Марк Шехтман: Рассказы

Loading

Площадь за Лубянкой была пуста. Синий дым выхлопа еще стелился в неподвижном воздухе над асфальтом, а запах бензина чувствовался на противопо­ложной стороне Сретенки. Только теперь я почувствовал страх: мертвенная пустота внезапно обезлюдевшей площади пугала больше, чем толпа и скопище тяжелых армейских грузовиков.

Рассказы

Марк Шехтман

Судный день

Он огляделся вокруг и вдруг физически ощутил острое, щемящее одиночество. Какие равнодушные, чужие лица. Он был как будто голый перед тупой и жадной толпой, которая его пока почему-то не заметила. И он вдруг понял, как важна для него эта далекая, вытянувшаяся вдоль моря по­лоска земли, которую никогда не видел. Эта она давала ему силы и надежду. Это ею и только ею он жил на чужбине. И вот сейчас железный кулак коварного и высокомерного врага занесен над ней. Он с удивительной ясностью осознал всю хрупкость, иллюзорность жизни в чужой стране и сердце его сжалось в тоске. Тому, что долдонили по телевидению и радио, будто Израиль напал первым он не поверил ни на секунду, еще до того, как удалось послушать «Голос Америки».

Но был вопрос гораздо важней: Как это могло случиться? Как армия, которая за шесть дней перекроила карту Ближнего Востока, могла позволить врагу застать себя врасплох? Что же на самом деле произошло? Неужели за эти несколько лет так изменились люди? Острое чувство незащищенности теперь не покидало его ни на минуту и это было нечто большее, чем просто страх за себя.

Любопытный насмешливо-холодный взгляд скользнул по его лицу — две девушки, почти вплотную касаясь головами, что-то быстро-быстро зашептали друг дружке, прыснули и высокомерно отвернулись

«Нет, все они давно видят меня», подумал он. Вот еще один взгляд, невозмутимо-иронический, словно ощупывая, уперся в его лицо, минуту помедлил и опустился в испещренный жирными заголовками газетный лист. Что там искать сегодня? О начавшейся войне в газетах сообщат только завтра. «Господи!», подумал он, » О, Господи! Если бы я только умел молиться! Если только…», он даже в мыслях боялся продолжить и назвать что именно может произойти. «Ведь тогда даже по улице невозможно будет пройти…»

Он вспомнил, что завтра нужно итти на работу и провести под такими взглядами день.., и второй, и третий (ясно, что на этот раз война так быстро не кончится) и с отвращением содрогнулся. Но еще противней стало, когда он подумал, как коллеги-евреи (их на работе большинство) будут невозмутимо и глубокомысленно, словно ничего не произошло, словно эта война их совершенно не касается, выяснять свои футбольно-хоккейные отношения. Так и будут стоять по углам лестничных клеток с дымящимися сигаретами все дни, сколько бы эта война не продолжалась. А ведь когда там, далеко — хорошо… Все эти чужие люди вокруг были бы ему симпатичны. И скупое октябрьское солнце грело и ласкал бы осенний дождик. И он улыбнулся бы этим девушкам. Как таким не улыбнуться — хорошие же, в сущности, девчонки…

Тут его толкнули. «Мужчина, вы сходите на следующей?» Он посторонился и пропустил вперед не очень молодую и довольно полную женщину. Через переполненный троллейбус она энергично пробиралась к выходу. Туго набитая авоська волочилась за ней, как баржа за днепровским буксиром.

— С такой энергией надо бы ехать прямо на Ближний Восток! — сказал обладатель невозмутимо-иронического взгляда.

Женщина оглянулась:

— Не волнуйся, Ваня, там и без меня вам дадут! — Живо, с сильным акцентом сказала она, и, улыбнувшись, двинулась дальше.

Вокруг дружно рассмеялись. Смеялись девушки, смеялся и обладатель невозмутимо-иронического взгляда. Юмор победил идеологию! Сразу стало легко и просто. Лицо расслабилось, запоздалая улыбка осветила его и он почувствовал как накопившееся напряжение покидает душу.

Лубянка по ночам не спит

Пусть простит меня Игорь Губерман: как я ни старался — лучшего названия придумать не мог и использовал первую строку его давнего, конца 70-х, «дадзыбао».

***

Девушку, сидевшую напротив, звали Женя. Я не встречал ее раньше. И после того вечера тоже.

— Мне пора, — сказала она, взглянув на часы, и поднялась. Особого интереса это сообщение не вызвало, собравшиеся предпочитали продолжать обсуждение очередного самизда­та — тогда, в начале 60-х, каждая статья становилась сенса­цией. Я вызвался проводить девушку — удобный случай про­ветриться: голова моя гудела от бесконечных этих разгово­ров.

Жила она недалеко — на Рождественке, пешком минут 25, если не спешить. Мы вышли на Мясницкую (тогда еще улица Кирова) и повернули направо мимо ярко освещенной витрины магазина «Чаеуправление». Шрифт на вывесках был стилизован под иероглифы. Магазин этот занимал нижний этаж выстроенного в стиле китайской пагоды здания и был один из немногих, где даже в самые застойные годы можно было хоть что-то увидеть. Ароматы настоящего кофе и шоколада еще не выветрились и чувствовались даже на улице. Шел третий час ночи и улица вымерла — ни машин, ни прохожих. Свежий ночной воздух казался нектаром после насквозь прокуренной комнаты. Мы миновали небольшую площадь с похожим на средневековый замок домом, откуда начина­лась улица Мархлевского, прошли мимо вегетарианской столовой на углу и, не доходя до площади Дзержинского, свернули в узенький, почти незаметный Фуркасовский пе­реулок — он отделял массивную громаду КГБ от остальной застройки и выходил на площадь между тыльной стороной Комитета и Управлением пограничных войск. Шум, доно­сившийся оттуда заставил нас насторожиться. Двигатели включены, что ли? Прошли еще несколько десятков метров и остановились. Ярко освещенная площадь была заставлена крытыми грузовиками. Множество людей толпилось вок­руг: мужчины, женщины, солдаты. На асфальте — сумки, корзины, узлы с одеждой.

— Ну, вот, и вернулись сталинские времена, — подумал я и взглянул на испуганно прильнувшую ко мне Женю. Как раз об этом мы проговорили почти весь вечер.

— Неужели опять началось? — прошептала она и добавила: — Может, лучше пойти нам обратно, и через площадь?

Но возвращаться было поздно — нас уже наверняка увиде­ли.

— Пойдем прямо, — сказал я, — все равно никуда не денешь­ся; если нужно они найдут нас и на площади. Прижмись ко мне покрепче, но только не спеши и не волнуйся.

Страха я не чувствовал, но напряжение девушки переда­лось мне. Она послушно дала себя обнять и мы вышли на площадь. Натянутые, как струна, нервы Жени заставляли идти еще медленнее, чем требовалось. Ей тяжело давался каждый шаг — казалось, что она с трудом отрывает ноги от асфальта. Теперь мы шли, стараясь не привлекать к себе внимания. Несколько равнодушных взглядов — вот и вся ре­акция, которую вызвало наше появление. «Ну, конечно, не до нас им сейчас», хотелось думать. Но было что-то стран­ное в толпе. Люди разговаривали спокойно, слышался смех. Кто-то, прислонившись к столбу, дремал. Солдат не так уж много, оружия у них не видно. Четверо мужчин уселись на рюкзаки, по кругу пошла бутылка — запахло спиртом. А вот и еще трое с бутылкой. «Все таки не те сейчас времена: да­же выпить разрешают на прощанье», снова подумал я и об­ратил внимание, что стоящие возле грузовиков корзины пу­сты. Что же здесь происходит? Шаг за шагом — площадь ос­талась позади, никто нас не остановил и, когда мы вышли на Сретенку, меня наконец осенило: — Да это же они всей конторой выезжают за грибами на выходной, а мы, дураки, испугались!

Прямо на мостовой мы остановились. Женя обернулась, удивленно взглянула, опустила голову мне на грудь и обня­ла все еще дрожащими руками.

«Волга» с зеленым огоньком выскочила с площади Дзер­жинского и, с визгом затормозив, остановилась в несколь­ких сантиметрах от нас. Запахло горелой резиной.

— Вам что, жизнь надоела? — высунувшись в окно, закри­чал шофер, — Нашли себе место! Вы б еще прямо в «коми­тет» зашли зажиматься, придурки! — Он добавил, какими именно придурками мы являемся, и, резко рванув, умчался.

Мы перешли улицу и перед фасадом старого здания МИД Женя беспомощно присела на ступени, ведущие к памятнику Воровского.

— Давай отдохнем. Я не могу дальше итти, — сказала она.

Мы выкурили по сигарете и молча посидели несколько минут, пока не успокоились.

Когда я возвращался, площадь за Лубянкой была пуста. Синий дым выхлопа еще стелился в неподвижном воздухе над асфальтом, а запах бензина чувствовался на противопо­ложной стороне Сретенки. Только теперь я почувствовал страх: мертвенная пустота внезапно обезлюдевшей площади пугала больше, чем толпа и скопище тяжелых армейских грузовиков. Может быть, так было и в 37-м, когда по ночам на Лубянку завозили тысячами? Я не мог заставить себя вернуться той же дорогой и медленно направился на пло­щадь Дзержинского. В окнах «комитета» темно — уехали че­кисты в подмосковные леса. На площади ни души. Только в центре зеленой клумбы грозно темнело пугало «железного Феликса». «Будет что рассказать», — подумал я и свернул на Мясницкую. Там меня ждали.

Отцы перестройки

Шел 1989 год, разгар Перестройки. Я работал на одном из предприятий Сдерота, небольшого городка в западном Негеве, в нескольких километрах от Газы.

Однажды мне позвонили из мэрии Беер-Шевы и попросили срочно приехать в городскую бибилиотеку, где проходила моя первая персональная выставка.

— А в чем, собственно, дело? — спросил я.

— Важная дама из Москвы желает посетить твою выставку, и ей нужен русскоговорящий гид.

Странно, подумал я, направляясь за машиной. Откуда вдруг эта важная дама? Ведь дипотношений у нас пока еще нет.

Через 40 минут я был в библиотеке, где меня ждала «важная дама» и ее сопровождающий из мэрии. Московская гостья оказалась молодой и довольно симпатичной блондинкой.

— Таня, — сказала она, протянув мне руку.

— Марк, — ответил я, и мы начали осмотр. Чиновник из мэрии следовал за нами, чуть приотстав. Он явно тяготился этим визитом: картины его абсолютно не интересовали.

Но Таня внимательно вглядывалась в каждую картину, иногда спрашивала о сюжете, технике, затраченном времени. Я чувствовал, что работы ей нравятся. Мы постепенно приближались к украшенному израильским флагом столу, где лежала книга отзывов, и беспокойство мое росло: прямо над ним в общей рамке с этикеткой «отцы перестройки» висели пять карикатурных портретов. И вот мы у стола.

— Таня, — сказал я, — есть еще один экспонат. Если он вам непрятен — считайте, что я его не показывал.

Таня долго вглядывалась в изображение каждого персонажа, переводила взгляд с одного на другого и, наконец, молча повернулась ко мне. Наступила долгая пауза. Я терпеливо ждал.

— Марк — наконец, заговорила она, — если бы вы попали в Москву, вам стало бы ясно, что по сравнению с тем, что сейчас экспонируют там у нас — эти карикатуры просто детский лепет!

Эти ее слова стали для меня дороже самых изысканных комплиментов.

Она оставила несколько теплых слов в кнге отзывов, и мы попрощались.

Через несколько лет я узнал: Таня сотрудница Института востоковедения работала в Тель-Авиве, в российском представительстве, где готовились к восстановлению дипотношений. Когда посольство (тогда еще СССР), наконец, открылось, Таня Карасова стала секретарем Бовина.

Рисунки эти я сделал уже в Израиле. Рядом с пятеркой Горбачева изображать не хотелось: не для него эта компания. Не помню уже, кому подарил оригиналы — в 1980 году рискованно было проходить с ними таможню. К тому же, по опыту знаю, на каждый самый примитивный рисунок полагалось оплаченное разрешение Министерства культуры. Рисунки младшего сына (к моменту отъезда ему только исполнилось 9 лет!) обошлись нам не очень дорого: всего по 10 рублей за каждый — тогда дневной заработок успешного инженера.

За эти годы состоялось много моих персональных и групповых выставок. Иногда я включал в экспозицию упомянутые карикатуры и с интересом наблюдал реакцию публики. Большинство посетителей равнодушно проходили мимо. Очень немногие узнавали персонажей и знакомили с ними окружающих. И мне было приятно наблюдать за ними. Первым узнал моих персонажей шофер автобуса, репатриант 1948 года из Болгарии. Вторым оказался симпатичный паренек из Марокко. В середине 60-х его привезли в Израиль пятилетним. Но еще приятней наблюдать за теми (было таких гораздо больше!), кто с недоумением вглядываася в рисунки и, оборачиваясь ко мне: спрашивал: — кого это ты нарисовал? Что за странные типы? Где ты таких нашел? Неужели сам придумал? Честно говоря, глядя на них, я испытывал что-то похожее на зависть: счастливы те, кто даже не подозревал о существовании изображенных монстров.

ОСНОВОПОЛОЖНИК
ОСНОВОПОЛОЖНИК
ВЕЛИКИЙ МЫСЛИТЕЛЬ
ВЕЛИКИЙ МЫСЛИТЕЛЬ
ВЕЛИЧАЙШИЙ ЛИДЕР, ВОЖДЬ И УЧИТЕЛЬ
ВЕЛИЧАЙШИЙ ЛИДЕР, ВОЖДЬ И УЧИТЕЛЬ
РЕФОРМАТОР
РЕФОРМАТОР
ПРОДОЛЖАТЕЛЬ
ПРОДОЛЖАТЕЛЬ

P.S. Рядом с пятеркой Горбачева изображать не хотелось: не для него эта компания.

Print Friendly, PDF & Email

8 комментариев для “Марк Шехтман: Рассказы

  1. Отличные рассказы. Горбачёву действительно не место в ряду душегубов и прохиндеев. Тут я узнал, что идут поиски общих семейных корней. Есть у меня адрес Шехтмана, харьковчанина, живущего в Германии. Конечно, фамилия не уникальная, но всё же.

    1. Уважаемый Лазарь! Спасибо за теплую оценку рссказов. Я думаю, что все, оставшиеся в живых члены нашего, когда-то многочисленног,о клана живут в Израиле. Но буду признателен, если , на всякий случай, пришлете адрес и данные однофамильца. Всего лучшего. М.Ш.

  2. Дорогой Марк,
    Я буду Вам благодарна, если у Вас найдется время написать мне короткий e-mail. Я собрала материал по истории своей семьи, корни которой уходят в село Липники, Житомирской области. В процессе своих поисков я наткнулась на Ваше имя. Вопросов у меня нет, но есть комментарии :-))
    С уважением,
    SK

    1. Уважаемая София! Мой адрес markshechtman@gmail.com
      Жду Ваши комментарии. Также хотел бы ознакомиться с Вашими матералами. Насколько мне известно, у еврейских семей в Липниках были родственные связи. Всего доброго. Марк

  3. Марк, те гриболюбивые чекисты способствовали оперативной трансформации отношений героя с незнакомой Женей. Вот она «послушно дала себя обнять», правда, при этом у нее отекли ноги, а в финале уже «опустила голову мне на грудь и обняла все еще дрожащими руками».
    Жаль, на Старой площади еще и сотрудники аппарата ЦК не собрались за грибами.
    А последняя фраза «Там меня ждали» и вообще вызывает массу подозрений. То ли Лубянка все-таки не спит, то ли бандиты, а может и жена с тремя детьми…
    Этими заметками натуралиста я подчеркиваю интерес к вашим рассказам и благодарность за моментальные снимки жизни.

  4. Спасибо автору. Особенно за третий рассказ, с великолепными иллюстрациями.

  5. Совершенно выдающийся портрет Сосо (Кобы) даже на фоне остальных не слабых портретов

  6. /Когда посольство (тогда еще СССР), наконец, открылось, Таня Карасова стала секретарем Бовина./
    =====
    Досадная описка.
    Татьяна Анисимовна Карасова была не «серетарем Бовина», а Первым Секретарём посольства и атташе по культуре .

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.