Александр Левинтов: Лето 17-го

Loading

Кучка кабаков и магазинчиков, пляж, парковка, жильё. Люди едут сюда добровольно. Этому корявому и нищенскому бизнесу есть местные названия — козлодрание и, соответственно, козлодранцы. Дерут, как вы догадываетесь, козлов-отпускников, козлов отпущения, стало быть.

Лето 17-го

Заметки

Александр Левинтов

Анапа от уха до уха

Анапа — древний город, которому почти две с половиной тысячи лет. Но ничего тут от античных времён не осталось, как не осталось и от османских, и от царских, а сейчас разваливается и уходит всё советское, всё, кроме топонимики. А кому интересны новоделы?

Тут, в общем, процветают start down’ы.

Тут, в общем, процветает кич, подделка под Европу:

— поддельны вина, продаваемые на каждом углу из 10-литровых картонных кубов с крантиками: «кагор бальзамический», «чары луны», «вечерний бархат» и прочая псевдоромантика; впрочем, народ охотно расхватывает фруктовую и виноградную водку крепостью до 57 градусов и по цене 400 рублей за литр;

— поддельны все фрукты-овощи, торгуемые в маленьких лавочках везде и всюду — вид более или менее товарный, но вкус у всех — откровенно химический, а минеральные удобрения чуть не скрипят на зубах;

— подделен общепит: здесь почти не готовят, а только разогревают приготовленное неизвестно кем, когда, где и из чего; несколько раз я натыкался на капучино из пакетиков, ужасно сладкое и противное, если же вам говорят, что варят зерновой кофе, то, скорей всего, этим зерном оказывается овёс или ячмень; даже там, где действительно готовят, готовят невкусно и невыразительно; основной принцип местного общепита и торговли: «всё равно сожрут — куда они денутся?»; современный туризм уже давно и прочно ориентируется не столько на Лувры и Ватиканы, сколько на качественную и уникальную жратву и выпивку — тут мы проигрываем всем, даже скандинавам;

— подделен сервис: всяк ждёт от тебя оплаты, но оказывать услуги не собирается;

— поддельны пляжи: даже в начале сезона они забиты, но — вода грязная, мутная, вонючая, а войти в море мне уже невозможно;

— поддельны удобства: они как бы есть, но единственная их реальная функция — декоративность.

Внешне Анапа сильно меняется, и даже появился памятник Белой Шляпе, но осталась вся это совковая призрачность благопристойности, только коммунистические лозунги и речёвки сменились на ура-патриотические и коммерческие.

Основная проблема этого моногорода-курорта заключается в том, что появилось много нового и дорогого жилья, из которого 70% просто простаивает: раньше это было не так заметно и накладно, как теперь.

Анапа испытывает острейшую конкуренцию со стороны Сочи и Геленджика, куда вбуханы немерянные деньжищи и где заметно теплей, а также — нарастающую крымскую конкуренцию. Анапа никогда не сможет противостоять Турции, Египту и Адриатике. Пройдёт несколько лет — и Грузия начнёт отбирать у Анапы последние крохи, ведь там умеют и готовить, и подать, и напоить. Анапа никогда не была фешенебельна: это аутсайдер и лузер для аутсайдеров и лузеров, курорт для нищебродов, поголовье которых, увы, в России растёт. Да, чуть не забыл: считается, что Анапа — детский курорт, как крымские Артек и Евпатория. Пионерская инфраструктура здесь действительно развита.

Местные пляжи
Местные пляжи, и галечные, и песчаные — на любой вкус и любое безвкусие

Планировочно город разбит на квадратики, нарезанные узенькими улочками с односторонним движением. При населении в 75 тысяч жителей сюда приезжает летом около 3 миллионов человек, по миллиону в месяц. Одновременно на эти улочки вываливается 150 тысяч автомобилей, чтобы напрочь застрять в пробке: это и есть основной вид отдыха здесь.

С сентября по май город пустеет, затихает, погружается в спячку и пьянку.

Два дня мы провели в научных бдениях в местном филиале московского педуниверситета и ещё два дня колесили по местным окрестностям, сначала на юг до Новороссийска и Абрау-Дюрсо, а затем на север до Тамани — от уха до уха.

* * *

В нескольких километрах к югу от Анапы то ли начинается, то ли заканчивается Главный Кавказский хребет, уходящий в море либо выползающий из него. На перевале стоит обелиск «85 лет Кавказу», дальше идёт сплошное Закавказье или, как сказал Л. Кэролл, «чем дальше, тем страньше». Местечки, набросанные здесь скупой рукой природы, -— достаточно жалкие островки цивилизации, грязные, зачуханные, нанизанные на автодороги, в пределах посёлков являющиеся центральными улицами, разбитыми и разбитными: денег хватает на новые жилые и спальные дома, но не более того.

Сукко — пляжная монада
Сукко — пляжная монада

Сукко, Большой Утриш (а, есть, стало быть, где-то неподалеку и Малый): кучка кабаков и магазинчиков, пляж, парковка, жильё. Люди едут сюда добровольно. Этому корявому и нищенскому бизнесу есть местные названия — козлодрание и, соответственно, козлодранцы. Дерут, как вы догадываетесь, козлов-отпускников, козлов отпущения, стало быть.

Большой Утриш
Большой Утриш, всё так неустроенно, неряшливо, небрежно, непритязательно, наспех, совсем как на Северах

Исключение составляет неприморский ареал компактного проживания армян, осевших здесь после резни, устроенной «триумвиратом пашей» — Талаат-пашой, Энвер-пашой и Джемаль-пашой. Здесь проживает около 10 тысяч легальных армян, столько же — нелегальных плюс в сезон наезжают родственники со всего света. В «столице» этого ареала стоит самая настоящая армянская церковь. Местные армяне нравами сильно обрусели и попортились.

Сейчас в Краснодарском крае бум виноделия, но большинство виноградников не ухожено, лозы поросли маками и прочими сорняками. Виноделие же, став сугубо частным бизнесом, процветает и, судя по всему, придушит Крым, рукой Кремля, преимущественно. Бывший флагман крымского виноделия — Массандра, краснодарского — Абрау-Дюрсо. Здесь давно потеряна местная, собственная сырьевая база — виноград скупается по всему Краснодарскому краю и по импорту, вплоть до Южной Африки: о породистости местных шипучек уже можно не беспокоиться. Существует две технологии производства: классика, заложенная ещё Львом Голицыным на рубеже веков прошлого и позапрошлого, и ускоренная (дрожжевая). Основной поток, мейнстрим, — дрожжевая шипучка, в ценовой нише до 500 рублей, «классика» идёт выше, аж до 2000 (коллекционное).

Бизнес поставлен на широкую ногу: вокруг завода полно винных погребков, кафе, ресторанчиков, очень популярны свадебные обряды, Экскурсии проводятся с дегустациями и без, с утра до ночи.

Попасть в Абрау-Дюрсо можно только через Новороссийск, который как был индустриальным адом, так и остался. Впрочем, нет, ошибаюсь: теперь это ещё и криминальный ад.

* * *

От Анапы до порта Кавказ, являющегося аванпостом российской оккупации Крыма, 110 километров. Это место охраняется пуще Кащеева ока и дачи Медведева.

Дорога на север идёт по слабо пересечённой степной местности, пламенеющей маками. Старая Кубань представляет собой поток не шире Яузы, слава богу, всё ещё впадающий в море. Всё это напоминает Туркмению, не хватает только верблюдов.

Тамань — маленький сонливый и скучнейший городок, который и Лермонтову был невыразимо противен, как и нам.

Вход в музей поэта начинается с объявления: «В МУЗЕЕ ЛЕРМОНТОВА ТУАЛЕТА НЕТ». Весь музей — две мазанки, воспроизводящие постройки того времени и интерьер, точно соответствующий описанию Лермонтова. Экскурсия длится минут десять, не более — сказать и показать просто нечего.

Местная секретная достопримечательность, биотуалет, оказался прочно запертом: пришлось поступать, как поступал в таких случаях Михаил Юрьевич. Внизу, под обрывом — убогий и голый пляж, апофеоз неудобств и страданий. Где-то тут некто выловил амфору. Теперь местные археологии и краеведы ждут, когда этот некто ещё раз приедет сюда и наловит амфор для обогащения экспозиции.

Представить здесь интеллектуальную или творческую жизнь просто невозможно, именно поэтому здесь до сих пор таращатся на Лермонтова.

В нескольких километрах от Тамани расположен этно-комплекс Атамань — образец папье-маше культуры кубанских казаков: кони из папье маше, казак на вышке из того же материала, папье-маше песни и частушки, шашки и сарафаны.

Понастроено папье-машевых изб и куреней, колодцев и забегаловок, папье-маше-борщ — из концентратов, как почти и вся остальная «кубанская казачья кухня». Непонятно, на кого рассчитаны эти декорации: нашего брата не обманешь, а чужаки сюда не совались и не сунутся никогда.

Вид на Таманский пляж
Вид на Таманский пляж с высоты музея Лермонтова

Как сделать свадьбу памятной на всю жизнь

Километрах в двадцати от городского Дворца бракосочетания в Новороссийске находится Абрау-Дюрсо. Сюда приезжают свадебные кортежи, в основном автобусами, чтобы пить и гулять вволю, от души и по-взрослому. Для этих целей имеется несколько залов и шатров с видом на озеро и розарий, молодые — он в строгом костюме и при галстуке, она в пышном, необычайно затейливом платье с огромным подолом и шлейфом — важно и торжественно разгуливают с бокалами шампанского наперевес, позируют в заученных позах в белоснежной ротонде, опять с шампанским наперевес — идёт свадебная видеосъёмка местным профессиональным оператором, строгий официант зорко следит за тем, чтобы бокалы у молодых всегда были полны, даже, когда они привязывают к несчастному деревцу георгиевскую ленточку (а это-то зачем?), остальные гости успеют нализаться за столом, под крики «горько» и юркие тосты витиеватого тамады, тоже профессионала.

Эти прогулки, выпивки и съёмки длятся часа полтора-два, одновременно четыре-пять пар. Наконец, невеста произносит немного нервное «я сейчас» и довольно бойко, считай, опрометью несётся в поисках туалета. Тут их несколько, правда, совсем не в том направлении, которое дают многочисленные указатели. Около каждого небольшая, но всё-таки очередь. Конечно, невесте уступают, она бросается в кабинку или комнатку и тут же останавливается — до вожделенного унитаза её не пускает широченная, с кринолином, юбка. Кто-то из томящихся подсказывает, куда бежать дальше.

Навстречу несчастной бежит другая несчастная, оттуда, куда послали первую. Они чуть не сшибают друг друга, подхватывают ещё раз свои шлейфы и продолжают бег, роковой и явно стимулирующий их страдания.

Будь им, ну, хотя бы по семьдесят, они бы ещё дома сообразили купить и нарядиться в памперсы для взрослых, но им всего лишь по двадцать с небольшим и мозгов под стать годам, также немного. Женихи уже успели слетать за дерево потолще по нескольку раз, пока до невесты не дойдёт грустная мысль, что придётся ждать темноты.

Пир идёт горой и своим чином, невеста ведёт себя как-то нервно и неестественно, ей и не естся, и уж тем более не пьётся, она с ненавистью смотрит на своего суженого, уже в который раз ныряющего в кусты или за дерево, но пуще любимого она ненавидит солнце, всё ещё путающееся в верхушках деревьев. Она изнемогает и в полубезумии шепчет себе: «Да, что б я ещё раз за какого-нибудь козла — да ни в жизни!» Она умоляет судьбу и небеса: пусть грянет ливень, цунами, ну, хоть какое-нибудь наводнение, она, наконец-то понимает, зачем Катерина бросилась в Волгу и, если честно, готова сигануть в озеро. Ей грезится пропадающий Ершалаим, великий город, и Понтий Пилат, прокуратор Иудеи, в такой удобной одежде, подбитой пурпуром.

Свет гаснет, невеста на неверных ногах удаляется в спасительную тень.

Пляжная зарисовка

семья снимает фотку о себе,
я в кадре оказался: так, случайно,
великие на них не наседают,
они живут — колосьями в гербе

семья живёт законами семьи,
им вечность кажется довеском декораций,
в наличности, конечно, есть они,
всё остальное — лишь слова, Гораций

здесь амфибрахий явно не в чести,
анапест также кажется излишним,
им до высот таких не дорасти,
им бы доесть свой килограмм из вишни

им любо всё: дешевизна пространств,
отсутствие ненужных туалетов,
и упрощённый в подкидного преферанс,
поскольку главное богатство: это — лето.

Рассказ экскурсовода
(пародия?)

— Доброе утро, уважаемые экскурсанты, я начинаю свой рассказ о нашем прекрасном городе Анапе. Существует множество версий происхождения названия нашего города, но мне нравится та, что связана с проектом создания здесь советского Голливуда, в пику американскому. Неподалёку от Голливуда, там же, в Калифорнии, протекает река Напа, где выращивают низкосортный виноград, из которого, на потребу местной непритязательной публики, гонят низкопробные вина. Декретом Совмина и МВД ЖКХ СССР было решено создать в нашем городе киностудию производительностью 600 фильмов в год, из них на уровне Государственной премии не менее 100 и на уровне их «Оскара» — не менее 300. Естественно, город назвали Анапа, что означает, как вы все понимаете, «Не-Напа». Вообще-то наш город — самый древний на Земле, он на 20 лет старше Дербента, на 14 лет — Иерихона, на 8 — Иерусалима, Афины строили по лекалам нашего районного архитектора. Прежнее название нашего города — Горгиппия, что означает на греческом «Ужасная Лошадь». На аварском — «Смелый Воин, погибший в бою под Аустерлицем», на авестинском «Упрямая Рыба, не желающая плыть кверху брюхом». Я думаю, самой верной является версия, связанная с древнегреческим корнем «gor»: сравните с такими словами, как Горгона Медуза, Горизонталь (линия равной ужасности), Горисполком (мифическое существо, пожиравшее бюджет и людей). Сейчас мы с вами проезжаем местечко Абрау-Дюрсо. Оно названо так в честь Абрама Дерсу Узала, внучатого племянника Ноя, пережившего Потоп не на Ковчеге, как все остальные, а в подвалах местного завода шампанских вин. Некий Дон Периньон, доминиканский монах и одновременно английский шпион (Америку тогда еще не открыли), украл в дегустационном зале ОАО «Завод Абрау Дюрсо» бутылку нашего вина и наладил его производство у себя во Франции. Мы, конечно, подали протест, но, сами понимаете, ни Гаагский трибунал, ни Стокгольмский арбитражный суд, ни даже Нюрнбергский суд по военным преступлениям не пошел на поводу у истины — все они, продажные твари, продолжают настаивать на сомнительном приоритете Франции, страны, с нашей точки зрения, скорей мифологической, чем реальной. Но мы вернемся к тому, что происходит вокруг. Видите? Кавказский хребет, отделяющий Европу от цивилизованного мира, ныряет чуть южнее Анапы в море, чтобы всплыть… да, вы правы, именно чуть севернее Средиземного моря. Там эти горы называются Альпы (искажённое варварами название Анапы!), а ещё дальше — Анды, ещё одно искажение, но уже оправданное и допустимое, потому что, как подтвердили последние исследования, андалусийцы — первые, коренные жители Анд, были выходцами из Анапы. Учёными нашего института всемирной анапистики РАН, который я возглавляю последние семьдесят восемь лет, доказали, что все топонимы, от гидронимов до андронимов, начинающиеся на «а», так или иначе связаны с Анапой. Например, амазонки — они в раннем детстве отрезали себе грудь, пришивали мужские гениталии, чтобы ничем не отличаться от мужчин, от них пошли аварцы, аланы, арзамасцы, анадыряне, анархо-синдикалисты, однажды они даже дошли до большой реки, в устье которой стоит остров Буян — теперь эту реку так и называют — Амазонка. На высоком берегу вечным дозором стояли богатыри: Добрыня Никитич, Илья Муромец и Алёша Попович — узнаете этот пейзаж? Добрыня был родным дядей Редеди, который в свою очередь был тестем Алеши и кунаком Ильи. Сейчас мы едем с вами в Атамань, этно-парк народа, называющего себя атаманью или атаманами. Он расположен в черте города Тамань. Отсюда хорошо просматривается и простреливается неприятельская территория и вражеский город Бердянск. Интересно, что у Тамани есть несколько версий происхождения его названия. Одну из них я вам уже назвал, другая — искаженное название вяленой рыбы тарань, которая водится в Азовском море именно в этом виде. Третья версия — от древнего российского царства и его столицы Тьмутаракани. Тьмой тогда называли число, равное десяти тысячам, а тараканов здесь действительно было очень много, впрочем, сейчас их не меньше. У местного князя, дяди Рюрика и сына Зевса от африканской богини Пчхи-Пчхи, был зам по рыбалке, который нёс ответственность за путину, его дальний, но прямой потомок вам всем хорошо известен, я даже не буду называть его фамилию, благодарю за внимание, счастливых выборов президента и до свидания в следующей инкарнации.

В Тамани у Лермонтова

волна упругая, и ветер свеж и светел,
и опадают розы в тишине,
я здесь тебя, покой укромный, встретил
и замер — с мыслью той — наедине

прочь, суета, прощайте, пустословья,
из облаков рождаются стихи,
стоит, насупясь на людское, Приазовье,
мир бесконечных и лихих стихий

я здесь один: наверно, в этом счастье,
здесь так легко и жить, и умереть —
вдали от будущего, от забот и власти,
и видеть мир, не заключённый в Сеть

Тамань

На конференции в Катовице

水とのシロップなのか? まずシロップのか?[1]

В год я участвую обычно в 6-7 научных конференциях, если участием называть выступление с докладом, а не просто сидение-слушание-вопрошание. К июню конференция в Катовице уже третья.

Конференция имела международный статус, однако из иностранцев я оказался всего один: другим русским из Оренбурга и нескольких московских университетов не дали визу, а других иностранцев не предвиделось. Поэтому ко мне относились с заметным почтением.

Не вся Польша, но именно этот угол — не столько территориальная, сколько хроникальная провинция Европы. Прежде всего в научном плане. Мне показалось, что уровень рассуждений практически всех докладов знаком мне с 60-80-х годов: ряды цифр и рейтингов ничего и ни о чём, бесконечные кривые Гаусса, моды-медианы, коэффициенты корреляции, средневзвешенные и уложенные в невыразительные графики. У меня в 70-80-е были в подчинении 22 дуры, наиболее продвинутые их них писали диссертации, построенные на этих построениях «больше-меньше», «темпы роста за прошедший период», они готовы были валиться под своего научного руководителя, непросыхающего альфа-самца (и, конечно, валились), но их усилия не доходили даже до написания статей. У нас почти все докторские и кандидатские по медицине — такая же унылая статистика и её переливание из пустого в порожнее. Очень удачно в польском языке звучит «исследование» -— badanie.

При этом формально во-многом это англизировано, хотя бы на слайдах презентаций. Сама же англизация вызывает откровенное и публичное неприятие: «В Индии и половине Африке английский — по сути родной язык, а наши славянские языки дискриминируются по лингвистическим основаниям».

Местная профессура получает около 2000 евро в месяц — для большинства даже московских коллег это недостижимо (даже я, считающийся весьма обеспеченным и востребованным, зарабатываю в среднем 1700-1800 евро), а уж в провинции это просто неслыханное богатство. Дежурными являются жалобы на то, что государственные (бюджетные) расходы на науку падают, но никто не ищет заказы на стороне — спроса на эти бадания не может быть. И никакой мистер Хиггинс не исправит этих научных Дуллитлз никаким английским.

Во многих докладах Польша сравнивалась то с Китаем, то с Чехией, то с Германией, то даже с Канадой. Здесь до сих пор идёт поиск своего места в Европе и в мире (в России такой поиск не ведёт никто — мы всё более становимся бельмом в глазу человечества, а бельмо — кому оно нужно, включая и само бельмо?)

Молодёжь получает заметно, практически в два раза, меньше, но при этом свободно пользуется английским. Поэтому свой доклад, по просьбе профессуры, я вёл по-русски, а все кулуарные разговоры-переговоры — по-английски.

Средний катовицкий учёный участвует в 5-6 конференциях в год: в Чехии. Венгрии, Германии, Скандинавии, России. Ориентация на Россию всё ещё велика и, как мне кажется, играет тормозную роль.

Общая же ситуация очень похожа на нашу: объём финансирования зависит от частоты выступлений и публикаций, от цитируемости, наличия диссертаций и других, в общем-то, побочных улик научной деятельности.

Возможно, Запад нас, Восточную Европу и бывший СССР, мониторит на предмет состояния науки, но он может быть спокоен: в лучшем случае мы вторичны и занимаемся адаптацией их идей, а, стало быть, безопасны и безнадёжно отстаём. И что толку, например, в моих инновациях, если в России они идут с жутким тормозным скрипом, а на Западе просто неразличимы, несмотря на публикации — важен поток, а не капли.

Нет, всё-таки лучше быть нигде, чем на такой обочине, быть диким учёным, чем прирученной пустышкой.

Как и в России, студенты на конференцию не допущены, несмотря на полупустой зал
Как и в России, студенты на конференцию не допущены, несмотря на полупустой зал

___

[1] — вам воду с сиропом или без? вам без какого сиропу? (яп.)

В Кракове

— Скажите, сколько езды до Кракова?
— Полтора часа.
— А в километрах?
— Это как повезёт.

Разговор на автовокзале

Дорога от Катовице до Кракова — 75 километров. Если ехать по железной дороге, то это три с половиной часа, с такой скоростью движутся марафонцы, если автобусом, то всего полтора часа, в два раза быстрее, почти как Усейн Болт.

Пока шла Силезия, были шахты и копи, по большей части брошенные, и деревни, очень контрастно и очень просто. В Малопольше, Малопольском воеводстве, помимо деревень — современные коттеджи, некоторый благополучный паллиатив города и деревни. В основном же — леса, чистые, ухоженные, явно грибастые и недоступные: чтобы попасть в лес, например, по грибы (а поляки — заядлые грибники), надо свернуть с магистрали на дороги второго, третьего и так далее порядка.

К своему удивлению я не увидел в Польше ни одной солнечной батареи на крыше или на земле и ни одной ветровой электростанции, уже привычных деталей европейского пейзажа.

Поляки не очень любят иноземцев и не упустят случая надуть, облапошить и обмануть, иногда вполне искренне, почти по-дружески, безо всякой задней мысли о наживе или выгоде. С одной стороны, это очень похоже на российскую ксенофобию, с другой — так вели себя испанцы после смерти Франко: воровато и обманчиво. Но Испания нашла своё место в Европе и теперь это — страна с самоуважением и респектабельностью.

К русским же здесь любовь сквозь зубы. И очень боятся наплыва украинцев, особенно из-за отсутствия виз. Украинцев действительно рвануло сюда много, но они растворяются преимущественно в деревнях, на нелегальных сельхозработах. Теперь это их ниша нелегального гастарбайтерства.

В Польше же сквозь архитектуру проглядывает бедность. Надо надеяться, это со временем пройдёт. Но не пройдёт столь любимый здесь цвет красного кирпича, неистребимый и в принципе не стареющий. Не знаю почему, но красный кирпич для меня — цвет власти и насилия, цвет угрозы и крови, на которой эти кирпичи, кажется мне, замешаны.

Вавель
Вавель завершает собой Старо Място и выходит к привольной Висле

Старый Город Кракова впечатляет своим размером и сохранностью, особенно Вавель и Старый Рынок: в таких местах будто читаешь «Средневековые города» Дживегелова — всё знакомо и понятно, все символы — налицо и в неоспоримой яви.

Старый Рынок
Старый Рынок — один из крупнейших в Европе. Классика жанра: Ратуша, Кафедральный собор, мощный фонтан и Железный Рональд с мечом, символ городского суда, имеющего право выносить смертные приговоры

Конечно, я не отказал себе в удовольствии отобедать в национальном ресторане — это то, что принято называть смешением чувств:

— борщ оказался крепким раствором марганцовки, сладковатым и совершенно пустым, без какой-либо приправы; лишь сильно наперчив этот раствор, я смог одолеть его;

— жареный на гриле boar — не то кабан, не то боров-хряк, но очень сочен и вкусен, отменен;

— я очень внятно попросил 200 г зубровки, но мне принесли всего 40 — пришлось ещё четырежды гонять несчастную девушку в подвал за этими каплями, что бесчеловечно.

На автобусе open tour я объехал весь город за полтора часа, несколько раз пересек Вислу, посетил еврейское предместье Казимерж, еврейское гетто и фабрику Шиндлера, которого, к чести европейцев и поляков, а также евреи почитают почти как за святого.

Древний Казимерж
Древний Казимерж, еврейское предместье Кракова. Откуда пришли эти люди в 13 веке, когда уже иссякли крестовые походы, но ещё не началась Реконкиста на Пиренеях?

Краков сохраняет свою контрастность, несмотря на ветры демократии: величественный Старый Город и замурзанные слободы и предместья. Конечно, строится много нового, но не оскорбительно для старины и не крикливо для новых времён. Тут не выпендриваются.

Люди продолжают возводить стены
Люди продолжают возводить стены, отделяющие людей от не людей
Это невзрачнейшее здание почитается как Ковчег
Это невзрачнейшее здание почитается как Ковчег
Отсюда евреев отправляли на расстрел или в ближайшие концлагеря — Аушвиц (Освенцим) и Треблинку, что по дороге на Катовицы
Отсюда евреев отправляли на расстрел или в ближайшие концлагеря — Аушвиц (Освенцим) и Треблинку, что по дороге на Катовицы

Шлёнский край
(Силезия)

В 60-70-е годы одним из самых отсталых и запущенных регионов Европы была Южная Бавария. Понадобились усилия практически всей Европы, чтобы вызволить застрявшую в застое и бедности территорию. И это удалось! Ныне это — одна из лучших и передовых территорий.

Нечто подобное происходит и сейчас. Польша наконец-то рванула вперед, Варшава ловко и очень энергично перехватывает то, что оставляет, уходя, Великобритания: бизнесы, финансовые и информационные потоки, связи, умы и специалистов.

А в тени остается Силезия.

Силезия (по-немецки Schlesien) — регион, располагающийся в Польше, Чехии (Северной Моравии) и Германии (к Востоку от Лейпцига). Невыразительное среднегорье, лесистое и относительно малолюдное, долина реки Одры (Одера). Издавна здесь добывали уголь весьма низкого качества. Ещё и сейчас некоторые шахты и копи работают. Аналог «Чёрной Англии». А заодно и аналог Манчестера. Силезия всегда была известна своими ткачами. Именно ткачами, а не ткачихами: ткацкий труд — адский труд. И только советская экономика, ориентированная прежде всего на военно-промышленный комплекс и тяжелую промышленность, произвела гендерную революцию в ткацкой промышленности.

Но здесь же находится и духовная столица Польши, Ченстохова, где хранится знаменитая икона Божьей Матери, Матка Боска Ченстоховска.

Сегодня это — самый затхлый регион, особенно в польской своей части, Шлёнское воеводство, Województwo Śląskie. И столица этого края — Катовице (множественное число), центр мощной городской агломерации.

Это не просто глухая территориальная провинция, это — хронологическая провинция, живущая c историческим отставанием в полвека. И потому здесь господствует или во всяком случае заметно уныние. Нищих я не видел — возможно, они вьются вокруг костёлов, но на улицах полно луноходов предпенсионного и пенсионного возраста (а шахтёры вступают в этот возраст с юности), одетых плохо, но уже с утра хорошо накаченных алкоголем. Надо сказать, что крепкий алкоголь, даже достойного качества, здесь дёшев, а магазины (склепы) по продажи алкоголя — на каждом шагу и работают круглосуточно. Силезский поляк гораздо безработней любого европейского безработного: он и у себя дома безработный и в любом другом месте, это не он бросил работу — это работа бросила его, а ничего другого он не знает и не умеет, а потому не живёт, а пропивает свою жизнь.

Итак, по улицам ходят нищеброды и студенты, скорее даже студентки (город — студенческий, имеющий два крупных университета, которые, кажется, собираются сливать), в узеньких трамваях (по одному сидению у каждого окна плюс проход), едва выходящих за габариты рельсового пути, ездят те, кто ещё не потерял работу и надежду на достойную жизнь, в автомобилях те, у кого хорошая работа или хотя бы хорошая зарплата, а также те, кто имеет приличные доходы от других видов деятельности (бизнес, торговля, рантье и т.п.).

Добирался я в Катовицы, по местным понятиям, диким образом: самолетом через Варшаву (реально полёт длится полчаса, но на ожидание в аэропорту Варшавы ушло четыре часа). Местные предпочитают летать в Москву через Франкфурт — и быстрее, и дешевле, и надёжней.

Катовице — в окружении лесов, а потому в меню часто встречаются боровики, лисички и другие дикие грибы в самом разнообразном исполнении и комбинациях. Этот год неурожаен на ягоды, а в обычные годы здесь много ягод, и культурных, и диких, среди которых наиболее популярна клюква, называемая здесь очень точно и красиво — журавина. Повсеместны клубника (truskawki), малина (maliny), смородина (porzeczki), крыжовник (agrest), абрикосы (morele), голубика (borówki), при этом цены… в Москве крыжовник, традиционно самая дешёвая ягода, стоит более 500 рублей за килограмм, а в Катовице — 100.

Сам город мрачен и очень напоминает в исторических своих кварталах маленький Ленинград после блокады, особенно в жутковатых подворотнях и внутренних дворах. В городе нет ни Ратуши, ни рыночной площади в средневековой интерпретации, вообще старинного очень мало.

Старая часть города
Старая часть города, строго говоря, не очень-то и старая, но прокопченная и сильно облезная, обветшалая

Сам город мрачен и очень напоминает в исторических своих кварталах маленький Ленинград после блокады, особенно в жутковатых подворотнях и внутренних дворах. В городе нет ни Ратуши, ни рыночной площади в средневековой интерпретации, вообще старинного очень мало.

Печная история кончилась, печная культура ещё жива
Печная история кончилась, печная культура ещё жива

Преобладающие цвета и тона — серый и багрово-кирпичный, либо прорыжевший от времени и копоти красный кирпич.

Всё это было бы совсем безнадежно, если бы не несомненное обновление города новыми, пусть и безликими, но вполне благопристойными зданиями и сооружениями, в том числе высотками жилых домов.

Катовице преображается и обновляется
Катовице преображается и обновляется

Не нам, россиянам, учить поляков жить, да мы уже никого и не учим, но и сами не учимся, а только грозимся сжатыми кулачками тем, кого полвека гнобили и гнули себе не в радость и не в прибыль.

* * *

Зальцбург и его окрестности

«Я считаю, что окрестности Зальцбурга, Неаполя и Константинополя — самые красивые места на свете»
Александр фон Гумбольдт, географ

Ну, вот, наш альпийский круг почти замкнулся — осталась только Словения. Для меня несомненно — это самый замечательный регион Европы, а, следовательно, и мира, самый красивый, самый здоровый, самый вкусный и самый романтичный — а что ещё надо в этой жизни?

Зальцбург

Зальцбург — восточная оконечность Альп, конец коридора, образуемого двумя хребтами, начинающими далеко на западе, у Шамони, во Франции.

Зальцбург был заложен ещё римлянами, а в 739 году стал епископской резиденцией. Благодаря соли, которая в те времена шла по цене золота (в прямом смысле этого слова), город необычайно разбогател и захорошел. Рассекающая его река Солянка, Зальцах, стрелой несётся на равнину, к такому же стремительному Инну.

Когда власть выше Бога
Когда власть выше Бога

Зальцбург — троллейбусный город, что делает его транспортно очень комфортным. Здесь имеется также четыре типа железных дорог: австрийская, баварская, поверх этого — европейская экспрессная система, а по полям и перелескам снуют 2-4-вагонные поезда локальной сети. Всё это, разумеется, электризированно.

Мы попали на знаменитый Зальцбургский музыкальный фестиваль, но никакого ажиотажа и рекламных атак на людское сознание в городе нет. по окрестностям проходят во множестве мелкие фестивали — наверно, эти праздники здесь — привычные будни.

Монастырь апостола Петра бенедектинцев, построенный в 690 году, вызывает почтение своим возрастом — у нас таких построек просто не бывает. Но здесь же сохранились и катакомбы раннехристиан, что для нас ещё более удивительно. Основатель монастыря св. Руперт — при мешке соли, конечно (мне, правда, показалось, что святой где сменял соль на петуха).

Монастырь
Монастырь впечатляет своими размерами и стариной

Зальцбургский университет — старейший католический университет Европы (1622), с шикарнейшей и уникальной библиотекой. Здесь, в частности, хранятся партитуры Моцарта и Гайдна.

Разумеется, Зальцбург — это Моцарт. Сохранились два дома: в одном Амадей родился, в другом семья Моцартов прожила несколько лет. Мы снимали номер в уютной гостинице около этого дома.

На холме Капуцинов есть дом, где жил Стефан Цвейг. Тропа Цвейга — повторение Крестного пути в Иерусалиме, с великолепными открывающимися видами на город. Венчает тропу изящная Голгофа.

Ротонда «Голгофа»
Ротонда «Голгофа»

В городе полно достопримечательностей, буквально на каждом шагу. Ну, например, самый узкий дом в мире: какой-то бедняк влюбился в зажиточную горожанку, отец которой сказал, что отдаст свою дочь только за домовладельца — и влюблённый нищеброд построил домой шириной ровно в дверь.

Самый узкий шалаш в раю
Самый узкий шалаш в раю

Есть в городе и open tour, аж три маршрута, что для города в 150 тысяч жителей даже богато.

Дворец Хелльбрун и потешные фонтаны

Дворец расположен к югу от города. К нему примыкает зоопарк. Сам дворец, по-видимому, ничем не примечателен, ибо билеты на его посещение продаются непременно с билетами к потешным фонтанам, но во дворец никто даже не заходит. Потешные фонтаны, после Петергофа, выглядят глупыми немецкими шутками, плоскими до рвотного, но народ и его дети, особенно афро-азиатский народ визжит от страха и удовольствия. Меня же, если честно, гораздо более этих брызг и пи-пи из-за спины порадовали плавающие осетры, стерляди, форели и карпы — вот, что действительно вдохновляет, особенно, если в ожидании своей экскурсионной очереди выпить утренний бокал шампанского.

Соляная пещера Халляйн

Сама пещера находится уже в Баварии, в Германии, но собственность превыше власти, государственного устройства и границ, которые давно уже не играют никакой роли в этих местах. Фактически сухопутные границы как сплошные линии возникли в самом начале 16 века, когда папа Александр I решил поделить мир между Испанией и Португалий. Но даже он не решился проводить эту черту по суше (Земля и земля — Божия) и провёл её по середине Атлантического океана. Сухопутные границы — пережиток феодализма и империализма, атавизм надоевшей всем государственности. Современные границы подобны природным — они диффузны и контактны, это полосы и зоны, а не острия и края.

Соляная пещера над городом Халляйн расположена на высоте более 100о метров. Из огромной стеклянной террасы справа видна Австрия и долина реки Солянки, слева — Бавария с её ущельями, осыпанными деревушками и городками.

Сам аттракцион занимает примерно полтора часа: ты живенько одеваешь балахон и спускаешься, охраняемый гидом, вниз — то поездом, то на горке сломя голову вниз. Можешь полизать стены и убедиться, что это соль. Есть там также подземное озеро, впечатляющее своими размерами. Особый восторг вызывает тепло и солнечный свет, когда вновь оказываешься на дневной поверхности.

Орлиное гнездо и Берхтесгаден

Недалеко от этих мест, в глубине гор, вверх по долине реки, вытекающей из Королевского озера, находится стартовая парковка автомобилей и автобусов. Мы нигде ещё не видели такого интернационала: норвеги, шведы, англичане, голландцы, поляки, словаки, испанцы, итальянцы, словенцы, конечно, много азиатов — из Китая, Японии и Кореи, но много также и индусов, и не только здесь, теперь их везде много.

Самое чистое, самое красивое озеро Баварии
Самое чистое, самое красивое озеро Баварии

Караван из шести красных автобусов возносит экскурсантов по очень крутому серпантину на высоту 1800 с гаком метров. Длинный сырой туннель, в котором начинают плакать маленькие дети, а собаки подвывать им, заканчивается огромным лифтом, облицованным полированной латунью. Лифт выводит в Орлиное гнездо — так американцы назвали виллу Гитлера, подаренную ему германским народом и НСДАП. Теперь это — очень оживлённый ресторан. О Гитлере напоминает лишь небольшая историческая фотогалерея. Выше тянется тропа, на которой установлен крест всем погибшим в войнах. Вершина горы — ещё в нескольких десятках метров выше. В воздухе парят или со свистом проносятся небольшие, но зловещие альпийские вóроны: наверно, Гитлеру они казались мини-валькириями.

Здесь как-то всем не по себе
Здесь как-то всем не по себе

Глубоко внизу видно каплевидное, из цельного аквамарина Королевское озеро. Сколько хватает глаз — всё заселено и обжито людьми, настоящий человеческий муравейник, способный потрясти и удивить любых пришельцев из Космоса, России и других вакуумов.

Гордыня
Гордыня

Место это действительно захватывающе великолепно и совершенно не напрасно считается одним из красивейших в Альпах, а, следовательно, и в мире.

Взгляд на Австрию из Орлиного Гнезда
Взгляд на Австрию из Орлиного Гнезда

В пяти километрах от парковки расположен очень уютный и расписной городишко Берхентесгаден. Он очень своеобразен и достоин хотя бы беглого осмотра (по такой жаре, +36°С, не очень-то разбежишься). Здесь, как, впрочем, и во всей альпийской Австрии, общепит захвачен итальянцами, от пицц и кофе которых никак не отвертеться.

Здесь хорошо пьётся, особенно по жаре
Здесь хорошо пьётся, особенно по жаре

Пассау

От Зальцбурга до Пассау 120 километров или два с лишним часа очаровательных холмистых лесов, полей, нив. По полям скачут здоровенные рыже-серые зайцы; на выгонах и пастбищах — отменные удойные коровы и стейк-бычки, лошадки, пони, ослики; нивы — всех цветов в правильных прямоугольниках. Деревни и городки… знаете, общий дух всех деревень и городов России монотонно один: как бы и куда бы свалить отсюда. Местные — хорошо бы остаться здесь если не навсегда, то застрять надолго.

Сегодня воскресенье, всё закрыто и почти никого на улицах, только колокольный звон малиново разливается в застывшем воздухе.

Пассау стоит при слиянии бурного Инна, величественного Дуная и укромного Ильца, образующих впечатляющий Драйфлюссе-Эк. Когда-то он был сторожевым городом римлян и назывался Батавия — я читал о нём в «Городах Средневековья» Дживегелова.

Триречье
Триречье

Городок (50 тысяч жителей, каждый пятый — студент) причудлив и разноцветен как хорошая праздничная открытка. Краски домов ярки и контрастны, будто зесь стоит вечный праздник. Собор святого Стефана внутренним убранством, пожалуй, превосходит венского Стефана. Мы сели на прогулочный однопалубный пароходик-ресторанчик и под вальсы Штрауса прошвырнулись, с мороженым и белым вином, по Инну и Дунаю, а потом посидели в уютном ресторанчике «Три липы» и в полном очаровании отправились домой — витиеватыми перелесками и укромными поворотами дорог.

Святой Стефан как доминанта города
Святой Стефан как доминанта города

Маленький Версаль

Людовик II проправил Баварией чуть более 20 лет (сравни с Путиным), но разорил свою страну без малого на сто лет. Помешанный на Франции и Вагнере, он построил три нелепых по красоте и дороговизне замка, в которых фактически никогда не жил, посещал лишь изредка — словом, всё это нам хорошо знакомо. Третья, самая безумная затея взбалмошного романтика, находится на двух островах на озере Хим: большом — Херренинзель, и малом — Фрауэнинзель. Чистейшей воды подражание Версалю (Трианон как прототип Женского острова), но только ещё дороже, золотистей и бесполезней. В Версале хоть было заключено два великих мирных договора, в 1815 и 1918 годах, завершавших две великие европейские войны. Здесь же — воистину конь не валялся.

Дорого и не мило
Дорого и не мило

Ничего, кроме возмущения и презрения к этому горе-властелину, этот маленький Версаль у меня не вызвал.

По одной из версий, короля утопил в Штанбергском озере его лечащий врач, чтобы спасти бюджет и народ своей страны.

Поделом.

Видеомузыкальная дегустация австрийских вин

Подобного рода мероприятия у нас традиционны. На сей раз это выглядело так:

— покатый зеленый газон амфитеатром как маленькая берлинская Waldbünne, плазма-экран, гриль, свежий хлеб, колбаски, сыр, фрукты-овощи, в изобилии местные белые вина: рислинги, вельшрислинги, зелёные вина, мускатели и море австро-немецкой музыки.

Всё началось с Токкаты и фуги Баха с Хаббл-видами Космоса — как он увидел всё это в своём 18-ом веке?

Потом были клипы с музыкой Моцарта, Бетховена, Глюка, Гайдна, Шуберта, Вагнера, Штрауса — два часа восхитительного кайфа, integrative feels, глубокого очарования и влюблённости в эти места.

Завершающим залпом, именно залпом была Carmina Burana. Неизвестно откуда налетевшая ночь застала нас, заворожённых, молодых и помолодевших, и не давала расстаться.

Продолжение
Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Александр Левинтов: Лето 17-го

  1. «Как сделать свадьбу памятной на всю жизнь»
    ———————————————————————————-
    Давно уже так не хохотала.
    Приятное фотопутешествие с, как всегда, очень занимательным текстом.
    Тысяча благодарностей.

Добавить комментарий для Сильвия Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.