Григорий Быстрицкий: Танцовщица. Окончание

Loading

В январском номере «Заметок» опубликован сценарий Владимира Янкелевича «Grand pas de chat». Здесь вниманию читателей предлагается тот же, по сути, сюжет, но другого автора. Это не совпадение, но сознательный проект, своего рода антитеза соавторству — синхрописательство. (редакция)

Танцовщица

Григорий Быстрицкий

Окончание. Начало

Глава 4

Из отеля «Польски» уже отправлена первая партия по списку во Францию. Подошла очередь приговоренных из правой стопки. Их, вышедших из своих укрытий, неимоверными усилиями оплативших за свободу огромные деньги, переехавших в отель обманутых оказалось около 2500 человек. Конечным маршрутом для них был Аушвиц.

Под охраной их подвезли к тупику, где стоял обычный пассажирский поезд. Они выходили из крытых грузовиков без повязок, желтых звезд, каждый взрослый с чемоданом, дети несли свои вещички и игрушки.

В оцеплении мало что поняли:

— Я не пойму, это евреи?

— Еще какие!

— А где звезды?

— Да деньги заплатили! Сейчас погрузятся и добро пожаловать в Швейцарию! Хитрые суки!

В пути почти не говорили, боялись спугнуть счастье. Кто-то поначалу посчитал решающим признаком пассажирский поезд, но под напряженными взглядами быстро умолк.

На перроне прибытия их опять встретило оцепление. Командовал этим парадом Вилли:

— С прибытием в Бургау! — звучно выкрикнул он под лай овчарок, — сейчас несколько слов скажет сотрудник Министерства иностранных дел Третьего рейха Франц Хёсслер.

Франц Хёсслер, молодой мужчина в хорошем костюме, широко улыбнулся:

— От имени министерства иностранных дел, я поздравляю вас с завершением сложного периода. Впереди вас ждет Швейцария. Эти педанты даже нас перещеголяли в любви к порядку. Перед пересечением их границы вам необходимо выполнить дурацкую формальность — принять душ в целях обязательной дезинфекции. Душевые раздельные, битте! Вещи пока сложите на платформе.

Хёсслер, а это был не кто иной как начальник охраны лагеря, повел мужчин. С женщинами и детьми остался Вилли.

В просторной раздевалке им предложили раздеться, но ни Вилли, ни охрана не выходили. Он подошел к Беате, усмехнулся:

— Чего же вы медлите, фрау балерина? Покажите пример!

Она вдруг почти физически почувствовала, как гильотина уже сорвалась с креплений и понеслась вниз. Она еще успела подумать, что виновна перед этими людьми, глупо поверив в благородство нацистов.

Раздались крики, плач, и эсэсовцы начали месить толпу прикладами автоматов, чтобы заставить женщин раздеться.

Пока все в спешке стягивали с себя платья, кофты и чулки, Беата начала медленно снимать одежду, исполняя персональный стриптиз для Вилли.

Профессиональный танцор, яркая женщина, от которой нельзя оторвать глаз, откровенно сексуальный танец, прекрасные формы буквально гипнотизировали охрану. Вилли с мерзкой улыбочкой дает ей понять, что его такими штуками не провести.

Когда Беата разделась полностью, и остались только туфли на высоких шпильках, охранники замерли. В своем смертельном танце она приблизилась к Вилли, в изящном наклоне сняла туфлю и неожиданно резко, страшно и неотвратимо ударила острой шпилькой прямо в ухмыляющуюся, холеную рожу.

Шпилька вонзается в глаз Вилли. Он хватается обеими руками за окровавленное лицо, нагибается, Беата выхватывает его пистолет и стреляет сначала в него, потом в охрану.

Для остальных поступок стал сигналом к действию — несколько сотен разъяренных и отчаявшихся женщин напали на десяток эсэсовцев.

В отчаянной, последней схватке за жизнь одному эсэсовцу откусили нос, другому частично содрали скальп, даже падая замертво, оставляли последние стальные хватки на горлах убийц.

Зондеркоманда с большим трудом вырвала эсэсовцев из рук женщин, спешно заперла двери и через стены расстреляла стихийное восстание.

Вилли умер по дороге в госпиталь.

***

По факту инцидента был собран целый том фотографий, объяснительных и прочих документов. Хуго долго не решается открыть том, потом неспешно листает и, наконец, находит то, что со страхом искал.

Несколько фото с разных ракурсов обезображенной, окровавленной головы Вилли, его любви, партнера, друга, сослуживца и всего одна фотография его неразделенной любви. Лицо погибшей не тронула стихия последней, кровавой схватки за жизнь.

Оно было прекрасно.

Вскоре он к удивлению сослуживцев попросится на фронт и погибнет под Сталинградом…

Авторское отступление

Рассылка рассказа в небольшом литературно-публицистическом сообществе вызвала отклики, над которыми автор задумался. Коллеги по Порталу похвалили за язык, стиль, продуманность отдельных сцен, но реальность событий поставили под сомнение:

— В 1939 вашему герою Хуго примерно 25 лет. Он офицер СС, уже 6 лет (с его 19) в стране свирепствует ненависть, в СС — и подавно. Не говоря уже, что с 1920 (ему 6 лет) это было объявлено идеологией. Кто-кто, а уж эсэсовец просто не может не быть антисемитом. Как он мог в 1939 полюбить еврейку или даже просто завести с ней какие-то душевные отношения? А если вдруг он в антигитлеровской коалиции и бомбу под стол фюреру готовит, никаким расстрелом его не заставишь получить удовольствие в предбаннике газовой камеры;

— Что это за светские развлечения эсэсовца, приезжать на конкурсы за 3 месяца перед войной?

— Понравилось! Местами просто зачитался. Единственный пункт преткновения — гомики. В СС очень следили за моралью, совершенно серьезно, следили без дураков. Зачем тебе это надо? К сюжету вроде ничего не добавляет?

Вслед за этими амечаниями появился и совет:

— Как я понимаю, гротесковые гомики — чистый фарс, открыто продемонстрированный для насмешки над фашистами и для оправдания финальной сцены. Может лучше такой вариант: допустим, Хуго узнал про национальность балерины только в театре гетто, разозлился, решил отомстить и даже 1500 долл. пожертвовал, чтобы больнее оборвать её мечты?

Но более всего автора смутил последний отзыв:

— Ты лично себе для начала ответь: тема Холокоста — особая. Есть произведения мировой литературы (например, Гроссман). Когда читаешь письмо матери, огромную трагедию видишь и всеми фибрами протестуешь. Но твое стремление показать свое видение могут принять за желание просто заработать на теме: популярная стезя, чего бы не разработать, был такой факт, положить его в основу сценария, потом неизвестные мастера состряпают фильмец? Ты подумай, это не такой простой вопрос, когда пытаешься изобразить трагедию и нужно большое мастерство, чтобы не скатиться к фарсу. Художественно никто из нас к этому не готов. Может, посоветуешься с кем-то мудрым, кто ближе к религии? Может ли обычный человек (не Гроссман) пытаться художественно (в смысле не документально), изнутри анатомировать Катастрофу? Нет ли здесь моральных препятствий из-за возможности опошлить непреднамеренной фальшью?

* * *

Получив такое напутствие от мудрого, старого еврея, автор решил из рассказа сделать повесть. Часть текста из предыдущих четырех глав он оставил нетронутым, а изменил только мотивацию главного героя Хуго. Из изнеженного аристократизмом «слюнтяя» он превратил его в подлинного антигероя, более соответствующего образу послушного служаки-эсэсовца Третьего Рейха.

Глава 5

Итак, в Брюсселе в мае 1939 еще ничего не предвещало близкого кошмара Европы.

Спокойная, размеренная обстановка.

Беата, стройная восемнадцатилетняя девушка с синими глазами и короткой прической каштановых волос, попала словно в другой мир.

Перед выступлением на конкурсе девушка сосредоточенно репетирует и вспоминает слова друга отца врача Порицкого:

— … Я внимательно слежу за происходящим в Германии. У тебя, чистокровной еврейки, после всего что фашисты сделали, шансов выжить с ними по соседству нет. Не возвращайся сюда после конкурса, поезжай или в Англию или в Америку. Деньги я тебе дам.

В Польше хорошо знали о преследовании евреев в Германии и о возможной скорой войне говорили почти все. До Брюсселя нужно было ехать поездом через Берлин. Беате было страшно, но желание участвовать в конкурсе было сильнее.

Далее следует приглашение на конкурс в Брюсселе, волнение перед выступлением, удовлетворение от удачного танца на первом туре конкурса, знакомство с симпатичным немцем Хуго — братом балерины Хильды.

Сестра шутливо предупреждает Беату об опасности опытного сердцееда Хуго, на что та отвечает, что еще неизвестно, кому надо больше опасаться.

Между немцем и красивой, знающей себе цену балериной из Польши завязываются отношения, взаимная симпатия, оба понимают, что интересны друг другу. Хильда не видит ничего плохого в зарождающейся любви.

Перед отъездом из такого счастливого для неё Брюсселя Беата напевает, кружится по номеру и вслух возражает доктору Порицкому:

— Немцы оказались совсем не такими страшными. Хильда и Хуго просто чудесные люди! А Ваши страхи, дорогой Готлиб, просто преувеличены. Ребята обещали приехать в Варшаву, все будет прекрасно. Вот ради таких моментов и стоит жить!!!

Через месяц в Берлине, по Вильгельмштрассе, в форме, прекрасно сидящей на его спортивной фигуре, твердым шагом идет Хуго. Уверенный оберштурмфюрер СС несколько минут любуется Дворцом принца Альбрехта, в котором расположена штаб-квартира СД. Затем проходит пару кварталов, сворачивает в переулок и заходит в жилой дом.

***

Мокрые, блестящие, гладко зачесанные назад черные волосы фройляйн Ингрид могли бы вызвать сомнения в её арийском происхождении, но в форме офицера СС молодая, строгая женщина была вне всяких подозрений.

Сейчас она вышла из ванной без формы и вообще без всего, повертелась у зеркала, потом небрежно накинула халат.

Хуго не спешил в душ, он задумчиво курил в разгромленной постели, слегка прикрывшись мятой простыней.

— Думаешь, я не знаю подробностей, засранец ты несчастный? — Ингрид возобновила ранее прерванный разговор, — ну ладно, на сцене можно бесконечно рассматривать их грациозные движения. После выступления можно приобнять, поцеловать, наконец, но в постель тащить какую-то полячку — это уже варварство.

— Дорогая моя, — Хуго сладко потянулся, почти сбросив простыню, — ну почему варварство? Я же не собираюсь жениться, — тут он заметил стальной взгляд подруги и быстро спохватился, — Это теоретически. А практически, не знаю что тебе донесли, но ничего и близко не было. Посидели с сестрой и полячкой пару раз в кабачках, немного потанцевали и все.

— Не ври, Хуго! Есть факты…

— Какие факты, ты что, слежку установила?

— Без меня там было кому следить, я объективки читала.

— А, эти… плевать, — Хуго потянулся к бокалу на столике, — стараются, выслуживаются, жалование не зря получают, жулики польские…

Он рассматривал Ингрид, халат только возбуждал фантазии, частично приоткрывая её ладное, спортивное тело.

— Стой, Ингрид, не шевелись. Сбрось халат и замри! — голос Хуго изменился, он медленно стащил простыню.

— Ты что задумал? Нам давно пора! — однако халат упал.

— Иди ко мне, ты ведь хочешь этого…

— Мертвого уговоришь…

***

В октябре 1939, в Варшаве, до организации гетто евреям еще не возбранялось выступать на сценах. Однако оккупационные власти уже начали нагнетать обстановку, всячески старались вызвать у населения антиеврейские протесты.

В ночном клубе театра-кабаре «Мелоди Палас» перепуганные артисты, среди которых было немало евреев, обеспокоены. В бурный разговор неожиданно вступает самая молодая танцовщица Беата:

— Я встречалась с немцами совсем недавно, в Брюсселе. На мой взгляд, немцы обаятельные, культурные люди. Воюют правительства, а мы… Мы переживем это.

***

В один из вечеров, когда танцует Беата, в зал входит группа немецких военных. В одном из них девушка узнает своего обаятельного возлюбленного, только теперь он в форме офицера СС. Она начинает понимать серьезность положения, война, о которой она знала из газет, пришла и в их театр. Она взбешена притворством Хуго, этого нациста, который в Брюсселе представлялся культурным штатским парнем.

Она не желает встречаться с ним, но Хуго настойчив, ему удается остаться с ней наедине.

— Я знаю все, что ты скажешь. Я хорошо понимаю тебя, но и ты постарайся услышать. Мы оба рискуем, но мой риск — ничто по сравнению с твоим. В худшем случае меня разжалуют и я попаду под командование какого-нибудь тупого фельдфебеля где-нибудь на переднем крае. Пока это не так опасно, но кто знает, что будет впереди. Мои высокопоставленные родители, сестра, очень огорчатся… Но это все ерунда, Беата.

— Не понимаю, за что тебе такие кары?

— Ты, похоже, многого не понимаешь. Связь офицера СС с гражданкой из завоеванной страны, любовь к неарийке — это уже преступление.

— Какая связь, какая любовь? Ты о чем? Что нас связывает? Мимолетная встреча на конкурсе? Или то, что я сейчас сижу у тебя в машине? Давай я выйду, пока улица пустынна…

— Погоди ты! Не горячись. Связь только будет…

— Что значит будет? Чего ты о себе возомнил?

— Если не будешь перебивать хотя бы пару минут, я сумею объяснить. Только сначала ответь, где твои родители?

— При чем тут мои родители? Ты что, руки моей собрался просить?

— Беата!

— Ну ладно. До всех этих событий родители жили в восточной Польше, рядом с границей. Сейчас где, не знаю. Вестей от них нет, да и болтают у нас всякое…

— Понятно. Значит ты совсем одна. А живешь где?

— Тебе знать необязательно, где я живу. Снимаем с подругой комнату.

— Понятно. — Хуго задумался.

— Что ты заладил как попугай? Все эсэсовцы такие тупые?

— Ты еще не знаешь эсэсовцев… Собственно, для этого я и хотел встретиться. Понимаешь, я многого сейчас сказать не могу, придется поверить мне на слово. Ты талантливая балерина, мы с Хильдой обсуждали, она с профессиональной стороны уверяет что это именно так. Тебе необходимо уехать из Варшавы.

— Слушай, здесь много талантливых. И заметь, я даже не спрашиваю, куда уехать и каким образом.

— Талантливых может и много, но для меня ты дорога. Одну тебя я могу спасти.

— Отчего спасти, Хуго? И чем это я тебе стала вдруг дорога?

— Ты стала мне дорога с первой минуты, как я увидел тебя. У меня никогда такого не было.

— Хочешь сказать, что раньше не любил девушек?

— Представь себе, нет.

— Так я тебе и поверила. Такой красавец, меня еще Хильда предупреждала, что ты повеса и сердцеед.

— Что сестра может знать о моей личной жизни…

— Хорошо, допустим. Хотя любовь нациста как-то не вяжется с вашей победной поступью по Польше.

— Совсем не вяжется, — согласился офицер, — совсем. В этом и дело.

— А что значит спасти? Что вы в задумали в нашей стране?

— Этого я тебе сказать не могу. Но я точно знаю, что тебе надо исчезнуть.

— Исчезнуть? Как? Куда?

— Я слышал, можно достать новый паспорт, например аргентинский. Постараюсь отправить тебя в Буэнос Айрес. Будешь танцевать в театре танго, есть такие, специализированные театры. Когда-нибудь в Европе станет спокойнее и я смогу приехать. Даже если не дождешься меня, все равно, такой талант как ты не должен пропасть. Хильда очень просила разыскать тебя и все устроить.

***

К концу 1939 положение евреев стало безнадежным. В Варшаве их согнали в гетто, окруженное высокими стенами с колючей проволокой, под угрозой расстрела запретили выход. Голод, грязь, нищета, вокруг все просто дышало безысходностью. Время тянулось совершенно иначе, чем снаружи.

«Мелоди Палас» оказался внутри гетто, Беата продолжила там танцевать. Ей конечно было намного легче, чем другим с детьми, больными стариками. Отчаянию она не подалась, но не раз уже пожалела, что не послушала советов не возвращаться из Брюсселя.

Режиссера давно забрали на рытье каких-то окопов. Оттуда он не вернулся, и многим стало понятно, что вслед за ним могут прийти за любым.

Беата не сдавалась, в обещания Хуго особо не верила и пыталась найти свой выход. Она хотела спрятаться у доктора Порицкого, зная, что он не откажет. Но связаться с ним не было никакой возможности.

Хуго давно не давал о себе знать, она думала, что они больше не встретятся. Но однажды он вдруг появился в компании подвыпивших и развязно-наглых эсэсовцев, ввалившихся словно на рынок представленных на сцене тел.

Она как раз танцевала и наткнулась на его удивленный взгляд из зала. Позже, когда снимала тональный крем перед зеркалом, он пинком открыл дверь и ворвался в гримерную. Не обернувшись, она произнесла его отображению:

— Осторожнее, герр Штильмайер! Я плохо моюсь, можете нахвататься вшей.

— Ты что здесь делаешь, Беата? Тебе кроме этого гадюшника негде работать?

— В гетто только один театр…

— При чем тут гетто? — заорал оберштурмфюрер, — в городе полно театров!

— Господин офицер, — спокойно парировала она, — я нахожусь в определенной для меня вашими властями зоне. Какие ко мне еще вопросы? Ах, извините, я забыла на сценическое платье звезду желтую нацепить. Обещаю исправиться.

— Ты что, еврейка???

— А что, разве ты с самого начала не знал?

Хуго скинул на пол чьи-то вещи с соседнего стула и уселся на него верхом, сложив руки на спинке:

— Вот ведь тварь… — он удивился больше себе, — и ты все это время меня дурила?

— Вы можете меня прямо сейчас расстрелять, но оскорблять меня не надо! Тем более, я вас не дурила, а что вы там нафантазировали, глядя в мои синие глаза, это ваше дело…

— Вот оно что… Вот оно что, — с этими словами, произнесенными сначала раздумчиво, потом зловеще, он отбросил стул и выскочил прочь.

***

В штаб-квартире СД, расположенном во Дворце принца Альбрехта, вернувшийся в Берлин Хуго явился к начальнику отдела гауптштурмфюреру Дитриху:

— Проходи, дорогой, я уже по тебе соскучился. Должен тебя поздравить, начальство высоко оценило твою работу в Варшаве. Под шумок я тебя смог забрать к себе. Надежнее, когда в подчинении сын старого товарища.

Они обнялись, Дитрих продолжил:

— Собственно, в суть предстоящей операции я могу тебя посвятить после надлежащего оформления. Главное, все должно быть под строгим секретом.

В вводной Дитрих рассказал, как после аншлюса было создано «Центральное агентство еврейской эмиграции в Вене», которое помогало евреям покинуть опасную для них Австрию. К маю 1939 почти 100 000 евреев покинули Австрию на законных основаниях. При этом была использована финансовая поддержка Джойнта.

Очень важно использовать широкую огласку этой акции среди евреев.

— Нам, мой мальчик, — наставительно внушал Дитрих, — это пригодится для нашей операции.

— Будем спасать жидов? — удивился Хуго.

— Не совсем. Мы призваны для спасения огромных финансовых ресурсов, которые эти мерзавцы выкачали из народов. — Неожиданно Дитрих преобразился. Он встал, поднял подбородок, заложил руки за спину и лающим голосом почти выкрикнул. — Наша миссия заключается в разоблачении хитроумных еврейских приемчиков по укрыванию денег, картин, драгоценностей. Наш долг, — Дитрих совсем распалился, — найти и направить ценности на благо Третьего Рейха!

Хуго не понял, действительно ли Дитрих искренне воодушевился или он так тонко кого-то копирует. Непроизвольно он перевел взор на портрет на стене и уже автоматически правая его рука начала движение вверх, но Дитрих мягко остановил. Более спокойно он продолжил:

— Силой и страхом мы многого не добьемся. Они лучше погибнут, эти подонки, а деньги свои нам не передадут. Всем их хитростям и изворотливостям мы должны противопоставить нашу арийскую, высшую справедливость.

— Кажется, я начинаю понимать…

— Не спеши! Сразу от меня ты пойдешь в первый отдел, заполнишь формуляры и подпишешь документ особой секретности. Потом отправишься обратно в Варшаву, там уже подготовлено здание для работы.

После оформлений и подписей Хуго снова зашел к Дитриху.

План операции был таков: молва о попытках спасти евреев по примеру агентства еврейской эмиграции в Вене должна быть распространена в Польше. Интерес представляют только те, кто может заплатить по 1500 долларов на члена семьи. Но и такие будут разделены на две группы.

Задачей Хуго будет вычисление среди них более богатых. И это надо сделать в первую очередь. Есть квота на 300 человек для отправки во Францию в лагерь для интернированных «Виттель» для возможного обмена на немецких военнопленных.

За этими тремястами надо установить наружное наблюдение с целью возможного выявления схронов с драгоценностями, предупредить их о возможных, необходимых дополнительных затратах при дальнейшем интернировании и вообще выдоить их до предела.

Но главное, их надо пропустить через накопитель — отель «Польски» по ул. Длуга 29. С иностранными паспортами нейтральных стран их будут считать не польскими, а иностранными гражданами. Из отеля их отправят за границу, и тогда надо будет позаботиться об огласке. Хорошо бы устроить несколько писем из-за границы в Польшу.

Спешка в операции не нужна, в Варшаве гетто уже огородили колючей проволокой, сообщение с внешним миром запрещено и условия там поспособствуют, чтобы евреи были сговорчивее.

— А с остальными что? — спросил Хуго.

— А это ты у доктора Геббельса прочитаешь… И еще, я подумал, надо позаботиться о светском прикрытии нашей операции. Походи по театрам, ресторанам, можешь даже завести интрижки с известными еврейскими актрисами. Только смотри, не зарывайся там, знаю про твои подвиги, Дон Жуан!

***

На письменном столе в особняке СД в Варшаве перед Хуго лежали две стопки дел. Левая для лагеря «Виттель», правая — для остальных. Вообще-то все уже просмотренные дела с определившимися судьбами были аккуратно сложены в шкафах. На столе лежали плоды недавней работы, перед стопками на двух листах заполнены реестры, сбоку от кресла стоял приставной стол с грудой еще непросмотренных дел.

Постучавшись, вошла Ингрид. Со странной усмешкой взглянув на начальника, она бросила на письменный стол еще одно дело:

— Полюбуйся!

— Чего мне на них любоваться? Уже к тысяче подходит. Налюбовался. Тошнит. Пора заканчивать на сегодня. Поедем лучше поужинаем, а после я тебе Варфоломеевскую ночь устрою…

Он подошел вплотную и расстегнул верхнюю пуговицу её кителя:

— А лучше не дожидаться ночи. Тебе же нравится этот широкий подоконник высотой точно под мой рост?

Ингрид убрала его руки, застегнула пуговицу и слегка отступила:

— Ты дело посмотри, прежде чем размахивать своим стволом.

— Да что там за дело такое необычное? — он раздраженно схватил со стола сложенный разворот из двух страниц, глянул на номер, ниже на полное имя.

— Ну и что? Удивила… Да я еще месяц назад чуть не пристрелил её в гетто. Сколько можно напоминать мне?

— Мне просто интересно, в какую стопку ты её определишь.

— Ты не зарывайся! Одно дело бабская ревность, другое — работа. В мою работу никто тебе соваться не разрешал. Все, ресторан отменяется. Свободна!

Вбивая каблуки в паркет, она быстро пошла к двери. Хуго смягчился и бросил вслед:

— Ни в какую стопку она не пойдет, останется загибаться в гетто.

***

«Какая все-таки сука эта Беата! И ведь как подвести меня могла…» — в который уже раз снова открыл единственную страницу. Краткие личные данные, в левом верхнем углу фотография. Ну как по внешности определить, что еврейка? Красивая, светлая полячка… разве что взгляд вызывающий, наглый, и ни намека на страх. Смотрит прямо в объектив, смотрит в упор, словно оценивает, на что способен оберштурмфюрер.

«Ну что же, узнаешь, на что способен. Всегда без особых эмоций определял их судьбы, по большому счету плевать было, евреи или поляки, выполнял свою работу. Но здесь история личная. Помереть в гетто — для неё слишком просто будет. Пусть надеется, а потом посмотрим, останется ли эта наглая брезгливость во вгляде…»

Хуго взял из стола доллары, вложил в разворот. Потом кассир поменяет на квитанцию, это обычная практика. Уже несколько раз сейф в кассе освобождали. Где они набрали столько долларов, хитрые твари? Он посмотрел на обе стопки.

«Странная все-таки ситуация когда решаешь, в какую стопку дело положить. Всего одно движение и сделан выбор: жизнь или смерть. Тридцать сантиметров между ними и такое гигантское расстояние».

Хуго не упивался своим могуществом. Он выбирал из практических соображений, как и велела устная инструкция Дитриха. А на этом деле эмоции проснулись. Не по выбору стопки, здесь-то как раз все ясно.

Слежка за кандидатами во Францию, как и ожидал Дитрих, открыла много интересного и обеспечила дополнительный приток ценностей. Если бы он даже и захотел эту балерину определить в левую стопку, пристально начнут следить и за ней. Очень быстро выяснят, что никаких ценностей у неё нет. И Ингрид постарается.

«За любовь надо платить» решил Хуго и бросил дело в правую стопку.

***

Много времени прошло при подготовке операции и выявлению всех платежеспособных. Уже и с русского фронта не такие радужные вести стали поступать, когда Хуго вызвал Беату в каморку юденрата. Она зашла, и он поразился весьма цветущему виду девушки. Понятно, балерины и в мирной жизни едят как птички, он по сестре знал, но в данной обстановке это было необычным. И совершенно не изменился наглый, прямой взгляд. Разве что добавилось брезгливости.

— Садись и слушай внимательно! — он сделал вид, что не обратил внимания на внешность, потом, чтобы скрыть удивление выкрикнул в открытую дверь, — эй, вы там, прекратите галдеть, выйдете все на улицу!

Подобие презрительной улыбки тронуло её губы. «Посмеешься еще…», подумал он и положил на стол пропуск с печатью СД, по которому можно беспрепятственно выходить из гетто в «арийскую зону» и не носить желтую звезду. Девушка не притронулась к документу и продолжала молчать.

— Скажи спасибо Хильде! Она не слезла с меня, пока я не оформил тебе документы. И заплатила за тебя немалые деньги.

Взгляд Беаты изменился, словно она перенеслась на миг в Брюссель.

— Потребуется еще время на формальности, потом уедешь в Буэнос Айрес. Хильда даже связалась с театром, тебя там ждут.

— И ты конечно приедешь следом? — Беата насмешливо прервала молчание.

— И я конечно не приеду, я женат. А ты брось свои еврейские шуточки!

Беата помедлила, потом сгребла со стола пропуск и вышла.

***

«И на этом спасибо», подумала Беата и с первой же возможностью отправилась к Порицкому.

Потом доктор построил убежище.

Еще через некоторое время Хуго объявил, что почти готовы документы на проживание в отеле «Польски»:

— Тебе там понравится. — уверил он.

Порицкий очень огорчился, когда Беата без деталей рассказала о возможности интернирования:

— Пойми, Беата, это выглядит слишком неправдоподобно.

— У меня нет оснований не верить, в отеле таких как я собралось больше двух тысяч. А триста человек уже за границей Рейха, немцы долг выполнили.

— Езус Мария! О чем ты девочка? Какой долг у фашистов перед евреями? Подумай кому ты доверяешься. Я тебе все приготовил, будешь там в безопасности…

— Пан доктор, а сколько мне сидеть в этой безопасности? Я, дура, обратилась к Вам даже не подумав. Вы без колебаний откликнулись, затеяли секретную комнату и я даже не знаю, как мне Вас благодарить. Но Вы сами подумайте, даже если все выйдет и будет безопасно для меня и главное для Вас, сколько дней или лет я смогу там скрываться?

Порицкий ответа на этот вопрос не имел.

***

Потом был обычный пассажирский поезд, несмелые надежды, боязнь спугнуть удачу, перрон Аушвица под видом приграничного Бургау…

Когда из тысяч женщин с детьми отделили первую группу и завели в предбанник, Хуго подошел к Беате:

— Фрау балерина, вы почти в Южной Америке. Будет жарко, раздевайтесь, покажите пример!

Она вдруг почти физически почувствовала, как гильотина уже сорвалась с креплений и понеслась вниз. Она еще успела подумать, что виновна перед этими людьми, глупо поверив в благородство нацистов.

Раздались крики, плач, и эсэсовцы начали месить толпу прикладами автоматов, чтобы заставить женщин раздеться.

Пока все в спешке стягивали с себя платья, кофты и чулки, Беата начала медленно снимать одежду, исполняя персональный стриптиз для оберштурмфюрера.

Профессиональный танцор, яркая женщина, от которой нельзя оторвать глаз, откровенно сексуальный танец, прекрасные формы буквально гипнотизировали охрану. Хуго с довольной улыбочкой отвернулся, давая понять что его такими штуками не провести.

Когда Беата разделась полностью, и остались только туфли на высоких шпильках, охранники замерли. В своем смертельном танце она приблизилась, и Хуго увидел все тот же наглый, презрительный, но уже и взбешенный взгляд. В изящном наклоне она сняла туфлю, улыбнулась и неожиданно резко, страшно и неотвратимо ударила острой шпилькой прямо в ухмыляющуюся, холеную рожу.

Остальные как по команде закричали, но уже не испуганно, покорность в миг исчезла — несколько сотен разъяренных и отчаявшихся женщин напали на десяток эсэсовцев.

В отчаянной, последней схватке за жизнь одному эсэсовцу откусили нос, другому частично содрали скальп, даже падая замертво, не разжимали последние стальные хватки на горлах убийц.

Зондеркоманда с большим трудом вырвала эсэсовцев из рук женщин, спешно заперла двери и через стены расстреляла стихийный бунт обреченных.

Хуго умер по дороге в госпиталь.

***

В Пинкасовой синагоге Праги старый человек с мальчиком рассматривают старые фотографии под стеклом в освещенном стеллаже. Мальчик уже посмотрел на верхнем ярусе рисунки детей из концлагеря в Терезине, они внимательно изучили все стеллажи вдоль стены с материалами по уничтожению почти всей еврейской чешской общины и теперь остановились около стенда, где собраны свидетельства из других мест.

Мальчик непонимающе смотрит на копию фото из Яд Вашем с детским пальто, перечеркнутом автоматной очередью, дед напряженно рассматривает фото красивой девушки. На крупном плане, на лице убитой широко открыты глаза, в которых застыл взгляд из другого мира.

— Это польская балерина, — медленно говорит дед, — перед смертью она подняла приговоренных на маленькое восстание против фашистов. Здесь написано: «Мы, евреи, верим в чудо, но не надеемся на него». Потому я, да и ты тоже, живы, — добавил дед.

Print Friendly, PDF & Email

15 комментариев для “Григорий Быстрицкий: Танцовщица. Окончание

  1. Уважаемый Владимир!
    Уважаемый Григорий!
    Спасибо за ваши произведения, в которых читатель сопереживает и разделяет вместе с авторами чувство долга памяти перед убитыми еврейскими детьми, женщинами и стариками в нацистских лагерях смерти. Отношение людей к нацизму вызывает нужность ваших произведений, рассуждений над вопросами, затронутыми в них.
    Нужно отличать нацистских убийц и человеческих убийц.
    Есть крысы и есть бациллы чумы. Они существуют раздельно. Когда крыса приобретает бациллу чумы, то крысу уничтожают. Так ведь?
    Есть люди и есть микроб гриппа. Когда человек заболевает гриппом, его лечат.
    Есть люди и есть бацилла нацизма. Когда человек приобретает бациллу нацизма, его уничтожают.
    Образно, антисемитизм – это грипп, нацизм – это чума.
    Нацизм – это против природное явление, которое целью ставит новый всемирный потоп. Уничтожение человечества всего. Кроме избранных . Автор Библии сказал, что такое событие возможное и оно было и в будущем не будет. А нацизм ставит цель повторение истребления всего человечества. Кроме назначенных .
    Практический нацизм начался с уничтожения неполноценных граждан своего государства. Было уничтожено 200 000 больных. Действия нацистов встретили протесты населения, и они были прекращены.
    Нацизм начал уничтожать евреев, объявив их своими врагами, а, чтобы народы не протестовали, создали учение, что евреи – враги всех людей.
    Сегодня в мире нацистов нет. А если есть, то они прячутся. Так как их преследуют по закону и хотят уничтожить. А убийцы людей, которые в одно время суток убивают безоружных людей, детей, женщин и стариков, а в другое время суток ведут себя как-то по-другому, существуют сегодня. Народы к такому положению относятся без ужаса. Смелая прибалтийская писательница написала книгу про таких людей своего народа в прошлом времени. Она исполнила долг памяти о безвинных жертвах убийц. Бандиты не были нацистами, а были носителями человеческих пороков. Книга ценна тем, что лечит и может вылечить от ужасных присущие людям пороков.
    Нацистов не следует считать разновидностью убийц, которые из-за экономических, политических, религиозных причин убивают людей. Сытые, социально довольные, не возбуждённые религиозными фанатиками люди не становятся убийствами. Нацизм существующий смертельный враг человечества, которого не останавливают существующие порядки.
    Поэтому нацисты создают своё государство. Надо различать у нацистов хитрость их политики и практику их государства. И различать дипломатию и действия СССР – единственного по определению врага нацистов и нацистского государства, который его уничтожил в союзе с прозревшими от зверств нацистов странами.

  2. Скажу о себе лично: художественную литературу / фильмы на тему Холокоста я читаю / смотрю только если я услышал много утзывов, которые назвали это произведение «гениальным» — или , как минимум «великим».

    1. Написано грамотно, интересно. И трогает временами, сюжет работает и пр. Однако, тысяча извинений, напоминает о «Ледниковом периоде», когда номер Татьяны Н. и Андрея Бурковского, где фигуристы были одеты в полосатую форму лагерников, на российский сцене, о чём было много споров – в России и за.

  3. Но вот обрати внимание вот на что. Мы написали по очень важной теме, лучше — хуже, не об этом речь. Написали, как смогли, но всех читателей оставили равнодушными.
    ====
    Вас (обоих) никто не захотел обидеть.

  4. Отвечаю Борису Тененбауму и Владимиру Янкелевичу:
    БТ: » Сам документ… — он буквально кричит, и просто поражает в самое сердце, как замученный человек с заживо содранной кожей»
    ——————-
    Согласен, совсем молодая, гражданская девочка в одиночку одержала огромную моральную победу.
    Теперь представь, что многие такого факта не знали, а человек откопавший его захотел поделиться с читателями. Что он напишет? Всего пару строк. Где он опубликует пару строк? В коротком сообщении в Гостевой? Или в комментарии к другой статье?
    Этот подвиг нельзя забыть и неприлично сообщить о нем мимоходом, к слову, кстати, а может и не кстати…
    Конечно, если бы его описал » самый одаренный художник» — слов нет, этого достаточно и нечего нам с Володей соваться. Но ведь не написал никто. А время уходит, и про девочку так никто может и не узнать.
    Поэтому интерпретации в т.к. называемой «художественной» форме, хочешь не хочешь, а нужны. Выбора нет. Либо в документальной, для чего нет материала, либо попытаться представить себе эту девочку и обстановку, в которой она жила, её отвагу, решительность и с чем её пригнали в газовую камеру.
    ———————
    ВЯ: » Оправдание каких либо действий фашистов в ШОА их фобиями, сексуальностью или чем-то иным снижает уровень проблемы…»
    ——————-
    И опять согласен. Маньяки, садисты, кровожадные убийцы были, но основное фашистское большинство составляли бюргеры, отцы семейств, педантичные счетоводы и т.д. и т.п. Но назвать их «обычными» как-то язык не поворачивается. Ну не может обычный человек вспоминать детей, родителей, слушать музыку, работать на заводе, трудится в поле… а потом только под воздействием суровых обстоятельств пойти и весело наблюдать за женщинами с детьми в очереди на варварское умерщвление.
    Такими наивными представлениями как раз и оправдывают ШОА и ГУЛАГ. «Да что там, обычные люди, но попали в трудные обстоятельства. Стали убийцами. Потом обстоятельства изменились, и перестали они быть убийцами. Чего теперь вспоминать?»
    Разные немцы были: и культурные, и образованные, и тонкие, и умные, и необразованные, и тупые — но не убийцы по природе. А вот как каждый из наци превратился в убийцу, это вопрос. Обстоятельства, фюрер и проч. — с этим понятно. КАК конкретный Хуго к этому пришел?
    Ты не стал задумываться, а я попытался.

    1. И опять согласен. Маньяки, садисты, кровожадные убийцы были, но основное фашистское большинство составляли бюргеры, отцы семейств, педантичные счетоводы и т.д. и т.п. Но назвать их «обычными» как-то язык не поворачивается. Ну не может обычный человек вспоминать детей, родителей, слушать музыку, работать на заводе, трудится в поле… а потом только под воздействием суровых обстоятельств пойти и весело наблюдать за женщинами с детьми в очереди на варварское умерщвление.
      Такими наивными представлениями как раз и оправдывают ШОА и ГУЛАГ. «Да что там, обычные люди, но попали в трудные обстоятельства. Стали убийцами. Потом обстоятельства изменились, и перестали они быть убийцами. Чего теперь вспоминать?»
      Разные немцы были: и культурные, и образованные, и тонкие, и умные, и необразованные, и тупые — но не убийцы по природе. А вот как каждый из наци превратился в убийцу, это вопрос. Обстоятельства, фюрер и проч. — с этим понятно. КАК конкретный Хуго к этому пришел?
      Ты не стал задумываться, а я попытался.
      ————————————
      «Все Гриш, на грубость нарываешься, все Гриш обидеть норовишь…»
      Я убежден, что если бы Гитлер не пришел к власти, а Эйхману поручили бы обеспечить рейх капустой, то это был бы самый выдающийся капустозаготовитель. Но он стал убийцей. А вот фраза «Чего теперь вспоминать?» — это не моя, а как раз твоя. Вспоминать надо. Я об этом написал во вступлении, да и вообще, вся моя работа о том, что забывать нельзя.
      Как конкретный Хуго к этому пришел документально исследовала и написала литовская писательница Рута Ванагайте. Она очень подробно на опросах участников и документах восстановила путь конкретного Хуго к зверю, который потом возвращается домой и становится обычным до серости… В этом и ужас, но этот факт ты принять не смог.
      Ничего, поспорим до 120, поймем друг друга.

      1. Володя, вот правда не хочется шутки шутить, нарываться или самому грубить. Я и без этого все понял: твой сценарий надо читать, рядом положив книгу Р.Ванагайте. Если что непонятно по твоему герою Хуго Штильмайер, надо заглянуть в эту книгу. По Дитриху, еще у тебя эсэсовка была — со всеми пожалуйте в документальное исследование. Рута раскроет характер каждого.

        1. Григорий Быстрицкий
          17 февраля 2018 at 15:45
          —————————
          Если что непонятно по твоему герою Хуго Штильмайер, надо заглянуть в эту книгу. По Дитриху, еще у тебя эсэсовка была — со всеми пожалуйте в документальное исследование. Рута раскроет характер каждого.
          ================
          Раскрыть характер каждого не может и Ванагайте. Но она описывает явление, среду, в которой действуют характеры… А характеры, тут уж что получается, на сколько соображения хватит. Твое решение возможно, как частный, очень частный случай, но не более.
          А литературно написано очень даже.
          Но вот обрати внимание вот на что. Мы написали по очень важной теме, лучше — хуже, не об этом речь. Написали, как смогли, но всех читателей оставили равнодушными.
          Есть две возможности. Одна, что»как друзья вы не садитесь, вы в музыканты не годитесь», вторая, в которую верится с трудом — тема скисла, никого не интересует, да и букафф много…

  5. Eсть фильмы с сходным сюжетом:
    Поворот судьбы
    Молчание моря
    Мрачное воскресенье
    Ночной портье

    1. Soplemennik
      17 февраля 2018 at 11:20
      ——————————
      Eсть фильмы с сходным сюжетом:
      =================
      Есть авторитетное мнение, что сюжетов в литературе всего 7

  6. Все никак не получалось написать отзыв на твою работу. Наверное нужно сказать несколько слов о том, как появилась твоя работа. Ты никак не мог принять эсэсовца в моем «Grand pas de chat» (http://z.berkovich-zametki.com/2018-znomer1-jankelevich/) в последнем номере Заметок. Как это так, этот фашист симпатизирует или даже по-своему влюбляется в еврейку, а потом сопровождает ее в газовую камеру! Влюбиться в еврейку фашист не может! И ВСЁ!
    — Но они не выточены на токарном станке, они разные, может быть в жизни все, что угодно!
    — Тогда он не может везти любимую женщину на смерть!
    — Может, вспомни, какие доносы писали в подвалах Лубянки!
    — Доносы, но не лично везти в Освенцим!
    — Но абсолютно черный одноцветный фашист неинтересен, их был легион…
    — Значит что-нибудь придумаем. Пусть будет гомосексуалистом!
    ———————
    В общем история появления твоей работы теперь более понятна. Так вот — я с тобой не согласен. Оправдание каких либо действий фашистов в ШОА их фобиями, сексуальностью или чем-то иным снижает уровень проблемы, опускает ее на много уровней ниже. Весь ужас в том, что все творили обычные люди. Они при других обстоятельствах были бы прекрасными соседями, отличными работниками и при встрече говорили бы: «Гутен морген, фрау Розенблюм!».
    Я считаю это принципиальным. Ты счел мою трактовку неубедительной. Читатели остались равнодушны и наш спор разрешить не захотели. А жаль.
    Должен отметить, что литературно твоя работа интереснее, с чем искренне поздравляю.

    1. Читатели остались равнодушны и наш спор разрешить не захотели.
      ==
      Володя,
      Сам документ, который ты разыскал — он буквально кричит, и просто поражает в самое сердце, как замученный человек с заживо содранной кожей.

      И, по-моему, его интерпретации в т.к. называемой «художественной» форме были совершенно ни к чему.

      Что ты, что наш друг и коллега, Григорий Александрович, взялись за сюжет, который был бы невероятно трудным и для самого одаренного художника.

  7. Я где-то читал про удар шпилькой в глаз, т. е. это реальный эпизод. И прозревшие эссесовцы были. Один из них служил в МИДе в Дании и узнал о дате депортации 8 тысяч тамошних евреев в Освенцим. Он сумел предупредить кого надо и даже сделал так, что береговая охрана пропустила лодки рыбаков, увозивших евреев в Швецию (за хорошую плату, конечно). Более того он договорился с шведским МИДом, чтобы их приняли нелегально, без виз. А мы всё: «Ах, датчане! Ах, защитники евреев! Ах, датский король надел желтую звезду!». Правда, говорят, что датчане не разграбили еврейские дома, как литовцы, а все вернули их хозяевам после войны. Все-таки народ порядочный.

    1. Честно говоря, я не планировал публиковать «Танцовщицу», написал под впечатлением, со своими частными целями, после не вычитывал, не поправлял, не сокращал лишнее…
      Эпизод — реальный, его откопал Янкелевич.
      Шпилек тогда не было, высокие каблуки да, были, и то что реальной, хрупкой балерине Франческе удалось вбить каблук в череп какого-то палача, говорит о её решительности, бесстрашии, отваге и о многом другом. Поразительный момент в океане огромной трагедии.
      В Собиборе героически действовали подготовленные офицеры, а здесь совсем молодая, гражданская девчонка в одиночку одержала не менее важную моральную победу.

  8. Спасибо, Григорий! Невыносимо больно читать, но надо. Пока живы….И помнить…

Добавить комментарий для Aleks B. Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.