Илья Слосман: Убийcтво Нейланда

Loading

Если следователь был действительно заинтересован в нахождении подлинных убийц, он обязан был сделать всё для ликвидации сомнений в реальности показаний подростка, т.е. пригласить посредника: педагога, психолога или родственника. В данном случае такой заинтересованностью и не пахнет.

Убийcтво Нейланда

Илья Слосман

В октябре 2016 года была опубликована моя статья «Убийца ли Нейланд

В статье говорилось об истории единственного официально расстрелянного подростка в послесталинском Советском Союзе и высказывалось сомнение в достаточности доказательной базы. Отклики были разные, в т. ч. возражения, прояснились некоторые детали, появились новые факты.

Надеясь ответить на возникшие вопросы, я обратился в архив Санкт-Петербургского городского суда с просьбой предоставить мне информацию по делу Нейланда и получил официальный отказ.

Отказ судаОткровенно говоря, вряд ли можно было предположить, что какому-то там Слосману, гражданину Израиля, так вот просто позволят копаться в архиве Санкт-Петербургского городского суда. Однако этот шаг казался необходимым, мне действительно хотелось разобраться в истории убийцы-малолетки.

Каково же было удивление, когда на вопрос начальнику архива, имели ли место в последнее время подобные просьбы, и в частности относительно дела Нейланда, тоже последовал отрицательный ответ!

И это была правда. В дальнейшем выяснилось, что даже якобы объективная радиостанция «Эхо Москвы» не удосужилась послать запрос в Питерский суд, несмотря на проведённую ещё в 2015 году часовую передачу историка Кузнецова под громким названием «Суд над Аркадием Нейландом».

В результате, помимо самого дела, актуальным стал вопрос: А на какие источники опирается та или иная публикация? И оказалось, что архив Питерского суда упоминается только в двух из них. Это — самая первая «Смерть в зеленом пальто» и фильм «Зверёныш». Кроме того, имеется ссылка Ракитина (см. ниже) на уголовное дело №78-ск4-2.

Кадр из фильма "Зверёныш"
Кадр из фильма «Зверёныш»

В фильме «Зверёныш» показывают даже артиста Леонида Каневского на фоне какого-то архива. Но авторы настолько увлеклись художественной обработкой темы, что зерно истины в фильме найти проблематично. Например, приводится выдержка из материалов уголовного дела: «Смерть потерпевших наступила из-за многочисленных рубленых ранений в области головы и груди. На теле убитой Купреевой полностью отсутствовала нижняя часть одежды». И тут же мелькает фотография трупа потерпевшей, из которой ясно, что слово «полностью» не имеет отношения к действительности.

Кадр из фильма

Кадр из фильма

Поэтому статья журналистки «Московского комсомольца» Катерины Сажневой «Смерть в зеленом пальто» стала не только первой, но и наиболее серьёзной публикацией по делу Нейланда. Насколько она серьёзна — другой вопрос, поскольку фактический материал в ней начинается фразой, которой можно было бы и закончить повествование: «Полтора года мне понадобилось, чтобы найти подлинную историю Аркадия Нейланда. Три тома уголовного дела под грифом “Совершенно секретно” надежно спрятаны в архиве городского суда Санкт-Петербурга».

Казалось бы, гриф “Совершенно секретно” напрочь закрыл историю. Но, как ни странно, статья продолжается, дальше следуют комментарии специалистов и подробности «совершенно секретного» дела.

С Катериной Сажневой удалось связаться. Оказалось, что каким-то образом её в архив всё-таки пустили, и «все факты, указанные в статье, были из материалов уголовного дела, так как иначе их… взять было неоткуда — на тот момент (2004-й год) никаких статей и исследований по Аркадию просто не было».

К сожалению, похоже на то, что Сажнева ознакомилась лишь с признанием Нейланда, показаниями родителей и кое-каких косвенных свидетелей. Точнее сказать невозможно, поскольку журналистка «переписывала материалы от руки», и у неё «ничего не сохранилось, это было ещё в доайпадову эпоху»! Сажнева не помнит даже, сам ли шестиклассник писал признание или подписал то, что сочинил следователь. В общем ясно: далёкий 2004 год, на вооружении журналистки только «допотопные телефоны» (см. далее). Что тут поделаешь?!

Так или иначе, Сажнева уверена в виновности Нейланда: «Показания подростка я… читала, — пишет она мне, — … Аркадий очень подробно описывал как совершал убийство, со всеми деталями. Такое не выдумаешь». Что ж, рассмотрим эти «невыдуманные» детали.

“Воровать я начал с четырех, курить — с шести, в семь меня поставили на учет в детскую комнату милиции, — рассказывал Аркадий. — Я мечтал вырасти и поступить работать на почту, чтобы красть денежные переводы. На эти деньги я бы ездил путешествовать…”

«Вкусный» материал, ничего не скажешь, но, по идее, он должен быть подтверждён сухой справкой из детской комнаты милиции, зарегистрированной не когда-нибудь, а именно в 1956 году (поскольку родился Нейланд в 1949-м).

«Дом на Сестрорецкой улице он считал своим “счастливым талисманом”. Именно тут он совершил первый грабеж: в четыре года отнял у незнакомого мальчонки цветной китайский фонарик и не попался. Совершить задуманное убийство он решил именно здесь».

Об этом «факте» и великолепной памяти Нейланда уже говорилось в предыдущей статье. Не помешало бы и здесь хоть какое-то документальное свидетельство того, что это — не фантазия подростка, а заодно и упоминание о хоть каких-то мерах к родителям 4-летнего грабителя.

«Магнитофон на полную катушку: убийца врубил его, чтобы никто не услышал крики его жертв», — пишет Сажнева. Возможно, в деле были даже показания соседей по дому. Но далее журналистка приводит ужасающие подробности преступления:

«“Вам телеграмма!” — прокричал фальшивым баском. Хозяйка открыла дверь. Высокая, плотная, во фланелевом халатике, она недоуменно взглянула на Аркашку. “Деньги давай!” — защелкнул он за собой засов. — Женщина стала звать какого-то Вадима. Я понял, что это — муж, и попытался открыть входной замок, чтобы убежать, но руки дрожали от страха, — показывал на следствии Аркадий Нейланд. — В этот момент в прихожую выскочил мальчик. Женщина ойкнула и кинулась на меня. Тут я понял, что они совсем одни. Я принялся бить ее топором. Она кричала мне: “Что ты делаешь?!” Я бил ее, пока она не упала».

Однако, где тут магнитофон? Ведь, повторим, чтобы никто не услышал крики жертв, убийца «врубил» магнитофон. Значит, перед злодеянием он, пряча (или не пряча?!) топор под одеждой, должен был найти в квартире этот магнитофон и суметь им воспользоваться (что не каждому было дано в ту пору). Если это так, на магнитофоне остались отпечатки пальцев убийцы, и не надо было искать их несколько дней (см. предыдущую статью).

Много вопросов возникает, в т. ч. как удалось справиться «неуклюжему», «толстому мальчику» (та же статья Сажневой) с высокой, плотной женщиной. В «Зверёныше» магнитофон чудесным образом превращается в «Спидолу», а в публикации о советских маньяках — в обычное радио.

«Еще он включил газ, четыре конфорки — мол, пожар заметет все следы».

Но, поскольку газ не загорелся, на газовой плите (как было уже сказано) должны были остаться эти самые следы, и для их нахождения тоже не нужно было много времени. Пожарные, сразу увидевшие, что имеют дело с поджогом, не могли их затереть (если, конечно, не сделали это с умыслом), поскольку в случае пожара газ отключается не на конфорках в каждой квартире, а во всём доме. В крайнем случае, перекрывается вентиль на трубе, идущей к плите.

«Целыми днями пропадал за книгами, записался, наверное, во все окрестные библиотеки…»

Любопытно, что за книжки он читал? Приключения? Фантастику? Сказки? Уж не детективы ли? Нравилось ли это его родственникам-алкашам? Ясно одно, что никого из сыщиков такие мелочи не волновали.

«Я назло захотел совершить какое-нибудь страшное убийство. Я думал, что посмеюсь над милицией и раздобуду себе заодно денег на побег из Ленинграда…»

«А Чижиков за окнами витает», — пела в 80-х тёзка Сажневой Екатерина Семёнова.

«У него нашли фотоаппарат “Зоркий”. На пленке — мертвая Лариса Купреева в неприличной позе. Потом Аркадий скажет, что хотел сделать порнографические открытки и продать их по 20 копеек за штуку. А на заработанные деньги купить поесть».

Ну ладно, обрадовались сыщики. Больше никого и ничего не надо искать. Убийца сам документально подтвердил своё преступление, как тот одесский вор из анекдота, ограбивший модное ателье, снявший одежду с манекена и повесивший, вместо неё, свою со своим собственным неподдельным удостоверением личности.

Но как быть с Сажневой? Профессиональная сотрудница «Московского комсомольца» в 21-м веке (правда «в доайпадову эпоху») в тиши питерского архива не смогла сфотографировать материалы, за которыми охотилась полтора года и на которые опирается её статья. И в то же время она убеждена в том, что недоучившийся шестиклассник в 1964-м году на тогдашней «доисторической» технике проявил чудеса фотомастерства. Оказывается, пацан на высшем уровне разобрался с фотоаппаратом «Зоркий» и сделал снимки в помещении, в экстремальной ситуации, в полутёмное ленинградское январское утро (в лучшем случае при искусственном освещении, какая-нибудь обыкновенная люстра). Ему надо было навести изображение на резкость, правильно поставить выдержку и диафрагму, угадать с чувствительностью фотоплёнки и работать при отсутствии штатива и вспышки.

Все поверили в планы Нейланда «сделать порнографические открытки и продать их по 20 копеек за штуку». А ведь для этого нужны были химикалии, увеличитель и хоть какое-то подобие лаборатории. Что-нибудь подобное нашли? Возможно, был у преступника в этом деле профессиональный сообщник, но о нём нет нигде никакой информации, не говоря уже о том, что «20 копеек за штуку» вряд ли оправдали бы даже покупку фотобумаги. Ни в одной публикации нет и намёка на то, откуда взялись у Нейланда навыки фотодела.

Что касается показаний родителей, то, наверно, достаточно заключения той же Сажневой: «От него отказалась родная мать». Отсутствуют очевидцы преступления. Ни о каких объективных уликах, например следов Нейланда на орудии убийства, на газовой плите, на том же магнитофоне и речи нет. Нет их и на одежде, и на теле жертвы, хотя «убийца стащил свою жертву с кресла на пол, обнажил её половые органы и сделал 11 фотоснимков» (Ракитин)

Понятно, что существовали объективные трудности в работе криминалистов, но они не могут быть оправданием обвинения.

Кстати, об орудии убийства. Вот, что говорится на эту тему у Ракитина (литературный псевдоним коллектива авторов) :

«В некоторых источниках ошибочно указывается, будто убийца орудовал лёгким туристическим топориком, но это не так — в его руках был самый обычный топор с деревянной рукоятью и длиной лезвия 12 см., какие продавались в любом хозяйственном магазине».

Таким образом, вместо ссылки на официальное экспертное заключение, а ещё лучше публикации документа из уголовного дела, фиксируется факт разногласий между источниками. Не исключено, что в действительности существовали два предмета: один — в виде лезвия 12 см (рукоятка отсутствовала даже в виде головешки), которое было найдено в квартире Купреевых, и другой -тот, что пропал квартиры Нейландов, — туристический топорик с девятисантиметровым лезвием. О другом, между прочим, свидетельствуют авторы сборника «Уголовный розыск. Петроград — Ленинград — Петербург»

Здесь не будет лишним вернуться к цитате из упомянутого сборника:

«Эксперты провели 200 экспериментальных разрубов при различных положениях лезвия под возможными углами нанесения ударов — на мыле, воске, пластилине, различных породах дерева — и наконец нашли что нужно: следы на костях черепа и на одном из образцов совпали».

Об упорной работе экспертов я уже писал. Другие бы провели пятьдесят или сто разрубов, на этом успокоились и заявили бы следователям, что орудие не соответствует характеру убийства. Но эти эксперты сами проявили характер, сделали столько разрубов, сколько потребовалось, и выдали наконец нужное заключение. К сожалению, приходится сделать вывод, что искали не преступника, а хоть какую-то более или менее существенную улику против Нейланда.

Не могу не отдать должное своим оппонентам. Они справедливо говорят о том, что «для фальсификации всего комплекса доказательств по Нейланду требовалось согласование действий сразу нескольких ведомств на высоком уровне уже на самой ранней стадии расследования».

Слово «фальсификация», на мой взгляд, тут не совсем подходит, скорее речь идёт о координации. Следователи работали, как умели. У них были учителя, прославившиеся в сталинские времена, был подозреваемый малолетка. Получили признание, остальное было для них не суть важно.

Но для доказательств действительно требовалось согласование заключений сразу нескольких ведомств. Например, необходимо было признание пожарных в том, что затоптали или залапали следы умышленного поджога, свидетельство работников Ленгаза, что в День снятия блокады оставили часть города без нормальной подачи газа, признание работников прокуратуры, что упустили убийцу за 3 дня до преступления, документ из абхазской милиции о том, что плохо обыскали задержанного и т. д. Однако кому нужны были досконально выверенные доказательства? Суду? Но ведь никто не оспаривает то, что судили не в соответствии с законодательством, существовавшим на момент совершения преступления, т. е. суд был неправедный. А если суд неправедный, то зачем ему обращать внимание на противоречашие друг другу факты, которые он имеет право признать незначительными?

Конечно, времена уже были более или менее вегетарианские, и, тем не менее, придание закону обратной силы не было чем-то необычным. Оно имело место в той или иной форме и до, и после Нейланда, и в сталинскую эпоху, и в послесталинскую.

Наиболее известным из таких событий было так называемое «Ленинградское дело». В 1947 году в Советском Союзе было объявлено об отмене смертной казни (наступило мирное время и пр.). Однако в 1949-м начало раскручиваться это самое «Ленинградское дело», и власти посчитали целесообразным вновь ввести высшую меру. Ввели в январе 1950 и применили по отношению к «ленинградцам» в октябре того же года.

В октябре 2017 года «Фонтанка» опубликовала весьма любопытное сообщение о том, что на Левашовском мемориальном кладбище Петербурга установлена стела государственным и партийным деятелям, расстрелянным ровно 67 лет назад по «Ленинградскому делу»… Памятник поставлен на средства родственников репрессированных. По их мнению, если уж судей, вынесших неправедные приговоры, похоронили с почестями, то пора бы уж и увековечить имена жертв.

Интерес вызывают несколько обстоятельств.

Первое — это то, что в публикации «Фонтанки» уже давно ушедшие в мир иной лица без обиняков называются «палачами», и, более того, конкретизируются имена некоторых из них. Это — генерал-майор Матулевич, в 1950 году, подписавший в Ленинградском доме офицеров неправедный приговор, и генерал-майор Блохин, этот приговор лично исполнивший.

Второе — как-то позабыты следователи, представившие в суд доказательства по этому делу, а ведь именно следователей обвинили в фабрикации этих самых доказательств.

Третье — пропущен в публикации и тот факт, что в открытом судебном процессе все подсудимые признали себя на суде виновными в контрреволюционном вредительстве, участии в контрреволюционной группе и даже в шпионаже

И тут следует снова подчёркнуть роль родственников в восстановлении справедливости. Такова жизнь. Репрессированные деятели были высокопоставленными, значит и у родственников имелись соответствующие влияние и связи. Уже в 1954 году «Ленинградское дело» было пересмотрено, и осуждённые (в т. ч. расстрелянные) были реабилитированы.

Некоторые читатели могут сказать:

— Как можно сравнивать такие разные по масштабу и сути события? К тому же, «Ленинградское дело» было политическим, а Нейланда обвинили в страшном, но уголовном преступлении.

Однако, по многим свидетельствам, в дело Нейланда вмешались высшие лица Советского государства и тем самым превратили процесс в политический по факту. Ну, и не стоит забывать, что на том свете все равны.

— Но «ленинградцев» реабилитировали, а Нейланд — признанный убийца.

Сиё опровергнуть невозможно, так же как и тот факт, что никому из близких Нейланд был просто не нужен (наоборот, в коммуналке стало просторнее).

Что касается уверенности в виновности, то многие граждане в начале 50-х не сомневались в чистосердечности показаний 1-го секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП (б) Петра Попкова о своём контрреволюционном вредительстве. «Такое не выдумаешь».

Да, вроде доказано, что из Попкова и его подельников показания выбивались избиениями и пытками.

Но кто знает, какие меры давления оказывались на Нейланда? Возможно, только моральные, но ведь перед следователями-то был 15-летний пацан. Между прочим, в отличие от «Ленинградского дела», суд над Нейландом был в закрытом режиме (Кузнецов). Непонятно даже, был ли адвокат. А если и был, то почти наверняка государственный, повторявший, вслед за следователями, дежурную фразу: «Чистосердечное признание облегчает наказание».

В предыдущей статье мною было сделано предположение о том, что в процессе следствия сыщики добивались признания от малолетки наедине, т. е. незаконно. И получил в ответ обвинение в юридической несостоятельности, а заодно и статью УПК РСФСР 1960 г.:

Статья 159. Допрос несовершеннолетнего свидетеля

При допросе свидетелей в возрасте до четырнадцати лет, а по усмотрению следователя и при допросе свидетелей в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет вызывается педагог. В случае необходимости вызываются также законные представители несовершеннолетнего или его близкие родственники.

Оказывается, следователь имел право допрашивать несовершеннолетнего наедине на вполне законных основаниях. Для это необходимо было всего лишь придать подозреваемому соответствующий процессуальный статус, например свидетеля, хотя бы на короткое время. Можно так же, как мне сообщили знающие граждане, назвать допрос просто беседой. Много есть уловок, позволяющих грамотному правоохранителю соблюсти УПК.

Но если следователь был действительно заинтересован в нахождении подлинных убийц, он обязан был сделать всё для ликвидации сомнений в реальности показаний подростка, т. е. пригласить посредника: педагога, психолога или благожелательно относящегося к подозреваемому родственника. В данном случае такой заинтересованностью и не пахнет.

Как тут не вспомнить эпизод с пьянкой в одном из отделений милиции, о котором рассказывает историк Алексей Кузнецов:

«… исполняется 16 лет пареньку, который там с 12 буквально в этом отделении ночует чуть ли не чаще, чем дома. Вот. И вот ему наступило 16 лет, и они празднуют, что теперь… его могут посадить. И я думаю, что в любом отделении милиции Советского Союза был такой вот подросток, а то и не один такой подросток».

Нейланд как раз и был таким подростком. Его положение усугубилось ещё и тем, что он, как мы помним, сбежал из прокуратуры, разозлив тем самым своих обвинителей.

Не в этом ли стремлении посадить надоевшего воришку кроется истина? Правда, Нейланду ещё 15, но милиционеры знают, что он был в квартире потерпевших за 3 дня до убийства, и там можно найти его следы. Ну, дадут ему положенные по закону 10 лет, заслужил. И преступление раскрыто!

О расстреле, возможно, никто из них поначалу и не думал.

Остаётся надеяться, что в будущем раскроются двери архивов, и можно будет составить мнение о той или иной судебной истории не по невнятным воспоминаниям, а на основании опубликованных документов. О многом будет свидетельствовать даже отсутствие каких-то из них. Однако в настоящее время нет даже запроса на объективную информацию.

 

Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Илья Слосман: Убийcтво Нейланда

  1. «Воровать я начал с четырех, курить — с шести, в семь меня поставили на учет в детскую комнату милиции»
    ———————-
    Такая точная фиксация событий детских лет — не для обычного подростка . Надо быть вундеркиндом, чтобы точно привязать к-то событие к своему 4-летнему возрасту.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.