но не стрелял. Кровь закипала у меня в жилах, когда вспоминал о зверствах немцев в России. Как это можно было забыть, как простить? Другие, наверное, могли, а вот я нет… Говорят, ваш народ покаялся. Да, покаялись те, кто навсегда остался лежать в русской земле…

Своему сыну Павлу Хавер оставил завещательное письмо. В нем написал:

«Сынок! Ты знаешь, что я не хочу быть похороненым в Германии. Причины тебе известны. Поэтому прошу тебя сделать так, чтобы мой прах был доставлен в Белоруссию и развеян в тех местах, возле Орши, где я родился, рос, откуда ушел на войну и где невинно погибли все мои близкие и погибали наши солдаты.
Твой отец, Хавин Михаил, солдат России»

Но последняя воля отца не была выполнена Павлом. Он был замотан на работе, обременен семьей, бытовыми трудностями. Завещание старого отца требовало множество непредвиденных дел, да и, честно сказать, немало расходов.

Михаила Хавера похоронили на немецкой земле, той самой, в которую он давным-давно летом 45-го года, со всей силой вогнал штык. Штык ненависти и Победы.

А что же семья Хавера? В общем ничего,живут более-менее нормально. Пообвыкли. Иногда приезжают в Россию. У Павла теперь свой бизнес. Дочка так замуж и не вышла. А Соня… Она плоха: годы… Часто все собираются вместе, вспоминают отца и говорят, что он возможно, был и прав: Родина тянет. И все чего-то ждут.

Print Friendly, PDF & Email

6 комментариев для “Генрих Иоффе: Покаяние

  1. Хорошо пишет г-н Хейфец — вызывает эмоции у читателя, а это, пожалуй, и есть главное. Опечатки — ерунда. Его темы — то что именуемся «se la vie». Делать выводы предоставляется читателю, что тоже является достоинством. Мой — тривиальный: нет единой правды для всех. Аминь.

  2. Написано: «— Курсант Хавер, запевай! Хавин прокашливался и начинал:…»
    Странно, почему запевал Хавин, когда приказано было Хаверу?

  3. «— Товарищ майор, а вот политрук из штаба дивизии…»
    «— А вот, товарищ капитан, мы тут статью читали…»
    Похоже на ошибку — наверное, дежурный по сайту может исправить.

  4. Очень глубокий рассказ, высокие отношения. И ежу понятно, «Родина тянет» только неудачников, а шмостальгия … шмоков. И не в этом дело, и не в том, что сын не исполнил просьбу родителя. Однако, мог. Так в чём же?
    Надо подумать, напишу, когда Пейсах кончится.
    Автору поклон, хорошая вешь, глубокая. Спасибо.

  5. Глубокий рассказ. И не в том дело, что кого-то «Родина тянет», ностальгия-шмостальгия… Не в этом дело: кто нашел себя на новом месте, того назад и не тянет. У героя были основания противиться переезду, он подчинился давлению, но вернуться мечтал. А сын не исполнил просьбу отца. Хотя и мог.

Добавить комментарий для Григорий Писаревский Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.