«К сожалению, Ваше Величество, — замялся председатель Государственной Думы, — тут есть один нюанс. В германских предложениях нет ни слова об Англии и Франции. Иными словами, нам предлагают сепаратный мир. То есть мы, заключив его, оставим наших союзников по Антанте на растерзание немцам…»
Подбрюшье Европы
Миротвор Шварц
Окончание. Начало
28 июня
Сараево
— Вот оно, это самое место! — воскликнул полковник Зоран Пантелич.
— Какое место, господин полковник? — не понял своего командира майор Светозар Вулич.
— Именно здесь, майор, — сказал полковник своему начальнику штаба, указывая куда-то на другую сторону улицы, — Гаврило Принцип ровно год назад застрелил Франца-Фердинанда с супругой. Из-за чего и началась вся эта бойня.
Оба офицера немного помолчали — то ли в память о жертвах террористического акта, то ли во славу героического поступка отважного патриота.
— Он сделал это, — прервал молчание майор, — чтобы освободить наконец Боснию от иноземного ига.
— Он сделал это ради того, — добавил Пантелич, — чтобы Босния снова стала сербской.
— И в итоге получил пожизненное заключение, — грустно вздохнул Вулич.
— И все же, майор, — заметил полковник, — своего он добился.
— В каком смысле, господин полковник?
— Ну мы же здесь, — довольно усмехнулся Пантелич.
— Это верно, — согласился Вулич. — Интересно, будет ли так же легко и дальше?
Вот уже целый месяц сербская армия успешно наступала по всему фронту. Ослабленная переводом половины дивизий на Итальянский фронт, австрийская армия вынуждена была отступать перед превосходящими силами противника. Потому и Сараево удалось взять всего за два дня боев.
— Господин полковник! Господин полковник!
Это кричал на бегу поручик Лаич, офицер из штаба дивизии.
— В чем дело, поручик? — недовольно спросил Пантелич.
— Приказ по корпусу! — сообщил Лаич, отдышавшись. — Выдвинуться к северным окраинам города — и перейти к обороне!
— Как к обороне? — удивился Вулич, только что получивший ответ на свой предыдущий вопрос.
— К сожалению, — развел руками Лаич, — к австрийцам прибыли подкрепления.
— Интересно, откуда? — хмыкнул полковник. — Ведь они по-прежнему наступают на Восточном фронте…
— Насколько я знаю, — ответил поручик, — подкрепления пришли из Румынии.
— Ну и хорошо, — заметил Вулич, когда Лаич удалился. — А то все наступаем и наступаем. Пусть теперь болгары потрудятся.
— Руссо-болгары, — поправил майора Пантелич.
* * *
23 июля
Бухарест
— Тихо, господа! Тихо! — надрывался Ион Братиану. — Прошу вас, тихо!
Но перекричать всех присутствующих премьер-министру не удавалось. Депутаты румынского парламента, собравшиеся на чрезвычайную сессию, продолжали кричать, свистеть, хлопать в ладоши и топать ногами:
— Что там творится?
— Как там на фронте?
— Далеко ли руссо-болгары?
— Задержали ли наступление?
— Да тихо же! — взмолился Братиану. — Я ведь как раз и собираюсь ответить на все эти ваши вопросы!
Когда и эта просьба не подействовала, премьер-министр Румынии не выдержал. Он достал из кармана полицейский свисток, и пронзительная трель утихомирила наконец разбушевавшихся депутатов, которые от неожиданности замолчали. Правда, у некоторых из них заложило уши, но это была не слишком большая плата за восстановление порядка.
— Итак, господа, — начал Братиану, — я пришел сюда для того, чтобы ознакомить вас с положением дел на фронте. Как известно, месяц назад наш обожаемый король Франц-Иосиф перевел в Боснию значительную часть войск, расположенных в Румынии.
Значительная часть депутатов с негодованием засвистела.
— Я совершенно согласен с вашей реакцией, господа, — сказал премьер-министр. — Но позвольте мне продолжить. В результате этих действий русский корпус под командованием генерала Клембовского сумел прорвать фронт в районе Галаца. В то же время болгарский корпус генерала Цветкова прорвал фронт в районе Туртукая. Оба эти корпуса двинулись навстречу друг другу по обоим берегам Дуная, не встречая серьезного сопротивления. К моему великому сожалению, я вынужден сообщить вам, господа, что позавчера Клембовский и Цветков соединились, совместно захватив город Чернавода и отрезав таким образом наше черноморское побережье от остальной Румынии.
Теперь уже негодовал весь зал. К свисту добавились крики негодования и топанье ногами.
— Но и это, увы, еще не все! — кое-как перекричал шум Братиану. — Вчера Клембовский и Цветков повернули на запад — причем совершенно беспрепятственно, ибо препятствовать им просто некому. Двигаясь вдоль линии железной дороги, руссо-болгары достигнут Бухареста через… — тут премьер посмотрел на часы, — через четыре-пять дней.
— Безобразие! — заорали некоторые депутаты.
— Позор!
— Что же делать?
— И снова, господа, — скорбно вздохнул Братиану, — вы совершенно правы. Тридцать четыре года назад мы, румыны, торжественно вручили нашу корону Францу-Иосифу I, дабы стать равноправной частью его триединой монархии. А что же из этого вышло? Увы, приходится с грустью констатировать, что Франц-Иосиф по-прежнему относится к нам гораздо хуже, нежели к австрийцам и венграм. Вместо того, чтобы защищать нас от врага, он увел с румынского театра военных действий едва ли не половину дивизий. И вот результат — румынская столица находится на грани падения!
— Позор! — снова заголосили депутаты.
— Я спрашиваю вас, благородные избранники великого румынского народа — повысил голос премьер-министр, — нужен ли нам такой монарх? Нужен ли нам король, который не может — или не хочет — защитить своих подданных? Нужен ли нам владыка, не оправдавший нашего доверия?
— Нет! Долой! — раздались два-три голоса. Остальные молчали. Пока молчали.
— Я предлагаю вам, господа депутаты, — смело поднял указательный палец Братиану, — низложить Франца-Иосифа I и с позором согнать его с румынского трона!
Некоторые депутаты осторожно зааплодировали. Остальные все еще молчали — но лишь для того, чтобы как бы переварить услышанное. Страха же не испытывал никто. В конце концов, опыт низложения монархов у румынского народа уже был. А уж репрессий со стороны главы дома Габсбургов не следовало опасаться и подавно. Если уж у Франца-Иосифа нет войск для защиты Бухареста от внешнего врага, то откуда возьмутся войска для ареста депутатов?
— Есть ли у кого-нибудь возражения? — поинтересовался премьер.
Возражений не было. Были вопросы:
— И что теперь?
— Кого взамен-то?
— Кто вместо Франца-Иосифа? Нельзя же совсем без короля.
Следует заметить, что республиканские идеи популярны в Румынии не были. Совсем без короля румынам оставаться не хотелось.
— Я ждал этого вопроса, — сказал чистую правду Братиану. — И у меня есть подоходящая кандидатура. Я предлагаю пригласить на румынский трон… — тут он выдержал некоторую паузу, — Николая Романова, Императора Всероссийского и Царя Болгарского!
Эти слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Бомбы, по какой-то неведомой причине разорвавшейся молча. В течение следующих двадцати секунд в зале стояла полная тишина. Нарушил ее сам румынский премьер:
— Подумайте сами, господа! Ведь Николай II — не католик, как Франц-Иосиф, а такой же православный, как и мы с вами! Не следует забывать и о том, что в свое время именно русские войска помогли Румынии избавиться от османского ига. И, наконец, самое главное — подумайте о корпусах Клембовского и Цветкова, которые в данную минуту движутся к Бухаресту! Что будет лучше — если они войдут в нашу столицу как враги и завоеватели, или же как друзья и освободители?
Этот последний довод окончательно развеял сомнения тех присутствующих, у которых они еще были. Депутаты снова зашумели, но на сей раз одобрительно и радостно:
— Трижды ура царю Николаю!
— Да здравствует единство православных народов!
— Хвала Клембовскому и Цветкову — нашим доблестным освободителям!
— Да здравствует наш новый король — Николае Первый! — подвел итог Братиану.
* * *
26 июля
Вена
— Разрешите, — сказал Отто Мюллер, — доложить вам о последних новостях, ваше высо… простите, ваше величество.
— Прощаю вас, господин секретарь, — усмехнулся Карл I. — Я и сам еще не привык к этому титулу.
Собственно говоря, еще год с небольшим назад Карл не был даже высочеством. Однако гибель его дяди Франца-Фердинанда сделала Карла наследником престола. А позавчерашняя смерть двоюродного дедушки Франца-Иосифа (престарелый монарх не вынес коварного предательства Румынии) привела к тому, что двадцативосьмилетний принц стал императором Австрии. Равно как и королем Венгрии. И королем Румынии… хотя сами румыны, судя по всему, так не считали.
— Благодарю вас, ваше величество, — поклонился Мюллер. — Так вот, я вынужден с прискорбием доложить, что дурной пример румынских мятежников оказался заразительным. Только что объявила о своей независимости Венгрия.
— И они тоже избрали Николая новым королем? — удивился Карл.
— Нет, ваше величество, — покачал головой секретарь, — вопрос о престолонаследии они пока что оставили открытым. Но и это, увы, еще не все. В настоящий момент сепаратистскими демонстрациями охвачены также Загреб и Любляна, причем местная полиция эти сборища отнюдь не разгоняет, а, напротив, принимает в них активное участие. То же происходит в Праге и Братиславе… простите, в Прессбурге.
— Да нет, господин секретарь, — грустно усмехнулся император, — теперь уж в Братиславе.
— Ваше величество, — произнес обеспокоенным тоном Мюллер, — вам необходимо предпринять решительные действия! Целостность вашей империи находится под угрозой!
— А вы не находите, — устало сказал Карл, — что мое царствование начинается, мягко говоря, не очень-то удачно? Более суевереный человек наверняка принял бы все эти… события за весьма недобрый знак.
— Простите, ваше величество, — нахмурился секретарь, — я не вполне понимаю, что вы имеете в виду.
— Я всего лишь хочу сказать, господин секретарь, что я, по правде говоря, никогда не стремился к этой… должности, да и не успел к ней по-настоящему подготовиться. И вот теперь выясняется, что занимать ее мне придется совсем недолго. Похоже, что центробежные силы оказались слишком велики, и империя несомненно распадется в течение ближайших недель, если не дней. Стало быть, я могу с чистой совестью отречься от престола уже сейчас. Вместо того, чтобы предпринимать решительные меры, которые все равно лишь немного продлят агонию.
— Ваше величество, вы неправы, — твердо заявил Мюллер. — Даже если сепаратистам и удастся добиться своего, дом Габсбургов не погибнет. Даже потеряв венгерскую и румынскую короны, вы останетесь австрийским императором. Даже потеряв славянские земли, Австрия останется Австрией. Вы не можете так просто оставить свой трон и уйти восвояси. На вас лежит огромная ответственность, ваше величество. Что будет с Австрией?
— Что будет с Австрией? — переспросил император. — Я полагаю, господин секретарь, она перестанет быть империей и превратится в небольшую среднеевропейскую страну. Или…
— Или? — машинально переспросил секретарь.
Похоже было, что Карлу в голову пришла некая неординарная мысль. Он посмотрел куда-то в пустоту. Потом в окно.
— Господин секретарь? — повернулся он к Мюллеру.
— Да, ваше величество?
— Будьте добры, позвоните-ка в германское посольство…
* * *
17 (30) июля
Санкт-Петербург
— Итак, господа, — обратился к обоим собеседникам Николай II, — вы только что ознакомились с мирными предложениями императора Вильгельма, переданными мне по особым дипломатическим каналам. Мне хотелось бы выслушать ваше мнение. Что думаете о германских предложениях вы, Михаил Владимирович?
— Я полагаю, ваше величество, — медленно произнес Родзянко, — что мир на подобных условиях был бы весьма почетен и выгоден для Руссо-Болгарии…
— Руссо-Румыно-Болгарии, — поправил председателя Государственной Думы Милюков.
— Да-да, конечно, — согласился с министром иностранных дел Родзянко. — Для Руссо-Румыно-Болгарии.
— Я рад, — облегченно вздохнул царь, — что вы разделяете мое мнение. Стало быть, вы тоже считаете, что нам следует принять эти предложения и закончить наконец эту страшную войну?
— К сожалению, Ваше Величество, — замялся председатель Государственной Думы, — тут есть один нюанс. В германских предложениях нет ни слова об Англии и Франции. Иными словами, нам предлагают сепаратный мир. То есть мы, заключив его, оставим наших союзников по Антанте на растерзание немцам. Если мы дорожим своей честью и достоинством, то не имеем права совершать столь низкий поступок.
— Ну как же так, Михаил Владимирович? — раздраженным тоном произнес Николай. — Ведь вы у себя в Думе то и дело жалуетесь на всевозможные тяготы и лишения, которые испытывает Россия из-за войны. Особенно в последние месяцы, когда дела на германском фронте идут хуже некуда. Не забывайте, что в Литве и Польше немцы наступают по-прежнему.
— Мне кажется, — заметил Милюков, — что из данного положения есть один выход.
— Который спасет честь и достоинство России? — спросил Родзянко.
— Который принесет России мир? — спросил царь.
— Да, — ответил Милюков на оба вопроса одновременно.
* * *
4 августа
Берлин
— М-да? — недовольно скривился Вильгельм II. — И они на этом настаивают?
— Да, ваше величество, — ответил Готтлиб фон Ягов, германский министр иностранных дел. — Русские согласны на мир лишь в том случае, если он относится ко всем участникам войны.
— Но ведь это положит конец всем нашим планам! — капризным голосом протянул император. — Я-то рассчитывал, помирившись с Россией, взять Париж и разбить Францию, а теперь придется мириться со всеми!
— А что же делать, ваше величество? — философским тоном заметил фон Ягов. — Какова, так сказать, альтернатива? Ведь если мир подписан не будет, то нам придется воевать уже не на два, а на три фронта — не только на западе и востоке, но и на юге!
— Да, это совсем никуда не годится, — признал Вильгельм.
— Стало быть, — сделал логический вывод министр, — остается только одна приемлемая возможность — предложить мир всем противникам без исключения.
— И все же это… — покачал головой император, — страшно невыгодно!
— Ну почему же невыгодно, ваше величество? В конце концов, без территориальных приобретений Германия не останется. Да еще каких!
— Да уж не таких, на которые я рассчитывал, — буркнул Вильгельм.
Впрочем, он уже понял, что с доводами фон Ягова придется согласиться.
* * *
7 августа
Париж
— Значит, таковы предложения Вильгельма? — презрительнын тоном спросил Раймон Пуанкаре.
— Да, господин президент, — ответил Александр Петрович Извольский, руссо-румыно-болгарский посол во Франции.
— Я полагаю, — задал риторический вопрос президент Франции, — правительство России уже осведомлено о содержании этого, с позволения сказать, документа?
— Разумеется, господин президент. Более того, оно намерено эти предложения принять.
— То есть как? — изумился Пуанкаре.
— Кроме того, — добавил Извольский, — русский царь настоятельно рекомендует французскому правительству сделать то же самое.
— Да он в своем… Простите, господин посол, но мне трудно поверить, что Николай II действительно рекомендует Франции согласиться на мир, который не принесет ей никакой пользы.
— Ну почему же, господин президент? Территориальная польза налицо. Как только будет подписан мир, Франция получит обратно всю ту территорию, которую немцы успели оккупировать. Также немцы полностью освободят от своего присутствия Бельгию и Люксембург.
— А Эльзас и Лотарингию? — резко бросил президент.
— Германско-французская граница, — уклончиво ответил посол, — вернется к состоянию status quo ante bellum. Как, впрочем, и германско-русская.
— Это недопустимо! — пылким тоном произнес Пуанкаре. — Нет, нет и нет! Франция никогда не пойдет на подобное предательство собственных национальных интересов!
— В таком случае, господин президент, — произнес еще одну уклончивую фразу Извольский, — русское правительство очень сожалеет, но тем не менее…
— Вот как? — сразу понял смысл этой фразы президент. — Иными словами, вы подпишете с бошами сепаратный мир!
— Как я уже имел честь вам сообщить, Россия очень сожалеет, но…
— Но ведь это предательство! Вы забыли о союзническом долге!
— Если бы мы забыли о союзническом долге, господин президент, — возразил посол, — то подписали бы сепаратный мир еще неделю назад. Ведь первоначально в германских предложениях о Франции с Англией не было ни слова. Однако Россия настояла на том, чтобы мир был не сепаратным, а всеобщим.
— Я искренне благодарю царя Николая за подобное благородство, — уже чуть более спокойным тоном произнес Пуанкаре, — но почему же, черт возьми, вы так спешите подписать мир?
— Потому что нам надоело воевать, — откровенно сказал Извольский. — Потому что эта самая ужасная в истории война длится уже больше года.
— Но ведь мы в силах ее выиграть! — воскликнул президент. — Тем более сейчас, когда рухнула Австро-Венгро-Румыния! Мы можем разбить Германию, войдя в нее с разных сторон! Вы можете взять Берлин, а мы встретимся с вами где-нибудь… ну хотя бы на Эльбе! Мы можем навсегда сокрушить тевтонского монстра!
— Но до того, как это произойдет, — тихо заметил посол, — погибнут сотни тысяч солдат, а то и миллионы. Миллионы русских, миллионы немцев. И миллионы французов, господин президент.
В ответ Пуанкаре не сказал ни слова. Что и говори, русский посол был прав. В конце концов, Франция устала от войны не меньше других. Пожалуй, даже и больше.
— А что скажут англичане? — нарушил наконец молчание президент.
— Узнав, что Франция и Россия согласились на германские условия? Они слишком умны, чтобы оставаться с Германией один на один.
— Не забегайте вперед, господин посол, — грустно усмехнулся Пуанкаре. — Мы еще ни на что не согласились.
Впрочем, ключевым в этой фразе было именно слово «еще».
* * *
16 сентября
Цюрих
— Ну, вот война и кончилась!
— Господа, предлагаю выпить за Стокгольмский мир!
— Да, за это нельзя не выпить…
— Должен заметить, что… ах, какое хорошее пиво!
— Да, я это тоже заметил. Пиво хоть куда.
— Нет-нет, я имел в виду совсем другое. Должен заметить, что я не припомню другой такой войны, в результате которой все ее участники остались бы довольны.
— То есть как?
— Что ты имеешь в виду?
— Именно то, что сказал. Все европейские народы, пролившие в этой войне кровь, в итоге остались довольны.
— Ну так уж и все?
— Быть этого не может.
— Изволь-ка обосновать свой… тезис.
— Охотно. Начнем с России. Вернее, с Руссо-Румыно-Болгарии, как она теперь называется.
— Ну, эти-то точно довольны остались…
— Причем, господа, прошу заметить, что довольны остались все подданные дома Романовых без исключения. Русские довольны уже тем, что их царь стал теперь еще и румынским королем. Также их не могут не радовать территориальные приобретения. Во-первых, Галиция — западная часть во главе с Краковом отошла к русской Польше, а восточная во главе со Львовом — к собственно России. Во-вторых, Закарпатская Русь и Буковина.
— Да, австрийское наследство не залежалось.
— Русским действительно жаловаться грех.
— Не забывайте, что довольны также и румыны. Заменив на своем троне Франца-Иосифа Николаем, они тут же перешли из разряда проигравших в категорию победителей. Что тут же сказалось на их территории — они наконец-то смогли вернуть себе всю Трансильванию. Взамен им пришлось лишь уступить Болгарии северную Добруджу. По сравнению с Трансильванией это только небольшой клочок земли. Но зато теперь довольны также и болгары. Иными словами, никто из подданных Николая II не остался в обиде.
— Ладно, ладно, тут ты прав. Но в том, что русские довольны, никто и не сомневался.
— Да, действительно. Как насчет других стран?
— Хорошо, давайте рассмотрим другие страны. Возьмем Сербию и Черногорию. Присоединив к себе Боснию и Герцеговину, сербы наконец-то вернули себе землю, утерянную ими много веков назад. А черногорцы получили кусок Далмации. Так что довольны и они. Как, разумеется, и итальянцы, присоединившие к себе как Тироль, так и Триест с Фиуме.
— Нет, ну это просто нечестно. Они же победители!
— Конечно, победители довольны! Давай-ка лучше поговорим о проигравших!
— Вот-вот. Об Австро-Венгро-Румынии!
— Что ж, господа, я не имею ничего против. Насколько я могу судить, чувства румын мы уже обсудили. А разве может кто-либо сомневаться в том, что довольны и чехи со словаками, получившие согласно Стокгольмскому миру независимую Чехословакию? Или хорваты со словенцами, объединившиеся в независимую Югославию?
— Ну, а венгры?
— Потерявшие такую территорию?
— Неужели довольны и они?
— Как ни странно, да. Даже потеряв Трансильванию, Словакию и Хорватию, венгры получили взамен самое ценное, что только может быть у народа — а именно полную независимость. Не забывайте, что владычество Габсбургов уже успело венграм за все эти столетия как следует опостылеть.
— Выходит, все эти чехи и венгры тоже как бы победители?
— Нет, так вести спор некорректно. Хватит о победителях!
— Давай-ка все-таки поговорим о побежденных!
— Но где они, эти побежденные? Конечно, можно сказать, что если Россия воевала с Германией, то победа русских означает поражение немцев. Но ведь это не так! Ведь Германия не потеряла ни сантиметра своей территории. Более того, она аннексировала Австрию и Судетскую область, завершив таким образом объединение немецкого народа в одном государстве. И разве можно сомневаться в том, что немцам такой исход войны очень даже по душе?
— Ага, ну вот ты и попался!
— Говоря о народах Австро-Венгро-Румынии, ты не сказал ни слова об австрийцах!
— Уж им-то точно радоваться нечему!
— Это почему же? Как и прежде, они являются частью большой могучей империи. Что же тут плохого, позвольте узнать?
— Но ведь они перестали быть ее центром!
— А разве это так уж нехорошо? По правда говоря, руководство огромной лоскутной монархией не принесло австрийцам ничего, кроме головной боли. Тем более, что все эти чехи, хорваты и прочие венгры австрийцев, мягко говоря, недолюбливали. Тогда как сейчас собратьями австрийцев по империи являются не славяне с мадьярами, а такие же немцы, как и они сами. Чему же тут не радоваться?
— Ладно, пусть так. Но ты забыл о французах!
— И англичанах!
— И бельгийцах!
— Нет, не забыл. Но ведь все эти страны в результате войны ничего не потеряли.
— Но и не приобрели!
— Их территория осталась той же, что и до войны!
— Но зачем же сравнивать с июлем 14-го года? Сравним с сентябрем, когда немецкие войска находились почти рядом с Парижем. Или хотя бы с июлем этого года, когда северо-восточная Франция — и почти вся Бельгия — находились под сапогом ненавистных «бошей». Причем французы и бельгийцы прекрасно понимали, что освободить всю эту территорию от оккупантов удастся еще очень не скоро. Более того, это потребует немалых человеческих жертв. И неимоверных усилий. А теперь вдруг оказывается, что никаких жертв и усилий не надо, а территорию немцы освободят сами. И кто-то еще будет сомневаться в том, что в Париже и Брюсселе народ радостно пляшет на улицах?
— А англичане?
— Их-то никто не оккупировал!
— Так что уж им-то радоваться нечему!
— То есть как это нечему? В чем заключается главная цель британской политики по отношению к европейскому континенту?
— Ну как в чем…
— Ну, это…
— Поскольку вы, господа, забыли, я вам с удовольствием напомню. Главная цель Лондона заключается в том, чтобы не допустить доминирования в Европе одной-единственной державы. До сих пор такой державой могла стать Германия. Теперь же, лишившись мощного союзника в лице Австро-Венгро-Румынии, доминировать в Европе Германия никак не может. Стало быть, свою задачу британские джентльмены выполнили. И могут довольно потягивать виски со льдом.
— Черт побери, да тебя не переспорить!
— Разумеется. Потому что я прав, как всегда.
— Пожалуй, так оно и есть.
— Что ж это получается? Неужели недовольных нет вовсе?
— Выходит, что нет.
«Кроме нас, большевиков,» — грустно подумал Владимир Ильич Ленин, мрачно сидевший в углу дешевого кабачка и наблюдавший за веселой компанией студентов местного университета. — «Теперь революционной ситуации не возникнет еще долго. Ни в одной из стран.»
Он выпил еще один бокал пива и снова печально покачал головой.
