423 total views (from 2022/01/01),  1 views today

По­сле суп­чи­ка на­сту­па­ет лег­кая осо­ло­ве­лость, снять ко­то­рую при­зва­ны жа­ре­ные гриб­ки — их долж­но быть не­мно­го, чтоб не брать лиш­нюю тя­жесть на серд­це и дру­гие вы­пук­ло­сти ор­га­низ­ма. В под­сту­па­ю­щей уста­ло­сти толь­ко ру­ка не­уто­ми­мо ме­чет ис­кря­щи­е­ся хру­ста­лем и гра­ня­ми рю­маш­ки.

Книга о вкусной и красивой жизни

Небольшая Советская Энциклопедия

Пятая редакция, исправленная и дополненная
Главы из книги

Александр Левинтов

Книга первая. О вкусной жизни, или
Жратва

Оглавление — Часть I — Часть II — Часть III — Предыдущие главы

На грибоварне

Это бы­ло в се­ре­ди­не 60-х, по­след­нее сту­ден­че­ское, пред­ди­плом­ное ле­то. На­до ска­зать, что нас, гео­гра­фов, гео­ло­гов и био­ло­го-поч­вен­ни­ков, ни в ка­кие студ. от­ря­ды не бра­ли — у нас всё ле­то ухо­ди­ло на по­ле­вые прак­ти­ки. Но день­ги-то и нам ведь нуж­ны бы­ли, а на прак­ти­ке не за­ра­бо­та­ешь — с го­ло­ду бы не сдох­нуть. А тут — прак­ти­ка моя кон­чи­лась чис­ла 20-го июля. И я рва­нул на за­ра­бот­ки: осе­нью пред­сто­я­ла свадь­ба.

По чье­му-то под­ска­зу я по­ехал в Цен­т­ро­со­юз, где на­би­ра­лись бри­га­ды гри­бо­ва­ров. На­род слу­чай­ный, но, в це­лом мо­ло­дой, до трид­ца­ти. Мне бы­ло 20, и я ока­зал­ся са­мым мо­ло­дым в бри­га­де из 12 че­ло­век. Мы по­зна­ко­ми­лись и сра­зу, в пер­вый же день, за не­де­лю до вы­ез­да, рас­пре­де­ли­ли обя­зан­но­сти, функ­ции и усло­вия — всё на доб­ро­воль­ной ос­но­ве. Не знаю по­че­му, но мы сра­зу от­ка­за­лись вы­би­рать буг­ра (бри­га­ди­ра): ему по­ла­га­лось 15% сверх, а за что?

Мне, как име­ю­ще­му по­чти эко­но­ми­че­ское по­чти выс­шее об­ра­зо­ва­ние, до­ста­лось ве­де­ние сче­тов, рас­хо­дов и рас­хо­дов ма­те­ри­а­лов. Кро­ме то­го, я вы­звал­ся сло­жить две пли­ты: глав­ную, гри­бо­вар­ную, и ку­хон­ную. А сверх то­го, я взял на се­бя функ­цию шеф-по­ва­ра: сле­дить за рас­хо­дом про­дук­тов и со­став­лять ме­ню на не­де­лю впе­рёд. Го­то­вить долж­ны все, по оче­ре­ди, но от­ве­чал за кух­ню я. Ме­ня при этом осво­бо­ди­ли по мо­ей прось­бе от двух обя­зан­но­стей: мыть по­су­ду и сор­ти­ро­вать пря­но­сти для за­со­ла.

Сра­зу уго­во­ри­лись: за­бо­лев­ший до­би­ра­ет­ся до Ко­ло­гри­ва (12 ки­ло­мет­ров), а даль­ше сво­им хо­дом в Моск­ву и в до­хо­дах не участ­ву­ет. Сла­ва бо­гу, за ме­сяц не за­бо­лел ни­кто, да­же по­но­сом ни­ко­го не про­нес­ло. Су­хой за­кон так­же был жёст­ким. Ку­ри­ли все, но все — раз­ное. Я на­ку­пил мах­ры и са­мых де­ше­вых си­га­рет, поль­ский «Спорт», по 8 ко­пе­ек за пач­ку.

Всё в тот же ве­чер мы со­ста­ви­ли за­яв­ку на ма­те­ри­а­лы: стро­и­тель­ные, ин­стру­мент, (я, на­при­мер, для пе­чей за­ка­зал куб кир­пи­чей, ме­шок це­мен­та, шесть де­сят­ков яиц, ко­ры­то, два ма­стер­ка, две ко­чер­ги, два про­стых вед­ра и два сов­ка, две чу­гун­ные пли­ты с тре­мя кон­фор­ка­ми каж­дая, тру­бы из же­сти, 30 мет­ров по­лу­мяг­кой про­во­ло­ки, три алю­ми­ни­е­вых ба­ка по 80 лит­ров каж­дый и ещё три по­мень­ше, 6-лит­ро­вые, чу­гун­ную ско­во­род­ку с крыш­кой, но­жи, по­лов­ни­ки, лож­ки-вил­ки-мис­ки-круж­ки, огром­ный со­тей­ник, лит­ра на три, ку­хон­ные ва­реж­ки, пар два­дцать, тря­пьё и ку­хон­ные по­ло­тен­ца, не­раз­ре­зан­ные, ру­ло­ном, не­сколь­ко па­чек сте­а­ри­но­вых све­чей, ещё я вы­пи­сал во­семь око­ван­ных ящи­ков для хра­не­ния все­го съест­но­го, с зам­ка­ми), боль­ше все­го ока­за­лось стро­и­тель­ных ма­те­ри­а­лов и ин­стру­мен­тов. Ко­неч­но же, нам вы­да­ли пол­сот­ни раз­но­ка­ли­бер­ных бо­чек, от 140 до 180 лит­ров каж­дая, об­лив­ные вёд­ра, алю­ми­ни­е­вые вё­дер­ные ку­зо­ва, вме­ща­ю­щи­е­ся в рюк­за­ки, и са­ми рюк­за­ки, те­ло­грей­ки, плащ-па­лат­ки на слу­чай до­ждя или ро­сы, кир­за­чи, об­мот­ки к ним, спаль­ни­ки, а так­же два меш­ка со­ли гру­бо­го по­мо­ла и вся­ких пря­но­стей: пе­рец го­рош­ком, пе­рец ду­ши­стый, пе­рец крас­ный мо­ло­тый, пе­рец крас­ный жгу­чий су­хи­ми струч­ка­ми, укроп­ное се­мя, зе­ру, гвоз­ди­ку, лав­ро­вый лист, су­хие укроп­ные зон­ти­ки, ко­ри­андр, су­шё­ный хре­но­вый ко­рень, ме­шок чес­но­ка ки­ло­грамм на пять, ка­жет­ся, ещё ка­кие-то пря­но­сти.

Из про­до­воль­ствия я за­ка­зал два меш­ка кар­тош­ки, пол­меш­ка реп­ча­то­го лу­ку, вер­ми­шель, рож­ки и ма­ка­ро­ны, греч­ку-пшён­ку-пер­лов­ку, пол­сот­ни ба­нок сгу­щён­ки, го­вя­жьей и сви­ной ту­шон­ки из рас­че­та по бан­ке на че­ло­ве­ка в день (в цар­ской ар­мии имен­но та­ко­ва бы­ла сол­дат­ская нор­ма), ме­шок су­хо­фрук­тов, ди­кое ко­ли­че­ство га­лет, су­ха­рей и пе­че­нья — вме­сто хле­ба, чай-ко­фе-ка­као, са­хар, не­сколь­ко трех­лит­ро­вых ба­нок пост­но­го мас­ла, ме­шок вя­ле­ных ле­щей (ещё как по­шли!), са­мо-со­бой пря­но­сти, то­мат-пас­ту и, уф!, вро­де бы, всё.

Вы­еха­ли мы сра­зу по­сле обе­да. Пред­ста­ви­тель Цен­т­ро­со­ю­за в ка­би­не, мы со всем сво­им хо­зяй­ством и боч­ка­ми шта­бе­лем аж в три эта­жа, на­прочь за­креп­лён­ны­ми из-за пред­сто­я­ще­го без­до­ро­жья, в ку­зо­ве бор­то­во­го 130-го ЗИЛка с при­це­пом, где на­хо­ди­лось всё не­об­хо­ди­мое для стро­и­тель­ных ра­бот. 700 с га­ком ки­ло­мет­ров пре­одо­ле­ли по­чти за сут­ки: хо­ро­шо, что «до­ро­га» до Ко­ло­гри­ва бы­ла су­хая, а то бы во­об­ще не­из­вест­но, до­е­ха­ли бы.

Наш ла­герь — это был вы­бор ко­опе­ра­то­ра, че­ло­ве­ка дей­стви­тель­но опыт­но­го, стро­го­го и на удив­ле­ние чест­но­го, он же при­е­хал ров­но че­рез ме­сяц за­би­рать на­шу про­дук­цию и нас са­мих; он за­ра­нее пре­ду­пре­дил, что­бы мы боч­ки до сда­чи не за­ко­ла­чи­ва­ли: он бу­дет про­ве­рять гри­бы на вкус и на­ли­чие чер­ви­вых, ес­ли хоть од­но­го чер­вя уви­дит, за­вер­нет всю боч­ку — ока­зал­ся не­да­ле­ко от шуст­рой реч­ки Ун­жи, в глу­хом ле­су, ря­дом с род­ни­ком. Ме­сто ока­за­лось иде­аль­ным — луч­ше не при­ду­ма­ешь.

Му­жи­ки вде­вя­те­ром, тёр­тые и под­на­то­рев­шие в плот­ни­че­стве, сра­зу по­сле зав­тра­ка при­ня­лись за свои стро­и­тель­ные ра­бо­ты. За один день они воз­ве­ли двух­ком­нат­ный ба­рак с дву­мя вхо­да­ми-там­бу­ра­ми для са­по­гов и верх­ней одеж­ды, туа­лет на че­ты­ре оч­ка, ря­дом с ним умы­валь­ник с ше­стью сос­ка­ми и под кро­вель­ным на­ве­сом, со­ору­ди­ли тре­уголь­ный стол со ска­мья­ми и над ни­ми на­вес, то­же кро­вель­ный, хоз­блок с че­тырь­мя от­де­ле­ни­я­ми: дров­ник, «ар­се­нал» с то­по­ра­ми, ло­па­та­ми и про­чим ин­вен­та­рём, про­до­воль­ствен­ный склад для ме­ня, де­жур­ных по кух­не и гри­бо­ва­ров, боч­ко­вой склад. Не­да­ле­ко от туа­ле­та они вы­ры­ли му­сор­ную яму для ор­га­ни­ки, а для стек­ло­та­ры и ба­нок мы ис­поль­зо­ва­ли не­сколь­ко крафт-меш­ков, ко­то­рые и за­бра­ли по­том с со­бой. Ко­гда я за­кон­чил свои печ­ки, они вы­ве­ли тру­бы над на­ве­сом (рас­тру­бом на во­сток, от ре­ки) и за­кре­пи­ли их про­во­ло­кой.

Два му­жи­ка за­ня­лись ле­со­по­ва­лом: сна­ча­ла на­ру­би­ли стро­и­те­лям жер­дей из мо­лод­ня­ка, а за­тем на­ва­ли­ли и на­пи­ли­ли на дро­ва де­сять ку­бов. Лап­ник по­шёл на «мат­ра­сы» под спаль­ни­ки.

Я дол­го ис­кал под­хо­дя­щую гли­ну, на­шёл у са­мой ре­ки при­лич­ную лин­зу, на­тас­кал дву­мя вёд­ра­ми — с из­быт­ком, сде­лал в ко­ры­те рас­твор (во­да, гли­на, це­мент и яй­ца, оно хо­ро­шо бы­ло бы ещё до­ба­вить тво­ро­гу, но где ж его взять?), рас­твор по­лу­чил­ся знат­ный, хоть на бу­тер­брод на­ма­зы­вай.

Над пер­вой печ­кой я дол­го кол­до­вал, два­жды да­же при­шлось пе­ре­кла­ды­вать — тя­га пло­хая, за­то вто­рую сло­жил ли­хо, в пол­то­ра ча­са. За­кре­пил пли­ты и, по­ка му­жи­ки стро­и­ли над печ­ка­ми на­ве­сы, тща­тель­но об­ма­зал обе, для че­го при­шлось за­ве­сти ещё од­но ко­ры­то рас­тво­ра. Уез­жая, мы хо­те­ли раз­ва­лить мои со­ору­же­ния, да­же ло­мом пы­та­лись — ни­че­го не вы­шло, на­смерть при­ки­пе­ли. Ужи­на­ли мы го­ря­чим.

Ес­ли чест­но, я ду­мал, что этот день ни­ко­гда не кон­чит­ся, так ухай­да­кал­ся. По­сле ужи­на рух­нул в сон, пом­ню, как го­ло­ва ста­ла кло­нить­ся, а как упа­ла — уже не пом­ню.

Мы, ещё по­ка еха­ли, раз­би­лись на три сме­ны и уста­но­ви­ли рас­по­ря­док:

Подъ­ём в 6, по лю­бой по­го­де, утрен­ние про­це­ду­ры и зав­трак — в пол­ча­са (де­жур­ный по кух­не вста­ёт на пол­ча­са рань­ше), пер­вая сме­на ухо­дит в лес ки­ло­мет­ра на 2-3, у каж­до­го по два вед­ра и рюк­зак с ко­ро­бом, вер­нуть­ся на­до не поз­же 10:30 ко вто­ро­му зав­тра­ку, в это вре­мя вто­рая сме­на за­ни­ма­ет­ся со­ле­ни­ем (в пер­вый день — под­го­тов­кой при­прав и пря­но­стей в пар­ти­он­но­сти на од­но вед­ро: для бе­лых — один со­став, для чер­ну­шек — дру­гой, для мас­лят и мо­хо­ви­ков — тре­тий, для под­оси­но­ви­ков и под­бе­рё­зо­ви­ков — чет­вёр­тый, для ли­си­чек — пя­тый: в це­лом для губ­ча­тых за­мет­но боль­ше, чем для труб­ча­тых и са­ма смесь бо­лее вы­ра­зи­тель­на), а тре­тья за­ни­ма­ет­ся хоз. де­ла­ми, ко­то­рых все­гда — уй­ма. Все­го гри­бы бы­ли се­ми сор­тов и со­ли­лись от­дель­но друг от дру­га. Конч­но, мы бра­ли и не­сор­то­вые: мо­ло­день­ких сви­ну­шек и сы­ро­е­жек, опят, ва­лу­ёв, ры­жи­ков, бе­лых груз­дей, вол­ну­шек и всех осталь­ных: они шли в суп, на жа­рё­ху, на жар­кое с кар­тош­кой, я го­то­вил гриб­ную ик­ру на зав­тра­ки, а ос­нов­ная мас­са шла на за­сол-ас­сор­ти для еды здесь и до­мой.

В 11 ча­сов в лес ухо­дит тре­тья сме­на, в том же на­прав­ле­нии, но на ки­ло­метр, пер­вая сме­на — гри­бо­вар­ни­ча­ет, вто­рая — хо­зяй­ству­ет; обед — с трёх до пол-чет­вёр­то­го, по­сле ко­то­ро­го пер­вая пе­ре­хо­дит к хоз­ра­бо­там, вто­рая — в лес — на 150-200 мет­ров вглубь, тре­тья за­ни­ма­ет­ся за­сол­кой.

Ужин — с пол­вось­мо­го до пол­де­вя­то­го. За ужи­ном об­суж­да­ют­ся все де­ла, на­при­мер, ука­зы­ва­ют­ся гриб­ные ого­ро­ды и по­ля­ны, осо­бен­но­сти ле­са, а так­же на­ме­ча­ют­ся де­ла на сле­ду­ю­щий день.

По­том — пол­ча­са до­су­га и лич­но­го вре­ме­ни. Сре­ди нас ока­за­лось два за­яд­лых ры­ба­ка и в на­шем ме­ню по­яви­лись и уха, и жа­рё­ха, и пе­чё­ная на рож­нах ры­ба: щу­ря­та, язи, под­ле­щи­ки, плот­ва, окунь­ки.

Я в это вре­мя вёл днев­ник и рас­чё­ты рас­хо­дов про­до­воль­ствия: очень не хо­те­лось та­щить­ся в Ко­ло­грив, да и чер­та ли там ку­пишь в их сель­по? — оно ведь толь­ко на сво­их рас­счи­та­но.

Мы умуд­ря­лись и успе­ва­ли и ис­ку­пать­ся в Ун­же, и по­сти­рать тут же на­тель­ное.

Один день сбор шёл вверх по ре­ке, на се­вер, вто­рой — от ре­ки, на во­сток, тре­тий — вниз по Ун­же, на юг, так, что­бы гри­бы мог­ли за па­ру дней под­рас­ти и вы­сы­пать но­вые. Че­рез три дня мы ме­ня­лись сме­на­ми: всё-та­ки гри­бы луч­ше со­би­рать утром и ху­же все­го — по­сле обе­да.

Ме­сто, од­на­ко, бы­ло гри­ба­стое — мо­ло­дец Ко­опе­ра­тор. Ред­ко, ко­гда сме­на воз­вра­ща­лась с не­до­бо­ром, го­раз­до ча­ще — с пе­ре­бо­ром или до­сроч­но.

Гри­бы от­би­ра­лись толь­ко чи­стые, мо­ло­дые, не чер­ви­вые, не дай бог, без вся­ких хво­и­нок, ли­сточ­ков и ко­реш­ков. Но не рас­сор­ти­ро­ван­ные — это де­ла­лось уже на ме­сте, гри­бо­ва­ра­ми.

Гри­бо­ва­ры до­очи­ща­ли гри­бы, тща­тель­но их про­мы­ва­ли в трёх во­дах, па­рал­лель­но сор­ти­ро­ва­лись и ва­ри­лись в со­лё­ной во­де в 80-лит­ро­вых ба­ках. Пер­вы­ми ва­ри­лись губ­ча­тые, по сор­там: сна­ча­ла бе­лые, по­след­ни­ми — мо­хо­ви­ки, по­том труб­ча­тые: сна­ча­ла ли­сич­ки, по­том чер­нуш­ки.

Гриб­ные очист­ки вме­сте с во­дой вы­ли­ва­лись, чуть отой­дя от ла­ге­ря, что­бы ме­сто бы­ло ещё гри­ба­стей, а от­ва­ры вы­ли­ва­лись в по­мой­ную яму.

Гри­бы из ба­ков от­лав­ли­ва­лись со­тей­ни­ком в вёд­ра, из вё­дер — в боч­ки и толь­ко по­сле это­го до­бав­ля­лась смесь при­прав и пря­но­стей, а так­же горсть-дру­гая со­ли. Свер­ху клал­ся гнёт, бла­го в Ун­же и по бе­ре­гам бы­ло пол­но уве­си­стых ва­лун­чи­ков раз­ме­ром с го­ло­ву пи­о­не­ра. Моя за­да­ча со­сто­я­ла в еже­днев­ной про­вер­ке со­ле­но­сти гри­бов, ко­то­рая на­би­ра­лась не сра­зу, а на вто­рой-тре­тий день. Ес­ли на­до, я под­сы­пал со­ли или на­обо­рот, про­сил до­пол­ни­тель­но не при­са­ли­вать вме­сте с пря­но­стя­ми.

Хоз. де­ла име­ют свой­ство ни­ко­гда не кон­чать­ся: кол­ка дров, мы­тьё по­су­ды, убор­ка по­ме­ще­ний и тер­ри­то­рии, за­го­тов­ка во­ды из ре­ки и род­ни­ка (ис­клю­чи­тель­но для пи­тья и го­тов­ки еды), бес­ко­неч­ные ре­мон­ты и улуч­ше­ния.

Пер­вые дня три бы­ли очень тя­жё­лы­ми, ду­мал, не вы­дер­жу, но, ви­дя, как осталь­ные па­шут и хоть бы что, не сдал­ся, втя­нул­ся, а че­рез не­де­лю уже не пред­став­лял се­бе жиз­ни без гри­бо­вар­ских дел. С по­го­дой нам и по­вез­ло, и не по­вез­ло. По–на­сто­я­ще­му про­ли­вен­ный дождь был толь­ко раз, 14-го чис­ла, а так — се­я­ли мел­кие дож­дич­ки, с 20-го во­об­ще ни кап­ли свер­ху. Но гриб шёл сте­ной, ему в зем­ле по но­чам хо­лод­но­ва­то бы­ло.

Мы про­ра­бо­та­ли ров­но че­ты­ре не­де­ли. По­след­ний, трид­ца­тый день ушёл на ин­вен­та­ри­за­цию остат­ков, убор­ку. Ма­ши­на при­шла в то же вре­мя, что и в пер­вый день. Ко­опе­ра­тор пе­ре­про­бо­вал и пе­ре­смот­рел все боч­ки (все — пол­ные), ко­то­рые тут же, у не­го на гла­зах, за­ко­ла­чи­ва­лись и ука­ты­ва­лись на борт по по­ка­тям из двух жер­дин. Я с ко­опе­ра­то­ром от­сор­ти­ро­вал всё ка­зен­ное иму­ще­ство на пред­мет спи­са­ния или воз­вра­та, спи­сан­ное, в ос­нов­ном тря­пьё, тут же со­жгли, му­сор­ную яму за­бро­са­ли с хол­ми­ком, все по­строй­ки не ста­ли ру­шить — вдруг, при­го­дят­ся? (как вы­яс­ни­лось — при­го­ди­лись для сле­ду­ю­щей сме­ны, при­быв­шей в наш ла­герь че­рез два дня.

Так как на каж­дой боч­ке был ука­зан её лит­раж, то под­счи­тать уро­жай не со­ста­ви­ло ни­ка­ко­го тру­да — по­лу­чи­лось чуть бо­лее 7.2 тон­ны. Ко­опе­ра­тор уеди­нил­ся со мной для рас­чё­тов. Ме­ня по­тряс­ло, что он учёл сто­и­мость на­ших стро­и­тель­ных ра­бот и ра­бот по бла­го­устрой­ству — вот это­го я ни­как не ожи­дал, да­же мои печ­ки по­счи­тал, хо­тя и до обид­но­го дё­ше­во.

На круг мы за­ра­бо­та­ли по пять­сот руб­лей каж­дый, это моя го­до­вая по­вы­шен­ная сти­пен­дия. Кро­ме то­го, каж­дый уво­зил в бан­ках по не­сколь­ку ки­ло­грам­мов со­лё­но­го ас­сор­ти (од­ну трех­лит­ро­вую бан­ку мы по­да­ри­ли Ко­опе­ра­то­ру) и при­мер­но по па­ре ки­ло­грам­мов су­ше­ных гри­бов (на суш­ку шли чи­стые, но взрос­лые гри­бы).

В Москве нас на сле­ду­ю­щий вы­гру­зи­ли у кон­то­ры Цен­т­ро­со­ю­за в Ма­рьи­ной ро­ще, от­ку­да мы и стар­то­ва­ли. Са­мым по­тря­са­ю­щим бы­ло то, что Ко­опе­ра­тор рас­пла­тил­ся с на­ми — чи­сты­ми, без вы­че­тов, безо вся­ких ве­до­мо­стей.

Я не­ко­то­рое вре­мя под­дер­жи­вал от­но­ше­ния с ре­бя­та­ми, а по­том за­кру­тил­ся с этой свадь­бой и всех рас­те­рял.

Все­го по мо­им рас­че­там Цен­т­ро­со­юз по­тра­тил на эти 7.2 тон­ны око­ло 10 ты­сяч руб­лей: мно­го, по­чти по руб­лю с пол­ти­ной за ки­ло.

Я те­рял­ся в до­гад­ках: ку­да оно всё де­ва­лось, ведь да­же в ко­опов­ских ма­га­зи­нах со­лё­ных гри­бов уже дав­но не бы­ло. Поз­же я узнал: из-за не­пра­виль­но­го хра­не­ния 90% этой про­дук­ции по­ги­ба­ло и бес­по­щад­но раз­во­ро­вы­ва­лось. Осталь­ное рас­хо­ди­лось че­рез мел­ко­опто­вые ба­зы по не­сколь­ким ре­сто­ра­нам и сто­ло­вым пре­стиж­ных ве­домств, по су­ще­ству, за бес­це­нок. В та­ких ре­сто­ра­нах как «Ир­тыш» на Па­ве­лец­кой, «Цен­траль­ный» (быв­шая «Ас­то­рия») на Горь­ко­го, «Сла­вян­ский ба­зар», «Бер­лин» (быв­ший «Са­вой») в ме­ню бы­ли гри­бы, вро­де тех, что за­го­тав­ли­ва­ли мы, по це­нам в пе­ре­сче­те на ки­ло­грамм в 5 руб­лей. Эко­но­ми­че­ски аб­со­лют­но бес­смыс­лен­ное пред­при­я­тие.

Мухоморы

Вот, го­во­рят, «му­хо­мо­ры», так и я го­во­рю — «му­хо­мо­ры», и при этом — ду­ма­ют, а я их едал.

… Бы­ло это, по­чи­тай, лет со­рок на­зад или око­ло то­го. Я то­гда на­шуст­рил­ся буд­ня­ми за гри­ба­ми ез­дить: все в суб­бо­ту-вос­кре­се­нье на гри­бал­ку, а я — на ра­бо­ту. За эти два дня три от­гу­ла да­ва­лось, офи­ци­аль­но, толь­ко офор­ми бу­ма­гу, что по про­из­вод­ствен­ной не­об­хо­ди­мо­сти.

В вы­ход­ные в ле­су не гри­бал­ка, а сплош­ной ор и всё сре­за­но-по­ре­за­но, а в сре­ду ес­ли — то по­чти ни­ко­го и чи­сто: ста­рые и по­ре­зан­ные уже сгни­ли, но­вые — толь­ко по­шли. И глав­ное — ти­хо в ле­су.

Вот как-то вы­ехал я, пом­ню, в на­ча­ле сен­тяб­ря, по Ста­рой Ка­луж­ской за Во­ро­но­во, там ме­ста гриб­ные, ма­ло хо­же­ные. Хо­жу-бро­жу — ни хре­на нет, од­ни му­хо­мо­ры, крас­ные, наг­лые, что твой парт­орг. Как об­ре­за­ло. И скуч­но и обид­но.

Му­жик на­встре­чу — та­кой же пу­стой. Вста­ли, за­ку­ри­ли, за­го­во­ри­ли, по­бре­ли вдво­ём. А тут ещё один.

Ну, са­ми по­ни­ма­е­те, мысль о гри­бах по­лу­чи­ла но­вый по­во­рот — всё-та­ки трое, при­ро­ду ведь не пе­ре­спо­ришь.

— Не бу­дет се­го­дня ни­че­го, мо­жет, ко мне по­едем? У ме­ня гры­ба на­со­ле­но — мрак.

— А че­го не по­ехать? За зна­ком­ство, так ска­зать…

— Толь­ко му­жи­ки, имей­те в го­ло­ве — у ме­ня в ос­нов­ном му­хо­мор.

—??? (ну, и дру­гие сло­ва, са­ми по­ни­ма­е­те)

— Да я для тё­щи спе­ци­аль­но грыб за­со­лил, трёх­лит­ро­вы­ми.

— А мы тут при чём? Про тё­щу — по­ни­ма­ем, са­ми не прочь, а нас-то за что?

— Му­жи­ки, у ме­ня те­ща — зо­ло­то, трёш­ку нам в ко­опе­ра­ти­ве ку­пи­ла, са­ма из сво­е­го Ли­пец­ка толь­ко раз в год и то не на празд­ни­ки при­ез­жа­ет, га­дом бу­ду: всё луч­шее — те­ще.

— И что — жи­ва?

— Как Ле­нин — жи­вее всех жи­вых!

Я за­че­сал ре­пу — бо­яз­но, а ин­те­рес­но:

— Лад­но, по­еха­ли, толь­ко сна­ча­ла ко мне.

— За­чем?

— Хрен их зна­ет, этих ли­пец­ких, а у ме­ня литр спир­та есть, авось, про­не­сёт. Ты хоть как их со­лишь?

— На­ту­раль­но: от­ва­рил с пол­ча­са в кру­той со­ли, от­бро­сил на дур­шлаг, пря­но­стей, ко­неч­но, по­боль­ше — му­хо­мор, он сам по се­бе — без­вкус­ный, как сы­ро­е­га, ну, и под гнет, каж­дые две­на­дцать дней про­мы­ваю и рас­сол ме­няю, а че­рез со­рок дней го­тов, го­луб­чик. У ме­ня уже июнь­ской за­сол на­сто­ял­ся.

За­еха­ли ко мне (я, на вся­кий слу­чай, два лит­ра при­хва­тил), по­шли к не­му — всё ря­дом.

Се­ли на кух­не, как по­ло­же­но (де­ти в шко­ле, же­на на ра­бо­те), до­стал он трех­лит­ро­вую, тре­тий наш — с не­го толь­ко хлеб, он же его и на­кром­сал — на вся­кий слу­чай пе­ре­кре­стил­ся, но не той ру­кой — то­гда во­об­ще кре­стить­ся не уме­ли. И по­еха­ли!

Спирт чем хо­рош? — он сра­зу всё дез­ин­фи­ци­ру­ет, дез­ак­ти­ви­ру­ет, и де­га­зи­ру­ет. По­сле не­го — всё, что угод­но, лишь бы су­хость во рту эту спир­то­вую за­да­вить.

А му­хо­мо­ры-то ока­за­лись — ни­че­го. Кре­пень­кие, мо­ло­дые все. И рас­сол хо­рош, пря­ный, как из-под киль­ки по 70 ко­пе­ек ки­ло.

Ко­ро­че, бан­ку и литр спир­та быст­ро уго­во­ри­ли, да­же не успе­ли тол­ком по­го­во­рить. Я до­стал вто­рой лит­ро­вый фла­кон, хо­зя­ин при­во­лок из за­кро­мов ро­ди­ны ещё один трех­лит­ро­вый бал­лон. Тре­тье­го мы за хле­бом, ко­неч­но, не по­гна­ли, мы ж не са­ди­сты, и в до­ме пол­бу­хан­ки об­дир­но­го на­шлось.

По­сле вто­рой бан­ки мы, ко­неч­но, сло­ма­лись. Хо­зяй­ка с ра­бо­ты нас вза­шей вы­гна­ла (ока­зы­ва­ет­ся, де­ти уже дав­но из шко­лы вер­ну­лись, а мы и не за­ме­ти­ли и днев­ни­ки у них не про­ве­ри­ли, они без днев­ни­ков ушли фут­бол во дво­ре го­нять).

До до­му, пом­ню, до­шел, пом­ню, что и сны в ту ночь по­чти до са­мо­го сле­ду­ю­ще­го ве­че­ра бы­ли фан­та­сти­че­ские, как аме­ри­кан­ское ки­но. Ка­кие-то ва­ря­ги, ка­кие-то бит­вы, а пе­ред бит­ва­ми — суп­чик в кот­ле из све­жих му­хо­мо­ров на ко­ст­ре, да и так, сы­ры­ми.

В пят­ни­цу, на ра­бо­те, пы­тал­ся рас­ска­зать — од­на ре­ак­ция: «нор­маль­но за­ку­сы­вать на­до!»

Вот и вы мне, по­ди, не ве­ри­те, а ведь я до сих пор жив, и ва­ря­ги эти швед­ские до сих пор всех в хок­кей дол­ба­ют.

Грибной сезон

Где-то в се­ре­ди­не 80-х вы­пал у ме­ня свое­об­раз­ный, ре­корд­ный гриб­ной се­зон. Длил­ся он не­де­ли три и за­кон­чил­ся, мож­но ска­зать, три­ум­фаль­но.

Ко­нец ав­гу­ста ока­зал­ся не­обы­чай­но гриб­ным. Од­на­ко со­вать­ся в лес в вы­ход­ные — не на гри­бы, а на дру­гих гриб­ни­ков на­ты­кать­ся. И я при­ду­мал та­кое для се­бя рас­пи­са­ние: суб­бо­ту и вос­кре­се­нье ра­бо­таю, за что по­ла­га­ет­ся три дня от­гу­ла, а по­том бе­ру на каж­дый буд­ний день по пол­дня от­гу­ла. В ре­зуль­та­те к кон­цу каж­дой не­де­ли ещё пол­дня от­гу­ла на­кап­ли­ва­ет­ся.

Вста­вал я в пол-чет­вер­то­го, силь­но за­тем­но. Чаш­ка ко­фе с чем-ни­будь на ско­рую ру­ку и к че­ты­рем я уже на ав­то­бус­ной оста­нов­ке у мет­ро «Бе­ля­е­во» в се­ми ми­ну­тах ходь­бы от до­ма. Пер­вый 531-й ав­то­бус на Во­ро­но­во от­хо­дит в 4:03. Кон­дук­тор­ша, те­тя Кла­ва, ме­ня, ко­неч­но, уже за­пом­ни­ла и за раз­го­во­ры на скуч­ной до­ро­ге де­нег за про­езд не бе­рет, да я не­силь­но и уго­ва­ри­ваю.

Идёт ав­то­бус прак­ти­че­ски пу­стым, а по­то­му без оста­но­вок. Я вы­хо­жу на 51-ом ки­ло­мет­ре Ка­луж­ско­го шос­се без чет­вер­ти пять, в пред­рас­свет­ном су­мер­ке. Пе­ре­до мной — ки­ло­метр ров­но­го по­ля, в плот­ной пе­ле­не ту­ма­на, ров­но­го, не­мно­го сло­и­сто­го, низ­ко­го, ме­нее, чем в рост че­ло­ве­ка. Ка­жет­ся, что по не­му мож­но ша­гать по­вер­ху.

Я ча­сто огля­ды­ва­юсь на­зад: из си­зой мглы вы­ска­ки­ва­ет огром­ный, рас­ка­лен­ный до са­мо­вар­ной ме­ди шар — и сра­зу на­сту­па­ет утро.

В ле­су, од­на­ко, ещё тем­но­ва­то, и я укла­ды­ва­юсь под бли­жай­шую ёл­ку до­брать об­рыв­ки сна, но лес быст­ро ожи­ва­ет и про­свет­ля­ет­ся, по­ра вста­вать.

Не­бо до на­ив­но­сти го­лу­бень­кое, лес пест­рый и ра­дост­ный от этой осен­ней пест­ро­ты, гри­бы не ищешь, а про­сто идёшь от гри­ба к гри­бу и сре­за­ешь, чуть по­дра­ги­вая от ра­до­сти: «Ну, кра­савėц! Ну, кре­пыш!»

За пол­то­ра ча­са кор­зи­на на­би­ра­ет­ся пол­но­стью, а ес­ли по­шли опя­та, то к кор­зи­не до­бав­ля­ет­ся па­ра огром­ных пла­сти­ко­вых па­ке­та. Я сра­зу со­би­раю гри­бы чи­сты­ми, без на­лип­ших ве­то­чек, ли­сточ­ков, хво­и­нок, ак­ку­рат­но сре­зан­ны­ми, ста­рые и по­до­зри­тель­но мяг­кие не бе­ру — не до­ве­зёшь, да и то­вар­ность па­да­ет от них.

В пол-вось­мо­го я уже на Ка­луж­ском шос­се, ров­но под рас­пи­са­ние: моя кон­дук­тор­ша те­тя Кла­ва де­ла­ет вто­рой круг. Те­перь в ав­то­бу­се бит­ком — под­мос­ков­ный люд то­ро­пит­ся на ра­бо­ту в сто­ли­цу, но тё­тя Кла­ва успе­ва­ет пе­ре­бро­сить­ся со мной, по­лу­сон­ным, па­рой слов и про­ин­спек­ти­ро­вать кор­зи­ну. За про­езд она с ме­ня и здесь прин­ци­пи­аль­но не бе­рет, что­бы не за­му­тить слад­кий утрен­ний сон мер­кан­тиль­но­стью.

До­ма уже ни­ко­го.

По­сле не­спеш­ной ча­шеч­ки ко­фе быст­ро мою и сор­ти­рую гри­бы: на суп­чик, на жа­рё­ху, на гриб­ную ик­ру, на жар­кое — я ста­ра­юсь быть мак­си­маль­но раз­но­об­раз­ным в гриб­ном ме­ню. Но ос­нов­ная часть раз­но­гри­бья идёт в за­сол­ку.

У ме­ня вклю­че­ны все че­ты­ре ком­фор­ки.

На од­ной ва­рит­ся суп­чик (из ма­лень­ких бе­лень­ких и че­лы­шей, цель­ных, кру­то­пу­зых, с плот­но при­жа­ты­ми шляп­ка­ми, ма­лень­кая лу­ков­ка в свет­ло­жёл­той ше­лу­хе, что­бы бу­льон­чик был зо­ло­ти­стым, то­нень­кая мо­ло­дая мор­ков­ка, тон­кой на­рез­ки, ещё мо­ло­дая кар­то­шеч­ка, горст­ка пер­лов­киш­рап­не­ли).

На дру­гой жа­рят­ся са­мые круп­ные гри­бы ли­бо сто­ит ка­стрю­ля с жар­ким: круп­ной рез­ки кар­тош­ка, реп­ча­тый лук коль­ца­ми, гри­бы, мас­ло, в кон­це го­тов­ки до­бав­ля­ет­ся смесь сме­та­ны с му­кой.

На тре­тьей от­ва­ри­ва­ет­ся в силь­ном со­ля­ном рас­со­ле гриб­ное ас­сор­ти; ко­гда рас­сол за­ки­пит, пе­ну на­до снять, гри­бы от­бро­сить не­сколь­ки­ми пор­ци­я­ми на дур­шлаг и го­ря­чи­ми — в огром­ную ка­стрю­лю к пред­у­ду­щим ге­не­ра­ци­ям, свер­ху при­сы­пать круп­ной кри­стал­ли­че­ской ка­мен­ной со­лью, гор­стью сме­си пря­но­стей (чёр­ный пе­рец, ду­ши­стый пе­рец, гвоз­ди­ка), раз­дав­лен­ны­ми доль­ка­ми чес­но­ка, по­том — про­мок­ший пук зон­тич­но­го укро­пу (хре­но­вым ли­стом я не поль­зу­юсь — со вре­ме­нем он на­чи­на­ет пах­нуть гро­ба­ми), чер­носмо­ро­ди­но­вым ли­стом, виш­не­вым ли­стом, свер­ху — тря­пи­ца и ка­мень-гнёт.

На чет­вёр­той в дру­гой боль­шой ка­стрю­ле сте­ри­ли­зу­ют­ся три-че­ты­ре бан­ки (лит­ро­вые или вось­ми­с­от­грам­мо­вые) гри­бов, на­бран­ные со дна преды­ду­щей ка­стрюли, уже плот­но за­со­лив­ши­е­ся и го­то­вые к упо­треб­ле­нию — это кон­сер­ва­ция на зи­му.

В один­на­дцать ча­сов я за­кан­чи­ваю го­тов­ку, при­ни­маю душ и уез­жаю. К ча­су я уже на ра­бо­те. Мои со­труд­ни­ки (а я у них чис­люсь на­чаль­ни­ком) не­до­уме­ва­ют и те­ря­ют­ся в до­гад­ках, но я — трезв, энер­ги­чен, доб­ро­ду­шен и чрез­вы­чай­но спо­ко­ен.

Так про­хо­дит дол­гое, счаст­ли­вое уго­ре­лое ба­бье ле­то.

19 сен­тяб­ря — мой день рож­де­ния, со­ро­ка­ле­тие, чёрт возь­ми, ро­ко­вой по­рог муж­чи­ны, но ни­че­го ро­ко­во­го не про­ис­хо­дит. Я при­но­шу на ра­бо­ту ка­стрю­лю со­ле­ных гри­бов, при­ку­паю не­сколь­ко бу­ты­лок вод­ки (под гри­боч­ки да­же са­мые ка­приз­ные и ма­нер­ные ню­ни пьют её, ро­ди­мую), из от­дель­ско­го шка­фа до­ста­ют­ся вил­ки, рюм­ки и та­рел­ки, сто­лы сдви­га­ют­ся и на­кры­ва­ют­ся ру­лон­ной мил­ли­мет­ров­кой (толь­ко ра­ди за­сто­лья мы её и вы­пи­сы­ва­ем еже­ме­сяч­но), я при­тас­ки­ваю с рын­ка (Ле­нин­град­ский ры­нок все­го в двух ми­ну­тах от нас) ящик ви­но­гра­да и огром­ный ар­буз, при­гла­ша­ют­ся дру­же­ствен­ные от­де­лы и ру­ко­вод­ство ин­сти­ту­та — со­ро­ка­ле­тие про­те­ка­ет три­ум­фаль­но и па­фос­но, го­раз­до луч­ше и ра­дост­ней сто­ле­тия Ильи­ча.

Грибалка-1998

— Ал­ло, Стас! Гри­бы по­шли!

— Эк, хва­тил­ся! Да я уже два вед­ра на­со­лил, три фун­та бе­лых на­су­шил, не знаю, как от опят из­ба­вить­ся — весь двор ими за­рос! — и Стас, все эти го­ды от­мал­чи­вав­ший­ся о сво­их за­по­вед­ных и за­вет­ных ме­стах гри­бал­ки, в этом го­ду рас­ко­лол­ся, сдал все яв­ки и па­ро­ли. Гри­бов в этом го­ду — про­пасть.

Теп­лая Ля Ни­нья не бед­нее сво­е­го про­шло­год­не­го брат­ца Эль Ни­ньо до­ждя­ми, вот они и по­лез­ли.

Еду по до­ро­ге, вдруг — ру­ки-но­ги са­ми из ма­ши­ны вы­но­сят, хо­ро­шо, на пар­кинг сил и ума хва­ти­ло по­ста­вить, мо­тор так и ур­чал всё вре­мя, по­ка я ко­сил яд­ре­ных, мо­ло­дых как со­ко­лы Жи­ри­нов­ско­го мо­хо­ви­ков.

А с мас­ля­та­ми сколь­ко мо­ро­ки — ведь их же чи­стить за­му­ча­ешь­ся, а по­том ру­ки ни­чем не от­мо­ешь. У нас на по­лу­ост­ро­ве бе­лые со­всем за­ду­ши­ли сы­ро­е­жек, ну. нет сы­ро­е­жек в ле­су! Нет и не на­до.

Та­кое я пом­ню толь­ко в За­пад­ной Си­би­ри, не­по­да­ле­ку от Ша­им­ско­го неф­тя­но­го ме­сто­рож­де­ния, там, где край све­та схо­дит­ся с его кон­цом: идёшь по мо­хо­ви­кам от бе­ло­го к бе­ло­му и топ­чешь осталь­ные гри­бы не­по­треб­но, по­то­му — а ку­да сту­пать-то?

А ещё вспо­ми­на­ет­ся Гы­дан­ская ав­гу­стов­ская тунд­ра — с за­па­да уже тя­нет чу­гун­ную ту­чу с пер­вым сне­го­па­дом, а тунд­ра — ско­рее крас­ная, чем зе­лё­ная. От под­оси­но­ви­ков. Сто­ят, слов­но за­бор ка­кой, дры­ны, а не гри­бы, их и но­жом-то не очень. Хоть то­по­ром вы­ру­бай или бен­зо­пи­лой “Друж­ба”

Или Се­вер­ный Бай­кал, Слю­дян­ские озе­ра. Что ры­бы в озе­рах, что гри­бов во­круг — не­ме­ря­но. Еже­днев­но по де­сять ве­дер на­са­ли­вал, а всё, как в про­рву, — вод­ку-то на трак­то­рах к на­ше­му ла­ге­рю под­во­зи­ли.

Да, в этом го­ду уже не гри­бал­ка, а про­мы­сел. Зво­ню Свет­ке:

— Твоя ора­ва где (это, ста­ло быть, муж, мать с от­чи­мом, трое де­тей и ки­ев­ская пле­мян­ни­ца из Май­я­ми Бич)?

— Да ты ж не зна­ешь! Ко мне из Сан-Хо­се­ев­ки ше­сте­ро при­е­ха­ло, вот это — на­сто­я­щая ора­ва, вот это — та­та­ро-мон­голь­ское иго, вме­сте взя­тое, — за­ве­лась с пол-обо­ро­та и за­та­ра­то­ри­ла крест­ни­ца. — У них там, в Си­ли­ко­но­вой до­ли­не, ни­че­го, кро­ме чип­сов. Вто­рую не­де­лю у ме­ня сто­ят. От гри­бов со­ба­ка по но­чам на­ча­ла выть.

И бро­ше­ны ра­бо­ты, уче­бы и се­мей­ные раз­драи — зи­ма стро­го спро­сит. При­дет из­вест­ный всем спе­ци­а­лист по за­кус­кам Пётр: “А чем по­ра­ду­е­те мою Смир­нов­скую?” — А чем её по­ра­ду­ешь, ес­ли гри­бов нет? При­е­дет из го­ло­да­ю­щей Укра­и­ны по­го­стить че­ло­век: “Ну, и чем ка­ца­пы, мос­ка­ли про­кля­тые, уго­щать бу­де­те?” Или са­мо­му вдруг вы­па­дет в пер­во­пре­столь­ную — по­про­буй, явись к род­но­му по­ро­гу без вед­ра опят со­лё­ных!

Я как-то пи­сал, что гри­бы не от сы­ро­сти рас­тут, а от то­го, что их со­би­ра­ют. Вот и ещё па­ра до­ка­за­тельств то­му.

У нас в мик­ро­рай­о­не, по­чи­тай, че­ты­ре де­сят­ка де­ре­вян­ных ба­ра­ков улуч­шен­ной пла­ни­ров­ки. А ведь ни­где гри­бы не рас­тут — толь­ко под мо­им ок­ном, на­ха­лы. Этих я лишь на де­ли­ка­те­сы каж­дое утро об­би­раю.

Аме­ри­кан­цы лю­бят церк­ви в ле­су ста­вить. И имен­но во­круг церк­вей — не­важ­но, мор­мо­ны это, ме­то­ди­сты или ещё кто, — гри­бов осо­бен­но мно­го. Ве­ру­ю­щие в Аме­ри­ке Гос­по­ду гим­ны по­ют, а гри­бам ка­жет­ся — аука­ют­ся, а раз аука­ют­ся, зна­чит, гри­бы со­би­рать со­би­ра­ют­ся, вот гри­бы и вы­сы­па­ют во­круг хра­мов.

Из гриб­ных де­ли­ка­те­сов на­до от­ме­тить не­за­бы­ва­е­мый жю­льен: мел­ко на­ре­зан­ные гри­боч­ки, с луч­ком то­ню­сень­ким, сме­тан­ку слег­ка с му­кой сме­шать, всё это — в ме­та­ли­че­скую, или фар­фо­ро­вую, или ке­ра­ми­че­скую ко­кот­ни­цу, свер­ху — тер­то­го сы­ру и в ду­хов­ку, не­на­дол­го, по­ка ко­рич­не­ва­тая пен­ка не об­ра­зу­ет­ся. К та­кой за­кус­ке — да по бо­ка­лу шар­дон­нэ, как в ста­рые доб­рые вре­ме­на де­ка­дан­са, а то и кле­рет по­дой­дет и да­же со­ви­ньон бланк, ес­ли не­силь­но охла­ждать. И так, зна­е­те ли, тон­кой се­реб­ря­ной ло­жеч­кой эту пре­лесть из ко­кот­ни­цы сли­зы­вать и ду­мать по­та­ен­но “а всё-та­ки, не­прав ты, Бо­рис: у нас тут луч­ше, чем в тво­их три­де­вя­тых Гор­ках.” Ну, и глот­нешь за его здо­ро­вье на том све­те.

Со­всем дру­гой кайф — ик­ра гриб­ная. Мя­со­руб­ку я на ста­рой квар­ти­ре оста­вил, в Москве. А тут мя­со­ру­бок днем с ог­нем. По­это­му всё при­хо­дит­ся де­лать вруч­ную.

Ес­ли хо­ти­те па­юс­ную, то нуж­ны губ­ча­тые гри­бы, я для зер­ни­стой — нет луч­ше мо­ло­день­ких опят. От­ва­ри­ли в со­лё­ной во­де, на­кро­ши­ли са­мым мик­ро­ско­пи­че­ским об­ра­зом, ка­кой вам ваш ор­ли­ный взгляд поз­во­ля­ет, чес­ноч­ку на­да­ви­ли, пер­чи­ком и про­чи­ми по­мо­ла­ми за­ще­по­ти­ли, ули­мо­ни­ли хо­ро­шень­ко (лю­би­те­ли ост­рых ощу­ще­ний вме­сто ли­мо­на ук­су­сом за­ли­ва­ют), пост­ным мас­лом за­пра­ви­ли, ещё раз про­ве­ри­ли на со­ле­ность — и по бан­кам! По ма­лень­ким та­ким ба­ноч­кам! Ик­ра долж­на ню­ни пу­стить и в хо­ло­диль­ни­ке на­сто­ять­ся, по­ка вы в ма­га­зин или за за­нач­кой по­лез­ли.

На­ма­за­ли икор­ки на хлеб, од­ной ру­кой — хвать! Дру­гой ру­кой — бу­тер­бро­дик на пред­мет, а не за­ню­хать бы? Тут ес­ли вод­ка, то са­мая что ни на есть, а луч­ше всё-та­ки ко­нья­чиш­ко. И ведь глав­ное, чтоб мир по­знать и по­лю­бить, мно­го не на­до, ведь двух рю­ма­шек ко­ньяч­ку, ес­ли он, ко­неч­но, хо­ро­ший, впол­не до­ста­точ­но, с гриб­ной ик­рой-то.

Ко­неч­но, ко­гда гри­бов нев­про­во­рот, то это тра­ге­дия. Ку­да де­вать? Ку­да за­го­тов­лен­ное ста­вить? Хо­ро­шо, ес­ли га­раж есть, а ес­ли нет? Под­пол рыть?

Есть три ве­ли­ких спо­со­ба за­го­тав­ли­вать гри­бы впрок в боль­ших ко­ли­че­ствах.

Сушка

Гри­бы долж­ны быть чи­сты­ми, но не мы­ты­ми, од­но­го ка­либ­ра. В нор­маль­ную ду­хов­ку их вхо­дит ра­зом до двух ки­ло­грам­мов. Ес­ли у вас есть коп­тил­ка (у ме­ня есть — хо­ро­шие лю­ди во­вре­мя на­до­уми­ли), то, по­жа­луй, пол­то­ра ки­ло за один при­сест вой­дет, ес­ли вер­ти­каль­но раз­ме­щать.

Су­шить на­до на ми­ни­маль­ном ог­не (или ды­ме). Го­тов­ность луч­ше опре­де­ляй­те са­ми. Не­до­су­шен­ные гри­бы быст­ро по­кро­ют­ся пле­се­нью, а пе­ре­су­шен­ные пре­вра­ща­ют­ся в прах. Так что са­ми при­спо­саб­ли­вай­тесь, чтоб ме­ня по­том не клясть.

Холодный засол

Тща­тель­но про­мы­тые гри­бы ошпа­ри­ва­ют­ся и укла­ды­ва­ют­ся в ка­душ­ку или боль­шую стек­лян­ную та­ру. Пе­ред тем на дно укла­ды­ва­ют­ся так­же ошпа­рен­ные укроп (же­ла­тель­но зон­ти­ка­ми) раз­дав­лен­ные доль­ки чес­но­ка, го­рош­ко­вый пе­рец, смо­ро­ди­но­вый и виш­не­вый лист, гвоз­ди­ка, про­чие лю­би­мые ва­ми пря­но­сти, мож­но ре­зан­ный ко­рень хре­на и джин­дже­ра, им­би­ря по-на­ше­му. Хо­ти­те — со­ли­те по сор­там, а я люб­лю гриб­ное ас­сор­ти. Хо­ти­те — цель­ны­ми гри­ба­ми, а я круп­ные на­ре­заю. Класть на­до сло­я­ми (4-5 лит­ро­вая ка­стрю­ля гри­бов — один слой), каж­дый слой на­до со­лить, луч­ше со­лью круп­но­го по­мо­ла, ка­мен­ной. Свер­ху гри­бов — те же при­пра­вы. По­том — мар­ля или тряп­ка (но­вая или чи­стая). По­том — де­ре­вян­ные круж­ки. Свер­ху гнет, чем тя­же­лей, тем луч­ше. Дер­жать в хо­лод­ном и тем­ном ме­сте (га­раж, га­раж ну­жен!) со­рок дней, из­ред­ка пе­ре­ме­ши­вая (раз в не­де­лю).

Гри­бам хо­лод­но­го за­со­ла це­ны нет, а ес­ли есть, то всё рав­но не про­да­вай­те: где ещё та­кую за­кус­ку най­дешь?

Горячий засол

В прин­ци­пе, всё то же са­мое, но гри­бы от­ва­ри­ва­ют, сни­мая гряз­ную пе­ну, за­тем про­мы­ва­ют под про­точ­ной во­дой. Этот спо­соб хо­рош тем, что гри­бы го­то­вы уже на сле­ду­ю­щий день. За­ме­ча­тель­но так­же то, что вы мо­же­те под­кла­ды­вать но­вые пор­ции мно­го раз, но обя­за­тель­но пе­ре­ме­ши­вай­те при этом всю мас­су гри­бов.

Со­ле­ные гри­бы идут как са­мо­сто­я­тель­ная за­кус­ка (с пост­ным мас­лом и лу­ком или со сме­та­ной), к кар­тош­ке, в са­ла­ты и су­пы, на­при­мер, бор­щи, щи и со­лян­ки, в пи­ро­ги и пи­рож­ки, а так­же мо­гут быть пу­ще­ны на гриб­ную ик­ру.

Не­ко­то­рые про­сто за­мо­ра­жи­ва­ют па­ке­ты с чи­сты­ми гри­ба­ми в мо­ро­зил­ках (и где это у них та­кие мо­ро­зил­ки, хо­тел бы я знать? — у ме­ня там толь­ко рюм­ки да бо­ка­лы уме­ща­ют­ся). Есть ещё от­ча­ян­ные — на­жа­рят гри­бов, по бан­кам раз­ло­жат, свер­ху пост­ным мас­лом за­льют, так и хра­нят. Ну, и, ко­неч­но, — ма­ри­но­вать. Ле­нин всё го­во­рил “учить­ся, учить­ся, и ещё раз учить­ся” — вот и до­учил­ся. Я по­это­му и не го­во­рю — “ма­ри­но­вать, ма­ри­но­вать, и ещё раз ма­ри­но­вать” — ма­ри­но­вать на­до толь­ко бе­лые, толь­ко мо­ло­день­кие бе­лые, толь­ко це­ли­ком мо­ло­день­кие бе­лые, чтоб по­том, как кот Бе­ге­мот, улав­ли­вать их, пар­шив­цев не­уло­ви­мых, по блю­деч­ку дро­жа­щей с утра вил­кой.

Грибалка-2003

С тех пор, как жизнь моя на­ла­ди­лась и уста­ка­ни­лась, гри­бал­ка при­об­ре­ла ва­льяж­ные и да­же ре­спек­та­бель­ные чер­ты и свой­ства. Это уже не про­ход­ной двор и сваль­ная вак­ха­на­лия, с ба­ня­ми, вод­ка­ми и ску­пы­ми муж­ски­ми раз­мыш­ле­ни­я­ми о су­ти бы­тия. Рань­ше, бы­ва­ло, до­бе­решь­ся до до­му, что-ни­что сго­то­вишь на ско­рую ру­ку, на­бро­са­ешь на стол, что ни по­па­дя и от ду­ши, но под­черк­ну­то не­бреж­но. Пуб­ли­ка на­та­ра­ка­нит­ся — и впо­вал­ку на па­ру ча­сов, по­ка не дой­дет до кон­ди­ции во­жде­ния в нуж­ную сто­ро­ну, с нуж­ной ско­ро­стью и с нуж­ной без­опас­но­стью.

Те­перь в до­ме к гри­бал­ке — осо­бая чи­сто­та. На сто­ле ни­че­го не ды­бит­ся и не гор­ба­тит­ся, а так всё чин­но и бла­го­об­раз­но, по раз­ным блю­деч­кам, та­ре­лоч­кам, ва­зоч­кам. В цен­тре — гра­фин­чик тя­же­лей­ше­го хру­ста­ля, с фран­цуз­ским ко­ньяч­ком, по­то­му как гриб­ной стол — он те­перь к ма­рьяж­но­сти рас­по­ла­га­ет. Тут те­бе и ви­не­гре­тец, и фир­мен­ный са­ла­тиш­ко с ба­кла­жа­на­ми, крас­ным пер­чи­ком, чес­ноч­ком и ещё ка­ки­ми ни то до­бав­ка­ми, и со­лё­ные мас­лят­ки, и сыр трёх сор­тов, от твёр­до­го пар­ме­за­на до неж­но­го бри, не без острой гор­гон­зо­лы, ра­зу­ме­ет­ся, ли­мон­чик про­зрач­ны­ми доль­ка­ми. Гвоздь пред­го­ря­че­го — ба­ноч­ка тал­линн­ских ки­лек. Зна­ли ли её да­ле­кие до­пе­ре­стро­еч­ные пред­ки 33 ко­пе­ек за та­кую же бан­ку, 70 ко­пе­ек за ки­ло, ес­ли в раз­но­вес, что те­перь она — пред­мет экс­пор­та и но­сталь­гии, сто­ит по 1.99 в твёр­дой СКВ, на­зы­ва­е­мой те­перь у.е., а по-на­ше­му, по-про­сто­му, по-эми­грант­ски, дол­ла­ра.

Хо­ро­ша она, ки­леч­ка, с ви­не­гре­том, на чер­ном ржа­ном хле­бе (спа­си­бо бра­тьям по гео­гра­фи­че­ской кар­те нем­цам, пе­ку­щим здесь, в Ка­ли­фор­нии, на краю све­та, мож­но ска­зать, на­шу чер­няш­ку), осо­бен­но, ес­ли ря­дом на хле­бе в па­ре с круг­ля­шом кру­то­го яй­ца, но осо­бая пре­лесть — с от­вар­ной в мун­ди­рах кар­тош­кой, ес­ли её, ва­ре­ную, раз­деть, по­кром­сать, сме­шать с тон­кой на­рез­ки реп­ча­тым, при­пуд­рить чёр­ным пер­цем и за­пра­вить пост­ным мас­лом.

Лег­ко и сво­бод­но, июнь­ским мо­тыль­ком про­скаль­зы­ва­ет пер­вая, то­го же тя­же­лен­но­го хру­ста­ля, рю­маш­ка, за ней вто­рая и по­сле­ду­ю­щие, вплоть до гриб­но­го суп­чи­ка из са­мой мел­кой гриб­ной ме­ло­чи, при­да­ю­щей все­му су­пу и да­же пер­лов­ке в нём тре­бу­е­мую ду­шой сли­зи­стость и про­тяж­ность.

По­сле суп­чи­ка на­сту­па­ет лег­кая осо­ло­ве­лость, снять ко­то­рую при­зва­ны жа­ре­ные гриб­ки — их долж­но быть не­мно­го, чтоб не брать лиш­нюю тя­жесть на серд­це и дру­гие вы­пук­ло­сти ор­га­низ­ма. В под­сту­па­ю­щей уста­ло­сти толь­ко ру­ка не­уто­ми­мо ме­чет ис­кря­щи­е­ся хру­ста­лем и гра­ня­ми рю­маш­ки.

По­сле жа­ре­ных под­сту­па­ет не­обы­чай­но кста­ти плов, фир­мен­ное блю­до хо­зяй­ки, при­го­тов­лен­ный ещё ве­чор, под тоск­ли­вые до­жди, в тя­же­лом чу­гун­ном ка­зан­ке, сва­деб­ном по­дар­ке, сде­лан­ном от всей дру­же­ско­сти ста­рин­ным зна­ком­цем.

За­вер­ша­ет чин­ную тра­пе­зу чае­пи­тие зе­ле­но­го чаю с чер­носмо­ро­ди­но­вым ва­ре­ньем, трю­фе­ля­ми и до­го­во­рен­но­стя­ми о сле­ду­ю­щей гри­ба­лоч­ной встре­че. И чу­дит­ся в про­свет­ля­ю­щем­ся воз­ду­хе ста­ро­мос­ков­ское: «Ба­ры­ня бес­по­ко­ют­ся, не по­ста­вить ли ещё чаю». В этих «ю» есть не­мно­го ма­нер­но­сти и ма­шер­но­сти, да­же же­ман­ства, но и сколь­ко же в них уюта. Это ведь толь­ко на Москве так го­во­рят, во­пре­ки рус­ской ор­фо­гра­фии: «бес­по­ко­ют­ся», «из­во­лют», «по­ряд­ку на­во­дют» — чтоб, зна­чит, мос­ков­ское ака­нье раз­но­об­ра­зить и обла­го­зву­чить.

С отъ­ез­дом сте­пен­ных го­стей го­ло­ва мгно­вен­но тя­же­ле­ет и са­ма кло­нит­ся под пу­хо­вое оде­я­ло, на слад­кие по­душ­ки — до­смат­ри­вать утрен­ние сны о коп­че­нии ки­леч­ки, о ча­ро­дей­ных со­сис­ках или ещё о чём-ни­будь та­ком же не­тлен­ном.

По­сле­обе­ден­ный сон тя­жел и по­то­му, го­во­рят, вре­ден. Но ведь и жизнь на­ша по пре­иму­ще­ству тя­же­ла и да­же вред­на, и уж точ­но по­сле­обе­ден­на — вот, и за­кат уже бли­зок и пред­чув­ству­ет­ся, и но­во­го уже вряд ли, что бу­дет.

В сталь­ном пред­за­кат­ном со­сто­я­нии дня я и вы­шел из сна.

С од­ной и той же мыс­лью, за­стряв­шей во мне и свер­бя­щей уже семь лет.

На­до воз­вра­щать­ся.

Там — то, что здесь эк­зо­ти­ка и но­сталь­гия, то, что я знаю и чув­ствую и по­ни­маю, эта не­ухо­жен­ность, ко­то­рая от­сю­да уже не смот­рит­ся как грязь и убо­же­ство, но в ко­то­рой — есте­ствен­ность, на­ту­раль­ность бы­тия: здо­ро­вые и силь­ные за­па­хи ско­ти­ны, не­ко­шен­ных лу­гов и не­топ­тан­ных трак­то­ра­ми и мек­си­кан­ца­ми по­лей, еда, име­ю­щая вкус, за­пах и цвет, а не до­бав­ки вку­са, за­па­ха и цве­та, где пот не пах­нет лосьон­ным ядом, где цве­ты — это цве­ты, а не то­вар.

Ко­неч­но, по­ра уез­жать — там все мои и все мои дру­зья, где есть мно­го до­мов, ку­да я мо­гу прий­ти — и мне бу­дут ис­крен­не ра­ды, бу­дут бро­сать­ся на шею и су­ет­ли­во до­ста­вать из хо­ло­диль­ни­ка, мо­жет быть, по­след­нее. Но я уже при­вык к оди­но­че­ству, не­по­ни­ма­нию и не­до­ве­рию — мо­е­му и ко мне. Там я и умру — сре­ди сво­их и ля­гу ря­дом с род­ны­ми.

И очень ско­ро. Там я дол­го не про­тя­ну — в этом ужас­ном кли­ма­те, осо­бен­но при пе­ре­хо­дах че­рез ноль, ко­то­рые те­перь тя­нут­ся ме­ся­ца­ми. Да­же кли­мат ис­по­га­ни­ли — всё за­га­же­но, как буд­то в по­след­ний раз жи­вут и по­сле се­бя ни­че­го остав­лять не же­ла­ют, кро­ме дерь­ма и му­со­ра. Уми­ра­ю­щая стра­на для уми­ра­ю­щих. И по­том — опять эти бес­сон­но-спаль­ные ва­го­ны, бит­ком на­би­тые элек­трич­ки, гро­зя­щие каж­дый миг сой­ти с ума и рель­сов, это пот­ное пух­лое мет­ро, угрю­мые тол­пы по пе­ре­хо­дам, как на по­хо­ро­нах, эта еже­днев­ная мя­со­руб­ка в две­рях, эти су­гро­баль­ные тром­бы на зим­них до­ро­гах и ули­цах, по­кой­ниц­кий свет фо­на­рей: идёшь буд­то се­бя хо­ро­нишь, а эти злые скло­ки и пья­ные дра­ки? Эти злые язы­ки и ко­сые взгля­ды? Под­лость и пош­лость? А все эти пу­ти­ны и жи­ри­нов­ские и про­чие про­жжён­ные? А эти жир­ные по­пы в зо­ло­тых ри­зах? — со све­чей не воск, а сви­ное са­ло кап­лет. А сплош­ной и наг­лый об­ман и пол­ная без­на­ка­зан­ность вла­стей — от ря­до­во­го мен­та до ещё бо­лее ря­до­во­го пре­зи­ден­та? А что я де­лаю здесь? Экс­плу­а­ти­рую соб­ствен­ное зна­ние соб­ствен­но­го язы­ка? Не по­хо­же ли это на ми­ло­сты­ню, и ко­му я тут, по су­ти, ну­жен? А ко­му, ес­ли чест­но, я ну­жен там? И опять эти ни­щие на каж­дом уг­лу и гряз­ные пив­ные круж­ки, от ко­то­рых тош­нит и не­сет бле­во­ти­ной?

Здесь я, сла­ва Бо­гу, по­чти ни хре­на не по­ни­маю в этой жиз­ни, жи­ву при­воль­ным при­дур­ком, жи­ву, как хо­чу, без вся­кой про­пис­ки и ка­ни­те­ли, оке­а­ном лю­бу­юсь, звез­ды ре­гу­ляр­но ви­жу и лу­ну на­блю­даю в раз­ных по­зах и фа­зах, за­ра­ба­ты­ваю не­пло­хо — я столь­ко там ни­ко­гда не за­ра­ба­ты­вал и не за­ра­бо­таю, у ме­ня тут вся­кие со­ци­аль­ные про­грам­мы — до по­мо­ек ни­ко­гда не дой­ду и с го­ло­ду не опух­ну, да­же в са­мом худ­шем ва­ри­ан­те. На­чи­нать опять — в са­мом кон­це жиз­ни? Ко­гда те­бе уже шесть­де­сят? Кто пой­мет этот жест и пой­му ли я его сам? И вся эта при­выч­ная и цеп­кая ин­фра­струк­ту­ра — как без неё? Я уже при­вык к жиз­ни на ре­зи­но­вом хо­ду — но и ожи­рел от та­кой жиз­ни. А тут жизнь ка­кая-то бу­та­фор­ская и не­на­сто­я­щая, да и там та­кая же бу­дет: сплош­ные де­ко­ра­ции и на­гляд­ная аги­та­ция. Пир во вре­мя чу­мы и чу­ма во вре­мя пи­ра, а ты опять и ни тут и ни там, а где –то в про­стен­ке. При­е­хать — и сра­зу в Крым, в Бах­чи­са­рай, или в Пя­ти­горск, или на Бай­кал. При­пасть и за­быть­ся и всё за­быть, и боль­ше чтоб не сни­лись хай­вэи и за­ка­ты, и этот уха­ю­щий гул оке­ан­ско­го при­боя. А жал­ко, ес­ли вер­нусь — и сра­зу сва­люсь от ка­кой-ни­будь не­ожи­дан­ной хво­ри или не­сва­ре­ния дей­стви­тель­но­сти. И ни­че­го уже боль­ше не на­пи­шу, а ещё столь­ко не на­пи­са­но.

Да я и там не сдох­ну с го­ло­ду — и ра­бо­ту най­ду, и при­ра­бот­ки, и за­ра­бот­ки, а то я ра­бо­тать не умею. На пен­сию вый­ду — уже по­ра, а здесь ещё пять лет ждать. Пи­сать бу­ду, мо­жет, да­же пуб­ли­ко­вать­ся ча­ще, чем здесь, в этих дво­ро­вых дац­зы­бао на бо­су эми­грант­скую но­гу. Тут ведь им­ми­грант­ской прес­сы нет — сплошь эми­грант­ская, не столь­ко в но­сталь­гии, сколь­ко по зло­бе к остав­лен­ной жиз­ни. В биб­лио­те­ках бу­ду про­си­жи­вать, опять в кни­ги и ста­рые га­зе­ты вруб­люсь — уже ты­ся­чу лет по-на­сто­я­ще­му не чи­тал. На­вер­но, от­стал от жиз­ни — не без­на­деж­но ли? Вы­сту­пать бу­ду, не как здесь, пе­ред сту­ден­та­ми, по­ни­ма­ю­щи­ми не бо­лее де­ся­ти про­цен­тов, — сре­ди ре­аль­ных оп­по­нен­тов. В аль­ма ма­тер пой­ду, узнаю, хоть че­му те­перь сту­ден­тов учат, в ба­ню бу­ду хо­дить, но­чи на­про­лет под раз­го­во­ры на кух­не, пи­во со­сать под пья­ны­ми фо­на­ря­ми в за­ду­шев­ней­ших, со­пьюсь, на­вер­но — или ко­неч­но?, ведь там без вод­ки нель­зя, а я, уж ес­ли нач­ну, то уже и не за­вя­жу раз­вя­зан­ное. А ко­му я пья­нень­кий ну­жен, что тут, что там?

Уез­жая сю­да, я поль­зо­вал­ся ар­гу­мен­том: всё рав­но, где пи­сать — мыш­ле­ние гра­ниц не име­ет. Что ж те­перь у ме­ня нет это­го ар­гу­мен­та? Что из­ме­ни­лось во мне на­столь­ко?

Две про­фес­сии ра­зом при­дет­ся за­быть и бро­сить — там это не по­на­до­бит­ся. Хоть и мно­го про­фес­сий у ме­ня, а эти две жал­ко, да и впи­шусь ли я в ту жизнь? Ведь это по­ху­же лю­бой эми­гра­ции. И эта не­устро­ен­ность, не­пред­ска­зу­е­мость, ту­ман­ность бы­тия. И но­во­год­ний за­пах ман­да­ри­нов, и ви­ти­е­ва­тый слад­кий и по­трес­ки­ва­ю­щий па­ху­чий ды­мок за­ни­ма­ю­щих­ся по­ле­ньев и бе­ре­сты в пе­чи, и пред­зим­ний сты­лый аро­мат клюк­вен­но­го бо­ло­та, и твоя ру­ка на пле­че: «Ну, что, ста­рик, про­рвем­ся?»

* * *

Лю­бо мчать­ся пу­стою до­ро­гой и в си­ре­не­вой дым­ке по­лей. Из-под туч зо­ло­ти­стое солн­це да­рит вол­нам по­кой кра­со­ты. Че­рез ро­кот при­боя зву­чит ти­ши­на, глу­бо­кая и яс­ная, как от­чет­ли­во при­шед­шая мысль.

Оглавление — Предыдущие главы — Продолжение