Рахель … знает, что именно рождённый ею Йосеф — это тот Единственный и Избранный, к которому должна перейти, не расплескавшись, не разделившись и не убавившись, та особая духовная власть, те особые духовные полномочия, которые, в своё время, приобрёл Яаков у Эава. Не старшие братья, и уж никак не сыновья Лавана…
Недельный раздел Ваеце
Михаил Ривкин
А Рыувэйн шел в дни жатвы пшеницы, и нашел мандрагоры в поле, и принес их Лэе, матери своей. И Рахэйль сказала Лэе: дай мне мандрагоров сына твоего. Но та сказала ей: мало ли тебе забрать мужа моего, а еще забрать и мандрагоры сына моего? И Рахэйль сказала: за то он ляжет с тобою эту ночь, за мандрагоры сына твоего Когда Яаков пришел с поля вечером, и вышла Лэя ему навстречу, и сказала: ко мне войдешь, ибо я наняла тебя за мандрагоры сына моего. И лег он с нею в ту ночь /…/ И Лаван пошел стричь овец своих, а Рахэйль похитила тырафим (идолов), что у отца ее. /…/ Теперь же, если ты ушел, потому что ты сильно стосковался по дому отца твоего, зачем ты украл Богов моих? И отвечал Яаков, и сказал Лавану: да, я боялся, ибо я думал, может быть, отнимешь у меня дочерей своих.У кого найдешь Богов твоих, тот да не будет жить! Пред родственниками нашими узнавай, что у меня, и возьми себе. А Яаков не знал, что Рахэйль украла их.И вошел Лаван в шатер Яакова и в шатер Лэи, и в шатер двух рабынь, но не нашел. И вышел из шатра Лэи, и вошел в шатер Рахэйли. Рахэйль же взяла тырафим (идолов), и положила их в седло верблюжье, и села на них. И перещупал Лаван весь шатер, и не нашел (Брейшит 30:14-16, 31:19, 30-34)
И все-таки он держал за вихор самого настоящего волшебного человечка: телесного цвета, с двумя ножками, ростом с детскую ладонь, бородатый и сплошь покрытый волокнистым пушком, — это был гном удивительный и смешной. Мальчик знал его свойства. Они были многочисленны и полезны; но особенную пользу — так слышал Рувим — они приносили женщинам. /…/ Ах, Лия, сестрица моя, — воскликнула она, ласкаясь к ней и клянча руками, как малый ребенок, — зеница моего ока, самая статная среди дочерей!Удели мне от мандрагор твоего сына, чтобы я стала плодовита, ибо разочарование от того, что я до сих пор бесплодна, сокращает мне жизнь, и своей неполноценности я горько стыжусь! Лань моя, златокудрая среди черноголовых, ведь ты же знаешь, что это за отвар и как он воздействует на мужчин, ведь он же как влага небесная на женскую засуху, и женщины с его помощью зачинают счастливо и разрешаются от бремени с легкостью!
/…/ Что же она сделала? Поскольку они бежали украдкой и мир находился под знаком Набу, она тоже украла. Когда Лаван уехал со двора стричь овец, она выбрала тихий час, спустилась через западную дверцу в кладовую могил и грамот, взяла, одного за другим, Лавановых домовых божков, терафимов, за их бородатые и женственные головки, сунула их под мышку и в поясной кошель, оставив двух-трех в руках, и незаметно пробралась с ними в женские покои, чтобы прикрыть глиняных истуканов домашней утварью и взять их с собой в воровскую дорогу.(Томас Манн Иосиф и его братья Москва АСТ 2000 стр.283, 285. 313).
Две эти коротенькие истории, точнее — две колоритные зарисовки с натуры не связаны, на первый взгляд, с основным сюжетом, и, уж точно, никак не связаны друг с другом. Но кое-что общее между ними нетрудно заметить даже при беглом прочтении. И та, и другая производят впечатление случайных обрывков, «без начала и без конца». Если бы мы смогли прочитать полную версию этих историй, нам, наверное, стало бы понятнее, почему Редактор оставил их в окончательной версии, хотя и в сильно урезанном виде. Такого рода урезанные истории — не редкость в книге Брейшит. Автор классического труда «Легенды Брейшит» Герман Гункель так объясняет эту отрывочность:
«Достаточно часто расказчики убирали то, что в их глазах было оскорбительным, и ничего не добавляли. На каждом шагу мы замечаем такие пропуски. /…/ Некоторые части легенд были в глазах позднейших расказчиков неприличными, так что от них остались только отрывки. /…/ В других легендах между сохранившимися отрывками нет никакой связи, и потому их невозмно понять. /…/ Это причина того, что многие легенды туманны, и не позволяют нам правильно разглядеть их содержание. Иногда нам кажется, что мы в состоянии воссоздать особую атмосферу таких легенд, в то время как позднейшие расказчики не смогли правильно уловить их особый дух» (הרמן גונקל. אגדות בראשית. מבאו לספר בראשית .ספרות המקראי .ירושלים 1998 עמ’81-82 )
Попробуем и мы, для начала, уловить ту особую атмосферу, которая характеризует тот и другой отрывок, возможно, что после этого нам станет понятнее, о чём же они нам рассказывают. Эмоциональная атмосфера рассказа про «волшебного человечка» накалена и драматична: Рахель, выпрашивающая у Леи мандрагоры — это, конечно, та же самая Рахель, которая «позавидовала Рахэйль сестре своей, и сказала Яакову: дай мне детей; а если нет, я умираю». И все попытки Яакова «переадресовать» этот крик души, направить его Тому, Кто только и волен «дать детей», не очень-то действуют на «бедную малышку» (Брейшит 30:1-2). Она продолжает искать привычные её решения этой древней, как мир, женской проблемы. Сначала, вслед за Сарой, предлагает Яакову свою наложницу, а затем клянчит у Леи мандрагоры, целебные свойства которых, в том числе — благотворное влияние на мужскую потенцию и женскую плодовитость были в Древности общепризнанными. Об этом пишет, со ссылкой на Мидраш, комментарий Сончино. Рахель верит в старые, освящённые традицией приёмы и ритуалы, и весьма далека ещё от веры в Единого. Но чем же закончилась история про мандрагоры? Что сделала с ними Рахель Может быть, она «надела на него рубашечку, поместила в коробочку и одила сним»? А может быть, «приготовила из него отвар»? Этого мы не знаем. Но, очень похоже, что именно результатом этих магических действий и стало появление на свет Йосефа.
Надо полагать, в первичной, самой древней версии, именно это радостное событие, скорее всего венчало собой короткий, незамысловатый рассказ про мандрагоры. И это как раз тот случай, когда Редактор постарался, с помощью пропусков и смещения хронологии «обезвредить» один из бесчисленных вариантов древнего сюжета о чудодейственном растении.
«Хотя текст умалчивает о причинах повышенного интереса обеих сестёр к мандрагорам, фолькорные ассоциации с этим растением несомненно присутствуют. Весьма характерно, что последующий рассказ тактично, но уверенно нейтрализует этот мотив, отвергая мысль, что подобное колдовство могло иметь результат. Лея, которая отдала мандрагоры, рожает трёх детей. Рахель, которая их получила, остаётся бесплодной ещё около трёх лет. В дальнейшем обе сестры многократно повторяют, что всё происходящее происходит по воле Б-га и под его контролем» (Nahum Sarna The JPS Thora commentary Genesis NY Jerusalem 1989 p. 209).
Атмосфера рассказа о краже терафим (божеств домашнего очага) совсем иная: шутливая, весёлая, карнавальная. Г. Гункель приводит, среди других и этот рассказ как образчик здорового чувства юмора у древних израильтян, не слишком обременённых строгой моралью:
«Он [народ Израиля] получал удовольствие от рассказа о том, как Рахель обманула своего отца /…/ Древние легенды были иногда довольно грубыми /…/ так, Рахель особенно грубым образом обманывает своего отца Лавана, это убеждает нас, что это был здоровый народ, получавший удовольствие от таких рассказов» (הרמן גונקל שם עמ’89-91 ).
Но едва ли древние израильтяне столетиями передавали из уст в уста рассказ про кражу терафим только для того, чтобы грубо пошутить на тему женских месячных. Как и мандрагоры, терафим полифункциональны. Как и в случае с мандрагорами, из всех их свойств Рахель интересует только одно, самое важное. Крупнейший специалист по книге Брейшит Нахум Сарна так объясняет особое назначение терафим: «и вновь архивы Нузи помогают нам пролить свет на этот вопрос. Договор об усыновлении Науши и Уулу включает такой парграф:
«Если у Науши будет его собственный сын, тот он обязан разделить имущество поровну с Уулу. Однако сын Науши заберёт богов Науши. Но если у Науши не будет своих детей, Уулу заберёт богов Науши» (Nahum Sarna Understanding Genesis JTS NY 1966 p. 21).
Материальные блага, имущество движимое и недвижимое можно и должно делить между многими наследниками, в том числе и теми, чей правовой статус небезупречен. Но есть нечто нематериальное, что отец может передать только одному-единственному из своих сыновей. На риторический вопрос Эсва «неужели, отец мой, одно благословение у тебя?» (Брейшит 27:38) Тора даёт однозначно-утвердительный ответ. Уникальность и неделимость первородства были одним из важнейших законов и в царстве Нузи, и в других землях Междуречья, и в Древнем Израиле. В эпоху Патриархов Израиль наполнил этот закон новым, монотеистическим содержанием. Для Лавана и его семейства закон уникальности первородства существует только в его языческом обличае. Первородство у них передаётся вполне ощутимо и зримо вместе с набором семейных терафим, как это описано в документе Нузи.
История Яакова в семействе Лавана отчасти напоминает возможную историю Науши в доме Уулу. Уулу принимает Науши как постоянного члена семьи, работника и возмжного наследника имущества. Судя по формулировкам договора, своих детей у Уулу на тот момент не было. Лаван принимает Яакова, по версии Т. Мана, сначала в качестве бесправного раба, но очень скоро даёт ему некий «повышенный» статус: работника-жениха, работника — члена семейства. Разумеется, этот статус существенно укрепляется за те годы (если верить Т. Манну — за двадцать пять лет), что Яаков прожил у Лавана. Сыновья Лавана дважды явно упоминаются в Торе (Брейшит 30:35, 31:1). Надо полагать, что они появились на свет уже после того, как Яаков был принят в семейство Лавана. По тем законам Нузи, которые приводятся в договоре между Науши и Уулу, терафим, как символ первородства, должны отойти именно к эти, родным сыновьям. В тот момент, когда родные сыновья появлялись на свет, Науши терял права на терафим. Но Рахель так не считает. На место древней формулы: где первородство — там терафим, она предлагает свою: где терафим, там и первородство! Она знает, что именно рождённый ею Йосеф — это тот Единственный и Избранный, к которому должна перейти, не расплескавшись, не разделившись и не убавившись, та особая духовная власть, те особые духовные полномочия, которые, в своё время, приобрёл Яаков у Эава. Не старшие братья, и уж никак не сыновья Лавана должны наследовать эту особую духовную власть, и потому не им принадлежат по праву терафим.
Дважды Рахель начинает рискованную и опасную игру с таинственными силами «от бездны, лежашей внизу» (Деварим 33:13). В первый раз она использует их, чтобы родить Йосефа, и ей это удаётся, хотя, если верить Т. Манну, удаётся на исходе сил, едва ли не ценой своей жизни. Во второй раз Рахель идёт на риск, чтобы обеспечить Йосефу первородство. На сей раз мы, вроде бы, не должны за неё переживать. Как ловко обманула она «персть земную», Лавана, как смешон он в своих бесуспешных поисках! И как надменно срезал его Яаков! «У кого найдешь Б-гов твоих, тот да не будет жить», да вот так, не больше не меньше! «у кого найдёшь…» не у кого они есть, а у кого найдёшь. А если не найдёшь? Что, в этом случае «не считается»? Наши Мудрецы придерживаются другого мнения.
«У кого найдешь Б-гов твоих, тот да не будет жить» — и так и было «когда ошибка исходит от правителя» (Коэлет 10:5) «И украла Рахель» (Брейшит 31:19), «и умерла Рахель» (там, 35:19)» (Брейшит Раба, 74:9).
«Завет заключён с устами» (Моэд катан 18А) — так называют Мудрецы ситуацию, когда сказанное вслух, пусть даже и не вполне серьёзно, обретает некую таинственную силу. Яакову предстоит убедиться в этом, по крайней мере, ещё один раз.
