Злата Зарецкая: Иерусалимская Вертикаль. О духовных прорывах на сценах Вечного Города

Loading

Злата Зарецкая

Иерусалимская Вертикаль

О духовных прорывах на сценах Вечного Города

Искусство подобно лестнице — или восходишь, или летишь вниз… Задержавшихся на одной ступеньке скидывают более энергичные по таланту и удаче… Все в безостановочном движении во имя достижения творческого идеала. Пространство Иерусалима в этом смысле овеществленная метафора духовного прорыва вверх по вертикали, где выступать в будничном прозаическом воплощении — открытая попытка скрытой тоски по недостижимому… И далеко не каждому удается отождествить себя с аурой гармонии, с символом которой до сих пор связан Вечный Город… Лишь немногим, осуществившим помимо профессиональных усилий — настоящее художественное жертвоприношение. Только тогда происходит Та Встреча, и нездешним светом вдруг пронизывается сцена, и онемевший зритель с трудом возвращается в реальность, уже проверяя её обнаруженной истиной…

На международном иерусалимском фестивале в июне 2012 таким шоковым событием стало китайское действо « Девять Свитков», посвященное заповедям КУНГ-ФУ. Не привычную как в кино дешевую демонстрацию боевых приемов, с блеском превращающих противника в кусок мяса, но театрализованную философию древнего восточного искусства самосовершенствования, в основе которого чистота, преданность, усердие, пластическая дисциплина…., показал танцевальный театр Лиу Джена из Шанхая. В центре столицы Израиля состоялась не просто встреча культур, но под звуки птиц, воды и китайской женской мелодии — визуальная энерготерапия, возрождавшая ради единения с далеким и близким.

Подобный прорыв к мировому сообществу как к единой духовной семье перед лицом Отца и Судьи состоялся и в сентябре 2012.

Рахель Ковнер — Организатор фестиваля «Вертикаль 4», актриса, директор театра «Тарантас»

Наперекор всем финансовым преградам по личной инициативе Рахель Ковнер и Александра Хазина, вложивших все свои физические и моральные средства, в Иерусалиме отпраздновал театральный форум «Вертикаль 4».

Ориентированный на лучшие достижения нашего прошлого, это мероприятие было ранее бескрылым воспоминанием о былом сценическом величии. На этот раз уже сама программа свидетельствовала об окрепшем внутреннем самосознании израильтян с русскими корнями. В ней «Разговоры с Богом» Семена Злотникова на иврите перемежались не только с качественными презентациями из Санкт-Петербурга труппы Юрия Томашевского, или Каунаского театра Александра Рубиноваса. Ностальгия по высоким творческим критериям, с которыми мы приехали в Израиль, поиск их рядом и в отошедшем привели организаторов к двум взаимосвязанным показам из Англии и Литвы, «Чужой среди своих» или «Еще один выпал из обоймы» (ODD MAN OUT) — авторское театронетто Питера Тейта из Лондона единогласно было оценено как уникальное, награжденное в Польше, Германии, Украине, Эдинбурге и отнюдь не случайно привезенное в Иерусалим.

В малом зале театра Хан, на сцене— пещере, где обнаженные камни подчеркивали первозданное одиночество человека на земле, состоялась последняя исповедь творца, слившегося с судьбой своего героя, естественного бунтаря, отказавшегося от всех благ цивилизации и оставшегося лишь с безмолвным котом, во имя внутренней свободы, дающей ощущение высоты и силы, при которых только и возможны настоящая жизнь и подлинное искусство. Зритель присутствует в момент только что совершённого духовного выбора, слома судьбы, когда трагедия потери всего оборачивается великим счастьем быть равным самому себе, жить в согласии с собственной честью и совестью. Аутсайдер Тейта из загнанного в угол интеллигентного бомжа, прекрасно сознающего масштаб катастрофы, превращается в птицу, расправляющую крылья и дышащую полной грудью. «Господи, душа сбылась — умысел твой самый тайный» — цветаевский стих возник как камертон к действию о рождении человека из сожженного социального пепла…. Избери Жизнь! — Лирический герой Тейта услышал призыв Б-га, обращенный к каждому из нас, связанных и опасающихся перейти грань небытия — отказа от привычной общественной роли…

Театронето актера Питера Тейта. Лондон. «Playground Studio»

Питер Тэйт сделал это: будучи преуспевающим бизнесменом, он бросил удачную карьеру и все свои средства вложил в свободную сцену: в 2000 он создал в Лондоне “Playground Studio”, где играет, ставит и поддерживает любое истинное начинание. Будучи более заинтересованным «в процессе, чем в результате», он субсидирует все виды экспериментов, связанных с «пространством, временем и публикой». Его усталое умное лицо, с огромным лбом и добрыми глазами запечатлело переживания булгаковского Мастера, библейского Амнона, шекспировского Макбета, графа Тоцкого Достоевского… Он оставил след на сценах театров Нью-Йорка, Парижа, Варшавы, на телевидении BBC и в кинополотнах Голливуда…. Несмотря на седину и возраст (32 года в искусстве!), он излучал творческую жажду и глубинный свет. Преодолев все препятствия ( его обращение к сцене было довольно поздним) — он состоялся, как и его герой, отчитавшийся впервые за свою жизнь на сцене Иерусалима, взлетев по своей личной духовной вертикали!

Подобной художественной высотой, однако контрастной по смыслу, был отмечен и спектакль легендарного литовского театра из провинциального Паневежиса, куда ездили автобусами со всего Союза,чтобы посмотреть на сценическое чудо, созданное гением Юозаса Мильтиниса. Его построения втягивали в действие как в космос, силе которого было невозможно противостоять. Дневники его репетиций до сих пор не переведены с литовского, создавая творцам из Литвы привилегию развития нового сценического языка, до сих пор завораживающего образной точностью и глубиной перевоплощений, волнующих неразгаданностью, недоговоренностью, бесконечностью смысла…

Саулюс Варнас — его верный ученик, шагнувший дальше своего Учителя. Он соединил актерскую школу Мильтиниса с классической режиссурой ленинградского ВГИКа, где стал питомцем А. Музиля. Десять лет он руководил театром в Паневежисе, а потом, когда в театре победила диктатура актера, отправился туда, где его ждали: в Россию, Англию, Голландию, Украину, Америку… Его кредо — создание из любых окружающих средств — зеркала, фото, видео… — «энергетической ментальности спектакля», через которую творец свободен воздействовать на зал… И в строительстве сценического Дома как Храма, ему важна любая мельчайшая деталь, которая начинает фонировать волнами смысла… Так он поставил «Сон Смешного Человека» по Достоевскому, включив отрывки из «Бесов», «Идиота»…, получившем в провинциальном театре Прокопьевска «Золотую Маску», «Афера» по Сухово— Кобылину, включившем 6 вариантов «Смерти Тарелкина; идущую и сейчас в Паневежисе «Крейцерову Сонату» по Л. Толстому… Его спектакли подобны интеллектуальному хайтеку, где нет и секунды для духовного отдыха, настолько они насыщены сложными формулами режиссерской фантазии, провоцирующей на спор после… «Живое общение» с современной аудиторией — и есть его цель. И он его получил здесь максимально в ауре глобальных вопросов Иерусалима.

Он привез спектакль по новелле В. Набокова «Камера Обскура» о внутренней слепоте человека, ради достижения мнимых ценностей превращающегося в губителя близких и самоубийцу… С. Варнас переплавил литературу в театр, где даже авторское слово, спроецированное на экран и растворенное в теле персонажа, стало одним из кирпичиков его спектакля, как Храма актуального общечеловеческого смысла о «Падении во тьму» ради удовлетворения физической страсти, запечатленной видео коллажем женской живописи Реннессанса, — идеал, которому он позволил в реальности овладеть всем его существом…

Театр из Паневежиса Саулюса Варнаса. «Падение во тьму» по В. Набокову. Артист Видамантас Фиалкаускас

Название стало ключом к пластическим импровизациям блистательного актера из Паневежиса Видмантаса Фиалкаускаса, открыто демонстрировавшего иллюзию прорыва ввысь ради владения сексуальным стандартом, а на самом деле — лестницу постепенного схождения героя в ад самодостаточного эгоцентризма, убийственного равнодушия и слепоты — личностной смерти. Режиссер поставил актера в провокационные отношения с залом, заставляя его демонстрировать то стереотипы общественного сознания — в цилиндре с тростью и надменным «несвоим» голосом, то напряженный монолог — те неслышимые непредсказуемые колебания, через которые проходит в одиночестве перед своей совестью каждый. Варнас -Фиалкаускас вслед за Набоковым представили обычное существо, которое сделало легкую, вполне объяснимую ошибку, и, осознав ее, не остановилось, перешло через привязанность к собственному ребенку и превратилось в чудовище и жертву, которую стоит пожалеть и вздрогнуть, чтобы не стать на нее похожей… Одной из самых сильных метафор здесь был звук камня, который подбрасывал актеру режиссер из зала. Сотворцы звуково и пластически точно, как в математике, обозначили замкнутый круг — путь персонажа, завершившийся гравием на глазах — овеществленной слепотой, как наказанием…

Какая тонкая грань отделяет современного приличного нормального человека от подлеца?! Где она проходит? Эта мысль пробилась после спектакля в диалоге со зрителями, пытавшимися разгадать захватывающие высоты режиссерских шифров.. «Я не ставлю моралитэ. Мне важнее погрузить во внутренний кьеркегоровский выбор: обладать или быть? И здесь не мозгом надо работать. Взрыв сознания происходит, когда начинается общая вибрация клеток…»

Подобную высокую вибрацию зала и сцены я ощутила в этом году и на премьере театра «Хан» «Новый Иерусалим» по пьесе Дэвида Эйбса в постановке Петера Синая. Но отнюдь не из-за общего решения! Режиссер, следуя идеологическому кредо, изначально обозначил свою нигилистическую позицию, добавив в пролог издевательские комедийные маски о вере — иудаизме и христианстве, как лишь внешней форме сокрытия грехов блуда и низменного расчета… И хотя действие, разворачивается в средневековой Голландии 17 века, куда прибыли изгнанные ранее евреи Испании, он максимально приблизил его к современности, оставив дизайнеру и костюмеру лишь право копировки реальных сефардских синагог Израиля…

Барух Спиноза. Памятник в Гааге

Единственным достоинством подобного решения стал общий свет в зале и на сцене, подключение публики к действию, ко времени и проблемам «старой» нидерландской общины, приравнявший публику к третейскому судье ныне происходящего. Прием не новый и для успеха спектакля был бы недостаточен. Почему же тогда все же состоялся духовный взлет и единая смысловая вибрация, выбросы световой энергии?

Прежде всего благодаря всему актерскому ансамблю, оттренированному на подлинное партнерство друг с другом и с публикой, непредсказуемое живое сотворчество, в котором только и возможны не только сопереживания и вопросы, но и ответы. Однако спектакля о суде над еврейским философом не было бы, если бы его не концентрировал в себе молодой актер Виталий Фридланд…

«Поговори с ним — он из Белоруссии, он и есть Спиноза», — попросила меня старейшая сотрудница «Хана»… Встреча со звездой ( 18 ролей за 5 лет, участие в израильском фильме «Дети СССР», французском «Чекпойнт») не обожгла высокомерием, но наоборот — напомнила о лучших годах университетской свободы и творческого поиска…

Виталий Фридланд в роли Спинозы. Премьера театра «Хан» «Новый Иерусалим» по пьесе Дэвида Эйбса в постановке Петера Синая.

«Я начал читать Спинозу и понял, что он проявляет меня самого. Мой подход к миру похож. Вселенная — это не волшебство, нет сказок и фокусов. Есть люди и их отношения. Как в театре. Нет одной истины, но есть нечто, что можно исследовать и принять. Насколько я знаком с культурой — умный вопрос еще в древности приводил к развитию. Ответ поглощает и топит. Если у тебя есть ответ — ты останавливаешься. Но до тех пор, пока ты спрашиваешь, ты двигаешься вперед. Поиск — и есть ответ! Это постоянная духовная работа! Я посетил в Амстердаме все улицы, где он ходил, но понял его только у огромной статуи, большую часть которой занимает его плащ с розами с шипами и попугаями. Истина всегда раздражает, как шипы у роз и она многозначна как разноцветные попугаи. Таков мой Спиноза!» Его герой, как и актер, естественен и независим. На сцене он потрясает открытостью, правдивостью, глубиной, неспособностью лгать ни в чувствах, ни в дружбе. И хотя режиссер Петер Синай ставил спектакль о «первом светском еврее, восставшем против религии», артистическое поведение Фридланда разрушало идеологическую конструкцию. Худенький, с огромными добрыми глазами, сердечный, добродушный, он воспроизводил внутреннюю свободу молодости, голос прекрасной природы, стремящейся к самопознанию и демонстрирующей воочию божественную свободу человеческого разума, воспринимающего мир, как Его высшее воплощение… Поэтому столь трагически выглядела сцена в ночной синагоге, где герой видит в безобразных масках своих близких, вскрывающих его мозг и играющих с ним, как с мячиком… Суд над Спинозой, к которому в Хане подключен вся публика, как вечная еврейская община, которая вместе с равом Монтеро (блестящая работа Арье Чернера!) должна решить: изгнать Спинозу из семьи и перестать думать, или принять его таким, каков он есть и рискнуть жизнью?!

В Голландии 17 века для испанских изгнанников ответ был однозначен — отречение ради выживания… Так заканчивается театральное судилище. Но эпилог многозначен и оптимистичен: Спиноза Фридланда зажигает в полном одиночестве спичку — она раздвигает пространство тьмы…

Известно, что после изгнания Бенедикт Спиноза не только не покончил с собой, подобно Уриэлю Акосте, но и продолжил с большим успехом свои исследования… Он умер в 44 года от случайной болезни, опередив свое время на несколько столетий. Театр Хан благодаря блистательному ансамблю создал классический спектакль, где в гармонии формы и умного слова прозвучал гимн свободному человеческому разуму, предтече современного раскрепощенного иудаизма, на основе которого возникло государство Израиль… Не к безверию, но к свободе выбора веры как духовного пути призывал «Новый Иерусалим» театра Хан, выпустивший поистине актуальное универсальное действо.

Арена для новой сценической вертикали в Этом Городе, открыта, как испытание на прочность…

Print Friendly, PDF & Email