Генрих Иоффе: «Боже, мой край позабыть мне не дай…»

Loading

«А мы с вами знакомы, — сказал я. — Вы приходили к нам с дочкой. Показывали вырезки и фото времен вашей доэмигрантской жизни»… «Скажи пусть лучше не едут, как тяжело там ни есть. И сама никуда не езжай. Если плохо и там и тут, то все-таки лучше плохо дома»…

«Боже, мой край позабыть мне не дай…»

Рассказы

Генрих Иоффе

«Боже, мой край позабыть мне не дай…»

В метро здесь почти на каждой станции-музыкант. Звучат песни на разных языках — английские, африканские, латиноамериканские, венгерские… И русские тоже. Я однажды услышал как молодой парень на аккордеоне играл знаменитую «Течет река Волга», которую помнят в исполнении Людмилы Зыкиной.

«Издалека долго течет река Волга, течет река Волга, конца и края нет…».

Подошел.

— Из России?

— Верно, теперь вот по миру пошел.

— Ну и как дела?

Он кивнул на лежащую у его ног шапку, в которой было несколько монет.

— Вон, мое дело в шляпе…

— Негусто.

Мимо шли люди с озабоченными, сосредоточенными лицами. Им было явно не до музыки. Я перевел разговор на другую тему.

— Ты «На сопках Маньчжурии» сыграешь? Мой отец был солдатом Первой мировой войны. Их часть в 1915 г. пленили в Прибалтике. Он семь лет жил в Германии. Мог поехать в любую страну, и многие так поступили. А он вернулся знаешь куда? В Белоруссию, в свой захолустный городок Горки. Он очень любил этот вальс.

— Как звали Вашего отца?

Я назвал имя.

— Ну пусть это будет в его память, — сказал он.

И заиграл, тихо подпевая:

Тихо вокруг. Ветер туман унес.
На сопках Манчжурских воины спят.
И русских не слышат слез…

Люди все шли мимо.

Когда он закончил, я попросил:

Еще «Прощание славянки», если знаешь.

Он сыграл, и мы стали прощаться.

— Ты еще долго тут будешь? — спросил я.

— Нет, у нас строгая очередность. Сейчас меня сменят. Он собрал свои вещи и ушел.

Я постоял несколько минут. На место аккордеониста пришел пожилой, почти старик. Поля его поношенной шляпы и поднятый воротник пальто почти скрывали лицо. Он открыл футляр, вынул скрипку и привычным жестом вскинул ее под щеку. Мощная мелодия наполняла зал. Зазвучала знаменитая музыка Огинского.

— Он или не он? — подумал я, вглядываясь в старика, когда-то приходившего с дочерью в нашу редакцию. — Вроде бы он, только постаревший и посмурневший. Он, он!

— А мы с вами знакомы, — сказал я. — Вы приходили к нам с дочкой. Показывали вырезки и фото времен вашей доэмигрантской жизни.

— А, да-да, — ответил он. — Я тоже вспоминаю…

— Вот не могу спокойно слушать Огинского. Небывалая красота, безысходная печаль. Прощание с родиной… Вы всегда это играете?

— Играю, но теперь, видно, нужна другая музыка. Да и слова тоже. Хотите прочитаю немного, я помню.

Боже, мой край от бед и невзгод храни,
Не дай позабыть мне, не дай.
Куда мы идем и откуда шли
И от сохи и от земли
И от лугов и от реки
И от лесов и от дубрав,
И от цветущих спелых трав
К своим корням вернуться должны
К спасению душ обязаны вернуться…

Посмотрел на часы и заторопился: — О, мое время кончается. Сейчас придет новый музыкант на это место. У нас — строгое расписание.

— Вы на улицу или поедете на метро? — спросил я.

— Поеду.

Оказалось, ехать нам по одной линии.

На станции эскалатор чаще всего работал только на подъем.

Другой — на спуск — стоял, очевидно, из экономии. Но в тот вечер двигались оба: вверх и вниз.

Нам было вниз.

Сугубо личное письмо

Клавочка,
ты это мое письмо нашим бабам из цеха не читай и не рассказывай. Знаю я их: ехидничать будут, зловредничать. Письмо только для тебя одной. Напишу все, как было и есть.

Ты ведь моего мужика Кольку знаешь: если вобъет себе че-нибудь в башку, колом оттуда не выбьешь. А в башке у него всегда задняя мысль. Думаешь, он за мной только из-за симпатии в молодости шары катал? Он -то сам из Сибири, а ему в Москве прописаться жутко хотелось. Вот он и ухлестывал за мной. А был у нас во дворе один парень, подходящий такой, он на меня глаз положил и мне нравился, так Колька его отвадил.

А когда шальной наш народ в ельцинское время хлынул, как говорили, «за бугор», пристал мой мужик ко мне прям с ножом к горлу:

— Едем, Маруськ. Хватит уж на 150 рублей жить. В Америке многие вон даже миллионерами становятся. Едем, чего там! Поживем хоть, как люди напоследок.

Трясется весь. Сна лишился. Больше ни об чем и думать не может.

А я Клав, ни в какую:

— Ты совсем глупый дурак что ли?, — говорю. — Куда ехать, зачем? Кто нас ждет? Да и языков мы не знаем.

— Язык, отвечает, ерунда, за год взять можно.

А мне и смешно и плакать охота. В наши-то годы как бы свой язык не позабыть, а тут чужой «брать».

Говорю:

— Это откуда ты такой шустрый отыскался? Ишь чего выдумал! У тебя на родном-то лишь мать-перемать!

Ругаться мы стали. До развода чуть не дошло. И тут мужик мой такое выкинул! Ты Жанку из обувного помнишь? Женщина в пордке, а по национальности еврейка. Она давно искала мужика, чтобы к себе в Зраиль с ним ехать. Конечно, найти из своих хотела. Ихние дядьки, видно, много денег просили… Тут мой Колян к ней и подкатил. Договорились, значит, так: они липово регистрируются, а оплата дороги пополам. Ну, а сын наш Вовка со мной остается. Мой придурок, видишь, все готов был бросить, лишь бы за «бугром» очутиться. Там у всех по собственному дому с бассейном. Рай!

Но ничего у них не вышло. Вся родня жанкина набросилась на свою евреечку:

— Ты, мол, полоумная или совсем дура? С кем связалась-то? Он же гой, морду бить тебе будет, если что не так. Довезет до первой зраильской деревни, а потом коленом под тухес (это по-ихнему зад). И все равно из этого Зраиля в Амрику отчалит.

Вобщем убедила ее родня.

Ну мать моя! Что тут было! Пришел Колян домой — в стельку пьяный, весь мир материл, посуду побил, Вовку гонял с ремнем, на меня набросился с кулаками. Вызвали милицию. Три дня в участке сидел. Вернулся тихий.

— Прости, говорит, меня, Маруся. Поедем, а? Ну его этот Зраиль. Купим три тура и на Запад. Заладится жизнь за бугром, а ежели в Калифорнию попадем, мне один из нашего цеха говорил, можно развести тама цитрусовые плантации, знаешь какие бабки потекут! Купим яхте не хуже, чем самого Абрамовича. Катать тебя буду в Бермуды…

Верь, Клавдюха, три ночи я прорыдала. Потом поехала к матери в деревню. Как де быть? Маманя говорит:

— Ехай, Маруська, тяжело, а едь! Бабе везде однова плохо. Хоть на своей стороне, хоть на чужой. При мужике все одно — надежней. Мужик он и есть мужик.

Короче, перекрестились мы трижды перед иконой Божьей Матери. Колька, признаюсь тебе, Клава, большой грех на душу взял. В переходе метро Пушкинская купил еврейские документы. Говорили: евреям в эмиграции — льготы. Тогда помнишь, все купить можно было, и диплом любой, и ордена. Колька тогда и профессором даже мог стать! Все шло в продажу.

Ну, прибыли мы на Запад. В аэропорту ихнем приняли нас пограничники.

— А вам-то чем Россия не угодила?— спрашивают.

А Колька мой не ту шуется:

— Преследуют-де нас по еврейскому вопросу. Житья не дают антисемиты. И бумажку купленную им тычет.

Смеются, но оформили нас по беженству. Суды-пересуды мы проходили рассказывать не буду: думала, умру от стыда. Но ничего, живая осталась.

Сейчас сидим на пособии. Оно, конечно, не то, чтобы очень. Но квартирку оплачивают. Плюс втихую подрабатываем. Называется это «кеш».

А еще, Клав, я тебе по большому секрету сообщу: с Колькой у нас разрыв, не живу с ним. Он тут совсем потерялся, смурной все время. Говорят, это якобы какая-то «депрессия». Пить ему тут особо не на что (очень дорого), да и дружков нет. По пьяни говорит, что домой в Россию хочет. Если правда, то где денег-то взять?

А вообще,Клав, мужики тут намного хуже приспосабливаются, чем мы, бабы. Может им больнее терять свой гонор? А может и еще почему. Вот приходит, к примеру наш бывший инженер наниматься на работу, а ему предлагают быть ремонтником. Он — права качать:

— Да я же инженер со стажем!

А ему:

— Это ты у коммуняк — инженер. А здесь бери, что дают. Совковые дипломы у нас — бумажка!

Ну и он спекся. П после 55-ти ходить никуда не надо: старый!

Да бабам тоже не сласть. Многим молодым девчатам, если они одни приехали, да без денег, путь известный. Сперва — массажка, а потом, как истрепятся, кто куда. Кто пожилого побогаче ищет, норовят в агенты по продаже недвижимого имущества. Свое движимое-то уже тю-тю…

А я, скажу тебе по секрету, сошлась тут с одним арабом. Он мужчина уже в возрасте, непьющий. Хозяин мастерской. Шьют кожаные пальто и куртки. Я у него в «секретаршах». Не знаю, правда, что дальше будет, но если решусь, может и уйду к нему совсем. Он сильно просит, а мужик вроде бы обстоятельный. Очень уж смуглый, правда.

Ну, Клава, все тебе вроде отписала. За питанием ходим в русский магазин, ихнее нам не по вкусу. Быт, однако, здесь лучше нашего, и главное спокойно тут, а вот по культурности они от нас, считаю, отстают. Постоянных театров, как у нас были, у них нету. Кино дорогое. И все больше про секс. Неловко поначалу как-то и глядеть. Но говорят, привыкнем.

Передай привет всем девочкам из подсобки: Ксане, Лидухе, Маришке, тете Поле. Скажи пусть лучше не едут, как тяжело там ни есть. И сама никуда не езжай. Если плохо и там и тут, то все-таки лучше плохо дома.

Клав, а вот вопрос: ходите ли в подземный туалет на Неглинке, где по-черному бабы продают белье? Тут его навалом. Пиши. Если надо чего, пришлю.

Обнимаю,
Маруся.

Print Friendly, PDF & Email

7 комментариев для “Генрих Иоффе: «Боже, мой край позабыть мне не дай…»

  1. В кои веки под рассказом появилось подобие литературного разбора:
    «Потрясающе, в десятку… написано хорошо, и стиль… лаконично и пронзительно…»
    Это о том КАК написано. Вопрос ПОЧЕМУ это написано, тоже небезынтересен.
    Можно встать с головной болью после тяжелого сна, тут же куча проблем, безрадостно, серо, уныло — вот и повод вспомнить молодость и страну где она проходила… Будет ли это ностальгией?
    Можно в своей стране (старой, новой — не важно) оказаться в другом городе в командировке, в одиночестве. Времени вечером полно и не знаешь, куда себя деть… с теплотой и любовью вспоминаешь родных, свое кресло и книги… Будет ли это ностальгией?
    Сколько я видел молодых и здоровых мужиков, оказавшихся в изоляции от привычного быта и начинающих вспоминать дом! Но как только появляются интересные занятия, новые люди вокруг — и отходят на второй план мысли о доме. Нет! Не забываются жена и дети — просто снимается пронзительность воспоминаний. Была ли ностальгия?
    У автора «Боже, мой край позабыть мне не дай…» не сиюминутное вдохновение под воздействием момента. Он это выстрадал.
    Имеет право, и незачем ему тыкать: «Знаю я таких профессоров, у них все в прекрасном советском прошлом». Имеет такое же право, как и те кто полностью довольны результатами эмиграции, как и те кто вообще не задумывается и прекрасно живет настоящим.
    Каждый имеет право на свое. Но не каждый свое состояние может описать вот так: экономно, без лишних слов, но очень точно передать настроение.
    Читатели написали что рассказ «полный тоски». Ну правильно, ключевым здесь является слово «полный». Убедительно наполнить рассказ эмоциями — искусство. С чем Генриха Иоффе и поздравляю!

  2. “Сугубо личное письмо”
    — Язык, отвечает, ерунда, за год взять можно. … (опечатка – взятЬ) — Ехай, Маруська, тяжело, а едь! Бабе везде однова плохо. Хоть на своей стороне, хоть на чужой. При мужике все одно — надежней. Мужик он и есть мужик… А Колька мой не
    тушуется: (ту-шуется)
    — Преследуют-де нас по еврейскому вопросу. Житья не дают антисемиты. И бумажку купленную им тычет. Смеются, но оформили нас по беженству…
    А я, скажу тебе по секрету, сошлась тут с одним арабом. Он мужчина уже в возрасте, непьющий. Хозяин мастерской. Шьют кожаные пальто и куртки. Я у него в «секретаршах». .. Клав, а вот вопрос: ходите ли в подземный туалет на Неглинке, где по-черному бабы продают белье? Тут его навалом. Пиши. Если надо чего, пришлю. ——————————————
    — Потрясающе, в десятку, если надо чего … И комментарии — “От магазина есть два пути: налево в одну деревню, направо – в другую. Поехали. Нам было направо…” (И.Ю.)

      1. Майя
        — 2018-02-18 14:31

        Aleks B.
        — 2018-02-18 07:31
        ———————————————
        Очень характерный опус Генриха Иоффе, полный тоски.
        Такие опусы пишут те, для кого всё — в прекрасном советском прошлом.
        Я знаю таких профессоров…
        Возможно, Вы правы. А написано хорошо, и стиль, это ведь…если верить Стендалю…
        Однако, что забираться в дебри. Вот текст:
        “Оказалось, ехать нам по одной линии.
        На станции эскалатор чаще всего работал только на подъем. Другой — на спуск — стоял, очевидно, из экономии. Но в тот вечер двигались оба: вверх и вниз. Нам было вниз… “ — Это что-то означает, да? Но каждый находит в тексте своё, вот какая штука. А второй рассказ – это, imho, в некотором роде, пародия на новых алимов. И, полагаю, этого многие заслуживают. Что касается остального в Вашем комменте : “Нам, тем, кто бежал из СССР, было морально гораздо легче.” — верно, как мне кажется. А другим покажется другое.
        “Мы в той стране не могли добиться ничего, хотя и заслуживали” — мне показалось, что Вы чего-то ТАМ добились, или – показалось. Про детей, стариков, лекарства и многое другое – соглашусь. А что, если поместить всё это под работой Генриха И.? Может быть, автор и расскажет, что он хотел донести до нас с вами.

  3. Был сегодня в магазине на винном тестинге. Пробовали бургундское. Магазин в соседней деревне, я там в первый раз. Небольшая комната, собралось человек 15, моего возраста, плюс-минус лет пять. Они то там не первый раз, я, как новичок, оказался в центре внимания. Сразу же вопросы об акценте. Россия? О, Россия. Выяснилось, что двое потомки русских. Прадед одной бежал в 18-м из Владивостока, у другого – их Харбина. Еще у одного сына лучший друг по университету – из наших. Другой работал с русскими. В общем, минут тридцать развлекали меня «русскими» историями. Удивили знанием разных аспектов эмиграции и жизни в СССР. Двое оказались профессорами Калифорнийского университета. Один был в шортах и на босу ногу, остальные прилично одеты по нашим меркам. Хорошо напробовавшись (12 разных бутылок бургундского, белого и красного!), говорю одному из профессоров: «Ну, теперь надо очень осторожно ехать домой». На что он мне говорит: «Ну, мне легче, а я нажму кнопку «домой» и могу спать». «Что у вас уже есть такой вариант в машине?» «Да, в Тесле он давно есть, но я пользуюсь только хорошо поддав». Вышли, сели. От магазина есть два пути: налево в одну деревню, направо – в другую. Поехали. Нам было направо.

    1. Игорь Ю.18 февраля 2018 at 5:26
      Был сегодня в магазине на винном тестинге… Вышли, сели. От магазина есть два пути: налево в одну деревню, направо – в другую. Поехали. Нам было направо.

      Two roads diverged in a wood, and I—
      I took the one less traveled by,
      And that has made all the difference.

Добавить комментарий для Выпускающий редактор Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.