Михаил Ривкин: Кол Нидрей

Loading

Вслушиваясь в слова хазана, мы задумываемся о всех ошибках и глупостях, которые совершили в уходящем году, о всех опрометчивых решениях, о всех невыполненных и невыполнимых обязательствах, которые мы на себя приняли, обо всех опрометчивых суждениях и категорических заявлениях…

Кол Нидрей

Михаил Ривкин

Вечером, с наступлением Йом Кипура, синагоги по всему миру постепенно наполняются людьми. В этот час там можно встретить и участников ежедневного миньяна, и тех, кто приходит только по субботам, и тех, кто считает нужным посещать Бейт-Кнесет четыре раза в год — на Изкор, и даже тех, кто заглядывает в еврейский дом молитвы только раз в году — именно в этот самый День Искупления. Люди одеты по праздничному, преобладает белый цвет. Все терпеливо ждут начала торжественной литургии, в Израиле в этот день не принято торопиться и строго посматривать на часы. Надо дождаться всех опаздавших, ведь самое главное произойдёт в самые первые минуты молитвы, до чтения Шема и до Амиды. И вот, наконец, открывают Ковчег Торы, и самые уважаемые люди общины,одетые в белые Китл, достают все, до одного свитки Торы, также облачённые, по случаю этого дня в белые ткани. Люди со свиткми Торы становятся вокруг Бимы, и хазан начинает молитву. Пронзительный, завораживающий, трагичный, безошибочно узнаваемый с первых же тактов, с первых же звуков напев проникает в сердца всех молящихся. И даже те, кто пришёл последними, стоят теперь в дверях, и сначала не слышат хазана, ибо поёт он нежнейшим Пьяно, сразу чувствуют, что сейчас происходит самое главное. Но вот хазан ещё раз повторяет те же несколько десятков слов на арамите в полный голос, и, затем, в третий раз, на пределе своих вокальных возможностей, так что тепеь его хорошо слышат все собравшиеся. Арамит достаточно сильно отличается от иврита, поэтому даже в Израиле очень мало кто сможет перевести вам дословно эту молитву, а уж в Диаспоре тем более. И всё же, если вы спросите любого из молящихся, даже тех, кто заглядывает в синагогу раз в год, и едва ли отличит Шема от Шмоне-Эсре, какую же молитву только что пропел Хазан, все уверенно ответят: Кол Нидрей! Если вы продолжите расспросы и поинтересуетесь, о чём же молятся евреи в самый святой для них день, вам с той же уверенностью ответят: евреи отрекаются от всех своих клятв, обещаний и обязательств, как от тех, которые взяли на себя в прошлом году, так и от тех, которые возьмут на себя в будущем.

Не было почти ни одного еврейско-христианского диспута в Средние века, в котором христианская сторона (как правило — евреи-выкресты) не предъявляла в качестве козырной карты текст Кол Нидрей, как доказательство лживости и беспринципности еврейской религии. Ни один антисемитский памфлет Нового времени не пропустил Кол Нидрей в своём перечне инвектив и обличений. Более того, ни одна молитва не встретила такого числа возражений и опровежений среди самих евреев, в том числе — со стороны самых известных и почитаемых религиозных авторитетов.

Что же это за молитва? Когда и где она возникла, на каком языке была создана, почему, несмотря на всю её неоднозначность и спорность, евреи не хотят от неё отказываться?

Даже на вопросы «где и когда» до сих пор нет однозначного ответа. Впервые мы встречаем Кол Нидрей в Вавилоне, в начале эпохи Гаонов, по крайней мере, именно там и тогда мы встречаем первые достоверные упоминания об этой молитве, упоминания весьма критические. Более того, не только на вопрос «Где и когда», но и на вопрос на каком языке была написана молитва до сих пор нет однозначного ответа. А ведь именно этот вопрос помогает нам правильно понять социально-культурные корни молитвы: «сверху» или «снизу» она пришла, её канонические и догматические источники и «место в Жизни». Многие исходят из того, что самый древний из дошедших до нас текстов Кол Нидрей в Сидуре Рава Амрам Гаона написан на иврите, и считают его наиболее древним, а тот текст который мы сегодня читаем на арамите — переводом, сделанным Равом Хай Гаоном в конце Х в. для того, чтобы простые люди могли лучше понимать смысл молитвы. Но все имеющиеся у нас примеры переводв с иврита на арамит для облегчения понимания текста относятся к периоду Амораим или Савораим, когда Восточный диалект арамита был разговорным в Вавилоне. В Хв. разговорным языком становился арабский, а арамит, наряду с ивритом, оставался у евреев языком «высокой культуры», языком учения и молитвы. Поэтому перевод с иврита на арамит никак не мог быть средством популяризации.

Если же принять версию, что изначальным вариантом был именно текст на восточном диалекте арамита, который, претерпев многие изменения, дошёл до наших дней, то местом создания следует считать Вавилонскую Диаспору а временем создания — конец эпохи Амораим или эпоху Савораим (V-VII вв.). Более того, если молитва изначально была написана на арамите, то это указывает, что она вышла из низов народа, ведь все молитвы установленные и канонизированные раввинами и мудрецами написаны исключительно на иврите.

Многие исследователи связыают Кол Нидрей с известным изречением Гемары: «Кто хочет не исполнять своих обетов в наступающем году, тот должен в Рош а Шана встать и произнести: все обеты, которые я в будущем приму, пусть будут недействительны» (Недарим 23В). Однако такое происхождение Молитвы вызывает некоторые сомнения. Ведь Гемара ясно указывает время, когда именно оразрешать свои обеты: на Рош а Шана! Более того, такой обряд действительно существует! Накануне Рош а Шана в некотрых общинах принято совершать обряд «общего» разрешения обетов. Суть этой процедуры в том, что еврей произносит определённую формулу перед тремя другими евреями (желательно, но не обязательно знатоками Торы) и те, в ответ, также произносят определённую каноническую формулу, которая разрешает его от принятых на себя ранее обетов. Этот обряд похож на обычный обряд разрешения обетов, который еврей может совершить перед бейт-дином из трёх человек в любое другое время. Разрешение обетов накануне Рош а Шана отличается только тем, что в этот день обряд совершают все или большая часть строго соблюдающих евреев. Впрочем, есть сефардските общины, где такое «общее» разрешение обетов совершают каждую пятницу. Это процедура накануне Рош а Шана тоже вызывала немалые возражения, ведь далеко не каждый обет можно разрешить даже перед бейт дином из трёх человек. Но, в любом случае, тут мы имеем реальные галахические и канонические основания для проведения обряда, и тот еврей, который этот обряд правильно выполнил, действительно мог считать (хотя большинство Гаонов с этим и не было согласно), что его обеты на будущий год не имеют обязательной силы.

В чём же смысл того, что спустя несколько дней евреи вновь совершают обряд, призванный разрешить их от обетов, но уже всей общиной, что, по видимости, лишает обряд всякой галахической силы? Чтобы понять это, нам следует помнить, каково же место Йом Кипура в жизни еврея. В ту пору, когда существовал Храм, евреи встречали Йом Кипур с удивительным чувством тревоги, священного трепета торжественного ожидания и…. нетерпеливой робости! В этот день решалась судьба всего народа и каждого человека, но самое страшное, что по глубоко укоренившемуся в те времена убеждению, эта судьба зависела не только от наших грехов и заслуг, не только от того добра и зла, которые человек осознанно совершает в этом мире, но и от некоего «неизвестного параметра», который невозможно заранее ни просчитать, ни контролировать. Мордехай Каплан так описывает этот «неизвестный параметр»:

«… сколько бы люди ни принимали меры предосторожности, не исчезал из их сердец трепет, — не рассердили ли они Б-га каким-то ещё неизвестным способом, а может они совершили провинность, которая осквернила само святилище и сделала его негодным служить пристанищем Б-гу. Возможно, Г-сподь простит им одну или две провинности, но с каждой дополнительной провинностью усиливается нечистота, и, в конце концов, она приведёт к уходу Б-жественного Присутствия от народа или к его превращению в гнев».

В тот момент, когда Коэн Гадоль входил в Святая Святых, у огромной массы евреев, сгрудившихся во внешнем пределе Храма, буквально замирало сердце. И только когда он выходил наружу, раздавлся общий вздох облегчения. Аггада о том, что к ноге Коэн Гадоль привязывали верёвку, чтобы вытащить его из Святая Святых, если он, паче чаяния, там умрёт, — это, несомненно, позднейший полёт фантазии. Реально в эпоху Храма такого обычая не было. Но эта аггада прекрасно выражает общее ощущение бессилия перед судьбоносным Владыкой, который может поразить любого из нас, в любую минуту, как бы праведны и благочестивы мы ни были. Единственный способ «минимизировать риск», который практиковался в эпоху Храма — это строжайшие ритуалы очищения, обязательные для каждого, кто входил в Предел Храма, и втройне — для коэнов, кто входил во внутреннее Святилище.

После разрушения Храма и в теологии, и в ритуалах, и в повседневной практике евреев как бы образовалась гигантская прореха. В праздничные и субботние дни она была особо заметна, а в Йом Кипур — прямо таки зияла. Ведь исчело Храмовое Б-гослужение — единственный способ хоть как то умиротворить Великолго и Грозного Владыку! Поэтому на место Храмового ритуала был с течением времени выдвинут молитвенный ритуал в синагогах. Ритуал в Храме неизбежно сопровождался чувством опасности, возраставшей по мере того, как мы приближались к определённой точке в пространстве. Ритуал молитвенный не мог не удержать, в той или иной форме, это чувство опасности и неуверенности, но только возрастала она по мере приближения определённого момента времени. На смену ритуалам очищения от Скверны, которая, как мина замедленного действия, могла взорваться в том момент, когда мы вступали в Цитадель Чистоты, пришли ритуалы иного рода — ритуалы очищения и освобождения от всех форм подсудности и судимости в тот день и час, который был днём и часом Суда. И точно так же, как осквернение в эпоху Храма могло произойти даже без ведома осквернённого, так и статус «под— Судности» в пост-храмовую эпоху мог прийти как бы «сам собой», без того, что человек об этом знает, в результате какого-то незаметного ритуального нарушения. И именно на «нейтрализацию», «отмену» этого опасного состояния Подсудности, на исправление незаметных ритуальных нарушений были напраленны новые ритуалы очищения и исправления, которые народ хотел, во чтобы то ни стало, выполнять в День Суда. Некоторые из них, например Капарот, носили примитивно-языческий характер, некоторые, более возвышенные, стали интегральной частью молитвенной литургии.

Это ощущение непредсказуемой опасности и необходимости нейтрализовать её с помощью неких детально расписанных ритуалов было особенно сильно в низах общества, среди простонародья, Среди раввинов и знатоков Торы взгляд на Йом Кипур, в частности, и сущность греха перед Б-гом уже давно изменился. Мордехай Каплан справедливо отметил:

«Страх разгневать Б-га нравственными провинностями сопровождался вначале страхом разгневать его ритуальными нарушениями, но, в конце концов, занял его место».

Однако это замещение стало полным и окончательным только среди высших слоёв еврейского общеста. В народе же многие весьма архаичные представления сохранялись ещё веками, и Йом Кипур по-прежнему воспринимался как время «актуализации», «приведения в действие» множества ритуальных грехов, которые в течение всего года могли сойти безнаказанно.

Одноим из таких грехов, которые следовало, во что бы то ни стало нейтрализовать перед наступлением Йом Кипур, стала ситуация невыполненного обета. Так же как в своё время Скверна, невыполненный обет мог «прилипнуть» к еврею совершенно незаметно, помимо его воли, и тогда оказывалось, что все старания быть хорошим евреем, выполнять заповеди, любить ближнего пойдут на смарку в решающий момент. Разумеется, правильнее всего было бы получить полное разрешение обетов перед бейт-дином (см. выше). Но эта процедура требовала времени, минимального знакомства с галахой, а иногда — и некоторых затрат. Простым евреям она была доступна далеко не всегда. Мы никогда не узнаем, какой именно еврейский гений впервые придумал, что обеты можно аннулировать за раз всей общиной, за весь прошедший год.

Несомненно, этот ритуал был важен для самых простых евреев, для тех, кто во времена Храма приносил в жертву не барана, но голубя, но молился при этом столь же искренне, что и учёные раввины. Текст ритуала нужно было составить именно на арамите, который был в период V-VII вв. разговорным языком чтобы каждый еврей был точно уверен, что он произнёс все нужные в данном случае слова и формулировки, ничего не забыл и ничего не пропустил. Этим же объясняется и синонимическая множественность текста, многократное повторение достоточно близких по смыслу терминов. Ритуал, с одной стороны, напоминал формулу разрешения обета перед бейт-дином, но при этом отличался той торжественностью, которая так помогает нам обрести уверенность в себе в критические моменты.

Мордехай Каплан очень точно описал психологическую потребность в такого рода ритуалах:

«… неверно было бы полагать, что ритуальная концепция греха полностью уступила место концепции этической /../ Ритуальное мировоззрение коренится в природе человека, и ему следует придать возвышенное содержание, давайте не будем полностью от него отказываться. В нашей жизни есть такие минуты, когда мы ясно ощущаем ограниченность наших сил, нечто подобное тому чувству, которое охватывало древнего человека, когда он сталкивался с нуминозным во всём его величии /../ Если стремление искупить грех и владеть собой, которое господствовало в прошлом в церемониях очищения, вновь будет прочувствовано и передано символическими, захватывающими церемониями, оно сможет стать фактором обновления нашей жизни, в соответствии с нашими возвышенными идеалами».

Момент, когда наступает Йом Кипур, вне всякого сомнения, относится именно к таким минутам, и именно в этот момент «захватывающая церемония» Кол Нидрей нам остро необходима.

Однако эта «инициатива снизу» встретила весьма обоснованные возражения знатоков Торы, как явно противоречащая базисным галахическим нормам. Рав Амрам Гаон вынужден привести в своём знаменитом сидуре полный текст Кол Нидрей, причём на иврите, сопровождая эту молитву язвительной глоссой «для тех, кто живёт в Общине святой, ясно, что это глупый обычай и нельзя выполнять его». Тот факт, что для этого «глупого обычая» нашлось, всё же, место в первом еврейском сидуре, красноречиво говорит о том, насколько этот обычай был к тому времени (середина IX в.) распространён. Вот полный текст Кол Нидрей:

«Все обеты, и запреты, и бойкоты, и клятвы, которые мы на себя приняли, и себе запретили, и поклялись начиная с прошлого Йом Кипура и до грядущего нам на благо Йом Кипура, ото всех мы отказываемся, и мы предстаём пред Отцом нашим Небесным, если приняли мы на себя обет, то нет за нами обета, если запрет мы себе запретили, то нет на нас запрета, если бойкот наложили, то нет бойкота, если клятвой поклялись, то нет на нас клятвы. Наш запрет недействителен изначально, и наш обет недействителен изначально, нет на нас ни запрета, ни обета, ни бойкота, ни клятвы. А есть прощение, и извинение и искупление, как сказавно: И будет прощено всей общине сынов Исраэйля и пришельцу, проживающему среди них, потому что весь народ сделал это по ошибке» (Сидур Амрам Гаона).

Современик Амрам Гаона, Рав Натронай Гаон, тоже не жалеет критических стрел:

«Не принято ни в двух йешивах, ни во всей стране Вавилонской разрешать обеты, ни в Рош а Шана, ни в Йом Кипур, но мы слышали, что в другиз странах говорят Кол Нидрей, но мы этого не учили от наших учителей, Благословенной памяти».

Сто лет спустя Рав Хай Гаон ещё раз повторяет, отвечая на один из вопросов:

«Мы не разрешаем обеты ни в Рош а Шана, ни в Йом Кипур, и не слышали мы от наших учителей, чтобы кто-либо так делал, и вы также устрожайте, и не меняйте обычай двух йешив».

Однако, надо полагать, что Кол идрей был к тому времени весьма распространён, и полностью отменить его было уже нвозможно. Этим объясняется, что в другом своё галахическом ответе рав Хай Гаон идёт на компомисс, и предлагает некую сужающую формулировку Кол Нидрей:

«Все обеты /…/ которые мы нарушили, не по своей воле, а по принуждению, мы просим о них милосердия от Сущего на Небесах, чтобы он нас разрешил, чтобы он над нами смилостивился, нет на нас обета Его милостью, и нет на нас запрета Его милосердием, и нет нас клятвы, ибо Он разрешил».

Мы видим, что, в отличае от традиционной формулировки, мы не декларируем разрешение обетов, а только просим у Творца, чтобы он разрешил их, да и то только те, которые мы вынуждены были нарушить не по своей воле. Формулировка Хай Гаона не стала общепринятой, но то толкование, которое он дал, принято большинством Ришоним: мы просим о разрешении только тех обетов, выполнить которые было не в наших силах.

Ещё двести лет спустя а-РААБАН (Раби Элиезер бен Натан), ко времени которого обычай Кол Нидрей распространился по общинам разных стран, включая Ашкеназ, предложил ещё более устрожающее толкование. По его мнению, произнесение Кол Нидрей само по себе не имеет никакой силы, и тот, кто полагается на этот обряд, и считает свой обет разрешённым, тот нарушает заповедь из Торы. При этом, было принято издревле просить прощение даже за тот обет, который был исполнен, или который был разрешён должным образом. Это мнение было принято большинством Ришоним, и с тех пор за Кол Нидрей сохраняется, по большей части, чисто церемониальная функция.

Сходного мнения придерживается РАШИ:

«Мы говорим Кол Нидрей, чтобы разрешить те обеты, которые мы не помним, но те, которые помним, следует выполнять» (РАШИ Ликутей Пардес).

Внук РАШИ, Рабейну ТАМ, справедливо указал на то, что отказ от обетов, клятв и бойкотов задним числом не имеет галахической силы, и даже известное высказывание в Масехет Недарим относится исключительно к тем обетам и запретам, которые еврей примет на себя в будущем. Очевидно, что отменить этот обряд полностью в XII в. было уже невозможно, поэтому Рабейну ТАМ, стремясь привести Кол Нидрей хотя бы в какое-то соответствие с нормами еврейского права, предложил изменить формулировку. Вместо «начиная с прошлого Йом Кипура и до грядущего нам на благо Йом Кипура» он предложил читать «начиная с этого Йом Кипура и до следующего Йом Кипура», именно эта формулировка была принята, со временем, во всех ашкеназийских общинах. Вместе с тем, часть сефардских общин, а также общины Римского ритуала следуют более древней формулировке, при этом они читают Кол Нидрей на иврите. Большая часть Сфарадим и Восточные общины включают обе формулировки, как в отношении прошлого, так и в отношении будущего. И ашкеназы, и сефарды пользуются арамитским текстом. Следует признать, что это как раз тот случай, когда лекарство оказалось хуже болезни. Поправка Рабейну ТАМа не решила галахических проблем Кол Нидрей, и только усугубила проблемы нравственного порядка, которые с ним связаны.

Тем не менее, в данном случае социальное давление низов оказалось досточно сильным, чтобы преодолеть все возражения и сомнения знатоков Торы. Шулхан Арух приводит эту молитву, как каноническую. При этом РАМА даёт такой комментарий : эта молитва не даёт разрешения обета, и в каждом конретном случае следует спросить мудреца (раввина)». МААРША настаивает: молитва касается только тех обетов, которые человек принял по ошибке.

Как мы уже отметили, Кол Нидрей зачастую использовался в ходе т. н. христианско-иудейских диспутов. Положение еврейской стороны в таких дискуссиях было очень деликатным. Нельзя было в лоб атаковать догматы христианства, ибо это влекло обвинение в хуле на истинную веру. Но при этом надо было тщательно следить за расплывчатыми и казуистическими формулировками своего оппонента, чтобы не попасть в силки и не согласиться, даже мимоходом, с одним из догматов христианства. Положение сильно усложнялось тем, что почти всегда со стороны христиан выступал еврей-выкрест, прекрасно знавший все те места в Гмаре и в Мидрашах, которые могли не понравиться христианам и допускали двусмысленные толкования. Среди многих еврейских раввинов, которые должны были (почти всегда — по неволе) участвовать в таких диспутов, особенно тяжёло пришлось Рабби Йехиэлю Парижскому. Его оппонентом был любимый ученик р. Йехиэля, в юности заслуживший звание «илуй», и считавшийся гордостью Парижской общины, а со временем крестившийся, ставший францисканским монахом и принявший имя Николай Донин. Талантливый еврейский юноша, которому «открылся свет истины» заинтересовал, как и все выкресты, церковных иерархов. Он быстро сумел привлечь внимание набожного Людовика Девятого и хитрого, прагматичного Папы Григория Девятого. Н. Донин подал Папе обстоятельный доклад, в котором доказывал, что вся Гмара — это книга, содержащая хулу на истинную веру, и, в первую очередь, на Иисуса, подстрекательства к ритуальным убийствам и пр, и потому её следуеит сжечь. В 1240 году, перед тем, как принять окончательное решение, Людовик Девятый предложил евреям защищаться. Р. Йехиэль поневоле принял вызов. Главным вопросом развернувшейся дискуссии стало отношение евреев к Иисусу, но среди прочих доказательств лживости еврейской религии Н. Донин привёл и текст Кол Нидрей. В ответ Р. Йехиэль Парижский огласил подробное галахическое постановление, объяснявшее истинный смысл этой молитвы.

«Она разрешает только от обетов, принятых по ошибке, чтобы не нарушил человек обет или клятву по неведению. И, как уже сказано, бейт-дин из трёх человек может разрешить только те обеты, которые человек сам на себя принял и которые никак не затрагивают других. А что касается обетов между человеком и ближним, человек не может сам себя от такого обета разрешить».

Именно это галахическое постановление было принято большинством Ришоним, и на него следует ориентироваться в толковании смысла молитвы Кол Нидрей.

На смену Средневековью пришло Новое время, Просвещение, торжество научного знания над догматами веры. Но страсть обличать и разоблачать евреев ничуть не ослабла. На смену обличениям от имени «истинной веры» пришли обличения от имени неверия и рационализма. Иногда такие обличители выступали против «религии вообще», стараясь уравновесить свои выпады против иудаизма филипиками против христианства. В ход пошло сравнение христианских индульгенций и Кол Нидрей. И в том и в другом случае, религия, якобы, предлагает некий казуистический ритуал, освобождающий от «химеры совести» и позволяющий совершать любые грехи и преступления тем, кто такой ритуал правильно выполнил.

Нелепость сравнения Кол Нидрей с индульгенцией достаточно очевидно, но всё же перечислим ещё раз главные отличия. Мы уже указывали, что по мению большинства Гаонов и некоторых Ришоним (РААВАД) Кол Нидрей вообще не имеет галахической силы для разрешения обетов, это чисто ритуальная церемония, в которой мы просим прощения за уже исполненные или должным образом разрешённые обеты. Но даже если следовать облегчающему мнению, по которому Кол Нидрей может рарешать некоторые обеты, различия очевидны.

Во-перовых, Кол Нидрей никак не распространяется на грехи и преступления, ни на грехи против Б-га, ни на преступления против людей. Это молитва, которую произносят евреи, строго соблюдающие заповеди и полностью остающие в пределах «галахического пространства», т. е. выполняющие все правовые и моральные предписания иудаизма. Касается она только тех обетов, клятв и запретов, кторые, в индивидуальном и добровольном порядке, еврей принял на себя дополнительно к общеобязательным заповедям.

Во-вторых, по мнению большинства Ришоним, эта молитва касается только тех устрожающих обетов и запретов, которые человек принял на себя индивидуально, но не касается тех обетов и клятв, которые связывают несколько человек обязательствами по отношению друг к другу. Такие обеты в одностороннем порядке не вправе разрешить даже «полноформатный» бет-дин.

В-третьих, по мнению РАШИ и некоторых Ришоним, молитва касается только тех обетов, которые мы приняли по ошибке, либо тех, о которых мы забыли, и не касается тех, о которых мы помним, (Р, Йехиэль, МААРША),

Но, при всех этих очевидных отличиях, тот факт, что Кол Нидрей вызвал к жизни больше осуждающих и уточняющих галахических постановлений, чем любая другая еврейская молитва, ни коим образом не является случайностью. И в Новое Время было сделано несколько попыток как-то разобраться с этой двусмысленной молитвой. Первый реформистский сидур 1817 г. вообще не включал Кол Нидрей. Но лакуна уж слишком зияла, и реформисты поняли, что её следует чем-то заполнить. Наиболее радикальной решение предложил основатель Реформистского иудаизма, Рав Авраам Гайгер, Вместо Кол Нидрей в его общине читали в канун Йом Кипура такую молитву:

«Все грехи мои, и все грехи общины этой, и все грехи народа Твоего прости и разреши пред очами Твоими, и очисти сердца наши, начиная с этого Йом Кипура и до Йом Кипура, грядущего на благо. Сердце наше разбито, дух наш подавлен, нет за нми добрых дел, и только на милость Твою мы полагаемся. Смилуйся! Не оставь нас, ибо прах мы, и по грехам нашим не покарай нас».

Но эта молитва не прижилась даже в Реформистском иудаизме. Во-первых, сама по себе идея написать новый молитвенный текст, и поставить его на место одной из самых узнваемых и популярных молитв иудаизма была слишком смелой даже для реформистов. Во-вторых проблематичность просьбы о прощении на будущее, за ещё не совершённый грех, остиавалась и в новом тексте. После продолжительного обсуждения на Конгрессе Реформистсго иудаизма в Брауншвейге, в 1844 г. было принято решение читать вместо Кол Нидрей Тхилим (Псалом) 130, при этом добавив в начале слова Кол Нидрей, и сохранив при чтении традиционный напев.

Песнь ступеней. Из глубин я воззвал к Тебе, Г-споди. Г-споди, услышь голос мой, да будут уши Твои внимательны к голосу молений моих. Если грехи хранить будешь, Г-споди, Г-споди, кто устоит? Ибо у Тебя прощение, дабы благоговели пред Тобой. Надеялся я, Г-споди, надеялась душа моя, и на слово Его уповал я. Душа моя (ждет) Г-спода больше, чем стражи — утра, стражи — утра. Уповай, Йисраэйль, на Г-спода, ибо у Г-спода милосердие и великое избавление у Него. И Он избавит Йисраэйль от всех грехов его.

Этот обычай был принят во многих общинах Западной Европы. В то же время часть Реформистских общин приняла такой текст молитвы:

«Да поднимутся к тебе Господи все обеты, данные сынами Израиля Тебе, … чтобы они вернулись к Тебе всем сердцем и от сего Дня Всепрощения до следующего».

Акцент делается на том, что обеты возносятся к Тому, кому они были посвящены и кто Один и Единый, вправе их разрешить.

Но не только реформисты возражали против этой молитвы. Рав Шимшон Рафаэль Хирш, основатель ортодоксального модернизма, был, как известно, непримеримым противником любых проявлений Реформы в иудаизме, и не раз принимал галахические постановления, призванные жёстко и однозначно противопоставить Ортодоксию и Реформу. И если, всё-таки, мы можем найти один вопрос, по которму Рав Хирш высказывался близко к реформистам, то это его негативное отношение к Кол Нидрей. Надо отметить, что это отношение осталось чисто умозрительным, и не привело ни к каким изменениям в сидуре Ортодоксального иудаизма.

Прошло более ста лет, и во второй половине ХХ в. маятник качнулся в обратную сторону. Всё больше реформиских общин стали возвращаться к традиционному тексту Кол Нидрей. Reform Union Prayer Book , вышедший в 1961 г впервые, после столетнего перерыва, включал Кол Нидрей. В 1978 вышел новый Махзор на Йом Кипур Реформистского движения в США. Там Кол Нидрей сопутствовал перевод на анлийский, в котором слово «обет» переводилось как «обет перед Б-гом», но сама молитва вновь заняла своё обычное место. В Махзорах европейских реформистских общин Кол Нидрей появился в 80-ые годы ХХ в. В Израильском Реформистском Махзоре эта молитва тоже присутствует. Сегодня все консервативные и практически все реформистские общины читают в канун Йом Кипура традиционную формулу разрешения обетов.

В чём же дело? Почему евреи ни в какую не желают расставаться с этой удивительной молитвой? Может быть причиной тому пронзительный, завораживающий напев, который некоторые, не без основания, называют «самой известной мелодией еврейской литургии»? А может виновата настойчивая потребность в торжественном ритуале, от которого захватывает дыхание, о которой так точно написал Мордехай Каплан? Наверное, все эти причины играют свою роль…

И всё же есть в судьбе молитвы Кол Нидрей ещё один аспект, который, наглядно иллюстрирует общие тенденции редактирования Сидура за последние два столетия. Каждая отдельная новация, в том числе и новация в Сидуре, была для реформистов решением некоторой конкретной «точечной» проблемы. В большинстве случаев убирали те молитвенные формулы, которые явно противоречи господствовавшим в середине XIX в. представлениям о прошлом и настоящем евреев, об их месте в «большом» нееврейском мире и о нравственных нормах «просвещённого» человека. По мере того, как та или иная формулировка вызывала у модернизированных евреев некий «когнитивный диссонанс», т. е. По мере того, как еврей понимал, что произносимые вслух слова молитвы ничуть не отражают его мировоззрение, вносилась соответствующая поправка. Как правило — часть молитвы просто убиралась. Никакой продуманной теологической концепции «нового иудаизма», которую следовало бы облечь в слова молитвы, за этими изменениями не стояло. Скорее уж эта новая теология иудаизма появлялась как осмысление этих новаций в тексте Сидура.

Но то, что было социально востребовано и культурно-адекватно в середине XIX в.безнадёжно устарело к его концу, то что всех устраивало в конце XIX в.стало явно неуместным к середине ХХ-го. Такое «рационалистическое» отношение к Сидуру очень быстро себя исчерпало. Возобладало отношение к еврейской молитве как к сокровищнице смыслов, сокровищнице «глубины несказанной», в которой каждый еврей сможет найти именно то, что наиболее полно отвечает его духовным потребностям, выбрать именно те слова, которыми он, в эту минуту дерзает обращаться к Творцу Мироздания и к себе самому,к тому высшему и чистому, что есть в каждом из нас.

Этими принципами руководствуется сегодня Консервативный иудаизм и, в известной степни, Реформистский. Насколько буквально еврей, повторяя три раза в день Шмоне-Эсре воспринимает молитву о воскрешении мёртвых во плоти? О Мессии из дома Давида? Для многих эти слова уже утратили узкий, бувальный смысл, но являются неким теолгическим вызовом, способом и возможностью задуматься над вечными проблемами еврейского бытия в историческом и в метаисторическом его аспектах, о бренности человеческого существования и о трагичности нашего нравственного выбора. Это, если угодно, некая духовная вариация на заданную тему., которая помогает каждому «исполнителю» заново эту тему раскрыть.

Таково же, надо полагать, и отношение большинства евреев сегодня к молитве Кол Нидрей. Вслушиваясь в слова хазана, мы задумываемся о всех ошибках и глупостях, которые совершили в уходящем году, о всех опрометчивых решениях, о всех невыполненных и невыполнимых обязательствах, которые мы на себя приняли, обо всех опрометчивых суждениях и категорических заявлениях. Нет, мы не верим, что всё это можно запросто перечеркнуть одной магической формулой. Тем более — что есть такая формула. которая может застраховать нас от подобных ошибок в будущем году. Мы понимаем, что в реальной жизни нельзя сказать «я в домике» и избавить себя и окружающих от последствий своих дел. Но мы хотим верить, что человек может стать лучше, что он может исправлять свои ошибки и просить прощения у тех, кого он обидел. Мы читаем Кол Нидрей ещё засветло. Йом Кипур только вступает в свои права. Многие евреи накануне прошли очищение в микве, многие одели белые платья и костюмы. Нам всем очень хочется встретить этот день духовно очищенными, оставить позади всё то Зло и Скверну, которые отягощадли наше существование. К этим же ритуалам символического очищения, отторжения всего низменного и грешного принадлежит и молитва Кол Нидрей.

Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Михаил Ривкин: Кол Нидрей

    1. «портят воздух в равной мере» — это часть той непомерной цены за «входной билет в европейскую культуру», которую «классик» решил заплатить… Конечно, это очень в духе Просвещения и европейского гуманизма позапрошлого века: раздать всем сестрам по серьгам и чувствовать себя «над схваткой», подобно взрослому, следящему за спором двух малых детей. Но это, увы и ах,бесконечно далеко от исторической истины. Это — то же самое, что сравнивать кол Нидрей и индульгенции…

      1. Михаил, мне кажется, Вы не одобряете приобретение евреями входного билета в европейскую культуру. Представим себе ту историческую истину, как Вы говорите, которая бы отражала нынешнее положение еврейского народа, если бы некоторые его представители не покупали бы этот билет до Просвещения, во время сей эпохи и по нынешний день.
        Мы бы не писали статьи в этот альманах (да и альманах бы не появился!), а сидели бы, раскачиваясь, в койлеле над Кол Нидрей. Все без исключения сидели бы в койлеле!
        Хотя, кто знает? Нельзя быть пророком. Может быть было бы что нибудь и похуже. Впрочем, хуже-лучше – это дело убеждений.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.