Новогодние сказки Татьяны Разумовской

Loading

Это случилось во время бала во дворце короля, отца принцессы. К ним съехались тогда все соседские короли, с принцами и принцессами, придворными дамами и кавалерами. Все танцевали до упаду. Было очень весело. И среди гостей была одна старая фрейлина, маленькая и уродливая. Это была злая волшебница…

Новогодние сказки

Татьяна Разумовская

Невероятная история, случившаяся с одним поэтом

…Я был бессовестным повесой
И юным девам лгал не раз,
Но повстречал тебя, принцесса,
И изменился в тот же час.

Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой,
Клянусь, голубка, недотрога,
Отныне я навеки твой!

Поэт бросил перо и стал дуть на окоченевшие пальцы. Из мансарды, где он жил, летом открывался дивный вид на конические черепичные крыши, весёлые флюгера и залив, поросший лесом мачт, но зимой город проваливался во тьму, стёкла замерзали.

Поэт пробежал ещё раз глазами длинный стих и поморщился. Но заказчик был невзыскателен, сойдёт и так. Поэт свернул листы в трубку, аккуратно, чтобы не помять, сунул под куртку, замотал горло клетчатым кашне, спустился по длинной, закрученной штопором лестнице и вышел на улицу.

Там поэта сейчас же завертела декабрьская метель. Нет, всё-таки нужно купить шляпу, горестно подумал он, отплёвываясь от хлопьев снега и пытаясь концами кашне прикрыть уши. Метель крутила его по узким улочкам, иногда бросая об стены, иногда подталкивая в спину. Так он добрался до трёхэтажного особняка, взобрался на крыльцо и постучал тяжёлым бронзовым кольцом в резную дверь. Открыл лакей, в малиновом, расшитом серебром камзоле и парике. Молча уставился на занесённую снегом жалкую фигуру.

— Мне к господину маркизу, я поэт.

Лакей буркнул: «Ждите!», — и поэт остался один в восхитительно тёплой прихожей.

— Господин маркиз ждёт вас!

Оставляя грязные следы на сверкающем паркете, поэт прошёл вслед за лакеем в гостиную.

— Ба, дорогой мой! Проходите, располагайтесь!

Маркиз в подбитом мехом халате, распахнутом на груди, сидел в кресле у пылающего камина. Ноги его покоились на бархатной скамеечке, в руке был чубук.

— Принесли? Отлично! Садитесь, что же вы? Карл, рюмку коньяка господину поэту!

Поэт присел на другое кресло и протянул маркизу свёрнутые листы. Маркиз небрежно пробежал глазами начало и конец и воскликнул:

— То, что надо, дорогой мой! Вы настоящий гений! Я уже вам говорил, что влюбился в одну прелестную девицу. О, это такой розанчик! Только что из монастыря, строгого воспитания, родители с неё глаз не спускают. Но я добьюсь своего, во что бы то ни стало! И ваша поэмка мне поможет — эти бывшие пансионерки так падки на изящную словесность!

Поэт сидел, наслаждаясь жаром камина, коньяк согрел его изнутри, одежда почти просохла. Он кивал великолепному маркизу, который увлёкся описанием «розанчика».

— Да, — перебил самого себя маркиз, — я же вам должен! Мы договаривались о пяти талерах? Пусть будет шесть — за такую работу мне ничего не жалко! Карл, мой кошелёк!

Поэт вышел из дома маркиза таким радостным, что даже метель поутихла. Шесть талеров! Значит, сразу в таверну и там заказать сосиски с тушёной капустой и пинту горячего грога. Потом купить щепы для печки, бумаги, перьев — и шляпу! Обязательно шляпу!

Поэт вошёл в лавку подержанных вещей. Огляделся. Вокруг громоздились вещи. Ковры, камзолы, мясорубки, разрозненная посуда, почерневшие картины, горы башмаков, занавеси, хлысты для верховой езды, набор камей, целое семейство каминных щипцов… От количества вещей поэту стало душно.

— Эй! — позвал он. — Хозяин!

Из-за прилавка вылезла горбатая старушенция, такая маленькая, что поэт её сразу не заметил.

— Чего нужно? — пискнула она.

— Мне бы шляпу… подешевле.

Старьёвщица небрежно махнула сухой лапкой.

— Вон в том сундуке, по четверть талера любая вещь.

И она уковыляла обратно за свой прилавок. Поэт подошёл к огромному сундуку и стал там рыться. Чего там только не было! Одинокие носки, облезлые чайные ложки, битые чайники, молью съеденный воротник… Шляпы там тоже были — страшные, рваные, с ободранными полями, ломаными перьями.

Наконец, он вытащил шляпу, мятую, но ещё вполне приличную, даже с пёрышком за лентой. Старушенция схватила четверть талера, осмотрела находку поэта и скрипнула:

— Надо бы прибавить! Вишь, шляпа-то не рваная, в тот сундук по ошибке попала!

Поэт возмутился:

— Сказано же было: любая вещь — четверть талера!

— Ладно, скаред! Иди себе! Гляди, не наплачься!

В шляпе было замечательно хорошо — голове тепло, уши не мёрзли, поля защищали лицо от снега.

Он поднялся к себе в мансарду, положил шляпу на стол, растопил щепой маленькую продрогшую печку. Поставил на неё чайник с водой. Сел за стол, положил перед собой пачку чистой бумаги, очинил перья.

Тут взгляд его упал на шляпу. От комнатного тепла шляпа расправилась и помолодела. Намокший от снега велюр высох и оказался благородного бордового цвета. Высокая тулья поднималось колоколенкой, поля были изящно заломлены, пёстрое фазанье пёрышко за шёлковой лентой кокетливо выгнулось, пряжка засверкала настоящими камнями. В убогой мансарде шляпа выглядела гостьей иного мира.

— Что же это такое? — пробормотал поэт. — Это же не шляпа, а настоящая принцесса!

— Ах! — раздался нежный голос.

Поэт не успел и моргнуть, как на столе, на месте шляпы, купленной за четверть талера, сидела девушка в бордовом бархатном платье. Каштановые локоны спускались ей на плечи, на шее сияло ожерелье.

— Вы… вы… — забормотал ошалевший поэт.

— Я — принцесса! — сказала красавица. — А ты — добрый волшебник?

— Нет, я не волшебник, я поэт.

— Так как же ты меня расколдовал?

— Я… случайно… Поэты всё делают случайно.

— Как интересно! — принцесса соскочила со стола на пол. — Но я ужасно голодна! Я бы сейчас съела несколько эклеров, трубочек с кремом и выпила бы лимонаду!

— Но у меня ничего этого нет! — испугался поэт, вспомнив бедных принцесс из «Трёх апельсинов». А вдруг она сейчас умрёт?!!

— Так принеси!

— Я… простите… но у меня нет денег…

— Нет денег? — удивилась принцесса. — Ну, возьми вот это.

Она сняла с пальца колечко с камушком и дала поэту. В следующую минуту он уже мчался в ювелирную лавку, приговаривая «это мне снится, такого не бывает». Получив за колечко целый мешок талеров, поэт побежал в кондитерскую и оттуда, нагруженный коробками и пакетами, домой. Только бы не опоздать, думал он. А всё-таки холодно без шляпы.

Принцесса была совершенно жива и здорова. Она захлопала в ладоши, увидев пирожные.

— Ну, накрывай же скорее на стол! — закричала она.

Поэт накрыл часть стола листами белой бумаги, купленной для стихов, и расставил угощение.

Принцесса радостно набросилась на пирожные и лимонад. За едой она рассказала поэту свою историю.

Это случилось во время бала во дворце короля, отца принцессы. К ним съехались тогда все соседские короли, с принцами и принцессами, придворными дамами и кавалерами. Все танцевали до упаду. Было очень весело. И среди гостей была одна старая фрейлина, маленькая и уродливая. Это была злая волшебница, но тогда этого никто не знал. Принцесса плясала галоп с одним милым принцем и случайно наступила старухе на подол платья. Юбка оборвалась, и старуха оказалась перед всеми гостями в одних панталонах. Гости захохотали. «Эх, ты, шляпа!» — закричала колдунья. И принцесса превратилась в шляпу.

— Все были в ужасе, конечно! Но подлая ведьма исчезла, даже не сказав, каким образом мне превратиться обратно! Я так и оставалась шляпой, много, много лет, пока ты не придумал, как меня расколдовать. А теперь я хочу спать!

Принцесса уснула на кровати поэта, а он остался сидеть у стола, ведь второй кровати у него не было. Но спать не хотелось. Хотелось обдумать произошедшее.

Она будет моей музой, думал поэт. Я напишу дивные стихи, прославлюсь, разбогатею… И тогда, только тогда, предложу ей руку и сердце! «Среди зимы, снегов и вьюг, в замёрзшем мертвенном краю явилась ты мне, милый друг, и осветила жизнь мою». Поэт потянулся записать первые строчки, но все листы бумаги были заляпаны жирными пятнами от пирожных. Ничего, завтра куплю новую бумагу и засяду за работу.

Но назавтра принцесса попросила его принести ей дамских журналов — она ведь не могла оставаться в единственном, вышедшем из моды платье. Потом он бегал в поисках зеркальца, расчёсок, щипцов для завивки волос, кремов для рук, пилочек для ногтей и всяких иных мелочей, необходимых всякой принцессе.

Шли дни. Поэт не высыпался и никак не мог найти время для стихов — замотав голову своим клетчатым кашне, он носился по поручениям принцессы. Наконец, глубокой ночью, раздвинув кучу баночек с кремами и притираниями, он начал писать и вдохновенно исписал несколько листов. Счастливый, он уснул прямо у стола.

Наутро поэту хотелось продолжать начатое, но принцесса дала ему кучу новых заданий. Поэт обречённо побрёл к двери. В этот момент принцесса растворила окно, чтобы посмотреться сразу в два стекла, как ей идёт новый кружевной воротничок. Ветер ворвался в мансарду, подхватил исписанные листы, вынес их наружу и разбросал над городом. Поэт обернулся и увидел, как исчезает за окном весь его ночной труд.

— Эх, ты, шляпа! — крикнул он в сердцах.

И в тот же миг принцесса исчезла. На подоконнике лежала шляпа бордового цвета, с фазаньим пёрышком за лентой.

Поэт надел её и пошёл покупать новую бумагу и перья.

 

Лучшая защита

Чёрный бронированный джип подъехал к вилле, окружённой ночным садом. Из джипа одновременно вышли четверо в масках и одинаковых кепи. Один вытащил связку отмычек и артистически быстро открыл плетённые из чугунных растений ворота. Четыре чёрные фигуры скользнули в сад, поднялись по трём мраморным ступеням, столь же ловко отперли входную дверь и проникли в дом.

Дом стоил их внимания. Анфилады комнат были набиты антиквариатом и произведениями искусства. Грабители были хорошо информированы. Скользя вокруг себя узкими лучами сильных фонарей, они снимали со стен и столов самое ценное: подлинник Магритта, бронзовую статуэтку Дали, уникальный кубок Челлини…

Добрались до кабинета хозяина.

— Здесь должен быть сейф, — негромко сказал главный, и четверо принялись методично простукивать стены. Тут послышался громкий сладкий зевок. Грабители застыли.

— Может, собака? — нервным шёпотом спросил один.

— Не держит, — шепнул второй, — только кота.

— Это кот зевал?!! — прошелестел третий, и фонарик его громко стукнул о малахитовую столешницу.

— Шшшшшшшш! — зашипели остальные.

— Четыре чёрненьких чумазеньких чертёнка чертили чёрными чернилами чертёж! — лениво, на зевке, произнёс голос. — И чрезвычайно возжелав поесть цыплёнка, они в ночи затеяли грабёж!

Грабители выхватили пистолеты.

— Кто вы и сколько вас? — резко спросил главарь.

— Тут только мы вдвоём с Револьтом, — ответил голос, — дремали рядом на софе. А вам бы спрятать ваши кольты, а то ещё пальнёте. Фе!

— Он вооружён! — шепнул четвёртый грабитель. Тут зажглась люстра, и налётчики поневоле зажмурились от яркого света. Когда они открыли глаза, то увидели стоящего у выключателя человека. Он был невысок, взлохмачен, с мятым лицом невнятного возраста. Четвёрка наставила на него стволы.

— Где твоя волына? — спросил главарь.

— Волына? Это интересно! Вы так зовёте пистолет? Но у меня волыны нет. Я не охранник, а поэт. Моё оружье — рифмы, песни… Я пистолет не взял бы в руки. А вы грабители, я прав? Подумал, малость перебрав вчера, что это снова глюки.

— А где… револьт? — осторожно спросил третий.

— Да вот Револьт! — псих показал пальцем на бежевого в коричневых разводах кота, сидевшего на спинке дивана. — Изыскан, тонок. Тактичен: о делах — молчок. Револьтом назван был котёнок, ведь хвост — как спусковой крючок.

— Кажется, просто дурик, — приговорил главарь с облегчением. — Прячьте волыны, всё равно тут стрелять нельзя, а то подымем весь квартал. Этого привяжите к креслу, чтоб не мешался.

Двое грабителей швырнули поэта в кресло и ловко примотали его руки к подлокотникам. Кот молниеносно взлетел на самую высокую полку.

— Вы двое — проверяете эти стенки, мы — те. Быстро! — скомандовал главарь.

— К чему же столько тарарама? — воскликнул дурик в кресле. — Я гость тут, ясно и ежу! И у меня случилась драма… Хотите, я вам расскажу?

В это время банда обнаружила дверцу сейфа за картиной. Четвёртый вынул связку отмычек. Псих всхлипнул и продолжил.

— Поэты мелют языком не так, как мелют не-поэты… Над ними властен рифм закон, других для них законов нету. Без пауз мелют и без сна, и ночью мелют, и при свете… И вот четвёртая жена сбегает нервно вслед за третьей…

— Послушайте, — дёрнулся четвёртый грабитель, выронив отмычки, — этот меня нервирует! Я не могу работать в такой обстановке, мне нужно сосредоточиться!

Второй грабитель подошёл к креслу и заклеил сидящему в нём рот пластырем.

— Экий ты нежный! — фыркнул второй четвёртому. — Меня вот ничем не проймёшь…

Тут ему на ногу упала с грохотом китайская ваза. Второй взвыл и запрыгал на одной ноге. Револьт внимательно и спокойно смотрел с полки на результаты своих усилий.

— Он же мог меня убить! — заорал второй. — Пять сантиметров правее и… Тввварь!!! Вы посмотрите на него! Это вообще не кот — у него глаза красным горят! И хвост загнут крючком! Я его ур-рою! — он выхватил ствол и наставил на кота. Главарь ударом ноги выбил у него оружие и влепил две пощёчины.

— Заткнись, баба! — У нас тут хабару на миллионы! Я не дам всё испортить из-за психа и кота!

Тут прямо по стене побежали огненные строки.

«О, будьте ласковы к коту! За то отплатит он с лихвою, приляжет с вами на тахту и нежно промурчит такое, что отведёт от вас беду. С любою пакостью лихою придите к своему коту…»

— А-а-а-а-а! Чертовщина-а-а! — завопили все четверо.

— Это псих г-г-глаз-зами делает… — стараясь не стучать зубами, пробормотал главарь. Он подскочил к креслу и накинул на голову поэта бархатную скатерть.

— Всё, тихо! Щас вскрываем сейф, спокойно забираем бабки, мешки и весь хабар в охапку берём и дальше ловим кейф.

Трое членов банды отодвинулись от главаря, глядя на него с ужасом. Второй выдавил из себя:

— Что ты несёшь? П-п-послушай сам! Ты стал, как этот изъясняться… — он ткнул пальцем в сторону кресла. Третий ахнул:

— И ты! И я!! Спасите, братцы!!! Мы все тут заразились в хлам!

Четвёртый упал на четвереньки и завыл:

— Что день грядущий мне готовит?!! Его мой взор напрасно ловит… в глубокой мгле таится он. Нет нужды… прав судьбы закон…

Револьт громко и нагло мяукнул.

Второй бандит выхватит из кармана нож, щёлкнул кнопкой, и из рукоятки выскочило узкое лезвие. Оскалившись, он бросился к креслу, где сидел укутанный с головой поэт.

— Пустите! Я его в расход!

Главарь успел перехватить его занесённую руку.

— Заткнись, тупица, идиот! Вдруг будет всё наоборот: убьёшь, а пакость не пройдёт?!!

Третий налётчик сидел на полу, зажав обеими руками рот. Но руки разжались сами собой, и он, выпучив глаза, дрожащим голосом произнёс:

— Да вот беда: с-сойди с ума, и с-страшен будешь как чума, как раз тебя з-запрут, посадят на цепь дурака и сквозь решётку как з-зверька драз-знить тебя придут…

Главарь, посмотрев на свою банду, воскликнул:

— Нас всех посадят в жёлтый дом!

— Запрут, повяжут и обреют! — добавил второй грабитель

— В натуре, братаны, облом! — подхватил третий.

— Бежим отс-сюда пос-скорее! — закончил четвёртый. И все они, побросав добычу, помчались вон. Через минуту в доме стало тихо.

Револьт соскочил с полки на стол, оттуда на кресло и сдёрнул скатерть с головы поэта. Тот показал ему глазами на узкий ножик, оброненный бандитом. Кот аккуратно прихватил зубами нож за рукоятку и вскочил с ним на колени поэту. Поэт изловчился, изогнул кисть и перерезал верёвку на одной руке. Потом на второй. Затем отодрал с лица пластырь.

— Уфф! Ну и пакость! — сказал поэт. — После такой истории нам с тобой не мешает подкрепиться, не возражаешь?

Револьт полыхнул вишнёвыми глазами и прыгнул поэту на плечо.

— Пошли на кухню. Тебе молочка, мне чего покрепче. А ветчину разделим по-братски.

Кот тёрся об ухо своего приятеля и мурчал, полностью одобряя его предложения.

— Конечно, — продолжал человек на кухне свои рассуждения, — нет лучшей защиты от грабителей, чем поэт с котом, согласен? Но всё-таки надо будет посоветовать твоему хозяину и моему другу, когда он вернётся, чтобы поставил сигнализацию. На всякий случай. Ну что, поехали?

И он чокнулся полной рюмкой о Револьтову пиалу с молоком.

 

Лесные мотивы

Там, на неведомых дорожках…

Дирижёр взмахом рук поднял оркестр. Музыканты стояли, придерживая инструменты, пока зал не отгремел овациями, потом заторопились за кулисы.

— Ты куда сейчас? — спросил валторнист скрипача, укладывая инструмент в футляр.

— По урокам, — ухмыльнулся скрипач. — Ты же знаешь, музыканта ноги кормят! А потом, мне заказана соната, а я её ещё не начал.

Он кивнул приятелю и, подхватив скрипку и папку с нотами, выбежал на улицу. В набитый трамвай не сунулся, боясь за скрипку, а понёсся большими прыжками по мостовой, лавируя между пешеходами. Он бежал по центральному проспекту города, мимо ярких витрин, мимо узких костёлов, мимо уютных ресторанчиков, из которых так призывно пахло жареным мясом и свежим хлебом, мимо праздничных цветочных лавок. Перебегая улицы и отмахиваясь папкой от сердито сигналящих машин, он ритмично повторял:

— Музыканта ноги кормят, музыканта ноги кормят.

Потом скрипач припомнил одну из своих учениц, молодую вдову банкира, которая решительно собралась за него замуж, и пробормотал:

— А как музыканта ни корми, он всё в лес глядит.

Внезапно скрипач почувствовал, что ботинки его ступают не по асфальту. Он глянул вниз. Под ногами была тропа из мелкого песка, ярко красного цвета. Пройдя по ней несколько шагов, скрипач с удивлением заметил, что не оставляет следов. Он огляделся. Вокруг был лес. Только что он пересекал площадь с Аркой Победы, перескочил трамвайные пути… и вдруг… этот лес. Откуда он тут взялся, в центре города?

Шелестели деревья с разлапистыми листьями, кустарник обрамлял большие светлые камни, похожие на куски льда, на разноцветном мху росли кустики ягод. Красную тропу медленно пересёк синий зверёк, похожий на ёжа. Скрипач наклонился к нему, и тот немедленно свернулся в шарик. Скрипач осторожно коснулся пальцем иголки, но «ёжик» оказался мягким, как клубок мохера.

Удивившись, скрипач пошёл дальше по вьющейся тропе, которая из красной стала оранжевой. Под ложечкой у него засосало. Он вспомнил, что только утром выпил чашку какао с рогаликом. Наклонился, сорвал несколько крупных фиолетовых ягод, осторожно положил в рот. У ягод был вкус пирожков с мясом.

— Куда это я попал? — спросил он вслух.

— В Лес, — сказал тоненький голосок.

Скрипач заозирался, но вокруг никого не было.

— А ты — кто? — спросил он.

— Я — Птица.

— Так покажись!

— Не могу. Я — Птица-голос. Кроме голоса, у меня ничего нет.

Скрипач задумался.

— Тогда откуда ты знаешь, что ты — птица?

— Просто знаю.

— Скажи мне, как отсюда выбраться?

— Куда?

— Ну, в обычный мир, откуда я сюда попал.

— А разве есть какой-то другой мир?

Скрипачу стало не по себе.

— Да, города, люди, машины…

— Эти слова лишены смысла! — Птица-голос рассмеялась.

— Так куда же мне идти?

— Здесь можно идти только вперёд.

Скрипач обернулся. Тропа, по которой он только что шёл, исчезла, на её месте рос густой кустарник, стояли деревья.

— Ну, вперёд, так вперёд, всё равно другого пути нет.

Скрипач зашагал по золотистой тропе, но вдруг резко остановился. На жёлтом песке перед ним отпечатались огромные следы лап с когтями.

— Это кто такой? — испуганно спросил он.

— Это Зверь, — легко ответила Птица.

— Какой зверь?!!

— Зверь, оставляющий следы. Вот ты — не оставляешь следов, у меня есть только голос, а Зверь — оставляет следы.

— А-а… а что он ещё делает, кроме того, что оставляет следы?

— Не знаю, у него нет голоса.

— Меня больше интересует, есть ли у него зубы, — пробормотал музыкант и ускорил шаги, потом побежал и бежал, пока не задохнулся. Остановился. Лес вокруг стал каким-то другим, дорожка сделалась зелёной. Скрипач почувствовал, что устал и, вообще, ему было неуютно и одиноко. Он спросил:

— Птица, ты здесь?

— Да, я сижу у тебя на плече.

— Ладно, Вергилий, тогда скажи мне, где бы я мог отдохнуть? Ноги уже не держат.

— Это зелёная Зона Отдохновения. Ложись, где хочешь.

Скрипач осторожно присел на край поросшего мхом валуна. Валун развернулся в топчан, с мягким зелёным покрытием и удобным подголовником. Скрипач с наслаждением улёгся, вытянул ноги. Дерево, под которым стоял валун-топчан, осыпало музыканта пёстрой листвой, соединившейся в лёгкое лоскутное одеяло. Он подремал и проснулся бодрым и отдохнувшим.

На дереве росли серебристые шишки двух видов, длинные и круглые. Скрипач сорвал круглую, понюхал и осторожно лизнул. У шишки был вкус кофе со сливками. А длинная оказалась тёплым круассаном.

— Эй, Вергилий! — позвал скрипач, с набитым ртом. — Не хочешь угоститься?

Птица-голос рассмеялась.

— Пока ты спал, чем, ты думаешь, я занималась?

— Тогда вперёд.

Скрипач шёл и шёл, Птица-голос у него на плече насвистывала песенки, и вдруг он перестал чувствовать тропу под ногами. Посмотрел вниз. Тропа была, лазурного цвета, но он шёл над ней, по воздуху! И деревья, и кусты вокруг висели в воздухе, не касаясь земли.

— Птица, куда мы попали?

— Это Зона Полёта.

Идти по воздуху оказалось удивительно легко и радостно, и скрипач помчался вперёд, одним шагом отмахивая сразу несколько метров. Сделал огромный прыжок — и мягко опустился вниз, на дорожку, ставшую синей. Неожиданно через тропу бесшумно пронеслись тёмно-синие силуэты оленей и исчезли между деревьев. Скрипач застыл, где стоял.

— Вергилий, — шёпотом спросил он, — что это было?

— Это тени, — ответила Птица. — Они не могут помешать нам, а мы — им.

Скрипач стал двигаться медленно и осторожно. Обтекая его, прошёл отряд воинов, в рогатых шлемах и с мечами. Потом пролетели тени больших птиц, похожих на сов. Затем на тропинку выскользнула тень пантеры. Она изогнулась, бесшумно понюхала воздух и одним прыжком исчезла. Скрипач всякий раз вздрагивал и замирал. Хоть Птица и сказала, что опасности нет, но кто знает?

Синяя дорожка закончилась, начиналась фиолетовая, и скрипач вздохнул с облегчением.

— Уф! Ну, что там у нас дальше, Птица?

Птица засвистала грустную мелодию.

— Эй, ты чего?

— Туда не надо ходить! Там опасно!

— Но у меня же нет пути назад, вон тропа сзади уже исчезла! Пошли!

— Нет, нет! — голос Птицы стал испуганным. — Дальше я с тобой не пойду!

Скрипач возмутился.

— Хорош Вергилий! Завёл и бросаешь! Ладно, тогда прощай. Спасибо за помощь.

И скрипач пошёл по фиолетовой тропе, слыша за собой затихающие крики Птицы:

— Не ходи! Останься! Останься!

Все просветы между деревьями исчезли, а тропа начала чавкать под ногами. Подымался фиолетовый туман. Он густел и густел, и, наконец, идти стало невозможно. Скрипач остановился.

— Хе-кхе-кхе! — то ли хихикнул, то ли прокашлял рядом с ним неприятный голос.

— Ты кто? — испуганно спросил скрипач. — Что тебе надо?

— Я — морок. Дальше дороги нет. Ты тут останешься навсегда.

Скрипач с ужасом почувствовал, как кто-то оглаживает его по волосам, по плечам. Веки его тяжелели, воля слабела, ноги медленно затягивались в фиолетовую трясину…

— Нет! — крикнул он.

— Хе-кхе-кхе…

Отчаянным движением скрипач раскрыл футляр и выхватил скрипку. Смычок заскользил по струнам, полилась мелодия. Туманная муть ослабла, и скрипач ощутил мощный прилив сил. Смычок носился по струнам взад-вперёд, и к концу его прицепилась фиолетовая дорожка, за ней синяя, голубая, зелёная, жёлтая, оранжевая, красная… Они, следуя музыке, сплетались в цветную кручёную нить, а из неё смычок ткал светлое полотно.

Последний аккорд, и обрушилась тишина. Скрипач стоял перед белой дверью. В скважину сложной формы он вложил скрипичный ключ, и дверь распахнулась. Скрипач вошёл в неё — и очутился у себя дома. Обернулся, но никакой белой двери не было.

На столе лежала пачка нот, с законченной скрипичной сонатой.

 

Новогодняя баллада

В лесу на опушке стояла сторожка.
Там жил старый сторож и старая кошка.
Леса сторожили, ловили мышей,
Гостей же незваных гоняли взашей.

Но вот, сквозь порошу на снежной опушке
К сторожке тихонько пробралась старушка.
В дверь робко скребётся: «Пустите к огню
Погреться немножко, я вас не стесню!

Дорога в сугробах, мне двигаться тяжко…»
«Кыш! — сторож вскричал. — Уходи, побродяжка!
А будешь шататься, отправлю в острог!»
Старушка вдруг мышкою — шасть! — за порог.

Швырнула под лавку корявую клюшку,
Юлой по избе закружилась вертушка,
Так скачет, что вьётся, как вихрь, подол,
Тарелки и кружки швырнула на стол,

Муки из кадушки насыпала жменей,
Слепила ватрушку и кучу пельменей,
И пышки, и плюшки у ней из-под рук
На блюде горушкою выросли вдруг.

Совсем обалдевшие сторож и кошка
От той заварушки струхнули немножко,
Прижались испуганно в тёмном углу.
Вскричала старушка: «Пожальте к столу!»

Меняется время в двенадцать сегодня,
И мы ожидаем чудес новогодних.
Всё стынет, хозяева! Ну-ка живей!
В компании славной жевать веселей!»

И тем угощением: сдобой с ватрушкой
Набил сторож брюхо, а кошечка — брюшко,
И песни орали втроём за столом,
И чокались кружками с пенным суслом.

И сторож вздохнул: «Право слово, ты — душка!»
«Плутишка!» — шепнула старушка-вострушка.
Все дружно пустились в стремительный пляс,
Пожалуй, на этом закончу я сказ.

Print Friendly, PDF & Email

5 комментариев для “Новогодние сказки Татьяны Разумовской

  1. Мне тоже понравилось, особенно про грабителей, которые «заразились в хлам» от поэта и стали говорить в рифму. Поздравляю автора — это Татьянин день!

  2. Редактору: — так нечестно! После этих сказок великолепной Т.Разумовской все остальное — сплошной морок…

    1. Татьяна, Ваши сказки хочется читать и читать. Спасибо. Выкинул свое стило в урну.

      1. У меня написано сказок на целую книжку. Только нет издателей, которые бы этим заинтересовались ))

Добавить комментарий для Евгеий Майбурд Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.