Александр Левинтов: Октябрь 17-го. Продолжение

Loading

Я однажды лежал в больнице, аккурат в онкологическом отделении, прибегает один такой: «Где ваш пульс? Почему вы ещё живы?! Немедленно в операционную! У вас простуженное сердце: отрежем и наложим гипс». Слава богу, я смог сбежать от него в гинекологию — туда он побоялся соваться, чтобы не заразиться менструацией.

Октябрь 17-го

Заметки

Александр Левинтов

Продолжение. Начало

»Augustiner« на Oktoberfest

ядрёное утро,
ядрёное солнце,
макушки у ёлок
задрались задорно

мясник из печи
достаёт кровяную
и тонким ножом
ветчину нарезает

а в келлере тёмном
хранится в прохладе
на свет золотое
баварское пиво

оно заиграет,
запенится шумно,
и быстро по кружкам
пойдёт вкруговую

и добрые вести,
и славные песни
гулять будут долго
меж нас и над нами

мы скажем «спасибо»
своим августинцам
и вспомним Блаженного
доброе имя

Изнеможение

я вернусь из веков и лесов:
суп из белых, бутылка вина
пусть талдычат, мол, Бога-то нет,
это только исчадие снов:
я приму — это наша вина —
для меня что обед, что обет

перестанет болеть голова
лишь слегка закружит — ну, и пусть…
мир пустеет — такой листопад
жизнь опять хороша и нова
даже сквозь поседевшую грусть
и стоит мною убранный сад

солнце золотом леса мои шьёт,
голых истин на юг караван
в посиневших до слёз небесах
каждый вдох словно выстрелом влёт,
в каждой мысли дурман и обман,
в каждом чувстве — грядущего взмах

В старости

впереди бессоница ночи напролёт,
то кошмары бездные, то ночной полёт —
годы мои странные, старость без конца,
всё дожди туманные, тихий вздох певца

не проходят горести, совесть не даёт
все романы в повести, в скучный переплёт
размести по полочкам умерших страстей,
прошлое, к несчастию, видится ясней

и пускай прохожие уступают путь —
кто из них, суетсующих, понимает суть?
в небе хмарь осенняя, листья да дожди
смерть моя последняя, ты меня не жди

Старческий гедонизм

Русский гедонизм (не путать с гедонизмом уже сильно постаревших новых русских и вечнозелёных российских чиновников) носит героический и рисковый характер: «чёрт с ним, но я это сожру». Старческий русский гедонизм ещё более радикален: «пусть я сдохну, но я это сожру!».

По счастью, таких у нас совсем немного и их становится всё меньше и меньше…

Если говорить о старческом гедонизме как массовом явлении, то он держится прежде всего на спонтанных воспоминаниях.

Для нас самым надежным проводником в мир спонтанных воспоминаний является обоняние: запах свежескошенного сена, горящей, точнее — загорающейся бересты, сырого свежеиспеченного черного хлеба, горящей осенней листвы и печёной в костре картошки бросают в поток неожиданных и сладких воспоминаний. Я бы отнес сюда и запах распаренного березового веника, но для этого надо слишком долго не ходить в баню.

Наверно, это происходит потому, что запахи невоспроизводимы сознательно. А еще это может быть связано с тем, что кто-то, например, Дарвин, произошел от обезьяны, а я и некоторые другие — от собаки…

Вторым по силе несомненно является вкус: однажды на международной выставке Интердринк в Хаммеровском центре (это было в середине 90-х) я, пробуя у стойки разные сорта «Камю», в одном из них вдруг, неожиданно вспомнил вкус трехзвездочного армянского 50-х годов. Сразу вспомнилась первая бурная и восхитительная встреча с этим напитком, другие редкие свидания — теперь такой коньяк в Армении уже не делают.

Третьим является слух: музыка обладает магическим свойством пробуждать воспоминания о давно-давно пережитом, с необыкновенной точностью воспроизводя погребенные чувства и обстоятельства. И когда вдруг я слышу «Маленький цветок», я тут же ощущаю во рту тягостную сладость ликёра «абрикосовый», под пары которого танцевал на школьном вечере с так нравившейся мне одноклассницей.

А вот слово и зрительные картины таким свойством почти не обладают: наверно, они слишком конкретны и актуальны для меня.

После этого вступления мне хотелось бы выделить не одну — пять ролей спонтанных воспоминаний в моей жизни (у кого-то их больше или меньше и они вообще другие — моя задача лишь начать размышления собеседников и радиослушателей, не более того).

Первая: спонтанные воспоминания — толчки творчества. Что может быть спонтанней молнии? А ведь именно от Зевса и Мнемозины, богини памяти, рождены были музы. Однажды в Америке, а я прожил в этой стране почти 9 лет, я совершенно неожиданно увидел в одном парке крапиву. До того я расспрашивал знакомых мне американцев об этом растении, но они только недоумевали. Я уже, было, решил, в Калифорнии она не водится, и надо же — целые заросли! И тут же стало рождаться:

Когда поля освободятся от снегов
и ветры шалые с пустых небес повеют,
я тихо за город, из зарослей домов
уйду и вдруг, на время, подобрею.

Когда еще — ни птиц, ни соловьев,
и только лед сошел в холодных струях,
я оторвусь от суеты и снов,
по перелескам солнечным кочуя.

Нарву крапивы, колкой и мохнатой,
она земною горечью полна,
и щи сварю, как матушка когда-то:
картошка, соль, крапива и вода.

Пусть детство ленинградское вернется,
рахит, цинга, бесплатный рыбий жир;
и боль в висках так трепетно сожмется,
и просветлеет под слезою мир.

И я в слезах тоски по мертвым милым
забудусь и запутаюсь, как в сеть;
и за оградою расчищенной могилы
крапива памяти все будет зеленеть.

Второе: прорыв из эмоций в сантименты. Благодаря Фрейду мы знаем, что есть сознание и подсознание. Но точно также в сфере чувств есть экспликативные эмоции, выплескиваемые вовне, и потаенные импликативные сантименты. Наверно, входов в интимный мир переживаний много, но один из них несомненен — спонтанные воспоминания. И надо быть бесконечно благодарным за наводнения воспоминаний, погружающие нас в сантименты и выбивающие из нас слезу или поток слез, умиление.

Третье: глотки свободы. Пользуясь понятием Мартина Хайдеггера, мы все в поставе, в суете обязанностей и расписаний, Еще больше мы суетимся по поводу будущего, что уж совсем неправильно и не по-христиански. И вдруг, неожиданно, «средь шумного бала, случайно» к нам приходит воспоминание — и мы — свободны! Мы входим в забытый мир как в храм, благоговейно и никуда не опаздывая. Мы вырываемся из постава, из яростной злобы дня и предаемся плавному течению воспоминаний…

Четвертое: укоры совести. В ночи и средь бела дня нас вдруг обдаст жаром горючих воспоминаний о свершенном нами зле — мы знаем, что ничего уже не исправить и не поправить — тем горячее наше раскаяние, тем глубже осознание своей греховности, тем больше шансов признать свое несовершенство. Укоры совести — немногое, за что мы можем цепляться, как за спасение, но именно они приходят чаще спонтанно, чем сознательно, по крайней мере, у меня, маловера.

Пятое: онтологический синтез. Основное средство мышления — различения. Различительные способности определяют наши мыслительные возможности. Но аналитика, по моему убеждению, вторична относительно синтеза. И когда говорят, что Библия начинается с различений, то просто пользуются плохим переводом. В первоисточнике «Бытие» действительно начинается с фразы «В начале времен сотворил Бог небо и землю», но Евангелие от Иоанна правильнее было бы перевести «В сути начала — Слово». И нас меньше всего интересует хронология мироздания и подлинно волнует суть творения, его синтетический смысл, его онтология.

Только благодаря спонтанным воспоминаниям, приходящим поперек или вспять нашему логическому, нашему аналитическому пути по жизни, формируется и поддерживается целостное и внутренне непротиворечивое представление о мире, хотя и сотканное редкими и небрежными стежками спонтанных воспоминаний.

Всё спонтанно вспоминаемое кажется нам неимоверно вкусным…

Старческий гедонизм не чурается нового: а то ведь так и помрёшь, не попробовав на вкус, что такое паюсная икра или жареная саранча.

Но вот что отвергает старческий гедонизм, так это всё полезное и безвкусное: мы морщимся, отворачиваемся, пытаемся опрокинуть и в упор не желаем это есть, жевать и глотать — в нас бунтует наше человеческое достоинство, не мирящееся с нашей немощью, старостью и близкой смертью.

1000 мелочей
(рецензия на книгу Павла Поляна «Географические арабески: пространства вдохновения, свободы и несвободы» М., ИКАР, 2017, 832 с.)

У каждого географа своя география: география путешествий, скитаний и исследований, география друзей, коллег и знакомств, география чувств и впечатлений, география научных интересов и мыслей, география стихов и молчаливого созерцания.

И когда это собирается в одну здоровенную груду, прокладывается пакетами фотографий, получается эдакая пирамида, преодолеть которую и трудно, и интересно. Но главное — это, безусловно, автопортрет. Поскольку, чем больше в человеке жизненного опыта, знаний, культуры, городов и стран, тем неопределённей границы его Я, тем с меньшей уверенностью мы, да и он сам, очерчиваем контуры личности. В самом деле: не мы ли — частицы наших учителей? Не мы ли — разобраны на частицы нашими учениками? В известном смысле это — коллективный автопортрет одного человека.

Книга Павла Поляна интересна ещё и тем, что позволяет познакомиться с ведущими московскими и отечественными географами — познакомиться не шапочно, а вплотную, в полевых и камеральных условиях, в спорах с автором и между собой о сегодняшней и будущей ситуацией науки, может быть, не самой престижной и нобелеантоёмкой, но заманчиво интересной, пёстрой, как и вся окружающая нас географическая оболочка.

Книга, несмотря на свой 1200-граммовый вес, читается легко, так как и написана — размашисто, свободно, крепко, с задором и наотмашь, не стесняясь в выражениях и не тратя время на экивоки, извинения и подстилание соломок. А некоторые вводимые автором понятия, такие, например, как жлобосфера, надеюсь, войдут в публицистический лексикон русского языка. Тут можно, как в магазине «1000 мелочей» найти всё, включая нужное и то, о чём даже не догадывался и не задумывался.

И ещё.

Полян полемичен. Он бросает вызов многим — и коллегам и не коллегам, с ним интересно спорить и не соглашаться. Он представитель того гуманизма, который допускает наличие множества истин.

Отечественная география весьма креативна. Она дала нашей культуре поэтов и писателей, публицистов и политиков, художников и кинооператоров. Нынешняя география креативна и как наука: в этом ряду, бок о бок с Родоманом и Каганским, Зубаревич и Трейвишем стоит и Полян. Он — известный мандельштамовед, но он же и сам поэт, своеобразный и очень географичный.

После прочтения «Арабесок», уверен, многие не поставят эту книгу на полку, будут возвращаться к ней, листать и перелистывать, а, может, читать вслух под гитару и со стаканом вина наперевес.

Павел Полян
Павел Полян

НГЭ П. Кругмана, или
Страсти по А.Н. Пилясову

Читая капитальную (30 стр.) статью А.Н. Пилясова «Новая экономическая география (НГЭ) и её потенциал для изучения производительных сил России» («Региональные исследования» № 1, 2011, стр.3-31), посвященную работам нобелевского лауреата П. Кругмана, я терзался сомнениями:

— Александр Николаевич Пилясов — слишком авторитетный и тонкий учёный, к тому же блестяще знающий английский язык, чтобы сомневаться в его компетентности, почему же столько повторов, невыразительностей и восторгов по отношению к Кругману?

— Кругман — нобелиант и никакой не выскочка, а строитель новой концепции экономической географии в течение десятилетий, его достижения подтверждаются не только Нобелевским комитетом, но и признанными столпами экономической науки, отчего же мне кажутся все его утверждения либо банальными, либо неочевидными, либо просто сомнительными?

— скорее всего, всё дело в моей тупости, неосведомлённости и отсталости, и, хотя я читал эту статью с тщанием и въедливо, многое в ней осталось для меня неприемлемым; собственно, этим возражениям и возмущениям моего географического нутра и посвящён этот текст.

Блуждания в поисках закономерностей

Начиная с И Тюнена, ведутся поиски закономерностей размещения производств, экономики и населения. В этом ряду находятся: А. Вебер, Н. Колосовский, В. Кристаллер, А. Лёш, Т. Хеггерстранд, В. Бунге, Д. Айзард, П. Хаггет, Б. Родоман и многие другие, признанные и уважаемые.

До того, считалось, что всё это — от Бога или, что, строго говоря, то же самое, случайно, в результате стечения множества необязательных обстоятельств.

Разумеется, в жизни, в реальности, Изолированное государство И. Тюнена (как и Государство Платона, Утопия Т. Мора и другие теоретические конструкции) не встречаются и практического значения не имеют, но погрязать в эмпирике и эмпирических расчётах никому неохота и даже противно. Теоретизирование — забавная игра, правда, иногда такая игра приводит к печальным и даже катастрофическим последствиям, но не теоретизировать люди, тем паче учёные, не могут: этой работой они не столько познают и преобразуют мир, сколько познают и развивают самих себя.

При всём преклонении перед теоретической наукой и теоретической географией в частности, я должен категорически заметить: все теории хороши, но до порога применимости. Пытаться объяснить и\или описать окружающий нас хаос — пожалуйста, с превеликим удовольствием, но применять теории на практике? — однажды это уже случилось с Марксом и…

Экономна ли экономика?

Как правило, это даже не обсуждается, а постулируется: экономика существует благодаря экономическим целям, законам и результатам, а человек действует всегда экономически рационально и целесообразно. Все внеэкономические соображения воспринимаются как неприятные отклонения и несуразности.

Но вот, парадокс:

В кромешной пустыне, среди бесплодных камней и песка, евреи, движимые своей верой в Бога и Книгой, создали весьма демократическое государство, заполнили пустыни садами, лесами и плантациями, понастроили городов и университетов, создали тончайшие производства и технологии, оказались на переднем фронте многих наук и инженерий. А вокруг и окрест — палестинцы, Ливан и Сирия, Иордания и Египет — пески и камни, тронутые не умом и верой, а безумием и ленью. И никакими экономическими аргументами феномен Израиля не объяснить.

Человек даже в самой экономической ситуации действует под воздействием самых разных импульсов, в том числе, разумеется, и экономических, но сводить всё к экономике, к деньгам и прочим хрематистическим эффектам — слишком большая и сильная редукция.

Помимо же экономики жизнь человеческая обретается и в искусстве, и в эмоциях, и в этическом пространстве — и всё это порой гораздо важней и витальней экономики.

Мы действуем и живём, чаще всего исходя не из экономических соображений, и совесть наша, слава богу, неподкупна, непродажна и экономически нецелесообразна.

Производство и деятельность

Марксисты, коммунисты и прежде всего советские марксисты-коммунисты практиканты признали производство доминирующим экономическим (и биологическим, разумеется, также, ведь инстинкт пожирания и инстинкт продолжения рода по сути своей — импульсы производственного процесса). Вся советская «экономика» строилась на идеях доминирования производства, а внутри производства — производства средств производства.

Удивительно, что среди экономистов и экономико-географов Запада, оказывается, до сих пор жива производственная идеология. Им-то она зачем?

Благодаря усилиям ММК, Московского Методологического Кружка, создана теория деятельности и, что особенно важно и ценно, социологические интерпретации этой теории.

Деятельность не ограничивается производством, она гораздо шире понятийно и разворачивается в пространстве, то есть географически, не подчиняясь законам и закономерностям производства. Например, как быть с просьюмингом, хозяйством, которое является воспроизводственным процессом, к тому же более распространённым, чем производственный? — здесь законы размещения любо не действуют, либо это — другие законы.

Мною уже достаточно много написано про географию деятельности, чтобы цитировать здесь самого себя. Но вопросы и проблемы размещения, специализации, эффективности и т.п. к деятельности просто не приложимы. И факторами деятельности естественные ресурсы не являются — только искусственные.

А потому вся производственная тематика и логика производств и производственных отношений, включая торговлю, в деятельностном подходе неуместна, ущербна и безнадёжно устарела, даже, если за это присуждают нобелевские премии.

Производство и потребление в рыночной экономике

Всё, о чем пишут П. Кругман и А.Н. Пилясов, так или иначе крутится вокруг проблем производства в рыночной экономике.

В конце 19-го — начале 20-го веков В. Зомбарт теоретически обосновал, а советская «экономика» практически доказала, что рынок, ориентированный не на потребителя, а на производителя, с неизбежностью свёртывается, так как доминирующему на рынке производителю становится выгоднее не производить вообще, так как издержки в этом случае падают до нуля, а цены ползут вверх. Именно тотальным дефицитом всего и завершилась советская «экономика».

Анекдот конца 80-х:
Приходит в магазин мужик, долго озирается, а затем спрашивает:
— А это, собственно, что у вас — булочная или обувной?

Утверждается: потребительские интересы определяют размещение производства, в том числе, и близость размещения к себе, к потребителю.

Это достаточно убедительно демонстрируется на таком примере:

— не домотканая одежда, а одежда, сшитая для других, могла появиться только в городах, но хорошая одежда — только в столичных городах, городах с королевскими резиденциями (Париж, Лондон, Рим, Милан и т.п.). Ими двор и короли породили искусных дизайнеров одежды, искусство кутюрье. Изобретение швейной машинки позволило перейти к массовому производству и отказаться от индивидуальных мерок к обезличенным и унифицированным размерам и ростам одежды, от жёсткой привязки к кутюрье и, следовательно, высшему слою общества;

— швейное производство стало нуждаться в ткачестве, в мануфактурном ткачестве, которое не вязалось с образом жизни в столичном городе, так как шумно, грязно (особенно, красильное производство) и представлено не миловидными и шаловливыми швеями, а грубыми и бородатыми мужиками — так ткацкое производство отступило в города второго-третьего порядка: Лион, Манчестер, Лодзь и т.д.;

— при этом руральные, сырьевые производства стали, с одной стороны, ориентироваться на ткачество и производство тканей (овцеводство, льноводство и т.п.), а с другой, не меняя своей географии, стало развиваться на самых глухих ойкуменистических окраинах (хлопководство в Техасе и на островах Вест-Индии, в Пакистане, Индии, Узбекистане и т.п. местах).

— искусственные и синтетические ткани как наиболее транспортабельные и по сырью (природный газ, вискоза, целлюлоза), и по готовой продукции вообще оказались индифферентны к географическим принципам и факторам размещения.

От И. Тюнена до академика Н. Некрасова (председателя СОПСа при Госплане СССР) и П. Кругмана географы и экономисты-размещенцы обсуждают только производства и производительные силы, которые и исторически, и логически всего лишь вторичны относительно потребительских интересов, которые, если и изучаются, то только на микро— и нано-уровне и только относительно уже имеющейся и готовой к продаже товарной массы.

Издержки или дополнительная стоимость?

П. Кругман, по крайней мере, по версии А.Н. Пилясова, озабочен дилеммой формирования торговли в зависимости от издержек производства и транспорта либо дополнительной стоимости. Применительно к 17-20 векам эта дискуссия о происхождении торговли вполне уместна и даже плодотворна, хотя ещё в начале 20-го века И. Вернадский, профессор экономики Петербургского университета, разделил две концепции торговли:

— от избытка («торговля в прятки»),
— от недостатка (торговля на грани войны и воровства).

Разумеется, вся цивилизованная торговля держится на идеях торговли от избытка. У советского человека, выдрессированного в торговле от недостатка, такая торговля вызывает шок:

Эпизод в универсаме маленького курортного каталонского городка Ампурия-Брава:
— Вы какой кофе предпочитаете: растворимый или гранулированный?
— Гранулированный (в СССР растворимый уже давно кончился, а о гранулированном мы ещё даже не слышали).
— А какой вы любите: чёрный или коричневый?
— Коричневый.
— А какой страны: Бразилии, Венесуэлы, Колумбии или Эквадора?
— Бразилии.
— Выбирайте на этой полке, тут около сорока сортов бразильского коричневого гранулированного кофе.

Мир заметно перестаёт читать меню справа налево: сначала цены, потом названия блюд. Нормальные люди ценами интересуются в последнюю очередь. И американцы, имея едва ли не самую мощную в мире автомобильную промышленность, ездят на автомобилях многих других стран: Германии, Англии, Франции, Италии, Испании, Японии, Кореи — им разнообразие важнее уровня цен. И, разумеется, торговля начинается от индивидуального потребителя и от конкретного места, а не к ним. Это тем более очевидно, что торговля всё более смещается в Интернет.

Роль транпорта

Когда-то я начинался как географ с географии транспорта и провел в этом качестве четверть века, в том числе, занимаясь морской внешней торговлей и торговлей транспортными услугами. Это не моя мысль — она возникла ещё в 60-е годы и сегодня выглядит уже несколько банально:

Транспортный фактор размещения неуклонно теряет своё значение, а, следовательно, и интерес к себе. Это обуславливается двумя обстоятельствами:

— совершенствованием самого транспорта, транспортных технических средств и технологий

— усложнением и удорожанием того, что подлежит транспортировке.

П. Кругман уделяет так много внимания транспортному фактору, но… средняя цена ювелирных алмазов — около 70 долларов за карат, бриллиантов — 10 тысяч долларов за карат: цена человеческого мастерства составляет таким образом 99.3% стоимости. А какова доля транспортных издержек в перевозке из Ботсваны в Тель-Авив этого карата и из Тель-Авива в Нью-Йорк? — я тоже затрудняюсь определить это ничтожество.

Актуальность теории НГЭ П. Кругмана для современной России, или
Куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй

Анекдот о сексуальной революции 60-х:
В Швеции трое мужчин и две женщины занимаются групповым сексом; в Польше трое мужчин и две женщины смотрят по видеомагнитофону, как в Швеции трое мужчин и две женщины занимаются групповым сексом; в СССР трое мужчин и две женщины на кухне обсуждают, как в Польше трое мужчин и две женщины смотрят по видеомагнитофону, как в Швеции трое мужчин и две женщины занимаются групповым сексом.

Когда-то, в финале советской эпохи, я публично заявил, что странно видеть экономику и экономическую географию как науки в стране, не имеющей экономики. Это очень обидело многих, в т.ч. и Г.А. Приваловскую, доктора географических наук и одного из столпов отечественной экономической географии, правда, весьма траченых молью коммунистической догматики.

Сегодня, спустя тридцать лет после этого, я готов сделать ещё один шаг дальше и заявить, что и рыночной экономики в этой стране также не получилось, да, наверно, уже никогда и не получится, потому что экономика не может строиться политически, особенно, если политику вершат криминальные авторитеты, от Ленина-Сталина до Путина-Медведева. Экономика, как и история, и культура, субъектов своего развития и существования не имеет по принципу, хотя собственно субъектов (синонимов слову «фрукт») в нашей российской действительности предостаточно.

Попытки привязать размышления, рассуждения и теоретические конструкции П. Кругмана, как бы тонки и изящны они ни были бы, просто неуместны. Слов таких, какие употребляют Кульман и Пилясов («агломерационный эффект», «возрастающая отдача», «сравнительное преимущество», «несовершенная (монополистическая) конкуренция» и т.п.), Сенчины, Дерибаски и прочие субъекты (=фрукты) не знают и не понимают, а то, что экономику описывают и даже толкают ученые, тем более — географы, ничего, кроме возмущения, у Путина не вызывает. И он бесконечно прав, потому что то, что называется в России экономикой, толкается и создается им, только им и исключительно им.

Вот, как-то так, хотя ощущение, что всё-таки дурак — это я, не исчезло.

Транспорт как сервис и инфраструктура

Транспорт… — перемещение от ворот до ворот, независимо от того, какие это ворота (portos): ворота в городских стенах, водные или воздушные порты, насосные станции трубопроводов, въездные и выездные ворота на границах. Согласно Etymological dictionary on-line, транспорт как «средство передвижения» был впервые зафиксирован лишь в 1953 году, в разгар железнодорожного строительства в мире. До этого, с древнейших времен, важны были пути, а не то, что на этих путях используется. Подвижной состав любого транспорта привлёк внимание в самую последнюю очередь, но зато с тех пор развивается устойчиво более быстрыми темпами, нежели капитальные транспортные сооружения и перегрузочная техника. Например, рекордные скорости на автомобилях давно уже близки к 1000 км\час, но для таких скоростей ещё не созданы дороги, где максимально допустимые скорости колеблются между 105 и 160 км\час. Мобильные средства транспорта прогрессируют в геометрической прогрессии, стационарные — в арифметической. Именно поэтому наиболее успешно развиваются мобильные средства транспорта, независимые от стационарных: автомобили-внедорожники, амфибии; суда, не требующие портовых сооружений (например, лихтеровозы, суда на воздушной полушке и суда-амфибии); воздушный флот вертикального взлёта и т.п.

Транспорт можно рассматривать и как сервис, и как инфраструктуру. Разница между этими функциями может быть проиллюстрирована следующим образом:

Немецкая авиакомпания Lufthansa и российская S7 работают часто на одних и тех же направлениях, парк самолетов Lufthansa представлен самолетами европейскими Airbus различной вместимости, S7 — американскими Boeing также различной вместимости. Уровень обслуживания и комфорта в обоих случаях примерно одинаков, но Lufthansa ставит на линии машины с таким расчётом, чтобы места b и e, то есть самые неудобные, были по возможности пустыми, а машины S7 заполнены до отказа. В результате германскими самолётами пользоваться значительно удобнее, кроме того, у Lufthansa всегда имеется резерв вместимости для экстраординарных случаев и ситуаций. Цена авиабилетов при этом практически не разнится.

Lufthansa — инфраструктурная авиакомпания, S7 — сервисная, первая всегда имеет избыточные мощности, вторая работает на пределе своих возможностей.

В европейских трамваях, метро, автобусах, троллейбусах частота движения обеспечивает такое заполнение, чтобы максимально использовать сидячие места, в российских — и стоячие, и сидячие.

Московское такси в центре города работает инфраструктурно, на окраинах — сервисно.

Сервисная стратегия порождает очереди, неудобства и затруднения, инфраструктурная — скорость, безопасность и комфорт.

«В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что, казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть. А на самом деле в уездном городе N люди рождались, брились и умирали довольно редко.» (И.Ильф и Е.Петров «Двенадцать стульев»), а в Москве приходится сидеть неопределенно долго в парикмахерской либо записываться в очередь чуть не за месяц, похороны же давно и устойчиво превращены в томительные ожидания с такой высокой степенью неопределённости, что провожающие начинают завидовать провожаемому и готовы поменяться с ним позициями. Москва — по преимуществу сервисный город, уездный город N — инфраструктурный.

Процесс воспроизводства на мобильных и стационарных средствах транспорта имеет арьергардный характер: лидеры и люди обеспеченные предпочитают не ремонтировать свои автомобили, а менять их на новые, в отличие от них люди стесненные в средствах и социальные жертвы ремонтируют свои колымаги до полного износа. По тому, что происходит с автодорогами, можно судить об экономическом благополучии территории: если дороги строят — страна или регион на подъеме, если ремонтируют — очевиден экономический спад.

Процесс воспроизводства более характерен для сервисного транспорта, нежели для инфраструктурного. Но это означает, что резервы мощности, характерные для инфраструктуры, являются одновременно и резервами функционирования\эксплуатации, и резервами развития: неиспользуемые мощности не так жалко бросать и демонтировать, если появляется нечто новое и более совершенное. Сервисный транспорт, как правило, находится в отстающих.

Эти размышления справедливы и для системы образования и профессиональной подготовки в сфере транспорта (а, впрочем, и в любой другой сфере): собственно образование по природе своей инфраструктурно, что позволяет иметь широкий выбор для профессиональной подготовки, практикуемая же у нас практика самой ранней профессиональной ориентации и профессиональной подготовки закрывает возможности транспортного образования, лишает его фундаментальности и мировоззренческой основательности. В результате, по сути мы не имеем образованных транспортников, но в утешение имеем хороших транспортных профессионалов, заточенных, вследствие всего выше сказанного, на сервисный транспорт, а Институт Комплексных Транспортных Проблем, существовавший сначала как академический, потом — при Госплане СССР и занимавший огромное девятиэтажное здание, в 1993 году был расформирован. Нынешний Научный центр по Комплексным Транспортным Проблемам Министерства Транспорта Российской Федерации ютится в крохотном двухэтажном особнячке, не очень сервисно, но совершенно неифраструктурно.

Долой профессионалов!
(фельетон)

Вот расстрига-психолог за безумные деньги рассказывает академическим учёным-экономистам, как он понимает Смита и Рикардо, со ссылками, естественно, на таких авторитетов, как Александр Пушкин и его коллега Евгений Онегин.

А вот не меньший расстрига физик, получивший диплом за энергетику медленных нейтронов, впаривает мэрам городов огромного региона теорию и практику городского самоуправления на примере мартышек верхнего Нигера.

Училка в школе, потомственная вертухайка, объясняет детям однокоренные слова: «штука — то тысячерублёвка, штучка — это малолетка лёгкого поведения, штукенция — это фальшивая тысячерублёвка, штукарь — карточный шулер, штукач — косноязычный стукач, штукатурка — макияж, штукарезада — облапошница». Дети — в восторге.

Я однажды лежал в больнице, аккурат в онкологическом отделении, прибегает один такой:

— Где ваш пульс? Почему вы ещё живы?! Немедленно в операционную — будем резать! У вас совершенно простуженное сердце: отрежем лишнее и наложим гипс.

Слава богу, я смог сбежать от него в гинекологию — туда он побоялся соваться, чтобы не заразиться менструацией.

Мы живём в доме, построенном исключительно кандидатами и докторами таджикских наук. Поэтому у нас потолки чуть ниже полов, а стены как двояко вогнутые линзы, и с них всё время соскальзывают обои, приклеенные на соплях и слезах этих строителей.

Автобусы у нас водят джигиты, только что соскочившие со своих горячих ишаков, арбузами торгуют чукчи, а рыбой — буддисты, ведь буддистам есть рыбу нельзя, и они её и не едят, и не разбираются в ней.

Вчера по телевизору какой-то комик смешил нас: он щекотал себя до упаду, а мы смотрели на него и плакали: всё-таки жаль дурака.

Мне подарили на день рождения картину, предупредили: это живопись, а то я было подумал, что это для мытья полов. Её написал знаменитый сталевар, которому оторвало обе руки, когда он косил кукурузу.

Училки у нас работают депутатами и кандидатами в депутаты, дипломатами — трамвайные хамы, законы принимают воры в законе и прочие карманники, а всей страной правит шпион, самый настоящий шпион, почище любого Вячеслава Тихонова.

Хоронили меня студенты — это такая производственная практика у студентов текстильного ПТУ. Похоронили стоймя и головой вниз, а это не очень удобно, поэтому фельетон получился коротким. Если бы я хотя бы ветеринаром был, тогда длиннее получилось бы!

Недетские стишки

А из нашего окна
Вся зарплатища видна,
А из вашего окошка
Только пенсии немножко

Наша Таня громко плачет:
Стол накрыт, а пир не начат

Идёт бычок, качается:
Здоровьишко кончается

Там лес и дол видений полон,
Когда идёт не соколом, а колом

Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Нас всех травили «Солнцедаром»

Ехали медведи
На сотом «мерседесе»,
А за ним кот
На «субару» прёт

Кто не знает дядю Стёпу
И его жену-растрёпу?

Жили в квартире
44
Сорок четыре
Весёлых бомжа

Кто стучится в дверь ко мне
С кобурою на ремне? —
Это он, конечно, он,
Полицейский мудозвон

Спи младенец, скот не пасший,
Баюшки-баю,
Тихо смотрит Братец Старший
В колыбель твою

Песнь о народе

искусство copy-paste соцреализму недоступно,
поскольку техника давно ушла вперёд,
оно неявно и немножечко подспудно,
но тот, кто не ворует, — не народ

нам этика добра изрядно лишня,
поскольку на добро не разевает рот
никто, ну, разве, что Всевышний,
но, согласитесь — Он, конечно, не народ

нас все боятся — мы боимся пуще:
себя, властей, природы, НЛО,
вот так в трусливой и вонючей гуще
рождается великий наш народ

«мы — не рабы, рабы — не мы» — так кто же?
не любим мы ни прав и ни свобод,
и на клеймлённых наших пьяных рожах
написано калёное — НАРОД

Окончание
Print Friendly, PDF & Email

13 комментариев для “Александр Левинтов: Октябрь 17-го. Продолжение

  1. Александр Левинтов
    зачем требовать от меня и упрекать меня в отсутствии сладких слюней? Не
    говоря о таких писателях как Александр Левитов и Леонид Андреев, так
    ведь можно записать в декомпенсаторы Шекспира и Гёте, Гомера и Гесиода..
    :::::::::::::::::::::::::::::::::::
    И запишем. Партия прикажет, запишем. Всех, и Левитова с Левинтовым, и
    Шекспира с Толстым.
    — — — — — —
    В заключение — из своего старого поста:
    » Совесть есть только у маленьких детей , взрослые ее утрачивают…»
    M.E. САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН
    Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 8-ой.
    . . . . ПРОПАЛА СОВЕСТЬ
    Пропала совесть. По-старому толпились люди на улицах и в театрах;
    по-старому они то догоняли, то перегоняли друг друга; по-старому суетились и ловили на лету куски, и никто не догадывался, что чего-то вдруг стало недоставать и что в общем жизненном оркестре перестала играть какая-то дудка. Многие начали даже чувствовать себя бодрее и свободнее. Легче сделался ход человека: ловчее стало подставлять ближнему ногу, удобнее льстить, пресмыкаться, обманывать, наушничать и клеветать. Всякую болесть вдруг как рукой сняло; люди не шли, а как будто неслись; ничто не огорчало их, ничто не заставляло задуматься; и настоящее, и будущее — всё, казалось, так и отдавалось им в руки, — им, счастливцам, не заметившим о пропаже совести…
    А бедная совесть лежала между тем на дороге, истерзанная, оплеванная, затоптанная ногами пешеходов. Всякий швырял ее, как негодную ветошь, подальше от себя; всякий удивлялся, каким образом в благоустроенном городе, и на самом бойком месте, может валяться такое вопиющее безобразие…

  2. Однако, на Продолжение Александра Л. негатив в разнообразных формах обильно льётся из всех ручЬёв и рек. А потому, как сказал мне в парной старый еврей Моня, что многим
    рефлексирующим недекомпенсированным людЯм про «Октябрьский переворот», к примеру, читать не рекомендуется. Особенно, если читатели последовательны. Пощадите себя!
    Автору — поклон.

  3. Хочу сказать не про себя, а про впечатление от подборки стихов и прозы Александра Левинтова.
    И стихи и проза интересны и талантливы, очень приятно читаются. Автор безусловно человек большой европейской культуры, очень образованный и чувствует он элегантно. Жаль, что он оставил Калифорнию. Обязательно попытался бы повидаться с ним. Огорчается от старения. Могу лишь сказать до этой грусти совсем не всем удалось дожить и пожелать ему еще долгие годы.

  4. Александр Левинтов 28 октября 2017 at 17:48
    искал и на Гостевую, и на Хулигана, но ничего, увы, не нашел, жаль
    _____________________________
    Попробуйте еще раз:
    Хулиган
    — 2017-10-28 10:30:31(58)

  5. Александр Левинтов28 октября 2017 at 16:13 | Permalink
    ____________________________
    Зайдите в Гостевую, советую. Там есть прекрасный отзыв на вашу статью Хулигана.

      1. искал и на Гостевую, и на Хулигана, но ничего, увы, не нашел, жаль

    1. Насилу нашел Хулигана, прочёл и, честно, не понял, какое это имеет отношение ко мне и к материалу номера

  6. И американцы, имея едва ли не самую мощную в мире автомобильную промышленность, ездят на автомобилях многих других стран: Германии, Англии, Франции, Италии, Испании, Японии, Кореи — им разнообразие важнее уровня цен
    ————
    Американцам конечно лучше знать, но мне кажется, что по крайней мере некоторые из них именно и ездят на японских и корейских машинах из-за их меньшей стоимости.

  7. Но вот, парадокс:
    В кромешной пустыне, среди бесплодных камней и песка, евреи, движимые своей верой в Бога и Книгой, создали весьма демократическое государство, заполнили пустыни садами, лесами и плантациями, понастроили городов и университетов, создали тончайшие производства и технологии, оказались на переднем фронте многих наук и инженерий. А вокруг и окрест — палестинцы, Ливан и Сирия, Иордания и Египет — пески и камни, тронутые не умом и верой, а безумием и ленью. И никакими экономическими аргументами феномен Израиля не объяснить.
    ____________________________
    Ну, вот опять. Ну, какие «пески», какие «камни»? Морское побережье Ливана издавна именовалось Ривьерой, а Бейрут – сравнивали с Парижем. А нынешние Арабские Эмираты, Дубай?
    Вот думаю, почему, когда читаешь Ваши эссе (речь не о всех, конечно), испытываешь чувство внутреннего сопротивления? Пишете Вы, это уж точно, не для слабонервных. Людей впечатлительных, рефлексирующих это может просто декомпенсировать. Тот же «Октябрьский переворот», к примеру. Он написан в таком ключе, что ничего не остается, как перечеркнуть свою жизнь. И в воду с концами. Но разве так можно? Ведь худо-бедно, но жили ведь. А тут раз, и все прошлое перечеркнуть. Пощадите!

    1. зачем требовать от меня и упрекать меня в отсутствии сладких слюней? Не говоря о таких писателях как Александр Левитов и Леонид Андреев, так ведь можно записать в декомпенсаторы Шекспира и Гёте, Гомера и Гесиода. Если Вам так нужна вдохновляющая литература, то горячо рекомендую «Пионерскую правду» и «Мурзилку». Конечно, нехорошо, когда жить не хочется, но, поверьте, гораздо горше, когда и не можется.
      Короткая реплика Сэму: европейские машины заметно дороже своих американских аналогов в Америке, особенно в эксплуатации и ремонтах.

    2. Инна Беленькая
      — 2017-10-28 09:39:13(55)

      Тот же «Октябрьский переворот», к примеру. Он написан в таком ключе, что ничего не остается, как перечеркнуть свою жизнь. И в воду с концами. Но разве так можно? Ведь худо-бедно, но жили ведь. А тут раз, и все прошлое перечеркнуть. Пощадите!
      =================.
      Действительно, все кто сейчас пишет в этой Гостевой жили худо-бедно, а иной раз и не худо и не бедно. А как же иначе, если бы никто не жил хоть худо-бедно, и власти той не было бы. Вот я сам жил, учился, преодолевал антисемитизм, нашел работу на заводе, и в аспирантуру поступил, а потом преодолевал идеологические установки в философии. Друзья были, любовь была и есть, и прочее. Но был момент, когда осознал (беру только один простой факт), что на протяжении последнего столетия царской власти (ретроградность которой для начала 20 века мне очевидна) были казнены по суду и следствию сотни людей, а на протяжении полувека (к 1967-му) советской власти были убиты, замучены, брошены в нищету, преданы в войнах миллионы и миллионы людей без суда и следствия и все ради того, чтобы ожидать наступление коммунизма через 20 лет (помните?), критерием которого была квартира и полные полки в магазинах (давно переставшее быть чудом будущего на Западе). И вот, осознав это как суть той власти, я отказался от своей не худо и не бедно (относительно) жизни и уехал. И что личное «худо-бедно» перед лицом преступлений той власти? А. Левинтов не подкрашивает историю разговорами, что не все прошли через Гулаг, не все голодали, как крестьяне, выращивавшие хлеб, не все были лишены возможности работать профессионалами и пр. А. Левинтов раскрыл, почему это левиафан не только не мог существовать без войн и насилий, но также, почему он сдох так быстро и без сопротивления со стороны тех, кто жил «худо-бедно». К сожалению, столь многие из них уже были пропитаны миазмами этого левиафана, и стало им не по себе на свободе, даже при наполнившихся полках магазинов. Тоскуют по дыханию зверя. И поэтому текст А. Левинтова столь своевременен.

Добавить комментарий для Сэм Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.