387 total views (from 2022/01/01),  1 views today

«Ну откуда ты это взял, что мои истории тебе пригодятся? У меня по литературе в школе всегда тройка была. Я ни одного стиха наизусть не помню. Зачем Раскольников свою собачку утопил — до сих пор не знаю…»

Тающий в темноте

Александр А. Локшин

Давно это было. Лет сорок тому назад, а то и больше — в самое, что ни на есть, глубоко советское время. Если кто из вас не знает, как тогда текла наша жизнь, то вот вам пример. Ждал я как-то недалеко от популярного ресторана свою приятельницу и прогуливался, подняв воротник. И что же вы думаете — через две или три минуты меня попросили предъявить документы…

Но я отвлекся.

Так вот, был я тогда отдаленно знаком с одним типом. Очень отдаленно. Такой бесконечно скучный был у него вид. Казалось, он скучен сам себе и терпит это с трудом. Такой вот нестерпимо бесцветный тип. Общаться с ним у меня не было никакого желания.

А что же я сам представлял из себя в то время? Ничего особенного не представлял, к сожалению. Хотя… это смотря с какой стороны посмотреть. У меня была прямо-таки выдающаяся скорость реакции. Я мог на лету поймать пинг-понговый шарик, запущенный с неслыханной скоростью. А в остальном — ничем выдающимся я не обладал. И жил себе как все.

И вот иду я как-то вечером домой, и вдруг в переулке мне навстречу этот деятель, назову его Петя.

— Ах, — говорит, — Сеня, дорогой, как я рад тебя видеть. Очень нужно мне с тобой посоветоваться. Так как ты — человек понимающий.

Я прямо обалдел:

— Ну, это ты, дорогой Петя, преувеличиваешь мои способности. Я как был в школе троечником, так им и остался…

Он отвечает:

— Нет, Сеня, я знаю! Ты человек общительный и можешь кое-что посоветовать. Мне это нужно, так как я решил стать писателем и собираю теперь всякие истории из жизни. Сам-то я человек необщительный, а ты мог бы мне в этом смысле помогать. Тем более, что для тебя это будет совершенно необременительно — вспоминай только что-нибудь интересненькое и рассказывай. А за это я тебе тоже в чем-нибудь посодействую…

Я говорю:

— Ну откуда ты это взял, что мои истории тебе пригодятся? У меня по литературе в школе всегда тройка была. Я ни одного стиха наизусть не помню. Зачем Раскольников свою собачку утопил — до сих пор не знаю…

А он:

— Мне, — говорит, — твоя тройка по литературе не мешает. А даже наоборот. Мне нужны живые, понимаешь ли, сюжеты. Истории всякие… Про то, где у нас не так, как хотелось бы. Про безобразие какое-нибудь, которое замалчивают. А общественность должна знать. Это мой долг будущего писателя обо всем таком рассказать. Понимаешь теперь?

Я говорю:

— Да, теперь понимаю. Есть у меня одна такая история… (Смотрю — он оживился, блокнотик вынимает и прямо под фонарем собрался записывать.)

— Вот, — говорю, — история, про которую никто, можно сказать, не знает. Очень грустная и даже трагическая…

Тут он заулыбался:

— Я, как будущий писатель, чувствую — это то, что мне нужно!

— Да, — говорю, — трагическая история произошла с моим другом детства. Он полез на даче крышу чинить, упал и умер. Напоролся на кол, и кол этот ему в спину вошел, а из живота вышел. Кишки, конечно, наружу. А еще один глаз у него от удара вытек…

Тут этот Петя меня перебивает и говорит:

— Извини, но это совсем не то, что мне нужно. У этой истории нет общественного звучания. Мне как будущему писателю она ничего не дает. Мне нужно что-нибудь про несправедливость, про возмутительные злоупотребления всякие. Неужели тебе нечем со мной поделиться?

Я отвечаю:

— Не знаю, не знаю… А глаз у того парня вытек, из уха кровь течет, он хрипит, дергается… Три часа мучился, пока не затих совсем…Потом этот кол из него выдирали, перемазались все до невозможности…

Тогда этот Петя говорит:

— Ты что — глухой? Мне это не интересно! Не понимаешь, что ли?

Ну а я ему:

— Как это не интересно? Дай досказать, раз уж я начал…

А он:

— Ты, Сеня, какой-то тупой. Очень у тебя замедленная реакция. И мне, как писателю, с тобой разговаривать нет смысла.

Я на всякий случай не стал с ним спорить. Хотел еще напоследок пару красочных деталей ему подкинуть, но прикусил себе язык. Опять же, на всякий случай. А он, не попрощавшись, развернулся и растаял в темноте. Больше мы никогда не виделись.

* * *

Много лет спустя, теплым осенним вечером, я оказался в компании, где шел довольно откровенный разговор о взаимоотношениях полов. Все мы были немного выпимши, и даже дамы позволяли себе рискованные метафоры и неподобающие их общественному положению сальные шутки. Компания была вся, как на подбор, курящая, так что беседа шла в клубах сизого дыма… И тут слово взял сидевший в углу упитанный господин и стал нам кое-что рассказывать о странностях любви на собственном примере. Меня поразил его невыносимо скучный, бесцветный голос. Этот голос мне что-то смутно напомнил из времен моей безвозвратно ушедшей юности. Но я не мог вспомнить — что.

— Вы случайно не писатель? — спросил я его.

Он посмотрел на меня в упор, но вместо ответа вскочил со стула, схватил свою шляпу, быстро вышел на улицу и исчез.

— Что ты ему такого сказал? — заволновались мои друзья.

— Ничего особенного, — ответил я им.