Лоуренс Гроссман: Либо Ортодоксальность

Loading

Лоуренс Гроссман

Либо Ортодоксальность

Перевод с английского Игоря Файвушовича, Хадера

   Сходный по смыслу со словом «православный», ортодоксальный иудаизм является, несомненно, самым разнообразным течением иудаизма, охватывающим такие несовместимые типы верующих, как рационалисты и мистики, поселенцы Иудеи и Самарии и пацифисты, университетские профессора и мракобесы, феминистки и мужененавистницы.

   Доморощенные критики ортодоксального иудаизма тоже бывают разных сортов. Недавно два раввина-ортодокса выдвинули серьёзные обвинения против своей религиозной общины: один нападает на её богословие, а другой – на доктрину начального образования. В важных аспектах они противоречат друг другу.

   Норман Соломон является выдающимся английским академиком, который недавно уволился из Оксфордского Центра исследований еврейства и иудаизма. Он причудливо утверждает, что считает себя «ортодоксом-скептиком». Его самая последняя книга «Тора с небес», конечно же, источает скептицизм. Соломон отмечает, что основное предположение классического иудаизма – о божественном происхождении Торы – стало настолько невероятным в буквальном смысле этого слова, что единственным способом уберечь интеллектуально честных евреев от отказа от ортодоксальности – является переосмысление этого учения не как факта, а как основополагающего мифа. Соломон сдержанно пытается увещевать верующих, указывая на то, что мифы не обязательно лгут. Но он явно считает, что это так и есть.

   Н.Соломон кропотливо прослеживает развитие концепции в своей книге «Тора с небес», которая расходится с такой быстротой, как грибы после дождя. Её идея включает в себя не только божественность Пятикнижия Моисея и несколько меньшую святость остальной Библии на иврите, но также и вдохновлённую Всевышним Устную Тору, в конечном счёте, вписанную в Талмуд. Это объясняет и проливает свет, из поколения в поколение, на Писание и раввинские постановления и толкования. Раввины также утверждали о воплощении воли Божьей. Соломон затем исследует древние и средневековые критики этой доктрины, которые либо отрицали Устный Закон (саддукеи и караимы), либо заменили их оба на Библию с её новым откровением (христиане и мусульмане).

   Эти раввины занимались проблемами внутренних противоречий, антропоморфизма и очевидно запятнанной морали в Торе посредством того, что Соломон называет «примиряющей герменевтикой» (изучением интерпретации Библии – И.Ф.). Хорошо известный студентам, изучающим Талмуд, этот способ анализа использует остроумные толкования слов и фраз и умное сопоставление текстов, чтобы распутать трудности. Этого метода было достаточно, чтобы удовлетворить предсовременное еврейское сознание. «Но проблемы относительно божественного происхождения Торы, возникающие в течение последних 400 лет, не могут быть так легко преодолены», – пишет Соломон, – «так как теперь мы понимаем взаимосвязи между откровением и другими источниками знаний – археологией, историей, антропологией, сравнительным религиоведением, литературоведческим анализом, эволюционной биологией». Эти дисциплины ставят под сомнение не только правдивость того, что связано с Библией и авторитетом Устной Торы раввинов, но и текстовой целостности самого Писания.

   Соломон ловко каталогизирует эти стратегии, признанные ортодоксальными мыслители, чтобы парировать эти угрозы традиции. Некоторые, как, например, популярный в настоящее время издательский проект «Artscroll», просто закрывают глаза на любое мнение, которое отличается от господствующей ортодоксальной линии, даже если предыдущие мнения можно найти в раввинской литературе. Другие принимают элементы современного осмысления и пытаются втиснуть их в традиционные рамки, примиряя теорию «Большого взрыва» (космологическую модель, описывающую раннее развитие Вселенной.– И.Ф.), например, при создании повествования Библии. Другой вариант, излюбленный философски мыслящими исследователями, возвышает Тору до кантианской концептуальной невосприимчивости мира к земным критериям.

   Соломон не находит в этом ничего убедительного: «Тора с небес», – утверждает он, – «эта истина не может быть поддержана серьёзным историком, учёным или философом». Но сколько евреев за пределами академической башни из слоновой кости Соломона занимаются этими профессиями для избранных? Срабатывает ли альтернатива Соломона лучше, навязывая доктрину как миф, «интерпретацию истории через веру»? Трудно представить, что ортодоксальные евреи продолжают следовать своим обязательным установкам – молитвам, ритуалам, исследованиям и воспитывают своих детей с этими целями также и ради ортопрактики (правильного отправления ортодоксальных обрядов – И.Ф.), построенной на мифе.

   Гидон Ротштейн, посвящённый в раввинский сан в университете-йешиве, и доктор философии Гарварда, считает, что проблема ортодоксального иудаизма заключается в другом. Он утверждает, что «Мы упускаем главную суть» – это название его новой книги, – «определяя ортодоксальность, в первую очередь, как систему командного поведения. В то время как Норман Соломон достиг совершеннолетия в середине 20-го века, когда важные элементы ортодоксального иудаизма были направлены на решение интеллектуальных задач, таких как современная библейская наука, Ротштейн – представитель более молодого поколения, и его интерес состоит в том, как увязать ортодоксальность с современной сокровенной ценностью индивидуальности человека.

   Перед лицом общего допущения, что иудаизм является религией наставлений и религиозных актов, Ротштейн требует найти библейское доказательство того, что Бог первоначально намеревался навязать человечеству очень мало команд, позволяя мужчинам и женщинам изобретать свои собственные пути в стремлении соперничать с Ним. Только после неоднократных неудачных попыток людей найти своего собственного Бога, Он возложил бремя сложной системы мицвот (заповедей) на людей одного рода, евреев. «И даже сейчас», – утверждает Ротштейн, – «считается, что еврей для того, чтобы увидеть эти заповеди лишь в качестве основы развития взаимоотношений с Богом, в первую очередь личных и духовных, как он их называет на банальном современном языке, становится на «персональную стезю».

   Эта взаимосвязь, которую поддерживает Ротштейн, основывается на том же самом богословском принципе, который Соломон находит невероятным: это идея, что Бог открылся израильтянам и даровал им Тору. Находясь в блаженном неведении или равнодушии к щекотливым проблемам, с которыми эта доктрина столкнулась за последние несколько веков, Ротштейн называет это «недвусмысленным ядром» иудаизма.

   Эти две книги несоизмеримы: книга Соломона является толковой и научной, а книга Ротштейна – дезорганизующей и несколько напыщенной.   Однако их критика ортодоксальности, вместе взятая, сама ставит важный вопрос: если основной богословский посыл ортодоксального иудаизма является таким слабым, и если его подход к религии, ориентированный на заповеди, настолько расходится с человеческой индивидуальностью, то почему ортодоксальный иудаизм намного более яркий и успешный, чем либеральные течения иудаизма, в которых нет дефицита?

Лоуренс Гроссман, директор по публикациям в Американском еврейском комитете, редактировал «Американский еврейский ежегодник» с 2000 по 2008 год.

Print Friendly, PDF & Email

2 комментария для “Лоуренс Гроссман: Либо Ортодоксальность

  1. Но проблемы относительно божественного происхождения Торы, возникающие в течение последних 400 лет, не могут быть так легко преодолены

    http://nostalgia-nety.com/

    Посмотрите свежак по теме

  2. Из рецензии: ”«Но проблемы относительно божественного происхождения Торы, возникающие в течение последних 400 лет, не могут быть так легко преодолены», – пишет Соломон, – «так как теперь мы понимаем взаимосвязи между откровением и другими источниками знаний – археологией, историей, антропологией, сравнительным религиоведением, литературоведческим анализом, эволюционной биологией». Эти дисциплины ставят под сомнение не только правдивость того, что связано с Библией и авторитетом Устной Торы раввинов, но и текстовой целостности самого Писания.”

    Характерны слова о «понимании взаимосвязи между откровением и другими источниками знаний». Эти источники знания ставят по сомнение правдивость то ли Откровения, то ли его выражения, например, в Торе (письменной и устной). Однако уже здесь звучит, скажу мягко, неискренность мысли. «Правдивость»? Правдивость по отношению к чему? Правдивость Писаний по отношению к Откровению, или по отношению к тому, что говорят эти «источники знания»? Но Писания и не являются ни правдой, ни кривдой о том, что говорит археология, история, антропология, эволюционная биология (сравнительное религиоведение в этом ряду, — что картина Айвазовского на морских волнах – там и там волны). «Писания» не были и не являются правдивыми или ложными ответами на вопросы этих наук. Вопросы разные, пути и цели разные. Можно говорить о согласованности или нет, но и в случае негативного ответа говорить о «правдивости» писания в глазах «источников естественного знания» не приходится, ибо критерии «правдивости» не тождественны. О правдивости Писаний они судят, не принимая Откровения, с которым должны были бы сравнивать Писания, но они его не признают. Так что слова о «правдивости» пусты.

    К примеру, завтра эволюционная биология задним числом, при заданности существования Homo sapience, построит правдоподобную теорию естественного возникновения человека без покрепления ни наблюдением, ни экспериментом. Ну так что? Если природа сотворена Богом, то всякий естественный процесс может быть согласован с Творением. Если кто-либо захочет видеть в книге Бытия ответ на вопрос эволюционной биологии, он согласует слова Писания с биологией посредством интерпретации. Хитрость? Но и наука постоянно пере-интерпретирует свои «знания» и их «источники». Более интересно отметить другое. В 19 веке наука освободилась от религии в том простом смысле, что вопросы религии о творении мира, уникальности человека, морали были отброшены, как если и могущие иметь социально-психологическое значение, то не имеющие «научного (разумного) смысла». А теперь эти же вопросы возникли как результат развития самой науки. Она не должна искать ответы на них в религии, но интересно, что она вернулась к ним: Что предшествовало Большому Взрыву? Множественность миров (о чем рассуждали и богословы)? Почти 100%-я тождественность генома человека геному мышки и единство генетического кода, на фоне чего отличие человека от животного мира становится вопросом именно в силу малости отличий в геномах и пр. и пр. А эксперименты? Теперь для физика (например, С. Вайнберга) «окончательная теория будет напоминать кусок дорогого фарфора, который невозможно согнуть, не разрушив. В этом случае, хотя мы и не будем знать, почему окончательная теория верна, мы будем, основываясь на логике и чистой математике, знать, по крайней мере, почему истина выглядит так, а не иначе». Разве это не созвучно Пифагору, для которого критерием существования был не эксперимент, а идеальная математика? Да и вообще эксперименты имеют дело с искусственно — по человеческому (теоретическому) плану — сконструированной природой, а смысл наблюдений всегда определен интерпретацией. И пр. и пр.

    Говорить о правдивости Писаний с позиций перечисленных выше источников знания не приходиться, если только эти источники не находятся в самом Откровении и не раскрывают его «правдиво». Но они не там, и они отрицают Откровение! Дело житейское, но хорошо бы понимать проблему. В действительности, вопрос во многом сводится к психологии «знающих» людей, развившейся в современной культуре, с его лозунгом свободного исследования и отношения к религии как к догматическому мышлению. Классический пример: осуждение Галилея церковью. Но то, что позволено атеисту, не позволено верующему! В осуждение гелиоцентрической системы, можно видеть, не только руку догматики церкви, но и психологическую (культурно обусловленную и потому консервативную) атмосферу того времени, The Age of Faith. Не только новая астрономия разрабатывалась верующими людьми (теми же Коперником и Галилеем), но и сама Церковь соглашалась принять ее для практических целей (навигационных расчетов и пр.) Но атеист, не имеющий разумных оснований отбросить Творение мира, принимает его естественность за нечто доказанное наукой, несмотря на ее проблемы, противоречия теорий, возвращение к исходным вопросам религии. Тем самым атеист предвзято принимает психологические тенденции своей культуры за победу «правды» науки над «неправдой» религии, забывая, что в секулярной культуре обращались с «еврейской « или «буржуазной» наукой похуже, чем церковь с Галилеем. Но то, что здесь «искажение», там «суть» для атеиста, не понимающего, что его отношение к религии обусловлено культурной атмосферой больше, чем возлюбленными им логикой, экспериментом, наблюдениями, доказательствами. Он и их понимает идеологически. При этом в отличие от религии, признававшей прагматическую роль науки, «новые атеисты» отрицают всякое положительное значение религии в жизни людей и цивилизации. Кто догматик?

    Закончу вопросом рецензии: ”Эти две книги несоизмеримы: книга Соломона является толковой и научной, а книга Ротштейна – дезорганизующей и несколько напыщенной. Однако их критика ортодоксальности, вместе взятая, сама ставит важный вопрос: если основной богословский посыл ортодоксального иудаизма является таким слабым, и если его подход к религии, ориентированный на заповеди, настолько расходится с человеческой индивидуальностью, то почему ортодоксальный иудаизм намного более яркий и успешный, чем либеральные течения иудаизма, в которых нет дефицита?”

Обсуждение закрыто.