Александр Левинтов: Сентябрь 17-го. Продолжение

Loading

Круг моих читателей никогда не был кругом — это многоугольник, и каждая вершина этого многоугольника имела свой угол зрения на то, что я пишу. Беда в том, что этих вершин всё меньше и меньше… А потом, когда я превращусь в нулевую точку, этот «круг» также станет нулеугольником. Таково моё светлое писательское будущее.

Сентябрь 17-го

Заметки

Александр Левинтов

Продолжение. Начало

Круг моих читателей

Круг моих читателей заметно сужается.

Ну, хотя бы потому, что круг читателей вообще сужается, и большинство из них переходит в разряд слушателей, слушать ведь гораздо легче, чем читать, потому что в слушании доля слышания — не менее половины, а в чтении смотрения — не более 5%. Кроме того, слушаемое вовсе не обязательно понимать, в отличие от чтения, а понимание — интеллехия гораздо более сложная и напряжённая, нежели узнавание: узнаётся знакомое, а ресурсом понимания является непонятное, от которого легче отмахнуться пропустить, чем останавливаться и вникать, может быть, даже возвращаться — и в слушании опции возврата практически нет.

Сужается и круг моих читателей: они уходят, мои ровесники и сверстники. Я с удивлением обнаруживаю, что моя молодёжь либо уже вышла на пенсию, либо выходит, либо на подходе, а в этом возрасте многие либо погружаются в самих себя подобно лефевровским космическим субъектам, либо из читателей переходят в разряд писателей, но не сочинителей, вроде меня, а нравоучителей, мемуаристов — этим никто не нужен, кроме них самих, впрочем, и они никому не нужны, кроме себя самих, чаще всего.

Круг моих читателей сужается ещё и потому, что слабеет центр этого круга: я тихо выдыхаюсь и всё неинтересней пишу, то впадая в воспоминания, которые, конечно же. никому не интересны, то в морализаторство, которое многим даже противно, то в старческое брюзжание, противное даже самому себе. Я ветшаю как писатель гораздо быстрее, чем как биоид, вот что.

Круг моих читателей никогда не был кругом — это многоугольник, и каждая вершина этого многоугольника имела свой угол зрения на то, что я пишу. Беда не в том, что теперь эти вершины совсем недалеко от меня — беда в том, что этих вершин всё меньше и меньше, возможно, это уже просто квадрат или даже треугольник. А потом, когда я превращусь в нулевую точку, этот «круг» также станет нулеугольником. Таково моё светлое писательское будущее.

Нам всё кажется, что мы что-то значим, но после смерти проходит менее года — и тебя уже и не вспоминают, и не цитируют, а через несколько лет после смерти ты вообще исчезаешь. Не только как писатель, но и как учёный, учитель и даже родственник. В новых требованиях к научным работам прямо говорится: работы старше 10 лет безнадёжно устаревают, поэтому ссылаться на них нельзя, даже, если они не устаревают настолько. Это безо всяких преувеличений.

И это значит, что растворяются не только смыслы написанного тобой, но и сам смысл писания, ведь написанное гораздо эфемернее пишущего. И это — горькая правда.

И утешает, и одновременно пугает загадочная фраза, принадлежащая человеку, несомненно умному и много написавшему для своего круга чтения, ныне включающего два с половиной миллиарда человек: «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся» (Апостол Павел, первое послание Коринфянам, 15.51)

Язык мышления, язык коммуникации

Человек владеет несколькими языками… неправильно: человеком владеют несколько языков: вербальный, музыкальный, цветовой, звуковой, почти невыразимый язык озарений, язык эмоций (плач, смех, страх, ужас и т.п.)

Каждый из них имеет свою грамматику, семантику, синтаксис, пунктуацию, свой алфавит — у каждого свои и в своей степени развитости. Письмо речевого языка отлично от нотной записи и трудно сказать, где эта письменность более развита. Но если нотный, музыкальный язык совершенно точно предназначен для произношения, то речевое письмо мы вполне используем молча. Более того, до финикийской письменности чтение текстов было непроизносимым, так как в нём отсутствовали важнейшие коммуникационные средства и элементы — гласные. Иероглифическое письмо древнего Египта также не читалось — оно смотрелось, как смотрятся, но не читаются (хотя могут интерпретироваться), например, карты таро.

Часть языков, владеющих человеком, предназначены исключительно для коммуникации, часть — только для мышления, остальные — и для того, и для другого.

Например, язык откровений и озарений совершенно не приспособлен для коммуникации. Пушкин очень точно, будто пережив это всё сам, передаёт суть этого языка, по сути несвязанного с языком слов (а потому само слово «слово» заменяется словом «глагол», которым можно жечь сердца):

Пророк

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, —
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

Эта коммуникационная невнятность речевого языка была понятна и эллинам: по уверению Геродота пророчества Пифии Дельфийского оракула, находящейся в оргазмическом трансе, были правильно поняты только считанное число раз.

Кассандра, дочь троянского царя Приама, за отказ стать Пифией (=любовницей Аполлона), была проклята оставаться непонятной, хотя её пророчества были односмысленны и просты для восприятия — им не верили именно поэтому. В конце концов она была зарезана Клитеместрой и её любовником вместе с Агамемноном, взявший великую пророчицу в наложницы и трофея.

Наиболее распространенный речевой язык, вероятно, вменен был нам исключительно как средство мышления. Мы в этом языке и мыслим, то есть строим логику рассуждения и онтологизируем свои представления о себе и мире, «окружающем» нас.

Не знаю, насколько мы в этом отличаемся от мартышек и ромашек, возможно, вообще никак не отличаемся, но видим мы совсем не то, что лежит вне нас, поскольку то, что мы видим вне себя, мы видим каждый по-своему, порой совсем не так, как наши попутчики. И вообще, кажется, мы вообще ничего не видим, а просто придумываем этот мир в глубинах себя (впрочем, многие остаются на мелководье своего внутреннего Я: им этот мир и они сами себе просто неинтересны). Окончательной глубины, дна нашего Я не существует — именно в этом кроется секрет несовершенства человека, а, возможно, также мартышки и ромашки. Г. Галилей утверждал, что мы не можем видеть/ощущать внешний мир (включая в этот мир нас самих, которых мы в своей рефлексии также можем помещать вовне себя) без его идеализации, с точки зрения внешнего наблюдателя, например, Бога, пародирующей этот внешний мир.

Я бы сделал ещё один шаг — дальше: человек и мыслящее существо вообще не может не онтологизировать, то есть практически буквально рисовать картину мира на плоскости своего табло мышления. Эта картина никогда не выставляется напоказ — она вечно не завершена, ибо и сам человек несовершенен и не завершен. И как только он достигает совершенство достигнуто и завершено («остановись, мгновенье, ты прекрасно!»), так дежурные черти волокут нас в ад: Рая достойны только не совершенные и не завершённые.

Строго говоря, внешних границ человека нет. Как писал М. Бахтин, чем более наше Я погружено в культуру, тем не очевидней его монадность в культуре. Чем образованней человек, то есть чем он культурней, тем очевидней потеря им своего личностного суверенитета, он просто — ходячая энциклопедия, конструктив норм и условностей, взятых зачем-то на себя.

Двойственность существования нашего привычного языка и в мышлении, и в коммуникации порождает проблему понимания и всю герменевтическую традицию.

Язык мышления однозначен и односмысленен, особенно в своей логике. Именно поэтому так нестерпимо скучно читать «Топику» Аристотеля, этот бессодержательный поток логики.

В коммуникационном языке мы (с радостью) миримся с множественностью пониманий и интерпретаций, с выразительностью и выразимостью этих пониманий и интерпретаций, обладающих удивительным и счастливым свойством аккумуляции: сколько пониманий Библии, Шекспира, Бетховена существует! И они все, бессмертные ли, эфемерные ли, не отменяют друг друга.

Именно в коммуникационном языке мы в полной мере ощущаем своё несовершенство

Человек (мартышка и ромашка, возможно также) бесконечен для самого себя, но он имеет начало. Он/оно (существо) начинается с сознания, язык сознания — совесть как наша способность отличать и выбирать между Добром и злом. Язык сознания подлинно бессловесен, более того, он, кажется, ещё и насквозь негативен, так как представляет собой грамматику запретов, угрызений и предупреждений.

Музыка как язык звуков, внятна всему живому: коровы лучше доятся и молоко у них становится вкуснее под музыку Моцарта, плод в чреве матери внимает ему же, а как выразительно реагируют на музыку собаки, лошади и даже кошки! А певчие птицы? А дельфины? А бессловесные рыбы? Деревья и травы также прислушиваются к языку музыки. И при этом чутко реагируют на Добро и зло по отношению к себе.

Живописный язык присущ не только человеку: с каким самоуглублением рисуют шимпанзе и слон. Красота цветов и бабочек, узоров змей и раскраски колибри сознательна. Мы все единого представления о красоте и стремимся к ней, находя это прекрасное своим внутренним миром во внешнем. Язык красоты — восторг, и этот восторг в равной степени доступен всем нам, живым.

Тот факт, что геном человека наполовину повторяет геном дождевого червя, а феномен Франциска Ассизского, понимавшего язык зверей и птиц и разговаривавшего с ними, исходит из предположения, что ген всего живого и язык всего живого — некие универсалии, а, возможно, и единая универсалия, имеющая, согласно закону разнообразия, множество непринципиальных вариаций и отклонений.

Не являются ли язык и ген единым кодом всего живого и только ли живого?

Погоня

Всё-таки у нас удивительная понятийная путаница, даже на самом верху и, в это трудно поверить, в науке.

Вот, к примеру, старинное русское слово «прибыль» (латинское profit).

«Прибыльэто конечный финансовый результат деятельности организации за определенный период времени» (dic.academic.ru). Скажи такое сто лет назад — на смех поднимут. Поскольку всего сто лет тому назад под прибылью понимали прирост капитала: вложил n денег в дело, получил n+/-m назад, и эта самая m и есть прибыль, положительная или отрицательная.

В основных европейских языках profit (дословно от proficere — «продвинутое вперёд») имеет такую привычные и непривычные нам смыслы как выгода, польза, нажива, быть полезным, делать добро, иметь успех.

На закатной заре плановой экономики прибылью стали называть то, что в советское время называлось валовой продукцией предприятия. Помню, как грозная фея из налоговой инспекции поучала нашу робкую, забитую советскую бухгалтершу (это потом все бухгалтерши вдруг обрели голос, вес и гонор0:

— и запомни, милочка, отчёт без прибыли я у тебя не приму!

-ну, как же так, Степанида Храпоидоловна! Ведь мы только начали, ведь у нас пока одни убытки!

— знать ничего не знаю, и ведать не ведаю, пиши, что тебе велено мной и по инструкции!

Появились тут же и такие понятия как валовая прибыль (включающая налоги) и чистая прибыль (очищенная от налогов). Появился, конечно, и налог на прибыль, который раньше брался, естественно, от валовой продукции.

Но ситуация изменилась кардинально.

Раньше цены были неизменными порой десятилетиями, теперь они стали скакать и очень шустро. Раньше был Госкомцен: все цены были нелепыми, но все знали а)кто их придумывает и б) зачем их придумывают такими нелепыми. К примеру, оптовые цены на большинство сельскохозяйственных продуктов были выше розничных, чтобы колхозы не скупали свои же продукты для выполнения плана по госзаготовкам/госпоставкам. Розничных цен на сельхозтехнику, если не считать лопат и граблей, а равно на все транспортные средства, за исключением легковушек и мотоциклов, просто не было, как не было на них и розничного товарооборота.

Как считать «прибыль», если цены за год вполне вырастают в 2-3 и более раз? Был в те времена весьма доходный бизнес: берёшь миллионный кредит (по блату, конечно, по криминальному блату, кто ж тебе даст миллион просто так, пусть даже и под 180% годовых?). Тут же обращаешь его в доллары и спокойно сидишь на этих долларах год, ничего не делая. Через год меняешь доллары на рубли, получаешь 3 миллиона рублей, отдаёшь банку 1.8 миллиона, а остальное — твоё. Тут ещё надо иметь ввиду, что Агропромбанк и некоторые другие выдавали беспроцентные кредиты «под будущий урожай» — эти кредиты, как правило, вообще не возвращали.

Таким образом, «прибыль» довольно быстро потеряла свой экономический смысл, а благодаря приватизации, ни к ночи будь помянут, Чубайса, потеряла и всякий другой смысл.

В чём была суть приватизации?:

— производство оценивается в долларах по советскому курсу 52 копейки за бакс (ко времени приватизации он составлял 3-4 тысячи рублей за бакс), эта цена сокращается на амортизацию (в несколько раз) и с этим выставляется на торги, где присутствует всего один покупатель, заранее отобранный и выбранный. Этот покупатель покупает предприятие не за свои кровные, которых просто нет, а на кредитные средства, предоставленные продавцом или аффилированной с ним финансовой структурой. Так, например, Елисеевский гастроном в Москве был продан какому-то 18-летнему пацану и отморозку за 900 рублей, то есть за квотер. Пацана, правда тут же грохнули, сердешного. Но, если тебя не грохнули, можешь дербанить «купленное» хоть вдоль, хоть поперёк — всё будет твоей выгодой.

С тех пор прибыль как разница между вложенным и полученным более не существует: люди, не только бизнесмены, но и простые смертные люди, получают «прибыль» никуда ничего не вкладывая: ни денег, ни времени, ни усилий, ни интеллекта. Прибыль реально стало означать меру разорения доставшегося на халяву либо просто изымание денег из пустоты.

И самым доходным и прибыльным делом стало государство: ничего не вкладывая и ничем себя не утруждая, оно извлекает прибыль из произвольно устанавливаемых акцизов и налогов — на всё, включая воздух и даже пустоту.

И все мы бросились в погоню именно за так понимаемой выгодой. Вот почему госслужба превратилась из поприща и нивы в корыто. Вот почему никого уже не интересует суть того или иного проекта или затеи — только деньги. Не просто деньги, а кто сколько получит, независимо от успеха или неуспеха дела, ведь деньги делятся (=распиливаются) заранее: сначала БТИ обнулила землю под несчастными пятиэтажками, а потом был принят закон об их реновации. Реновация может и не случиться, но деньги уже поделены, и назад их не вернёт даже могущественный джин Хоттабыч. У нас деньги, как и время, необратимы.

Миссия, стратегия, концепция

Миссия

Миссия — некоторая общая идея, консолидирующая и мобилизующая людей внутри корпорации, города, региона, страны и одновременно демонстрирующая окружающему миру высший смысл и наиболее возвышенные намерения носителей миссии.

Миссия серьезно отличается от функции и специализации, но все-таки некоторым образом связана с ними. Типичные для Америки миссии городов: Гилрой — мировая столица чеснока, Кастровиль — мировая столица артишоков, Рино — самый большой маленький город в мире, Монтерей — лингвистическая столица мира и т.д.

Если Мехико-сити взяло на себя миссию столицы развивающегося мира, то это выполняется различными форумами развивающихся стран, проходящими в этом городе. Если калифорнийский городишко Кармел взял на себя миссию доказать себе и миру, что можно жить без развития, то под выполнение этой миссии в городе установлено около полусотни мораториев: на светофоры, нумерацию домов в центральной части города, развоз почты, вторые ванные в домах, сетевые бизнесы и т.д.

Надо заметить, что обычно миссия имеет мировые, реже — национальные рамки. Претензия на очаг мирового развития — претензия на историчность миссии. И потому миссия, раз принятая, долго не сменяется другой, хотя, следует признать, энтузиазм несения миссии с годами и десятилетиями поутихает, но не исчезает.

Миссия всегда формируется изнутри, но имеет как внутреннее, так и внешнее значение. В отличие от целей миссия всегда публична и декларативна. Подлинные же цели обычно укрываются, из политических, коммерческих соображений либо просто по соображениям хорошего тона и приличия.

Разработанная внутри некоей общности людей, она должна пройти довольно сложный путь признания всеми или большинством, а также получить внешнее одобрение и признание. Обычно миссия имеет историческую составляющую, сопряженную с опытом существования: миссианская идея «Москва — третий Рим, а четвертому не бывать» возникла и созрела только в 16-ом веке, при Иване Грозном и уж никак не могла возникнуть в 12-ом, при Юрии Долгоруком.

Концепция

Концепция — принципиально нецелевая работа с будущим.

В основании концепции может выступать триада “ценностные установки-принципы-теория”. При этом ценностные установки обычно задаются негативным образом — запретами или ограничениями (например, девять из десяти заповедей имеют негативный характер). Среди принципов выделяется доктринальный, выступающий некоторым стержнем всей концепции. Так, концепции буддизма и медицины строятся на доктрине невреждения, христианство — на доктрине непротивления, иудаизм — на доктрине исключительности. Наконец, теория (или теоретическая модель) есть доведение, редукция реальности до идеального объекта, с одной стороны, вполне (достаточно и сносно) описывающего реальность, а с другой — внутренне непротиворечивого.

На одном из двух указанных оснований строится замысел — ключевое содержание концепции. Замысел играет роль стимулятора взаимного интереса к концепции.

Концепция имеет два необходимых продолжения: первое — стратегия, строящаяся на этой концепции, а также политика, являющаяся системой действий, окрашенных концептуально и вместе с тем (только здесь, в политике!) целенаправленных. Это — техническое, искусственное продолжение концепции. Второе — естественное, представленное кортежем прогнозов, а именно:

  • онтологическим прогнозом (прогнозом того, что нас ждет впереди в рамках данной концепции);
  • функциональным прогнозом (в рамках чего реализуется концепция);
  • прогнозом последствий реализации концепции.

Разумеется, все три типа прогнозов строятся на той же теоретической базе, что и вся концепция. С точки зрения искусственно-технического продолжения концепции прогнозы выступают в качестве мониторинга, сопровождения, позволяющего корректировать цели, политику и даже усомневать избранную стратегию, а, следовательно, и всю концепцию. Таким образом, концепция имеет в самой себе механизм рефлексии оснований, замысла и реализации концепции.

Стратегия

Исторический обзор показывает, что, к нашему удивлению, изначальные, античные представления о стратеге и стратегии существенно отличаются от современных. Перикл и Фабий Максим, негодяи “Анабасиса”, ставшие героями, Александр Македонский и Аристотель, библейские стратеги и другие, славные и великие, признанные при жизни и самой историей стратегами, сегодня смотрелись бы странными чудаками и даже стратегическими неудачниками.

Однако всех их объединяет совокупность свойств и качеств, важнейшими из которых являются:

  • ареной их действий была тяжелая, часто безнадежная, трагически безнадежная ситуация (Афины проигрывают войну Спарте при Перикле, наймиты Кира оказываются в глубоком тылу враждебной территории, откуда начинают свое восхождение (“Анабасис”), Бен Эздра возглавляет оборону Масады, одиноко противостоящей всей мощи римской армии, непобедимый Ганнибал беспрепятственно продвигается по всему Аппенинскому полуострову),каждый из них не боялся окружать себя когортой выдающихся деятелей, не испытывая никаких угрызений зависти (особенно блестящий круг сформировался вокруг Перикла: Платон, Фукидид, Геродот, Фидий, Софокл),
  • каждого отличала устойчивость нравственных принципов и четкое представление о нормах как о долженствующем будущем, несмотря на очевидные ошибки в расчетах будущего и провалы в оценках перспективы (Фабий Максим, всю жизнь обзываемый придурком, трусом и даже шпионом Карфагена, так ни разу и не встретился в открытом бою с Каннибалом, но не было в истории Рима человека, заслужившего более пышные похороны и более искренние соболезнования, чем он, спасший жизни молодых римлян),
  • цели и устремления стратегов всегда выходили за рамки “злобы дня”, а потому были чужды и непонятны абсолютному большинству современников.

Онтология (картина мира) стратега всегда отлична от признанной и действующей ныне.

Стратегия — это умение выделять высшую страту (слой) ценностей или интересов и удерживать ее при любых обстоятельствах.

Важно отметить, что стратег делает на каждом шаге как бы два шага: после (или в ходе) каждого действия он ревизует и изменяет собственную картину мира.

В ряду работ с будущим (планирование, проектирование, программирование, прогнозирование и т.п.) стратегические разработки входят в состав концептуальных работ и во многом являются непременным их продолжением.

Что касается бизнеса, то важнейшей стратегической проблемой в этой сфере представляется формирование спроса: социально значимых и заметных интересов и потребностей, адекватных реальной жизни, а не стереотипам рекламных клипов. Формирование спроса в условиях России — это, прежде всего, формирование образа и стандартов качества жизни.

Деятельность. Труд, занятие и служение. Сфера и нива/поприще

«Единственный глупый вопрос — это вопрос, который ты не задал»
Paul McCready, изобретатель

«Мы никого и ничему не можем обучить, мы только можем помочь познать себя»
Галилео Галилей

Это небольшое эссе возникло в ходе дискуссии о нужности/ненужности изучения и исследования репетиторства и проституции, полупрофессий, строго говоря, близких друг другу, однако какое они имеют отношение к теме данного эссе, я до сих пор не придумал.

Деятельность

Минуя ценностную теорию деятельности Л. фон Мизеса, психологическую теорию деятельности Выготского-Леонтьева-Лурии-Гальперина-Эльконина старшего-Ильенкова-Давыдова, а также системно-мыследеятельностный подход Г.П. Щедровицкого, постараемся удержаться в рамках сугубо понятийной работы.

Деятельность — это то, что ставит перед нами вечные проблемы, которые надо решать ежедневно

Любая деятельность, говоря метафорически, укладывается в дуализм материи или корпускулярно-волновую теорию света и всего прочего: она одновременно и акторна и процессуальна, а потому не может быть уложена в прокрустово ложе структурной матрицы.

Культурно-исторически оформленную деятельность принято называть профессией. Древнейшая профессия — проституция, так как именно женщина из-за своей хронической дефицитности, вызванной прямохождением, изменением менструального цикла и другими неудобствами антропогенеза, оказалась универсальным предметом обмена и торговли, при этом исключительно из прагматических соображений деторождения и продолжения рода-племени. Репетиторство как профессиональную деятельность можно отсчитывать от Сократа, к которому привели 12-летнего Теэтета (Платон «Теэтет»), и тот с помощью наводящих вопросов Сократа «вспомнил» весь тогдашний курс геометрии и, пожалуй, вполне прилично мог бы сдать ЕГЭ по этой античной дисциплине.

Топология деятельности

Топика, согласно Аристотелю, есть ключевая, основополагающая позиция, из которой проистекает и онтология, и логика. Без топики деятельность превращается в утопическую (безместную), никому не нужную и неинтересную ни с какой стороны суету действий.

Место деятельности среди других деятельностей

Парадокс топики деятельности заключается в том, что её место определяется и описывается не само по себе, а ее местом среди других деятельностей, её проникновением в другие деятельности. Если представить гипотетическую картину деятельности, не заплетенной в другие деятельности, то это будет очень напоминать новый наряд короля, тщательную пустоту.

Каждая деятельность представляет собой своеобразную ромашку, лепестки которой — сопряженные с данной деятельностью деятельности, но и сама она — лепесток в ромашках других деятельностей. При этом имеется ядро деятельности-цветка (то, что мы привыкли видеть и рисовать жёлтым), имманентное именно этой деятельности и имеющее самостоятельную ценность и смысл. Здесь же лежит и история деятельности — и как собственная история и как часть всемирной истории, и её теория, культура (традиции), метафизика, этика и т.п..

В качестве примера — образовательная деятельность:

«Лепестки ромашки» образовательной деятельности Образовательная деятельность как один из «лепестков ромашки» других деятельностей
Просветительская

Воспитательная

Учебная

Профессиональная (трудовая)

Научная

Культурная

Просветительской

Воспитательной

Учебной

Профессиональной (трудовой)

Научной

Культурной

 

Топы и ситуации

Следы, оставляемые деятельностью в пространстве и времени, — места и события (хронотопы деятельности), овнешнённые признаки деятельности, по которым мы и судим о деятельности. Применительно к образовательной деятельности такими местами являются, прежде всего, учебные заведения, а событиями — аттестаты, дипломы, система экзаменов и тестов и т.п.

Деятельность гнездится в топах и ситуациях, при этом топы, будучи первичными и первоосновой, аналогичны климату, а ситуации, по своей эфемерности — погоде.

Границы деятельности

Следует отметить два типа границ:

— границы интенсивности деятельности;
— диффузные границы (границы взаимопроникновений деятельностей)

Первые подчеркивают дискретность деятельности. Например, границы «субъектов РФ» хорошо просматриваются из Космоса — это широкие полосы запустения и бесхозности, бездеятельности.

Диффузные границы также не являются контрастными: стекольный завод Ридель/Riedel Glass Factory в Тироле, производящий бокалы, рюмки и декантеры — это всё ещё стекольная индустрия или уже винная деятельность? Советские сельскохозяйственные учхозы — это учебные заведения или агропроизводственные предприятия? И.т.п.

Онтология деятельности

Деятельность, в отличие от производства, имеет не линейный характер (от исходного материала до конечного продукта), а концентрический, в ядре которого заложен смысл деятельности.

Вот несколько примеров:

Смысл винной деятельности заключен во вдохновении (творческом отлете от реальности в поисках новых образов и ощущений). Пьянство по привычке, в силу зависимости от алкоголя и по другим, не имеющим к вдохновению, причинам и поводам, отбрасывает эти занятия и субъектов этих занятий на периферию винной деятельности: здесь уже совершенно неважно, что пить, и ритуалы (культура, традиции и т.п.) не играют почти никакой роли

Смысл образовательной деятельности заключается в сепарации социума: ранее — на начальных стадиях формирования генерации, теперь и в будущем — в течение всей жизни, а в отдаленном будущем, по достижении человеком бессмертия — как рутинное спасение от скуки существования. Всё остальное (передача знаний, социо-культурная трансляция, профессиональная подготовка и т.п.) — лишь идеологические декорации. Вместе с тем образование как деятельность есть впечатление в человека человеческого, вытеснение в нём естественного и природного культурным и искусственным. И это не социальный, но гуманитарный смысл образования.

Смысл производственной деятельности — дублирование естественных процессов превращения для целей их интенсификации, ускорения, мультипликации, технологизации, автоматизации и т.п. Все — и искусственные и естественные трансформации имеют необратимый характер, но, если земляные черви являются важнейшим звеном и субъектом почвообразования, то человеческая производственная деятельность порождает не только целевой продукт (при условии, что эти цели сами могут меняться и умирать), но и побочные продукты (например, загрязнения), а также — и это самое печальное — последствия, имеющие, как правило, негативный характер, проявляющиеся на периферии контроля, анализа и внимания, а потому по большей части непредсказуемые.

Строго говоря, любая деятельность, при всех её исторически обусловленных интерпретациях, бессмертна. И ещё неизвестно, человек ли породил такую деятельность, как хлебопечение, или хлебопечение сделало нас людьми.

Труд, занятие и служение

Со Средневековья (строго говоря, с 17 века, века становления рыночной экономики) мы привыкли к тому, что в городе доминирует наемный труд. После Реформации наемный труд стал не только основной формой занятия горожан — в нем сосредоточилась новая, протестантская этика, воцарился дух капитализма и утвердилась industria, аскеза трудолюбия: Европа вступила в рыночную экономику.

Однако наемный труд до этого практически вообще отсутствовал. В античных городах Эллады, Рима, вообще Средиземноморья и Востока трудились рабы, и, уж, конечно, не по найму. Свободные люди предавались занятиям, за которые, по свидетельству Цицерона, получать плату считалось зазорно и неприлично. Допускалась также служба: государственная, городская, культовая — за это не платили, но более или менее адекватно компенсировали потерю времени и сил. Так, например, афинские пританеи (члены городской Думы Афин) получали два обола за каждый день заседаний, сумму, честно говоря, по нынешним временам неприлично ничтожную. Служить богам или Богу за плату выглядело святотатственно, как, впрочем, и и служить фараону, царю, басилевсу, кесарю, императору и т.п. за плату было не принято, в отличие от получения даров от властелина за эту службу.

Превращение наемного труда как источника существования в занятие как интеллектуальную и личностную капитализацию — вот ценностной смысл отказа от наемного труда и аскезы индустрии. Когда мы откажемся от протестантской идеи спасения в наемном труде, только тогда мы и перейдем в постиндустриальное общество.

Вот основные сферы не наёмного труда, точнее, не наёмных занятий:

— семья,
— хозяйство,
— творчество,
— хобби,
— фриланс,
— помощь и волонтирство,
— совместные дела,
— самообразование,
— и другие.

Двадцатый век, а, точнее, технологизация процесса производства, а затем и других процессов, стал веком массового перехода трудящихся в разряд служащих: встроенные в технологические процедуры и операции, люди перестали видеть, ощущать и отвечать за результат своего труда, но только за сам процесс труда, измеряемый повремённой (например, почасовой) системой оплаты. Ритмика технологического процесса стала лейтмотивом организации всей городской жизнедеятельности, расписаний личной жизни, работы транспорта, городских служб и бизнесов. Технологизация охватила не только производственную и трудовую деятельность, но и отдых, рекреацию, общественные и интимные стороны жизни.

В этом смысле городская жизнь стала похожа на сельскую, где агроцикл воспроизводства (хозяйствования) чётко задает темп и ритм всей жизнедеятельности, вплоть до свадеб, зачатий, рождений и даже смертей.

Мы утеряли в современных городах столь ценимую нами и столь контрастную физиологии и вообще биоидности человека аритмию жизни с её спонтанными всплесками, озарениями, вспышками вдохновения, городская жизнь и планировка городов стали уныло монотонными, предсказуемыми как приход немецкого трамвая — строго по расписанию. Практически своими городами мы сами стали угнетать собственную креативность и вспыльчивость труда и творения.

Современный город вернул нас в мужское, хозяйственное время, одеревенился, а нам нужно векторальное — капризное и кокетливое — женское время во всей непредсказуемости и загадочности подлинно городской, карнавально-маскарадной жизни.

Город будущего должен вернуть нам нашу спонтанность. Город должен быть интересен, а, стало быть, и эстетичен.

Мы живём в эпоху служб, отвлечённых от географии, разрушения и труда и его географического разделения: отверточные производства и конвейеры в автомобилестроении, компьютерной и электронной промышленности, Макдональдсы, кредитные карточки и вся глобализация в целом лишают человечество географического разделения труда, и трудно оценить, хорошо это или плохо.

Ещё одна характерная черта современного географического разделения труда заключается во всё более выраженной конкурентной борьбе между странами, регионами, городами — с одной стороны, и транснациональными корпорациями — с другой. Реально мы приближаемся к тому, что всего 600 городов-миллионеров, концентрирующих 1.5 млрд. жителей Земли (около 20%), будут контролировать 80% мировой экономики.

Противостояние цивилизации и глобализма транснациональных корпораций выражается и всё более будет выражаться культурой и уникальностью городов, регионов и стран.

Сфера и нива/поприще

Сфера — организация пространства, предполагающая два её капитальных свойства:

— иерархичность («семь небес» иудаисткой онтологии Рая),
— порядок как незыблемость.

В методологической традиции сферная организация деятельности обеспечивается присутствием в ней всех сферообразующих, базовых процессов, а именно:

— функционирование,
— производство,
— воспроизводство,
— развитие,
— управление,
— захоронение.

Отличительная особенность этих процессов заключается, по нашему мнению, в том, что все остальные процессы по отношению к каждому из них являются его интерпретацией.

Апологетом сферной организации принято считать прежде всего В.А. Никитина, теоретика архитектуры, где сферность понятийно сопряжена с совершенством. Сюда же следует, по-видимому, отнести С. Переслегина, С Чебанова и других представителей архитектуры, дизайна, биологии, генетики и физики, восхищённых и похищенных красотой и гармонией мира, как им кажется. Вообще, сферная организация привлекает тех, для кого мир совершён, а, следовательно, совершенен. Для меня же, в силу разных обстоятельств, всё это представляется догматизмом — мир всё ещё творим, в том числе творим и нами, а потому несовершенен и незавершён, пуповина ещё не обрезана и покытое кровью и слизью тельце этого мира ещё не обмыто.

Сферность и порождаемая ею иерархичность в современном фрагменизирующемся мире приводит к эффекту полииерархий.

Весь предыдущий социальный опыт свидетельствует о формировании в социуме одной, максимум двух иерархий. Отныне мы находимся в ситуации полииерархии:

— имущественная иерархия; сегодня в мире 2325 миллиардеров на 7 млрд. жителей планеты (1 из 3 млн. жителей), в том числе в России 62 (1 из 2.2 млн. жителей), в том числе в Москве 50 (1 из 400 тысяч), при этом далеко не всех из них олигархи (то есть принадлежат высшему слою и по богатству и во власти); очень важно, что 55% миллиардеров — self made persons, а 35% не имеют высшее образование; чем богаче и многочисленней верхний слой имущественной иерархии, тем, естественно, бедней и многочисленней придонный слой;

— властная иерархия; демократия — это не столько власть большинства, сколько власть многих; абсолютистская монархия КНДР, России и подобных им стран, демонстрирующих единоличную власть, приводит к порабощению всей иерархической пирамиды, особенно, ее основания: чем абсолютней власть одного, тем меньше свобод и надежд на свободу у остальных;

— культурная иерархия; культура становится всё более недоступной для большинства, при этом, по всему культурному фронту, а верхний слой культурной иерархии практически неизвестен массовому большинству; если Давид Сарнов в 20-е годы создал радиовещание для приучения американцев к театру и серьезной музыке, то теперь просветительская функция образования либо сильно минимизирована, либо утрачена вовсе; сами творцы культуры никак не вписываются ни во властную, ни в имущественную иерархию;

— интеллектуальная иерархия; на вершине этой пирамиды совершенно не тесно, и тем не менее, а, возможно, именно в силу этого, практически исчезли «властители дум», способные будоражить сонное большинство;

— креативная иерархия; непонятно, где в этой иерархии располагаются структуры псевдотворчества (попса, авторы детективных и женских романов, мастера малярной живописи, ученые переписчики своих и чужих работ и т.п.), и эта непонятность делает данную иерархию наиболее напряженной и поляризованной;

— духовная иерархия; в условиях беззастенчивой коммерциализации церкви святость и духовность становятся всё более экзотическим явлением как церковной, так и мирской жизни; как культурная, интеллектуальная, креативная и другие иерархии, так и духовная прозябает преимущественно в нищете и безвластии;

— …

Ситуация наличия в социуме многих иерархий, контрастных друг другу и не связанных между собой отношениями и влияниями, приводит к тому, что

а) нижние слои всех иерархий практически сливаются в одно пятно пролетариев, пролетов (свободных, но неимущих);

б) натяжение внутри каждой иерархии со временем не сглаживается, а нарастает (богатые становятся всё богаче, а бедные — всё бедней, властвующие становятся всё более властвующими, а властимые — всё покорнее, умные становятся всё умнее, а дураки — всё глупее, и так далее).

Сетевая диффузия, характерная для коммуникативного общества, к сожалению, оказывается всего лишь декоративной ширмой нового, иерархизированного разделения труда, деятельности и жизнедеятельности.

Иерархизации общества будет противостоять индивидуальная перисферность.

Сегодня значимость человека определяется его достатком/богатством, знаниями, статусом, местом в той или иной иерархии — этого в будущем будет уже мало и всё это будет малозначащим.

Развитие сетевых коммуникаций, постепенная трансформация поло-возрастной структуры населения с пирамиды основанием внизу на пирамиду основанием вверху, размывание иерархий как на государственном уровне, так и в бизнесе и общественных организациях приведет и ментально и организационно к увеличению ответственности каждого члена общества, роли каждого человека, его самооценке и самоидентификации как заметному явлению не только для него самого, но и для всех окружающих.

Если в настоящее время основным индивидуальным социальным движением является лифтинг, продвижение наверх (вверх по образовательной лестнице, вверх по карьерной лестнице, вверх по культуре, вверх по семейному статусу, вверх в профессиональном сообществе и признании, вверх по зажиточности, богатству, владению имуществом и недвижимостью, вверх по лестнице власти, славы, популярности и т.п.), то в обществе отдаленного будущего это же движение станет горизонтальным, и успех будет определяться тем, как далеко и в каких сферах жизни распространяются коммуникации и влияние того или иного индивидуума, насколько гетерохронен, гетерогенен и гетерархирован, а, стало быть хаотичен («3г-хаос») его мир и насколько он смог его упорядочить («окосмичить») и образумить силой собственного интеллекта, прежде всего, интеллехией понимания (= насколько ему самому и окружающим понятен созданный им космос). Социальной характеристикой человека станет его перисферность — созданный и постоянно трансформируемый им мир коммуникаций, связей и влияний. Перисферность станет мерилом успеха и даже осмысленности существования большинства, хотя бы в коммуникационном пространстве.

В отличие от сферы, нива есть индивидуальное поле деятельностных усилий. При этом, какова бы ни была форма собственности этой нивы, деятель на ней, «пахарь», рассматривает её как свою собственность и признает только процесс воспроизводства как обеспечивающий ему личное бессмертие.

Поприще долгое время (до середины 19 века) синонимизировалось с нивой («служение на ниве просвещения» равнозначно «служению на поприще просвещения») и равнялось версте (одному обороту плуга), однако в дальнейшем стало равняться дневному пешему переходу (20 вёрст). Однако изначально поприще ассоциировалось не только и даже не столько с понятием нивы, сколько с заимствованным из немецкого призванием (Beruf). Надо заметить, что в словаре В. Даля «призвание» ещё не присутствует, в отличие от «поприща».

Ныне и нива, и поприще практически не употребимы в компрегентном ряду со сферой. Наше поле вспахано, засеяно, всходы взошли — будем ждать окончания этой трагедии.

Окончание
Print Friendly, PDF & Email

6 комментариев для “Александр Левинтов: Сентябрь 17-го. Продолжение

  1. Хороший текст г-на Левинтова. Замечательное метафорическое наблюдение о ценности и значимости творческого труда отдельного человека в приложении к человеской истории и на фоне времени вообще. Я на 12 лет моложе автора, но также пришел к аналогичному выводу. К сожалению, это железный закон природы: у молодых свои кумиры. Даже, если эти кумиры глупее кумиров старшего поколения. Осознание данного факта успокаивает как минимум. Что касается комментария victor о якобы неудачной ассоциации старения человека и многоугольника, то с таким мнением не соглашусь. Не буду вдаваться в подробности, но замечу: я люблю геометрию и понимаю ее.

  2. Позволю себе высказаться по поводу геометрической интерпретации, которой пользуется автор для описания эволюции своего творчества.

    Поскольку автор говорит о круге и многоугольнике, то, я полагаю, имеется в виду правильный вписанный в круг многоугольник.

    Читателю поставлена в соответствие вершина. Количество читателей уменьшается, и это означает уменьшение количества вершин многоугольника. Автор сетует на уменьшение количества читателей, ассоциируя факт уменьшения с сужением круга. Если это так, то нельзя согласиться с такой ассоциацией, ибо сужение круга представляет собой не уменьшение количества вершин вписанного многоугольника, а уменьшение радуса круга, который в тексте не упомянут.

    Уменьшение количества читателей, геометрически означающее уменьшение количества вершин многоугольника, имеет положительное влияние на читательское восприятие. К сожалению, автор не отмечает этот факт. И действительно, ведь чем меньше у автора читателей, тем меньше вершин многоугольника, и тем меньше угол при вершине. Стало быть, угол зрения читателя заостряется, что вовсе не так плохо.

    Рассуждения о нулевой точке и нулеогольнике относятся к области чистых метафор и навряд ли могут иметь опору в геометрии.

    1. спасибо за комментарий, я еще и в геометрии теперь немного поднаторел

      1. Дорогой Александр!
        Я категорически не согласен с минорными нотками Вашей статьи.
        Сохраняющееся чувство юмора отменяет все причины уныния.

  3. Круг моих читателей заметно сужается.
    ===
    Вот об этом не стоит. Постоять в почётном карауле всегда успеем.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.